ШаМаШ БраМиН
Неизменно рядом
Огромная, желтая луна картиной застыла в раме окна. Тяжелый, отравленный камень висел в пустоте, затмевая скромное мерцания звезд. Отраженный свет казался фальшивым, словно нарисовавший полотно декоратор фанател от детских мультфильмов. Лиля не зразу поняла, автор не какой-нибудь захудалый художник, а сам Творец. Пары наркоза еще блуждали в пробудившимся мозге, не давая сознанию окончательно вернуться в бренное тело.
До слуха, сначала тихо, доносились звуки чьих-то голосов. Невидимая рука понемногу увеличивала громкость. К голосам добавились металлический лязг, гул вентиляции, неясные стуки и скрипы. За дверью кипела обычная больничная жизнь. Лиля огляделась. Палата освещалась дежурной, жадной до света, лампой. Рядом, на соседней кровати, лежал пациент. Из тела торчали гирлянды разнокалиберных трубок и проводов. Человек, Лиля не могла понять, это мужчина или женщина, чуть слышно дышал. При этом ни неподвижная грудь, ни острый профиль признаков жизни не проявляли. Вид казался ужасным. Лиля вдруг подумала, все эти трубки и провода не поддерживают жизнь в больном теле, а наоборот, выкачивают из умирающего последние силы.
Дрожь паники забила ознобом. Захотелось встать и бежать из этой камеры пыток, названой сумасшедшими садистами врачами реанимацией. Сил хватило только на то, чтобы приподнять голову. Что-то твердое и противное шарпануло горло изнутри. Нервно сглотнула. Слюна царапнула наждачкой и во что-то уперлась. Рука инстинктивно дернулась ко рту и нащупала трубку. Потянула. Из пищевода поползло наружу.
– Нет, нет! – запищал голосок и резиновая перчатка вцепилась в запястье. – Не тяните! Если сильно беспокоит я позову дежурного врача.
Краем глаза Лиля заметила, как девушка в светло болотном халате, свободной рукой потянулась к изголовью кровати. Должно быть там кнопка вызова.
– Лежите спокойно, – продолжила она. – Вам нельзя двигаться.
Лицо медсестры закрывала маска. Волосы прятались под спанбондовской шапочкой. Карие глаза с беспокойством пробежали от Лили, к фиксатору капельницы, затем на навесное оборудование у изголовья.
Гул из коридора усилился затем резко стих. В поле зрения появилось знакомое лицо с густой и короткой бородой.
– Лиличка! Очнулась! Как спалось?
Лицо расплылось в улыбке. Лиля вдруг вспомнила мужчину. Рома Кушнир, друг Вити. Жена у него Оля, хохотушка и любительница пошлых анекдотов. Все разом всплыло в пробуждающемся после наркоза сознании. Пустота небытия резко, в одно мгновение наполнилась … чем? Как назвать эту базу данных, этот багаж прошлого? Наверно жизнь. Самое подходящее определение.
– Тома, пять метоклопрамида, – обратился врач к помощнице, – и позови Севастьянова. Что-то мне пульс не нравиться. Ну, ну Лиличка, все хорошо. Лежи спокойно.
Доктор успокаивающе положил руку на предплечье больной, внимательно вглядываясь в глаза.
– Все хорошо, – говорил он, пока медсестра колдовала над стойкой для капельницы. – Операция прошла отлично. Самое страшное позади. Кишечник твой мы подправили. Должен завестись, – Рома широко улыбнулся. – Если сам не захочет, есть методы.
Доктор, привычными движениями, принялся крепить на тело пациентки дополнительные проводочки, продолжая говорить:
– Мой дядя Клим … ты его должна помнить. Он на юбилее Олечки тост про вымя толкнул. Помнишь?
Лиля вспомнила крепкого, краснолицего усача, остроумие которого сводилось к неприличным сравнениям животного и человеческого миров. Она попыталась кивнуть, но трубка больно надавила на пищевод. Впрочем Рома и не ожидал услышать ответа.
– Он же всю жизнь отработал ветврачом на ферме в Красногвардейске. Так вот, когда у коровки случался заворот кишечника, ее отпаивали свежим нефильтрованным пивом. Помогало в девяти случаях из десяти. Ты нефильтрованное любишь?
Роман Георгиевич тихо и коротко засмеялся. Приободрить больную не получилось. Трудно рассмешить человека в реанимации из кишечника которого торчат несколько трубок. Более того, неуместная наигранная веселость врача вызывала лишь тревогу.
– Где Виктор? – спросила Лиля. Вернее хотела спросить, потому что, трубка, казалось, перекрыла и голосовые связки.
Врач ее услышал. На секунду застыл, всматриваясь в лицо. Должно быть хотел удостоверится, что ему не послышалось.
– Виктор? – переспросил он. – Он тут. Сегодня его смена. Зайдет позже. Дай нам закончить.
Гул из коридора снова сделался громче и тут-же утих. Появился немолодой мужчина с поблекшими голубыми глазами. Лиля его узнала – еще один из коллег мужа.
– Привет, красавица, – забасил он. Улыбка натянулась на лицо как резиновые перчатки на кисти. – Отлично выглядишь. Что тут у нас? – обратился он к Роману.
– Пульс, – отозвался тот, – сорок восемь. Аритмия.
– ЭКГ …
– Уже. Тома, зови Пашу. Быстрее.
Лица врачей выглядели встревоженными. Беспокойство передалось и Лиле, хотя сил переживать не оставалось. Каждый раз, когда ее изможденный взгляд пересекался с кем-то из врачей, те улыбались.
– Вот, Лиличка, до чего диеты доводят, – бросал Севастьянов.
Рома же с деланым смехом настаивал на пиве. Лилю беспокоило другое. Ни трубка в горле, ни ноющая боль, ни тревога врачей. Где ее муж? Почему его нет рядом? Одно его присутствие дало бы ей силы справится со всем. Его рука, его короткий, ничего не значащий поцелуй завел бы и замерший кишечник, и останавливающееся сердце.
– Где Виктор? – успела она повторить перед тем как снова провалится в пучину без сознательности.
Мир сузился до крохотной белой точки в мрачной шахте вселенной. Это иголочное ушко света концентрировало на себе все внимание, на том лишь веском основании, что в этой покойной пустоте ничего и не было. Да и в свете ничего нет. Все, абсолютно все, что существует: пространство, время, движение, жизнь, все это пребывает в тонкой линии, на границе между тьмой и светом. Держась за эту границу, таща ее всеми силами к себе, Лиля вновь оказалась в палате реанимации.
Несколько людей, врачи и медсестры, суетились над телом. Слышались негромкие распоряжения. Мелькали причудливые инструменты. Ровно гудели медицинские приборы. Лиля словно оказалась в одном из этих нескончаемых сериалов про больницу и врачей. Ощущение искусственности или виртуальности происходящего дополнялось присутствием странного персонажа. Высокий мужчина в цилиндре и просторном плаще с пелериной сидел на хирургическом табурете рядом с кроватью. Его вид, выражение лица, внимательный но ненавязчивый взгляд, выдавали интеллигента. Нет, не просто воспитанного и образованного человека, а нечто большее. «Аристократ, – память подсказала Лиле подходящее определение. – Что он тут делает?»
Словно читая ее мысли, незнакомец сказал:
– Доброго вам вечера, мадам. Пусть мое присутствие вас не беспокоит. Я здесь, как и коллеги вашего супруга, по долгу службы. И намерение мои, как и их, самые благие. Пусть и противоположны.
– Кто вы? – спросила Лиля, не сразу поняв, что говорить ничего не мешает. Неприятное присутствие чужеродных предметов теле исчезло. Да и чувствовала она себя вполне здоровой. Ни боли в животе, ни тошноты, ни тяжести в голове.
– О, мадам, искренне прошу меня извинить. Мои манеры деградируют в окружающих меня последнюю вечность обстоятельствах.
Он поднял осуждающий взгляд на противоположенную сторону. Лиля, проследив за ним, обернулась. Слева от кровати, напротив господина в цилиндре, стоял невысокий мужичек в тельняшке под бушлатом. Заметив взгляд женщины, он церемонно приподнял с головы тюбетейку.
– Здрасте, – прошипел он сквозь вытянутые в улыбке губы.
Аристократ тем временем продолжал:
– Я – Александр. Зная ваш проникновенный ум и наблюдательность, считаю лишним озвучивать цель моего визита …
– Да какой в пень ум, – перебил его тот, что в бушлате. – Умная разве заморит себя голодом?
От негодования глаза Лили сузились. Она резко привстала.
– Кто вы и что здесь делайте?
Мужичек было открыл рот чтобы ответить, но компаньон перебил его:
– Это именно то, о чем я давеча вам говорил, мадам. В таком окружении невозможно сохранить достоинство. Не в моих привычках жаловаться, но терпение на исходе. Призываю вас быть выше невежества и хамства.
– Нда!? Не реагировать на оскорбления?
– Именно! – обрадовался долговязый, и тут же осекся. – Я в том понимании что вы правы, реагировать не следует.
– Даже если так, – настаивала Лиля, – мои вопросы остаются в силе.
– Разумеется. Прошу вас осмотреться.
Женщине захотелось ответить что-то колкое, но тут до нее дошло, весь этот странный диалог, ее движения, присутствие посторонних, спор, никак не влияли на усилия врачей. Они продолжали суетились над ней, пихая в тело лекарства, производя непонятные манипуляции. Возня напоминала ей ритуальный танец древних шаманов. Если вдуматься, современная медицина ничем не отличается от ветхих заговоров, заклинаний и прочих камланий. Срок пребывания в бренном теле, как и тысячи лет назад, находится в руках совершенно иных сил. Ничего не изменилось, несмотря на то, что бубны превратились в аппараты МРТ, а травяные зелья на «эффективные» препараты. И эти силы, силы перегоняющие души из одного нахождения в другое, решили – ей пора.
Лиля обомлела. Насторожило ее не то, что с ней происходит, а то с какой легкостью смирилась с решением тех самых сил. Но более всего беспокоило другое. Виктор. Как он переживет ее смерть? Как он справиться с утратой? Как он будет жить дальше? Ведь он так ее любит.
– Я же говорю – дура, – вспрыснул мужик в бушлате.
– Шура! – вскочил долговязый. – Вы переходите все границы! Я требую сатисфакции!
– Да ладно тебе, – отмахнулся нахал. – Сатисфакции он хочет.
– Я к вашим услугам! Предоставляю вам право выбора оружия! – не сдавался аристократ.
– Остынь. Сам знаешь, не выйдет.
– Очень жаль, – продолжил долговязый тоном возвращающимся к нормальному, – что законы нынче другие.
– Не могу знать о каких законах вы говорите, – встряла Лиля, – но если мужчина может безнаказанно оскорблять женщину …
Она подчёркнуто замолчала, с нажимом произнеся слово «мужчина» – намек на то, что не собирается опускаться до уровня уязвлений.
– Ну, гражданочка, – серьезно заговорил Шура, – никто тебя не того … не оскорбляет. С чего ты взяла? Я говорю правду, по-другому не умею. А если правда тебе не нравиться, стало быть сама себя оскорбляешь.
Врачи продолжали суетится. Оголили Лиле грудь, обнажив выпирающие ребра. Рома Кушнир, весь взмокший, перешел на крик. Другой врач, Лиля его не знала, приложил к ее груди похожие на два утюга приспособления. Где-то, казалось в соседней комнате, раздался вскрик: «Разряд!» и тело женщины выгнулось дугой.
– А насчет дуры разъясняю, – продолжил Шура. – Не знаю как у вас, у буржуев, а у нас у простых так зовется доверчивая, простодырая баба, каковая верует во всю брехню. А когда прозревает, считает себя виноватой. Я ясно излагаю?
Лиля повернулась к долговязому. На худом лице повисла маска сожаления. Значит и он так думал. Думал что она дура. Молчал из жалости и такта. Кто и почему ее обманывал женщина не понимала. Не хотела понимать. Нарисованная ею реальность вполне устраивала своей идеальностью.
– Вы для этого сюда пришли? Сказать что я дура? Отлично. Считайте поручение выполнено. Еще что-нибудь?
– Весела аль хмура, все равно ты дура, – гоготнул морячок, поднимая с пола кирку. – Идем!
– Атанде, мон ами, – остановил его Александр, – смею предположить, то есть нет, я однозначно усматриваю в сложившийся ситуации некую несправедливость. Ммм … мадам Лили, в силу своего покладистого характера, не желает нам возразить. Но смирение ее, проявляется, так сказать, по привычке. Думаю, нам следует объясниться.
– На те, – прыснул толстячок, – то те этот … как его? … план гони, то нет, давай с каждым вошкаться. Сказано же, «согласная я» и это … как его? … «поручение выполнено». Так что, полный вперед! Айда!
– Нет, Шура. Это неправильно. Извините, мадам, но нам надо кое-что вам показать.
– Мне ничего не надо, – сказала Лиля, вставая с кровати на которой осталась лежать ее тело. Врачи, не теряя надежды, продолжали реанимацию. – Куда идти?
– Сюдою, гражданочка, – поспешил крутануть киркой морячок. – Просю!
В спертом воздухе образовалась зеркальная брешь. Шура занес ногу чтобы шагнуть в вечность, но долговязый воскликнул:
– Одну секундочку! Согласно второму параграфу, статья …
– Саша, твою мать! – морячок скорчил рожу наперсточника уличенного в обмане. – Законник хренов! У нас дел невпроворот! Шеф торопит …
– Александр прав, – раздался тихий, но твердый голос.
У окна, заслоняя мультяшную луну, стоял мрачный силуэт в рыбацком плаще.
– Покаяние веденого в заблуждения ни я, ни Цербер не примем.
– Ну, шеф, при всем моем уважении, тогда половину новопреставленных надо бы это … того … на пересмотр … или как там у этих … у судейских, – мямлил Шура. Но подобрав нужный пример, воодушевился. – Особенно солдатиков. Уж кому, кому а им перед смертью по ушам поездили. Или этих. Как их? Ну которые слушают эти … как … коробочки … и смотрят как в синему … ну как? Маленькие есть, походные. И большие … как их? … А! Во! Телепиздоры.
– Шура!
– На то они и телепиз … – морячок пропустил замечания мимо ушей, – ну вы поняли … чтобы врать все время. Значиться все они эти … как, шеф? … во! … веденные в заблуждение. А эта, – он кивком указал на Лилю, – сама того … как там, Саша?
– Обманываться рада, – грустно закончил за коллегу долговязый.
– О! Точно. Так что, Шеф, мое мнение, какое будет у дамочки покаяние, такое и будет. Нам то что?
Тип в рыбацком плаще ненадолго задумался. Затем, сложив руки на груди спросил:
– Лилиана Шариповна, путь к Лету вы в праве выбрать сами. Какой дорогой поведете нас?
– Шеф! – возразил морячок. – Так не честно!
– Нет, нет, мон ами, – улыбнулся долговязый, – все в рамках Регламента.
Шура поник и, огорченный, опустил кирку. Зеркальная брешь в пространстве захлопнулась.
Лиля думала не долго. Вернее и не думала вовсе, потому, что о Викторе она думала всегда. Все эти пятнадцать лет брака. Нет, не правда. Семнадцать лет, с того самого момента, когда впервые увидела его на приеме по поводу открытия выставки. Высокий, стройный. Мужественное лицо удивительным образом контрастировало с по-детски добрыми, даже наивными глазами. Увидев такого мужчину, его стать, уверенность и врожденное рыцарство, можно было даже не спрашивать имени. Виктор – победитель.
– Могу я вас пригласить на танец? – спросил он Лилю. В зеркале души, в темных, миндалевидных глазах, мелькали бесята хулиганства, подначиваемые дьяволом вызова всем мыслимым и не мыслимым нормам.
– На подобных мероприятиях не танцуют, – заметила Лиля, хотя все ее части тела готовы были пустится в пляс.
– Кто это решил? – поинтересовался Виктор. – Вы?
– Это выставочная галерея, – принялась объяснять женщина, стараясь напустить в голос как можно больше строгости, – а не танцплощадка. К тому же, ни тематика Альбрехта, ни мой статус эксперта не позволяют нарушить правила.
– Признаться, – удивился он, – ждал от вас другого ответа.
Виктор замолчал, нагоняя интригу. Лилю с силой урагана подмывало спросить, какой ответ он ждал. И она понимала, что он понимает, что и она понимает смысл интриги. Вернее всего, с точки зрения женского искусства обольщения, было бы отвернутся, переключившись на общение с кем-нибудь другим. Победить его интригу, своей интригой. Но с этого самого момента и на всю оставшуюся жизнь, Лиля решила всегда и во всем ему проигрывать. Сколько же кроется сил в умении быть слабой!
– Какого? – спросила она.
– Что не хватает музыки, – после недолгой паузы, скрашенной лучезарной улыбкой, ответил Виктор. – Хорошим танцорам музыка не нужна, ответил бы я. Но вы спутали мои планы.
В этом и была его настоящая красота. В том, что побеждая, Виктор признавал поражение. И в этой глупой истории с похудением, которое привело Лилю на операционный стол, Виктор, победив, посыпал голову пеплом.
– Ты ее полностью раздел? Или только до трусиков?
Виктор повернулся к ней, округлив бесхитростные глаза. Пышногрудая девушка в неприлично обтягивающих лосинах дефилировала по тротуару, развлекая застрявших в пробке водителей.
– Хм! – улыбнулся Виктор. – В ее случае и раздевать нечего. Все и так видно. А если женщина хочет что-то показать, мужчина не может не смотреть. Это не благородно.
– Женатые тоже? – Лиля не поддержала шутливый тон супруга. В те «особые» дни от боли в животе не помогали даже таблетки. – Никогда этого не понимала. На что смотреть?
– Тебе не понять, – продолжал шутить Виктор. – ты в любой момент можешь созерцать прекрасное в зеркале.
– Пошляк, – она отвернулась.
– Ну да, ну да, – настроение Виктора, несмотря на понятную раздражительность супруги, оставалось хорошим. – Целлюлитик, жирок.
Светофор переключился и поток разномастных железяк нехотя продвинулся вперед. Лиля впилась в мужа ненавидящим взглядом:
– Ты на что намекаешь? Хотя какие намеки. Ты прямо мне говоришь! Ты …
– Лиля, стоп! – перебил ее Виктор, положив ладонь на ее колено. – Я пошутил. Согласен, неудачно пошутил, мерзко. Можешь дать мне пощечину, заслужил. Или нет, давай ты сама назначишь наказание. А? Готов искупить.
Он изобразил на лице свою самую обворожительную улыбку. Его добрые, такие любимые глаза смотрели на нее с виноватой нежностью.
– Я просто хотел поднять тебе настроение. И оплошал. Извини.
Истошно засигналили. Поток сдвинулся еще на десять метров и водитель дорогой иномарки сгорал от нетерпения. Виктор отвел взгляд и проехал вперед.
Наказанием стал бойкот. Лиля несколько дней не разговаривала с мужем. Тем же вечеров долго и придирчиво разглядывала себя в зеркале. Да, и на этот раз Виктор победил. Победил своей правотой. Действительно на ягодицах и бедрах наличествовала ненавистная «апельсиновая корка», а на животике поселился жирок. И это всего лишь в тридцать два! И ладно если бы после беременности. Нет. Виктор категорически не хотел детей. Лиля просто себя запустила. И фитнеса три раза в неделю недостаточно. Срочно нужно садится на диету. Это решение стало первым, что она объявила мужу по окончанию бойкота. И Виктор не был бы собой если бы не сказал:
– Ты садишься на диету, я бросаю курить. И, – добавил он, подумав, – больше ни грамма спиртного.
Отказ от любимой ливерпульской трубки и вишневого табака значительная жертва. А в купе с бокалом коньяка и вовсе бесценная. Из-за ее диеты Виктор лишал себя почти всех удовольствий. В этом он весь. Победа съедает его изнутри. За это она его и любила. А диета … что диета? Можно и потерпеть, помучить свой организм ради любви. Поголодает немного, ограничит себя в еде. Любовь Виктора того стоит, без сомнений. Он, его внимание, забота, преданность, его обожание, все что было, есть и будет в ее жизни. Даже если ей в тот роковой момент, кто-нибудь, например Рома Кушнир, сказал бы, что диета сведет ее в могилу, она бы не отступила. Потому что Лиля беззаветно любит своего мужа. Любит больше всего на свете. Из-за этого, перед путешествием к забвению в компании странной троицы, она должна его увидеть.
– Где сейчас мой муж? – спросила она, дрожащим от сожаления голосом. – Хочу с ним попрощаться.
Вдруг ее пробил испуг. А если ей откажут? Если этот субъект в рыбацком плаще передумает? Или мужик в тельняшке начнет снова спорить? Нет, нет. Она должна увидеть своего мужа.
– Виктор недалеко, – принялась объяснять Лиля. – Он врач в этой же больнице. И сегодня его смена. Он где-то совсем рядом.
