Сергей Зверев
Танкисты
Глава 2
То, что на него поглядывают танкисты, Алексей понял не сразу. Он шел вдоль рядов танков и поглаживал холодный металл, трогал гусеницы, отходил на несколько шагов назад, любуясь очертаниями машины. Это были новые «тридцатьчетверки», уже с некоторыми изменениями и доработками. Которые произошли после того, как Соколов вышел из стен танковой школы. У этих красавцев увеличена толщина брони башни и лобового бронелиста корпуса до 60 мм, бортовые листы установлены под большим углом. А еще погон башни расширен до размера 1600 мм, да еще появилась командирская башенка с перископом для кругового обзора. А еще новая торсионная подвеска. Да этому танку цены нет!
– Что, нравится машина?
Соколов обернулся и увидел перед собой командира с одной «шпалой» в петлице. Выгоревшая гимнастерка, танковые эмблемы в петлицах, а самое главное, марлевая повязка на голове, видневшаяся из-под фуражки, заставили Соколова почувствовать себя неуютно. По прибытии вместе с генералом в расположение корпуса Алексею, не дожидаясь постановки его на вещевое довольствие, по личному распоряжению командира выдали новое обмундирование взамен старого грязного и местами прожженного. И он сейчас чувствовал себя в необмявшейся гимнастерке с новыми ремнями выпускником танковой школы, не нюхавшим пороха.
– Младший лейтенант Соколов, – вскинув руку к козырьку фуражки, стал докладывать Алексей. – Прибыл для дальнейшего прохождения службы в должности командира танкового взвода.
– А, это ты тот самый Соколов? – улыбнулся устало, одними губами капитан. – Наслышаны уже.
– Я ищу командира батальона капитана Заболодько.
– Я Заболодько, – протянул сухую шершавую ладонь капитан. – Поступаешь в мое распоряжение. Получишь взвод. Учти, что задачи у нас с тобой будут очень ответственные, Соколов, мы резерв командира корпуса, нас бросают из огня да в полымя. И дыры в обороне затыкать, и прорывы ликвидировать, и самих нас часто в прорывы бросают. Скучать некогда. Так что за машинами следи. Получишь формуляры и сразу вспоминай теорию, техническую часть. Воевать тебе на «Т‐34» не приходилось, особенности этих машин надо знать не в теории, а на практике. Так что учиться тебе в бою и… по ночам. Усвоил, младший лейтенант?
– Так точно! – постарался ответить бодро Соколов. – Только я не совсем понял, товарищ капитан. Что это за резерв командира корпуса? Я не помню такого в Боевом уставе танковых войск.
– А Боевой устав, товарищ младший лейтенант, теперь пишется кровью, дополняется новыми страницами и разделами. Не сразу все войдет в него, но война учит нас воевать по-новому. Ты вот на Ново-Михайловском шоссе по уставу воевал или применялся к конкретным условиям? Что ты там взял из раздела «Танковый взвод в обороне»?
– Глава первая Устава РККА, Общие основы: «Оборона нашей Родины есть активная оборона», – бойко ответил Алексей и тут же замялся. – Из раздела «Танковый взвод в обороне»…
– Вот то-то же, – снисходительно похлопал молодого командира по плечу капитан. – Действовал ты правильно. Это по уставу ты должен был выкопать танковые окопы на заранее выбранной позиции, подготовить запасные позиции, а потом, когда атакующий враг будет обескровлен, атаковать его всеми имеющимися силами и разгромить. Только ты задачу выполнял в таких условиях, что возможности у тебя ни выбрать, ни занять позицию для обороны не было. И ты еще часто будешь сталкиваться в реальных боевых условиях с ситуациями, когда нужно не столько знание устава, сколько понимание возможности своих боевых машин, знание тактики врага. И искать решения ты будешь неожиданные, решительные. Чтобы матчасть сберечь, своих людей и нанести урон врагу. Но самое главное сейчас – это остановить врага, его продвижение по нашей земле. Любой ценой, ценой своей жизни. Ладно, ты у меня командир геройский, но этого мало. Ты должен знать материальную часть лучше механика-водителя, вооружение лучше наводчика, радиостанцию лучше радиста-пулеметчика. Знать лучше и учить своих подчиненных, особенно командиров отделений. Как их танки станут действовать, таковы и будут боевые успехи твоего взвода.
– Так точно! – попытался твердо ответить Соколов.
Странно, подумал он. В их танковом полку с первого дня войны он таких разговоров больше не слышал. Ни об учебе, ни об уставах. Приказ был один: «В бой!» И они бросались в бой, жгли немецкие танки, горели сами, сражались в немыслимых условиях, о которых в уставах и не упоминалось даже. А тут… Хотя Соколов и слышал, что механизированные корпуса стали возрождать перед войной, но о структуре их имел представление не совсем полное. В танковой школе эту тему почти не изучали. Говорилось лишь, что танковые корпуса в 38-м году расформировывали по всем войскам как неэффективные и не соответствующие современной войне.
Взвод пополнялся новыми танками, два экипажа были в наличии. Испытанные танкисты, воевавшие с первых часов войны, успевшие понюхать пороху, подбивавшие немецкие танки и даже горевшие уже сами. С новыми танками пришли и новые люди. Кто из запаса, кто из восточных округов, кто-то из попавших в окружение частей, сумевшие прорваться к своим. И когда Соколов отправился к прибывшим для пополнения отбирать себе экипаж командирского танка, то он обратил внимание на зрелого хмурого мужчину в мятой новой форме, который сидел поодаль от других на патронных ящиках. Командиры проходили мимо него и начинали беседовать с танкистами в выгоревшей форме, явно имевшими боевой опыт.
– Представьтесь, товарищ младший сержант, – потребовал Соколов, остановившись перед танкистом.
– Младший сержант Бабенко, – неуклюже поднявшись и одернув гимнастерку, ответил танкист. – Прибыл с пополнением из учебной роты на должность механика-водителя.
– Какой имеете опыт вождения в часах? На каких машинах?
Соколов спрашивал скорее машинально, уже жалея, что поднял этого человека. Тракторист, наверное, хотя внешность у него не крестьянская, человек явно городской, даже какой-то интеллигентный. На тракториста строительного участка тоже не очень похож.
– 2800 часов, товарищ младший лейтенант. Из них на танках «Т‐34» 1200 часов. Остальное на «А‐20», «БТ‐5», «БТ‐7».
– Что? – опешил Алексей. – Вы кто?
– Бабенко я, Семен Михайлович, – вдруг скромно улыбнулся мужчина, и возле глаз у него образовались добрые отеческие складки. – Водитель-испытатель со 183-го Харьковского завода. Напросился вот на фронт. А так я с 1937 года гоняю танки на полигонах. И по шоссе, и по оврагам и буеракам. И по воде гонял, и через огонь тоже.
– Слушайте, хотите в мой экипаж? – обрадовался Алексей, сразу оценив пользу для экипажа, когда в нем будет человек с таким опытом и знаниями.
– Так я в любой согласен, – пожал Бабенко плечами. – Командиры мимо все проходят, думают, наверное, что я по возрасту им не подхожу. Все молодых да опытных ищут. Я для чего от брони отказывался? Чтобы на фронт, чтобы свое знание машин и свой опыт применить!
– Хорошо. – Соколов закрутил головой по сторонам, как будто размышляя, куда можно спрятать ценного механика-водителя. – Сидите пока здесь. Кто будет спрашивать, отвечайте, что вы назначены уже в батальон капитана Заболодько. Я скоро вернусь. Только никуда не уходите, дорогой товарищ.
– Да какой я дорогой, – улыбнулся снова Бабенко, потом смутился, кашлянул и обратился: – Виноват, товарищ командир, спросить хотел вас. А вы… воевали уже или, как и я… только прибыли?
– Воевал, Семен Михайлович, – вздохнул Алексей, вспомнив свои экипажи. – Воевал. И первый свой бой я принял на второй день войны, когда нас с марша бросили на врага. С тех пор и воюю. Как и все.
Сирена взвыла неожиданно. Загудели паровозы, послышались крики командиров, резко дернул паровоз, двигая опустевший уже состав с платформами и теплушками, в которых был доставлен личный состав танкового пополнения.
– Воздушная тревога! – закричал, как и положено, Соколов, вторя голосам командиров, и, не имея на данный момент своего подразделения, стал искать убежище для одного себя.
Разгрузка поступивших с завода танков и личного состава происходила не на железнодорожной станции, а на запасной ветке, в километре от нее, на краю небольшого овражка с речкой Чернухой, как значилось на крупномасштабной командирской карте. Снятые с платформ танки отвели в соседний лесок, туда же уходили машины, загрузившиеся снарядами и патронами. Несколько бензовозов ждали своей очереди возле цистерн.
Четверка «Юнкерсов» вышла из облаков и встала в круг, готовясь к боевому пикированию. Пара «мессершмиттов» прошла над железнодорожным полотном, теплушками и машинами, поливая все огнем пушек и пулеметов. Звуки авиационных моторов, удары пуль по металлу и земле, разрывы малокалиберных снарядов смешались с криками и суетой разбегающихся в разные стороны людей. Сразу начали бить 37-миллиметровые автоматические зенитные пушки, заработали спаренные зенитные пулеметы на железнодорожных платформах.
«Самое правильное, – подумал Соколов, – это отбежать подальше в сторону от техники. Если я никак не задействован в ее разгрузке и обслуживании, то лучше и не мешаться». Но тут он увидел мечущегося между полуторками Бабенко. Механик-водитель явно не знал, куда ему деваться и что делать. Алексею показалось, что Бабенко мечется, потому что получил приказ от него, Соколова, ждать. И не может покинуть добровольно указанного места. «Как же я, – разозлился на себя молодой командир, – я же его взял к себе в экипаж, фактически он уже почти мой подчиненный, а я его бросил!»
– Бабенко! – заорал Алексей и бросился к водителю. – Сюда, Семен Михалыч!
Мужчина обернулся, непонятно каким чудом услышав в окружающем шуме голос командира, кивнул и поспешил за Алексеем к краю оврага. Но тут послышался ужасный вой пикировщиков, а затем и сбрасываемых ими бомб. Черные разрывы вспучились среди скопления людей и техники. Земля вздрогнула под ногами так, что Соколов упал на бегу и свалил своего нового водителя. В воздухе сразу запахло кислым от сгоревшей взрывчатки. Алексей попытался подняться, встать на ноги на приплясывающей под его ногами земле и тянуть Бабенко в сторону оврага. И их снова опалило близкими разрывами, ударив в спины взрывной волной и свалив с ног. Чудом подвернулась какая-то небольшая яма, в которую лейтенант толкнул Бабенко и упал на него следом сам.
Вой пикировщиков сливался с грохотом разрывов, через которые пробивались упорные хлопки зенитных пушек. От каждого взрыва земля вздрагивала, на голову летели мелкие камни, какие-то щепки. Алексей через пару минут перестал вдавливаться в землю и осмелился поднять голову над краем ямы. «Юнкерсы» один за другим пикировали, сбрасывая по две бомбы, и, выровнявшись над землей, уходили в сторону и снова поднимались к облакам, заходя на второй круг.
К удивлению Соколова, не все бойцы попрятались и разбежались в стороны. Кто-то стоял или лежал на спине, стреляя по немецким самолетам из винтовок. Внимание лейтенанта привлек невысокий черноволосый парень, который положил ствол ручного пулемета на борт полуторки и целился в пикирующий самолет. Он вел и вел стволом, прицеливаясь, а затем, в момент выхода «Юнкерса» из пикирования, дал длинную очередь, ведя стволом пулемета следом за самолетом. Второй самолет заходил на пикирование – и снова боец стал ловить его в прицел. Алексей восхитился самообладанием этого бойца, но тут близкий разрыв снова заставил его убрать голову и вжаться в землю вместе с Бабенко.
Рядом закричали, послышались команды и чей-то возглас, что сейчас рванет. Соколов снова поднял голову и увидел машину, в кузове которой стояло несколько ящиков со снарядами. Машина полыхала, загоревшись от близкого разрыва. Еще немного – и взорвется бензобак, а от него загорятся и ящики в кузове. А неподалеку стоял новенький «Т‐34». Чуть ли не последний из танков, который после разгрузки с платформы не успели отогнать в лесок. Мысль, что танком можно оттащить горевшую машину к оврагу, сразу мелькнула в голове лейтенанта.
– Куда вы? – Бабенко схватил Алексея за рукав гимнастерки. – Там же бомбят!
– Машина! – крикнул лейтенант. – Смотрите, если рванут снаряды, много беды будет. Там еще горючее, еще снаряды. Надо подцепить ее другой машиной.
– Нет, танком! – закачал головой Бабенко. – Слушайте, дайте я! Я лучше сумею. Вы не заведете быстро, а я заведу.
Опешивший Соколов уставился на интеллигентного водителя-испытателя, который и пороха не нюхал, и войны не видел, но так смело выскочившего из ямы и бросившегося к танку. Восхитившись таким порывом по сути невоенного человека, Алексей бросился следом. Ведь надо было еще снять трос с танка и подцепить машину. Толкать ее корпусом «тридцатьчетверки» не получится.
Танк взревел моторами. Алексей, приседая от каждого разрыва бомбы, пытался снять с кормы «тридцатьчетверки» толстый буксировочный трос и понял, что в одиночку ему не справиться. Ведь это танковый трос. Кто-то толкнул его плечом. Соколов обернулся и увидел веселое чумазое лицо паренька в гимнастерке с танкистскими петлицами.
– Во! – Парень показывал тонкий автомобильный трос. – Вот этот надо.
Снова взрыв, заставивший обоих присесть, а возле горящей машины уже суетился другой танкист, открывавший рычаг буксировочного замка. Алексей кивнул и побежал к люку водителя.
– Семен Михалыч! – закричал он. – Там ребята трос закрепляют. Я вам буду руками знаки подавать, а когда они зацепят, тогда тащите машину к оврагу. Там я ее отцеплю, а вы ее столкнете.
– Не надо, только прицепите, а остальное я сам. Подцепите и уходите, – энергично махал рукой Бабенко, как-то сразу преобразившись. Он уже не выглядел новичком и гражданским человеком.
Алексей кивнул и отошел от танка, подняв ладони, он стал жестами подавать команды. Назад… еще… еще… Стоп! Теперь танкисты с тросом… Быстрее же. Есть, подцепили! Пошел! Танк выпустил струю дыма, лязгнул механизм переключения передачи, и танк потащил машину, плавно разворачиваясь в сторону оврага. Рядом присели на корточки какие-то люди и смотрели напряженно, что делает танк. Никто не комментировал, все молча пригибались при близких разрывах и смотрели не отрываясь на действия неизвестного водителя.
Выдержка у Бабенко была просто удивительная. Или он чувствовал себя в безопасности в танке. «Тридцатьчетверка» тащила и тащила машину. Вот уже скоро овраг. Как же он, подумал Соколов, надо же полуторку отцепить. Непроизвольно лейтенант собрался уже вскочить на ноги и бежать к танку, но тут он все понял. Бабенко ювелирно прошел по краю оврага, сдирая траками густую траву, машину на буксировочном тросе потащило юзом, танк резко развернулся и прибавил оборотов. Горящая полуторка по пологой дуге двинулась к оврагу. Еще миг – и машина повалилась на бок, ломая борта. От рывка падающей в овраг машины трос оборвался, и «тридцатьчетверка» пошла назад.
Соколов вытер ладонью вспотевший лоб и только теперь услышал восторженные хвалебные крики. А еще он понял, что больше не бомбили. К его огромному удивлению, кричали по другому поводу и хвалили не танкиста. Того, кто из бойцов сбил самолет. Обернувшись, Алексей увидел, что хлопают по плечам того самого черноволосого парня с пулеметом. А еще к лесу тянулся дымный шлейф за теряющим высоту самолетом с выпущенными шасси.
– Молодец, «лапотника» сбил! – кричали возле машин.
Восторженная суета возле бойца немного улеглась, когда кто-то крикнул санитаров. Кажется, парня все-таки ранило. Соколов дождался, когда Бабенко остановит танк и высунется с довольным видом из люка.
– Кажется, получилась, а? – спросил он. – Но в овраге снаряды так бабахнули, что меня под корму ударило. Вы видели?
– Видел, Семен Михалыч! – улыбаясь, ответил Алексей. – Это только взрывная волна, да и взорвалось там, кажется, всего два снаряда. Какой вы молодец, лихо водите! И машину как чувствуете.
– Спасибо, я же все-таки испытатель, – выбираясь из танка, напомнил Бабенко.
Неожиданно подбежал капитан Заболодько. Он похлопал по плечу Соколова, потом буквально вытащил за шиворот из люка Бабенко и расцеловал его.
– Ну, браток… ну, молодец… ты такое сделал, ты же такой… к награде, обязательно к награде представлю. Фамилия как, из какого подразделения?
– Это мой новый механик-водитель, товарищ капитан, – поспешил доложить Алексей, боясь, что комбат заберет у него испытателя. – Бабенко Семен Михайлович. Прибыл добровольцем с Харьковского танкового завода.
– Молодец, Семен Михайлович, чувствуется хозяйская хватка, – засмеялся капитан. – А эти двое чьи? Тоже герои, не побоялись, кинулись буксировочный трос закреплять.
– Старший сержант Логунов, – прогудел крупный танкист. – Прибыл с пополнением на должность наводчика-командира башни.
Капитан увидел на груди танкиста медаль, потрогал пальцами и серьезно спросил:
– За финскую?
– Так точно. За Линию Маннергейма.
– А это что за пострел? – Капитан посмотрел на второго танкиста, который с тросом толкнул во время пожара Соколова.
– Рядовой Бочкин! – бойко отозвался парень, лихо откозыряв командиру. Потом помолчал и добавил не по уставу: – Тоже на пополнение после учебной роты. Земляк я с Логуновым. С одного села мы, омские. Вместе выпросились служить.
– Ну что, Соколов, возьмешь к себе в экипаж на командирскую машину героев? – Комбат посмотрел на Соколова поощрительно.
– А вы что, без машины? – обрадовался Алексей. – Только прибыли? Тогда с радостью возьму вас в свой экипаж.
– Ну, вот и порядок. – Заболодько повернулся к площадке, где тушили огонь, заливали водой горевшую пустую машину, кто-то из солдат под руководством машиниста расцеплял поврежденные платформы. – Да, раненых прибавилось сегодня. Обидно, толком боя не нюхали, а уже в санбат.
– А-а, Руслан и Людмила, – кивнул весельчак Бочкин на санинструктора и солдата, который только что сбил из пулемета «Юнкерс».
– Ты о ком? – не понял Соколов.
– Да парень этот. Его же Русланом зовут. А санинструктора Людочкой. Людмилой. Я слышал, как он с ней знакомился сегодня.
Алексей не спеша двинулся к группе бойцов. Увидев лейтенанта, многие поспешили разойтись по другим делам и не торчать возле раненого героя. Девушка, перевязывавшая предплечье бойцу, оказалась светловолосой, с милыми чертами лица. Она как будто только сошла с иллюстраций книжки с русскими народными сказками. Санинструктор подняла глаза на подошедшего командира, и Соколов увидел, что они у нее действительно голубые.
– Что, серьезное ранение? – спросил Алексей.
– Ничего страшного, товарищ младший лейтенант, – старательно выговаривая звание, ответила девушка. – Небольшой осколок рассек кожу на руке. Заживет быстро. А вы, товарищ боец, ежедневно приходите в санчасть на перевязку. В рану могла попасть грязь, и там разовьются колонии микробов. Это очень серьезно, нам врач на инструктаже рассказывал.
Боец опустил рукав на перевязанную руку и поднялся на ноги, смущенно глядя на подошедшего командира. Соколов разглядывал молодого кавказца с блестящими, как маслины, глазами и крепкими спортивными плечами.
– Как ваша фамилия, боец? – спросил он строго.
– Рядовой Омаев, товарищ командир! – бойко ответил боец с чуть заметным кавказским акцентом.
– Это вы сбили самолет из пулемета? Где так стрелять научились?
– В горах, товарищ командир, – с веселой гордостью ответил парень. – У нас так многие умеют.
– К нам откуда прибыли?
– Из учебной роты. А до этого из ансамбля песни и пляски.
– Вы еще и танцор? – удивился Соколов, чувствуя, что парень ему нравится своей удалью, бесшабашностью и жизнерадостностью. – Где танцевать научились? В кружок ходили до армии?
– Нет, в горах научился, товарищ командир, – показал весело белые зубы боец. – У нас так многие умеют.
– А радиотелеграфистов у вас в горах тоже много? – засмеялся Соколов, кивнув на танкистские эмблемы на петлицах бойца.
– Нет, товарищ командир. Вот это я один только в горах умею.
– Ну-ну! Вас уже назначили в экипаж, товарищ Омаев?
– Никак нет, товарищ младший лейтенант! Немцы помешали. Не вовремя прилетели. Я потому и на фронт выпросился, что мешают они. В горах сейчас красиво, только не поют, не танцуют. Женщины плачут, мужчины на фронт идут. Виноград поспевает, а тут немцы какие-то. Зачем? Вот и пошел, чтобы быстрее вернуть в горы песни и танцы.
– Хорошо, товарищ Омаев, я беру вас в свой экипаж.
Танки перегнали в расположение, и взвод занялся подготовкой машин. К вечеру Соколов убедился, что все работы завершаются, что цифры на бортах Коля Бочкин рисует правильно и довольно профессионально. Масло проверено, инструмент получен. Командиры двух других танков взвода, Саша Огольцов и Степан Никитин, были старослужащими и дело свое знали хорошо. Оставив за себя Логунова, Алексей отправился на доклад к комбату. Уже темнело, когда, пройдя через лесок, в котором стояли замаскированными три с лишним десятка машин отдельного танкового батальона, Соколов вышел к землянке комбата.
– Разрешите, товарищ капитан? – Откинув брезент у входа, младший лейтенант замер, приложив руку к пилотке.
– А, это ты, Соколов, – на секунду оторвав взгляд от карты, расстеленной на самодельном столе, комбат снова уставился в нее задумчивым взглядом. – Как дела во взводе? Готовишься?
– Так точно. Материальная часть получена, бойцы на довольствие поставлены, обедом и ужином накормлены. Сухой паек получен.
– Ну, хорошо, лейтенант, – пробормотал комбат. – Службу знаешь, в тебе я не сомневался. Все-таки танковая школа за плечами. Иди-ка сюда.
Соколов снял пилотку, пригладил свои светлые непослушные волосы и подошел к столу, где при свете коптилки, сделанной из сплющенной снарядной гильзы, комбат рассматривал карту. Заболодько взял со стола остро отточенный карандаш и стал показывать на карте:
– Смотри, вот линия обороны нашего корпуса. Сейчас пехота окапывается как бешеная, до утра должна зарыться по самые ноздри – только полный профиль, только с запасными позициями и ходами сообщения. На рассвете нас накроет авиация, это и к гадалке не ходи. На флангах к нам подойдут части, прикрывавшие отход корпуса. Все, что от них останется. А потом фашист ударит танками. Мы с тобой в резерве у комкора. Штаб корпуса перед нами в пятистах метрах. Где ударят фашисты?
– Думаю, вот здесь, по равнине между холмами, – показал Соколов на карте. – У них есть возможность скрытно накопить силы за высотой 98.15, а потом развернуться в боевой порядок и нанести удар по нашим пехотным частям. Обойти нас за рекой они не смогут – там заболоченные участки. Слева лесной массив – туда они не сунутся, у них танки без гусениц останутся. Да и побоятся, что мы заминируем подходы.
– Правильно мыслишь, хорошо тебя учили тактике. Они попрут двумя сотнями танков на окопы. А у нас артиллерии кот наплакал, противотанковых ружей, и тех осталось мало. Одна батарея гаубиц сможет ударить с закрытых позиций да две батареи 76-мм пушек на прямой наводке.
– Встречный танковый бой? – предположил Соколов.
– Хорошая мысль. Мы их отобьем и пожжем свои оставшиеся танки, а нам приказано на этом рубеже закрепиться и ждать приказа о совместном ударе армии. Ладно, голову не ломай, у нас есть головы в корпусе и посильнее наших с тобой. Генерал Тарханов готовит упреждающий удар под корень их атакующей группировки. А тебе я рассказываю все вот для чего. Наш батальон остается при штабе корпуса единственным танковым подразделением на позициях корпуса. И очень может получиться, что какая-то группа немцев прорвется к нашим позициям. Не захлебнется их атака, понимаешь! И тогда вся сила их удара будет направлена на нас.
– Так каков будет приказ, товарищ капитан?
– А приказ таков, Соколов. Пока я размещаю танки после авиационного налета за спинами наших передних линий в танковых окопах на прямой наводке. Ты со своим взводом скрытно проходишь вот по этой балке за холм возле излучины реки. И поджигаешь мосток. Есть там такая зараза, о которой мы узнали слишком поздно. Видать, его плохо уничтожили при отступлении, а немцы его в два счета восстановили, накатав в два слоя бревен. Сделали они это тайком, не привлекая нашего внимания. Разведка только сегодня утром доложила, что там саперы сутки уже возятся.
– Значит, они по этому мосту под прикрытием авиационного налета смогут перебросить нам во фланг танки и мотопехоту. И атакуют в самом уязвимом месте.
– Правильно понимаешь, взводный. Ты у меня не самый опытный, но самый смышленый. И экипажи у тебя хорошо подготовленные. Почти все сверхсрочники, есть и те, кто финскую прошел. А боевой опыт ничем не заменишь: кто не боится выстрелов, тот уже может многое на холодную голову. Я бы тебе дал огнеметный танк, да сгорел он два дня назад в бою. Так что остается тебе расстрелять этот мосток к чертовой матери. Как только «лапотники» их улетят, срываешься с места – и вперед по балочке вдоль речушки. Если столкнешься с немцами, с их передовым отрядом, всеми силами в бой не ввязывайся. Оставь один танк для прикрытия, свяжи их боем, а сам туда, на выполнение основной задачи. И связь, держи связь.
– Есть держать связь, – с готовностью ответил Алексей, чувствуя, как внутри у него снова появляется знакомое ощущение предчувствия боя.
Раньше это казалось холодком страха, который где-то глубоко внутри шевелится и беспокоит. Но потом Соколов понял, что это не страх за себя, свою жизнь. Это было страхом не справиться, страхом подвести. Но он научился справляться и с этим. В первый же свой бой. Древняя как мир истина пришла в голову сама, и только потом Алексей вспомнил, что где-то уже об этом в юности читал. Она заключалась в простом тезисе: «Если ты не попробуешь однажды, то никогда так и не узнаешь, сможешь или нет». А еще в танковой школе ему, Алексею, сказал однажды старшина учебной роты. Сказал после того, как курсант Соколов не преодолел в первую свою попытку препятствие за рычагами танка. Алексей попросту тогда испугался, что перевернет машину, повредит ее. «Самое большое мужество, сынок, – сказал седоусый старшина с наградами за Халхин-Гол и финскую войну, – это не мужество встретить свою личную смерть стойко. Самое большое мужество принять на себя ответственность. Для тебя, как для будущего командира, это во сто крат важнее. Тебе и самому вести людей на смерть, и на смерть их отправлять. И по-другому никак. Война!»
Они еще час обсуждали будущую операцию взвода Соколова. Потом комбат отпустил молодого командира поспать пару часов перед боем. Проснулся Алексей в землянке от толчков в плечо дневального и нарастающего гула. Он открыл глаза и мгновенно проснулся. Этому он на войне тоже научился очень быстро. Гул был знакомый – с таким звуком шли на цель вражеские бомбардировщики. Звук моторов «Юнкерсов» Соколов знал уже очень хорошо и не мог перепутать с другими самолетами. Не глядя на часы, он сразу определил время – примерно пять часов утра, судя по пробивающемуся светло-серому свету через щель брезента, натянутого у входа в землянку вместо двери.
Подняв по тревоге личный состав отделения, он приказал готовиться к бою. Проверено все, что приготовлено еще с вечера, каждый знал свою задачу в предстоящем бою. Командиры отделений, каждый со своим экипажем, провели беседу, объясняя важность предстоящего боя и важность поставленной задачи. Через сорок минут, когда «Юнкерсы» заходили для атаки уже на третий круг, в расположение взвода пришел капитан Заболодько.
– Готов? – коротко спросил он, прервав доклад и пожав молодому лейтенанту руку.
– Так точно, товарищ капитан. Взвод готов выступить в любую минуту.
Комбат посмотрел внимательно на молодого командира, кивнул и повернулся к позициям корпуса, которые нещадно перепахивали бомбами немецкие бомбардировщики. Круг за кругом они заходили над позициями, пикировали со страшным воем и вываливали свой смертоносный груз. И снова уходили под облака, снова вставали в круг, и все повторялось.
– Все, выдыхаются, – вдруг заявил Заболодько. – Отдавай приказ «по машинам», взводный. Жди приказа по радио. Сигнал к атаке «Зима». Запомнил? Я в штаб корпуса.
Еще раз пожав руку лейтенанту, комбат двинулся между деревьями к блиндажу штаба. Снимая на ходу с головы пилотку, проверяя другой рукой пистолет в кобуре на ремне, Соколов побежал к танкам, выкрикивая на ходу команды. Танкисты быстро стали занимать места в машинах. Запрыгнув на броню, Соколов спустил ноги в люк, нашел разъем кабеля рации и присоединил к протянутому снизу Логуновым шлемофону. Все, теперь потекли самые напряженные, томительные минуты ожидания. Потом будет проще – приказ отдан, машины пошли, и все зависит уже только от тебя. А пока… Пока он сидит на люке и смотрит вперед, где «Юнкерсы» в небе разворачиваются и уходят на запад, а над позициями корпуса стоят дым и пыль. И, кажется, ничего живого там уже не осталось. Но Соколов сам бывал под такими бомбежками и артобстрелами и знал, что пройдут всего минуты и начнут подниматься головы в запыленных касках, начнут руки стряхивать землю с плеч и потных спин, поставят на брустверы станковые пулеметы, появятся винтовки из-под шинелей, которыми их заботливо на время обстрела укрывали бойцы. И снова бой, и будут они отражать атаку за атакой. Гибнуть, но снова отражать силами тех, кто еще будет жив. И от того, как выполнит задачу взвод под командованием Соколова, будет зависеть в том числе и исход сегодняшнего боя. Может быть, оборона и без него выдержит, но вот потери в случае его неудачи будут очень большими.
– Две Семерки, я Тюльпан, как слышишь? – вдруг сквозь треск послышалось в шлемофоне. Алексей тут же прижал пальцами к горлу ларингофон и ответил:
– Я Две Семерки, слышу вас хорошо, Тюльпан.
– Две Семерки, вам «Зима». Повторяю, Две Семерки, вам «Зима»!
– Понял вас, Тюльпан! Выполняю! – почти крикнул Соколов и переключился на внутреннюю связь. – Внимание, Охотники, я Две Семерки. Заводи!
Заурчали стартеры, рокотом двигателей трех танков наполнился лесок. Первым повернул и пошел вниз, между деревцами танк Соколова с бортовым номером 077, потом 078 – танк Огольцова, потом 079 – Никитина. Алексей оглянулся на свои машины, застегивая шлемофон и готовясь спуститься в люк. «Мальчишество, – подумал он. – Я сейчас так горд, что командую взводом «тридцатьчетверок», как будто об этом мечтал с детства. А может, и мечтал. Танкистом стать мечтал. На современных могучих танках воевать мечтал».
Закрыв люк, Алексей проверил его ход вверх и вниз. Закрывать люки танкисты не любили, хотя приказ был на этот счет строгий и наказывали командиры за это регулярно. Во время боя люк легко могло заклинить, и тогда из танка всем членам экипажа через люк механика-водителя или нижний люк не выбраться. Можно сгореть заживо.
