ШаМаШ БраМиН
ПЕС
Глава 2
«Вы! Вы виноваты! – Гайанский вышагивал по мастерской, презрительно осматривая свои работы, выложенные вдоль стен с художественной педантичностью. – Вы как зуд. Чемодан без ручки. Барахло. Сжечь к чертовой матери!» Приступ ярости стал почти неконтролируемым. Он схватил шаткий стул, и замахнулся. Желание разгромить полотна, раз и навсегда уничтожить работы, свое творчество, свое сокровище, свою жизнь стало непреодолимо. Но в последний момент стул безвольно повис в поднятой руке. Юрий не смог. Он не смог убить своих детей. Художник бережно поставил стул, сел на него и обхватил голову руками, сильно сжав виски.
Казалось, в голове десять тысяч барабанщиков, бьют нескладную дробь прямо об черепную коробку. Днем боль была незаметна. А сейчас, когда школа опустела, и художник остался один на один со своими работами, она овладела им. Вместе с невеселыми мыслями. На него смотрели картины. Мальчуган играет в песочнице с огромным муравейником. Вместо городского пейзажа его окружают черно белые шахматные клетки. Рядом обнаженная старуха в огромной шляпе, с татуировкой POPS MUST DIE. восседающей на пассажирском авиалайнере. С противоположной стороны на Юру смотрит мутным взглядом мужик в кожаной кепке. Он отпивает пиво из огромного бокала. В руке дымится папироса. От пронзительных глаз цвета стертой синевы невозможно оторваться.
Гайанский спрятал лицо в ладони, пытаясь сконцентрироваться на боли. «Надо бы вас все-таки сжечь, – думал он»
Взвыла сирена. Старинное здание вздрогнуло от пронзительного воя. Рациональное распределение бюджета. На безопасность имущества: разваливающиеся треноги, мольбертами сложно их назвать, сотню другую кисточек, и детскую мазню, департамент выделил ставку сторожа и ревун. Вот этот ревун и срабатывал по нескольку раз за ночь.
Юрий отвлекся от созерцания собственной боли. Неохотно поднявшись в фойе, выключил тумблер. Сирена стихла. Подошел к дверям и выглянул наружу. В опускающемся мраке на лавочке, в крохотном скверике у входа, несколько подростков громко обсуждали свои темы, время от времени прикладываясь к бутылкам то ли пива, то ли чего-то покрепче. Гайанский открыл дверь, и шагнул на порог. Голоса в сквере стихли, и кто-то из подростков крикнул:
– Тебе чего, дядя?
Гайанский испугался. Новостные страшилки пестрили сюжетами о случайных конфликтах, между добропорядочными гражданами и отмороженными гопниками.
Первой мыслью было бежать. Быстро и далеко. Учитель вернулся внутрь и суетливо закрыл дверь.
С минуту художник следил за сквером через стекло. Он мысленно ругал себя за то, что открыл дверь, что выглянул наружу, и вообще что согласился сторожить эту чертову школу. В темноте ему показалось, что «отморозки» отложили свое занятие и пристально наблюдают за школой.
В панике Юрий побежал вниз, в мастерскую. На тумбочке служившей импровизированной кухней, лежал перочинный нож. Сжимая его в руке, учитель никак не мог решиться вернутся наверх. Тут его осенила блестящая по своей простоте идея. Гайанский рванул к телефону:
– Дежурный Кабышев. Слушаю! – прозвучало в трубке через несколько долгих гудков.
– Здравствуйте! Тут у художественной школы хулиганы. Приезжайте, – облегченно проговорил в трубку учитель.
– У какой школы? – спросил дежурный. – Повторите. И представьтесь.
– У художественной школы, – уточнил Юрий, для важности добавив: – В квартале от МВД, с обратной стороны.
– Принято. Представьтесь.
Гайанский задумался. Ему опять стало страшно.
– Зачем? Вы приезжайте, разгоните хулиганов.
– От кого вызов? – настаивал полицейский.
Учитель повесил трубку. Выбрав для наблюдения угол коридора, подальше от входных дверей, он, через витраж вглядывался в уличную темноту. Никого не было видно. Прислушавшись, он различал приглушенные голоса. Гайанский крепче сжал в ладони перочинный ножик.
Минут через десять к скверу подъехал экипаж полиции. В свете проблесковых огоньков учитель разглядел, как двери машины открылись и двое полицейский, поправляя на ходу амуницию, не спеша подошли к подросткам. Послышался глубокий бас, но слов было не разобрать. Через несколько минут, полицейские вернулись к машине, коротко крякнули сигналкой и уехали.
«Как так? – удивился Юрий.– Они обязаны их арестовать!» В отчаяние он вернулся к телефону.
– Алло, полиция!?
– Дежурный Катышев. Слуша…
– Вы их не арестовали!
– Кого их? Представьтесь.
– Хулиганов. У художественной школы.
– Секундочку, – зашипела рация. – Тридцать второй два ноля, прием.
– На связи, – расслышал сквозь помехи учитель.
– Что там с хулиганами на Александровской? Прием.
– Местная шкалота. Ничего серьезного. Прием.
– У меня сигнал. Примите меры. Прием.
– Я уже уехал, Николайч! Малолетки там местные, сейчас рассосутся. Прием!
– Тридцать второй. У меня жалоба! Отбой.
«Молодцы, – у учителя отлегло от сердца. – И там есть ответственные люди!». Шаг за шагом, медленно, как зверь на охоте, он приблизился к дверям. Вспотевшую ладонь с ножиком отвел за спину. В узком проезде замигали красно синие огоньки. На этот раз, полицейским не пришлось выходить из автомобиля. Коротко крякнула сирена, и в свете фар Гайанский различил нескладные подростковые фигуры покидающие сквер.
Гайанский облегченно вздохнул, сложил нож и спустился в мастерскую. Вспрыснутый страхом адреналин вызывал смутное беспокойство. «Куда же они пошли?– терзали его параноидальные сомнения – А если они вернутся? Озлобленные, пьяные». Учитель огляделся. «Телефон уже не поможет. Наверняка эти провод оборвут. Не дураки. Витражная входная дверь и фанерная в мастерскую. Для бандитов это пустяки» Он снова огляделся. Ничего подходящего для обороны.
Воздух кругом набух, как нарыв, перед низвержением накопившегося гноя. Все кругом, стены, двери, лестницы, картины, все здание изливало какое-то неощущаемое, скрытое напряжение. Силу, да силу, накопившуюся где-то глубоко в недрах действительности.
Гайанский ринулся в дальний конец мастерской. Там кладовка, куда он скидывал весь хлам. Может в ней найдется более серьезный аргумент защиты? В случае чего можно там спрятаться. «Гори огнем эта школа!» – проклинал всех и вся Гайанский.
Отбросив в сторону останки мольберта, перекошенную рамку и коробку с засохшими кисточками, художник освободил дверь коморки. «На вид крепкая!» – обрадовался учитель. С внутренней стороны, к своему ликованию, он обнаружил добротный засов, накрепко привинченный к двери. «Странно, – успел подумать учитель. – Кому понадобилось закрываться в коморке?». Оставив этот вопрос на потом, он вошел и, немного повозившись с несмазанным засовом, все-таки плотно его захлопнул. «С таким раскладом готов выдержать любую осаду. Даже оружия не надо, – расслабленно вздохнул Гайанский и прислонился к стене»
Но, беспокойство не проходило. Свет он не включил, побоялся. Лучи могли выдать его, просочившись сквозь щели. Через пять минут, не выдержал, и щелкнул переключателем. «Надо найти что-то увесистое, – шептал ему страх. – Арматуру, трубу или, на крайний случай, швабру» В скудном свете, энергично перебрал старье, детали поломанной мебели, смятые ведра, пришедший в негодность инструмент. Ничего подходящего. Перекладывая ящик скарба, мужчина почувствовал, как под ногами что-то прогнулось. С ужасом, ожидая увидеть под собой сам ад, мелено опустил глаза. Юрий стоял на металлическом люке. Застыв, Гайанский разглядывал под собой прямоугольный контур. «Еще один подвал? Никто мне не говорил о нем»
Рациональная часть умоляла его оставить все как есть, дождаться утра, и привести сюда сантехника Иваныча. Уж он то, все ходы выходы знает. Но другая часть, как, ни странно, самая трусливая, гнала его как можно дальше от хулиганов, в безопасное и надежное место.
Трусость победила. Недолго раздумывая, Юрий Евгеньевич потянул крышку и тут же, отпустил. Из щели на полу пробивался свет. По легкому мерцанию художник догадался, свет электрический.
Гайанский задумался. Что же там может быть? Заброшенный погреб? Вряд ли, ни запаха сырости, ни ветхости нет. Техническое помещение? Тоже вряд ли, тогда бы через его мастерскую ежедневно шныряли сантехники, электрики, и прочие «специалисты». Что же это? Бомбоубежище? Точно, бомбоубежище. «Как у Высоцкого, на случай ядерной войны, – думал учитель.– Поэтому и сухо, и затвор, и электричество!» Осенившая догадка развеяла сомнения. Он уверенно взялся за ручку. Люк подался на удивление легко. Прямо под ногами начиналась железная лестница, сваренная из толстых металлических прутьев и выкрашенная в ярко красный цвет. Удивительно, но на вид краска была свежей. Ни обшарпанная, ни стертая, казалось, ее нанесли не больше недели назад. Хотя толстый слой пыли и тонкие нити паутины указывали на то, что красили очень давно.
Юрий обреченно вздохнул и шагнул вниз.
***
Освещения хватало на полкомнаты. Подвешенный к потолку абажур в виде широкого железного конуса, лениво лил густые, желтоватые лучи. Гайанский ожидал найти здесь горы мебели, матрасов и прочего хлама. Но просторное помещение оказалось совсем не похоже на бомбоубежище, во всяком случае, так, как он себе представлял. Серые бетонные стены, ровные и гладкие. Кое-где, оставались выпуклости – следы от опалубки. Вдоль потолка тянулись четыре ригеля, укрепленные стальными шпалами. К одной из таких шпал и был грубо привязан железный абажур. Из-за ширины помещения создавалось впечатление, что потолок низкий. Оказавшись на сером, пыльном полу, Гайанский пригнулся. Но, посмотрев вверх, с удивлением обнаружил, высоты более чем достаточно, чтобы встать в полный рост.
Посередине, в нескольких шагах от лестницы, прямо под лампой, стояла железная койка. Рядом табурет. К стене напротив, шагах в десяти, был привинчен умывальник. Выше зеркало.
Гайанский огляделся. Стоя у лестницы и опасливо вглядывался в темные углы, он боялся шагнуть дальше.
– Здравствуйте! – крикнул он темноте.
В замкнутом пространстве голос прозвучал глухо, как-то придавлено. В ответ из умывальника капнуло. Тихий удар воды об эмалированную жесть прозвучал как неосторожный рядник. Как будто кто-то брякнул колокольцем и, испугавшись, тут же зажал его в ладони. Гайанский вздрогнул. Еще минуту он, не моргая, смотрел на умывальник.
Из умывальника снова капнуло. На этот раз звук не напугал, скорее наоборот, повторяющейся последовательностью, придал уверенности. Учитель приблизился к источнику звука. Изящный медный барашек указывал на внушительный возраст устройства – прошлый, а может и позапрошлый век. Гайанский, судорожно копался в памяти, пытаясь вспомнить, когда же в родном городе появился централизованный водопровод. Файл с этими данными куда-то подевался, или вовсе отсутствовал. Это его разозлило. Он поднял взгляд на зеркало, висевшее над краном. Увиденное сковало тело путами ужаса.
Зеркало оказалось окном в другую комнату. Даже не окном, а окошком, из-за небольших размеров, сантиметров сорок в диаметре. В нем Гайанский видел отражение этой же комнаты, но … живой. Железная койка находилась на том же месте, только по-армейски заправлена белоснежным, накрахмаленным бельем. На спинке из зеленых прутьев, висел выглаженный офицерский китель. Под ним стояли, до блеска начищенные, хромовые сапоги. На табурете – портупея.
Гайанский нервно оглянулся. Он по-прежнему находился в сером подвале. За спиной, обнажив пружины, скучал скелет койки и одиноко громоздился обшарпанный табурет. Но, стоило взглянуть в зеркало, взору представали заправленная кровать и гордый дифрос.
Мужчина зажмурился. Замотал головой, прогоняя прочь навязчивую галлюцинацию. Затем снова посмотрел в зеркало. Оно по-прежнему оставалось окном в другой, неизвестный ему подвал. Серые стены, железный абажур, заправленная койка, табурет. Все это искаженное отражение. Но что-то было не так. Когда смутные сомнения собрались в осознанную мысли, новая волна ужаса накрыла учителя. В зеркале не хватало его собственного отражения.
Очевидная догадка, как пинок телохранителя, оттолкнула учителя от зеркала. Гайанский в панике оглянулся. Все было на своих местах. Значит, опасности нет. Он неуверенно поднял одну, потом вторую руку. В зеркале ничего не происходило. Он помотал головой, подпрыгнул. Ничего. Там, в той комнате его просто не было. «А может, и здесь меня нет?» – усомнился художник, и настороженно взглянул на свои ладони.
«Есть, – обрадовался художник. – Пока есть». Снова приблизился к зеркалу и присмотрелся. На табурете, кроме портупеи лежал офицерский планшет и кобура. На кровати, ближе к кителю, виднелась фуражка. Китель с золотыми погонами. Учитель различил две синие полосы и звезду. Мужчина ухмыльнулся. Собственного отражения там по-прежнему не было. «Меня нет. Нет, – в какой-то странной эйфории думал Гайанский» Он подпрыгнул. Взмахнул руками. Потом еще раз.
«Ха. Нет. Все. Меня нет». Свернул две дули и показал зеркалу. Скорчил рожу. Надул щеки, высунул язык и, засунув пальцы в рот, потянул в разные стороны. Этого показалось мало. Гайанский, вспомнив детские дразнилки, снова засунул в рот оба безымянных пальца. Растянул губы, одновременно, большими пальцами стягивая кожу из-под глаз. Получилось занятно, как ему казалось. Надеясь, все-таки увидеть отражение, он уперся лбом в холодное стекло зеркала.
В этот момент, случилось невероятное. В зеркале появилось лицо. От неожиданности Гайанский отшатнулся и, потеряв равновесия, упал на пятую точку.
– А, малахольный. Здорова! – сказало лицо и широко улыбнулось – Чего так долго?
Из зеркала над умывальником с ним разговаривал человек. Лицо. Прошло несколько секунд, прежде чем до учителя это дошло. Здесь его нет, и быть не могло. Гайанский на всякий случай обернулся. В подвале, кроме него самого, не было никого. Этот кто-то существует только в зеркале, или в его воспаленном мозгу.
На человеке из зеркала была белая сорочка. Массивная шея, крупный мясистый подбородок с ямочкой на которой, после бритья оставалась пена. Широкий нос, колючие глаза с прищуром внимательно смотрели на сидевшего на полу учителя.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался учитель.
Человек в зеркале на секунду исчез, потом снова появился, энергично вытирая лицо вафельным полотенцем. Юра продолжал сидеть на полу. Набравшись храбрости, нерешительно спросил:
– Простите, вы это я?
Отражение застыло с легким недоумением на лице.
– Ты кого в зеркале видишь?
– В смысле?
– Поразмысли! – в рифму, ответило отражение. – Что за вопрос?
Лицо снова исчезло. Учитель медленно, опасаясь нового сюрприза, поднялся с пола. В зеркале крепкая фигура в белой сорочке и в военных галифе с лампасами, стояла спиной к зеркалу. Человек с той стороны снимал с плечиков китель. Пока учитель пфтался сообразить что происходит, отражение успело надеть сапоги. Почувствовав любопытный взгляд, он повернулся к художнику. Волевое лицо освятила добрая улыбка.
– Очухался?
Юрий коротко кивнул. Офицер, или его отражение, Гайанский вконец запутался, надел китель.
– А ты чего такой напуганный? – спросил военный. – Как будто привидение увидел.
Учитель молчал, не зная, что сказать. Отражение застегнул портупею и потянулось за фуражкой. Гайанский понемногу приходил в себя.
– Я … – начал он охрипшим от волнения голосом. Покашлял и продолжил. – Я, Гайанский Юрий Евгеньевич, учитель ИЗО в детской школе, – после паузы добавил. – Художник.
– У, как официально, – улыбалось отражение. – Ну, раз так, то … Майор государственной безопасности СССР Птаха Павел Шахитович.
Отражение лихо отдало честь, поднеся сжатый кулак к виску и в последний момент, резко разогнув ладонь. Получилось эффектно. Гайанский уважительно кивнул. Майор улыбнулся:
– Для друзей просто Шах, для врагов ППШ.
Учитель нервно улыбнулся.
– А Шахитович это … – неуверенно, к тому же бестактно полюбопытствовал он.
– Отец татарин. Ты что не в курсе?
Художник не понимал, в курсе чего он должен был быть. Но на всякий случай кивнул.
– Вопросы обычно задаю я, – добродушно продолжил военный, – но, сегодня исключение. Спрашивай.
Мысли в голове Гайанского окончательно смешались. До сих пор не верил в происходящее. «Быстрее всего, это сон, – успокаивал себя Юрий. – Или бред. А я в псих палате». Но отрицать очевидную, по крайней мере, ему очевидную реальность было глупо. Он несколько раз открывал рот, и снова его закрывал. Все это время офицер стоял и с любопытством наблюдал за художником (или за его отражением). Потом он снова улыбнулся, обнажив свои белоснежные ровные зубы.
– Предлагаю для начала присесть.
Юрий беспокойно огляделся, и с некой опаской сел на табурет. Шах последовал его примеру.
– Наверно, в первую очередь тебе интересно, где мы и что происходит?
– Да, – с нескрываемым облегчением согласился сметенный учитель.
– Мы находимся в Республиканском Управлении Госбезопасности. Эта часть подвалов стерта с коммуникационный схем, сам понимаешь почему. Разгильдяи наверху, забросили их. Может из халатности, может нет: надо разбираться. А объект-то инфраструктурный и крайне перспективный. Сам все увидишь. Тимофея дождемся, я тебе экскурсию организую. Теперь вторая часть вопроса …
– А кто такой Тимофей? – перебил его Юрий.
– Не гони, все по порядку.
Учитель по привычке стал извиняться, но Шах жестом руки, с некоторым раздражением, дал ему понять, это не обязательно.
– Итак, что происходит? А происходит, друг мой, крайне важный для страны эксперимент. Какой – тебе знать не обязательно. Да и не поймешь ты.
Юрий собрался духом и на одном дыхании выпалил:
– Не пойму? Что вам вообще от меня надо?
Шах усмехнулся:
– Зеркало, это ширма, – сказал Шах. – Стекло. Ты там, я здесь. Отражение это …, как ее? Иллюзия. Заблуждение мозга. А правда, дружище, не вписывается в рамки привычного разумения, несмотря на свою очевидность. Даже если с тобой разговаривает отражение.
– Что? – недоумевая, спросил учитель.
– Я же говорю, не поймешь, – после короткой паузы сказал офицер. – Ты не переживай, можно и без этого прожить. Смирно!
Птаха вскочил, надел фуражку, оправил китель и застыл по стойке смирно. Гайанский, тоже поднялся. В зеркале, кроме вытянутого майора, он заметил еще одно существо. На железной лестнице, на третьей ступени торжественно восседал кот Тимка. Всеобщий любимец. Он редко появлялся в школе в учебное время. Но ребятня, зная о его существовании, таскали ему из дома еду. Да и педсостав охотно подкармливал серого нахала. Кот вымахал до внушительных размеров, что вовсе не мешало ему ловко ускользать от детских объятий, поглаживаний и прочих навязчивых нежностей.
Учитель обернулся. Кот, так же как и в отражении, сидел на третьей ступеньке лестницы. Умные глаза пристально наблюдали за происходящим. Большие передние лапы аккуратно сложены, а пушистый толстый хвост почти полностью их накрыл. Такое внимание к блохастому удивило учителя.
– Что случилось? – сам не понимая у кого, спросил он.
– Тимофей, – процедил Птаха.
– Ни и что? – после недолгой паузы сказал Гайанский.
Тимофей, равнодушными, холодными глазами, посмотрел на Гайанского. Учитель также пристально смотрел на кота. Дуэль взглядов длилась не больше минуты. Проиграл Гайанский. Он непроизвольно потупил взгляд. Затем, застеснявшись своего проигрыша, посмотрел в зеркало на майора, ища поддержки.
– Не мешай, – прошептал офицер. – Он сверяет. Если повезет, сейчас махнет.
Серый зверек был единственным живым существом, верно отражающимся в зеркале и с той и с этой стороны. В обеих измерениях одновременно, кот спрыгнул на пол и, не спеша, прошел к умывальнику. Хвост торчал трубой, навостренные уши, изрядно потрепанные в весенних, кошачьих боях, улавливали любой шорох. Серая, короткая шерсть блестела в свете лампы, переливаясь при каждом движении мощных серых лап. Остановившись двух шагах от умывальника, кот сел и подобрал хвост. Еще с минуту зверь внимательно вглядывался в отражения.
Гайанский почувствовал, как все окружающее пространство сдавливает его с новой силой. Каждой клеточкой своего худого, нелепого тела он чувствовал давление. Какая-та сила выдавливала его вон.
Вдруг кот, как пружина, сжался, утаптывая задние лапы, как спринтер на старте. Затем, прижав к голове ободранные уши, оттолкнулся и стремительно прыгнул в зеркало.
Ожидая удар, и звон разбитого стекла, Гайанский зажмурился. Но вместо звука падающих осколков он услышал глухой хлопок. Гнетущий напор на тело прекратился. Запахло как после грозы.
Учитель еще не скоро решился открыть сначала один, потом второй глаз. Первое что увидел Юрий это отражение кота Тимофея, безразлично направляющегося к лестнице. Гайанский обернулся. По эту сторону зеркала, кот делал то же самое.
Подняв взгляд, учитель взглянул на свое отражение. Настоящее отражение. Майора не было. На фоне, за своей спиной в зеркале, он видел скелет железной койки и одинокий табурет.
Учитель отвернулся от умывальника, и собрался проследовать за котом на выход. «Никакого военного не было, и быть не могло. Но …» Гайанский не поверил своим глазам. Зажмурился, даже потер пальцами веки. Перед ним стояла аккуратно убранная пружинная койка, заправленная белоснежным, накрахмаленным пододеяльником. У изголовья, нахохлившись, восседала треугольником подушка. «Что за … ?» – успел подумать он, перед тем как услышал радостный возглас Шаха.
– Махнул! Ей богу, махнул!
Гайанский с ужасом смотрел на свое отражение. Из зеркала, по ту сторону, где кровать была без матраса, а табурет выглядел как рухлядь, был тоже он – Юрий Гайанский. Но там, в отражении, тот другой Гайанский метнулся к серому коту. Здесь же, отказываясь верить своим глазам, учитель в смятении шагнул к заправленной кровати. С опаской потрогав подушку, как будто та могла его укусить, он возбужденно, обеими руками, надавил на койку. Пружина плавно амортизировала. От этого упражнения матрас немного сполз. «Не может быть!» упрямился разум учителя.
Наконец, сообразив, где находится выход из этого кошмара, учитель метнулся к лестнице люка. Вступив на первую ступень, художник инстинктивно запрокинул голову. Из открытого проема на него падал свет. «Слава богу! Сейчас все закончится. Сейчас я проснусь». С прыткостью шимпанзе он взметнулся наверх. Поднявшись, он облегченно вздохнул. Но этот вздох застрял в легких. Вынырнув, он увидел все ту же заправленную кровать, с съехавшим набок матрасом, табурет, умывальник и зеркало.
В отчаяние он поднялся наверх по следующей железной лестнице. Затем снова. И снова. Но каждый раз, выходя из проема, он видел одну и ту же картину: заправленная кровать с съехавшим матрасом, новенький табурет, умывальник и зеркало. И каждый раз воспаленные мозг отказывался принимать безысходность положения.
Пока сознание Гайанского металась по лабиринту зазеркалья, его тело по эту сторону кинулось к серому коту:
– Эх, товарищ Тимофей, молодец! Думал, загнусь здесь! Разрешите вас обнять …
Восторженно глядя на животное, художник, вернее тело художника с вселившимся в него майором, занес над котом руки. Убийственный взгляд томных кошачьих глаз осадили пыл Гайанского. Шах потряс над зверьком ладонями, и, не зная, куда их девать, запустил пальцы в густую черную шевелюру.
– Спасибо, спасибо, – благодарил он кота.
Важный вид кота, его не моргающий, холодный взгляд и нервно пульсирующий кончик толстого хвоста, заставили Гайанского вытянуть руки по швам, стать смирно, и поставленным голосом доложить:
– Майор Птаха к выполнению задания готов. Разрешите приступать?
Кот потерял к нему всякий интерес. Пушистый безразлично поднялся на следующую ступень. Обернулся. Одарил майора в теле художника испепеляющим взглядом, и в три прыжка одолев лестницу, исчез в люке.
Восторженный майор вернулся к зеркалу. В отражении настоящий Гайанский, сидел на кровати, в отчаянии обхватив голову руками.
– Видишь, малахольный, – обратилось к нему майор, – с первого раза махнул. Обычно присматривается, прикидывает …
Гайанский чувствовал себя статистом в театре абсурда. Его собственное отражение ему не подвластно! Оно само по себе бегает по подвалу, бросается на кота и трогает свой, нет, черт подери, его, Гайанского, волосы. В то время как настоящий Юрий Евгеньевич, беспомощно наблюдает за всем этим из зазеркалья. Не в состоянии понять происходящее, он гневно крикнул:
– Что, черт возьми, происходит? Где я?
– Тихо ты, не кричи. Все нормально, – успокоил его голос Шаха. – Я объясню. По крайней мере, то, что тебе можно знать. Как я оказался в зеркале, не спрашивай. Гос. тайна, сам понимаешь, подписка, присяга. Тимофей вытащил меня, и засунул в твое тело. Это на время, не переживай.
Майор, в теле художника, подошел к зеркалу и придирчиво разглядывал отражение. Гайанский, чувствуя неладное, поспешил спросить:
– Зачем?
– Что? – оторвавшись от отражения, переспросил Шах. – А сам как думаешь? То-то. Сейчас я – это ты. Выгляжу как ты, говорю как ты, двигаюсь. Повторяю, сделаю все, верну тебе твое малахольное тело в целости и сохранности. Да, – задумчиво сказал майор, оглядывая тело, – жаль, что выбирать нельзя.
– А меня, почему не спросили? – запротестовал художник. – У меня же своя жизнь, планы, работа, наконец. Я – против!
– Ну, брат, тут ничего не поделаешь, у всех работа. А то, что ты против … Задание важнее твоих этих, как их, желаний, – майор в теле учителя, пригладил волосы, потом раздраженно потеребил их. – Ладно, товарищ, не дрейфь. Сделаем все в лучшем виде …
– Нет, уж позвольте, – задыхался от возмущения Гайанский, – я не давал своего согласия. Это насилие, это произвол. Беспредел!
Майор предостерегающе поднял руку:
– Спокойно. Не трать нервы. Все равно ничего не изменишь. Обычно Тимофей поблизости. А когда он рядом, в зеркале все видно. Ну как в кино, моими глазами видишь, что происходит.
– А я? – растерянно спросил учитель. – Что мне делать?
– Ничего. Смотри, наблюдай. Отдыхай. Кстати, я тебе экскурсию обещал.
