Сергей Зверев
Стальной узел
Пленный опустил голову. Его начинающий лысеть череп чуть покачивался, будто человек про себя спорил сам с собой, и это отражалось в движениях его головы, в движении пальцев рук. Небритое лицо то и дело искажала гримаса отчаяния и муки. Полковник Островерхов смотрел на немца и нетерпеливо постукивал по столу карандашом. И со стороны это выглядело как-то даже зловеще. Вот-вот кончится терпение русского полковника, и он прикажет увести и шлепнуть пленного. Зачем с ним возиться, если он такой упрямый!
– Я буду говорить, – послышался тихий голос немца.
– Хорошо, – кивнул Островерхов. – Какова цель того последнего боя, в результате которого вы попали в плен?
– Перерезать железную дорогу и две шоссейные дороги, – ответил немец. – Партизаны взорвали железную дорогу в нескольких местах. Отремонтировать за короткий срок такое количество полотна невозможно. Было принято решение атаковать ваши части, оттеснить их на расстояние не менее пятидесяти километров восточнее и осуществить переброску танковых частей.
– Откуда, в каком количестве и для каких целей?
– С Белгородско-Харьковского направления – танковая дивизия. С Шосткинского и Брянского направления – механизированная дивизия. Готовился упреждающий удар, блокирующий ваше предстоящее наступление.
– Какими сведениями о нашем наступлении располагает ваше командование? – не выдав своего раздражения, ровным голосом спросил Островерхов.
– Я не знаю точно. Я не посвящен во все планы командования армии. Просто мне известно, что о вашем предстоящем наступлении в штабе армии знали. Не могу сказать, насколько эти сведения верны.
Пленного увели. Островерхов тяжело поднялся и подошел к карте на стене, отодвинул плотную занавеску, скрывавшую карту. Он постучал карандашом по бумаге и бросил Соколову через плечо:
– Да, наделал ты делов, танкист! Все планы фашистам спутал. Еще немного, и ты самому Гитлеру станешь врагом номер один. Личным, так сказать, врагом. Атаку ты им сорвал. После твоего эффектного выхода во фланг они потеряли до полка пехоты и два батальона танков. В ловушке оказались, голубчики, и долбили мы их, как в тире.
– Я только отвлек на себя противника. И два танка я потерял в этом бою.
– Война, Соколов, война, – задумчиво проговорил полковник. – Никуда не деться. Приходится терять людей, терять и терять. Но ты не только помог эту атаку сорвать, ты сорвал им подход подкрепления. Захвати они станцию и этот участок рокады, и через сутки нам бы стало здесь жарко. Значит, у них там паровозы под парами стояли, и танки на платформах были загружены. По свистку пошли бы составы сюда, а уж здесь… Как там твои? Справятся?
– Конечно, справятся. Старшина Логунов – опытный командир. Он еще в финскую воевал. Я с этим экипажем несколько раз с рейдами за линию фронта ходил. Справятся, товарищ полковник!
– Хорошо, если справятся, – задумчиво проговорил Островерхов. – За несколько дней до начала наступления немцы могут успеть отремонтировать большое количество путей, если столько техники, рельсов и шпал свезли на станцию Рощино. Очень нам нужны точные сведения, очень. А если это обман, лейтенант, если это пустышка, которую нам фрицы подсовывают? Мол, вон сколько всего на станции, мы готовим масштабную переброску войск! Поверим и отменим наступление. А им того и надо. Им, может, хочется успеть оборону усилить, какие-то приготовления сделать, о которых мы и понятия не имеем. Нельзя нам в таких условиях давать фрицам время на размышление, на подготовку. А судя по всему, фашисты очень хотят выиграть время. Что ж, будем надеяться на твоих ребят… Ты вот что, Соколов! Побудь пока при штабе. Дождемся твоих ребят, тогда с ними и вернешься в батальон. Считай, что ты временно откомандирован в штаб дивизии в качестве переводчика.
Алексей вышел из здания штаба, вяло козырнул часовому у входа и посмотрел на осеннее небо. Ясное, голубое. И солнце такое, что глаза слепит. И листья на березах и кленах огнем горят. Вот ведь приспичило тебе со своей красотой, зло подумал он об осени. Сейчас дожди нужны и туманы. Ночи черные непроглядные нужны, и ветра такие, чтобы звук танкового двигателя заглушить. Как вы там, ребята?
– Товарищ лейтенант Соколов! Алексей! – Звонкий девичий голос вывел Соколова из задумчивости. Он обернулся и увидел девушку в стареньком пальто, потертых ботинках и цветном шерстяном платке на голове.
– Да? – удивился он. – Вы меня?
– Вы не узнаете меня, Алексей? – И девушка стянула с головы платок и тряхнула непослушными кудряшками светлых волос. – Я Лиза, Лиза Зотова! Помните, в прошлом году я с раненой ногой в госпиталь попала, и вы меня всем экипажем навещали?
– Лиза! – заулыбался Алексей, узнав, наконец, девушку. – Откуда вы здесь? Вы ведь уехали в Куйбышев? Коля рассказывал, вы же с ним переписываетесь?
– «Переписываетесь». – Девушка улыбнулась и заметно побледнела. – Я все боялась, что вы произнесете в прошедшем времени. «Переписывались». Я здесь с концертной бригадой. Напросилась, когда узнала, что формируется коллектив для поездки на фронт. А где Коля?
Лиза спросила так быстро, что буквально перебила себя. Видно было, что она боялась задать этот вопрос, но он все время сидел гвоздем в ее голове. И она буквально выпалила его и с надеждой уставилась в глаза молодого лейтенанта. Алексей снова улыбнулся, стараясь не выдать своей тревоги:
– Коли здесь нет, я один здесь при штабе временно. А наша часть в другом месте. Но Коля вот-вот приедет сюда, весь наш экипаж скоро приедет, и вы обязательно увидитесь. А наш батальон сейчас пока в тылу. Так что не волнуйтесь.
Лиза смотрела в глаза лейтенанта и искала в них смятение, попытку успокоить ее или даже обмануть. Но командир говорил спокойно и уверенно. Значит, нет оснований волноваться. И на глаза девушки навернулись слезы. Она вдруг обессиленно ткнулась Алексею лбом в грудь и вцепилась, как в последнюю надежду, пальчиками в его танкистскую куртку. Соколов сдержал вздох и погладил Лизу по волосам.
– Лиза, ну что ты? Все же хорошо. Коля жив и здоров, воюет хорошо. Он у тебя просто герой. И экипаж танка одна семья. Что ты так разволновалась.
– Я просто очень боюсь за него, Леша, – тихо ответила девушка. – Война…
– Да, Лиза, война, но ты должна верить и ждать! – убежденно заявил Соколов. – Ты просто пойми, что ты, твоя любовь, твоя вера и твоя надежда – они помогают Коле, спасают его!
– Где он сейчас? – Девушка подняла глаза и с мольбой посмотрела на лейтенанта.
– Не знаю, – вздохнул Алексей, радуясь тому, что он не соврал.
Он ведь и правда не знал, где именно сейчас находился «Зверобой» и его экипаж. А о том, что танк находится за линией фронта, можно и не упоминать. Стараясь отвлечь девушку от мрачных мыслей, он стал расспрашивать, с какими песнями Лиза приехала, кто еще будет выступать перед бойцами и где уже концертная бригада успела побывать. Как жаль, думал Соколов, что Коля Бочкин и не знает, что приехала Лиза. А может, и лучше, что не знает? Каково бы ему сейчас было там, в тылу у немцев, если бы он знал, что его любимая сейчас рядом, совсем близко. И его командир слушает ее песни, а влюбленным, может, и не удастся увидеться вовсе. Нет, это хорошо, что Бочкин не знает о приезде Лизы. Если повезет ему быстро вернуться, значит, счастье, а нет… Ну, что же, это ведь война. Тут не до сантиментов. Родина в опасности, и каждый отдает борьбе с врагом всего себя без остатка. И ничего не оставляет для себя личного.
Глава 3
Небольшой холм, очень пологий, со щебнистой почвой, тянулся почти через весь лес до самой железной дороги. Кривые невысокие березки пытались здесь расти, заполоняя все пространство, цепляясь корнями за неблагоприятную для них почву. Танк шел медленно, оставляя за собой лишь влажный след из перевернутых, вывернутых камешков. Но и они, подсохнув на солнце, скоро сольются серым цветом с окружающей почвой, и ничто не будет напоминать о прошедшей здесь тяжелой машине.
– Ну, что, Семен, как тебе позиция? – выбравшись из башни, спросил Логунов.
Бабенко вылез через передний люк и стал разминать спину, плечи. Попутно он осматривался по сторонам. Стащив с головы шлемофон, механик-водитель вытер рукавом испарину со лба и стал обходить танк, осматривая его.
– Место хорошее, – говорил он. – К нам трудно подойти незамеченными. Но и у нас пути отсюда только два. Назад той же дорогой, по которой сюда забрались, или по крутому склону вон там севернее.
– А вот и станция! – раздался голос Бочкина, высунувшегося по пояс из люка. – Это мы уже так близко от цели?
– Близко, – подтвердил старшина, – каких-то два километра всего. Давайте все к машине!
Усевшись на траве, Логунов расстелил карту. Экипаж расселся вокруг. То, что «Зверобою» удалось уйти от погони, удачно миновать засады, было только половиной дела. А может, и меньшей его частью. Теперь предстояло произвести разведку, нанести на карту необходимые данные. А потом снова проделать нелегкий путь, вернуться к своим и передать сведения командованию. Кто знает, может быть, самое сложное и опасное как раз впереди. А путь сюда был всего лишь легкой прогулкой.
– Мы сейчас находимся вот здесь, в этой части Щекина леса, – показал тонкой веточкой на карте Логунов. – По прямой до станции Рощино-Узловая не больше двух километров. Вот эти пути, что уходят справа от нас от станции, взорваны в нескольких местах. Южнее выход со станции в двух направлениях и одна ветка действующая. Там пути после взрывов партизан уже восстановили. Таковы последние сведения, которыми нас снабдили. Наша задача: путем наблюдения за станцией в бинокль, а также несколькими вылазками непосредственно к самой станции установить и нанести на карту места складирования запасов рельсов и шпал. Или места стоянки составов с рельсами и шпалами. Также нам предстоит оценить примерно количество подразделений, присланных для восстановления путей и соответствующей дорожной техники на станции. Все ясно? Вопросы есть?
– Все ясно, – первым ответил Бабенко. – Приказывай, командир!
– Ну, слушайте мой приказ. Действуем, как положено. Семен Михалыч, от танка ни ногой! Твоя задача, проверить машину, подготовить ее к длительному маршу, чтобы в любой момент можно было отправляться в путь. Наруби тонких деревьев, замаскируй «Зверобоя».
– Есть, командир, – с готовностью ответил Бабенко и сделал попытку встать, но тут же опомнился: командир танка никого не отпускал, а он опять повел себя не по-военному. Семен смутился и снова опустился на траву.
– Бочкин, возьми автомат и спустись чуть ниже, метров на сто. Там где-то ручей есть. Найди его. Заодно осмотрись, как с той стороны можно подойти к нам. Скрытно или открыто. Есть ли там следы пребывания людей. Ну, а я и Омаев заберемся на деревья и начнем наблюдать за станцией. Коля, ты с Бабенко приготовьте ужин к семнадцати часам, посытнее. Когда придется завтракать, еще неизвестно. За ужином обменяемся мнениями, а в ночь я и Омаев отправимся на разведку к станции. Все, давайте за дело!
Станция с высокого яра была видна почти вся. Несколько строений и часть путей были скрыты высокими деревьями, иногда подходившими к Рощино почти вплотную. Руслан захватил из танка кусок веревки и, забравшись на удобную ветку в гуще кроны старой высокой березы, первым делом привязал себя к стволу. Так у него оставались свободными руки, и он мог наклонять корпус в любую сторону, если ветка или густая листва мешали рассмотреть что-то. А еще он мог свободно на схеме, которую нарисовал сам для себя, делать пометки. И для этого тоже нужны были свободные руки. Молодой чеченец хорошо помнил слова своего деда, бывшего пластуна: «Ничего не происходит само собой и просто так – ни ветка не шелохнется, ни собака не залает, ни стая птиц не сорвется с веток и не взлетит».
И сейчас, сидя на дереве, он не просто смотрел на станцию, но и пытался понять, «что и почему». Цистерны, почти два состава цистерн отведены на самые дальние пути. Почему? Если в них бензин, то почему не идет заправка, почему не подходят бензовозы? Если в них бензин и не идет заправка, значит, чего-то ждут. Например, момента, когда сразу понадобится столько бензина. А когда он может понадобиться в таком количестве сразу? А тогда, когда надо сразу заправлять много техники, танков. У немцев на танках бензиновые двигатели. Приготовили столько бензина для наступления? А если цистерны пустые, то почему их отогнали не в отстойник, где формируются составы, а на те крайние пути, к которым есть хороший подъезд со стороны дороги. Там даже платформа выстроена удобная.
Рельсы, надо искать рельсы. По сведениям партизан, их много на станции. Грузоподъемность одного вагона или платформы, кажется, 60 тонн. Значит, надо искать составы, у которых на платформах груз не объемный, а очень тяжелый. Есть такие. Вон первый состав от стрелки и вдоль лабазов. И на платформах груз брезентом укрыт и ветками. Ясно, что уложено что-то длинное. А вот и еще такой же состав. И тоже платформ сорок. И стоят эти два состава как раз так, что через стрелку их сразу можно выдвинуть в северном направлении, туда, где партизанами взорвано полотно. Но это все догадки, там вполне могут оказаться зенитные орудия, столбы для телеграфной связи, понтоны для переправы. Надо бы поближе рассмотреть и руками пощупать, а пока ставим знак вопроса на схеме.
Так, что еще важного? Где ходят патрули, каким маршрутом, с какой периодичностью. Вдоль проволоки ходят и в основном возле леса ходят. А подъездные пути открыты. Нет, дорогу перекрывают «козлы», обмотанные колючей проволокой. Вышки. Восемь вышек. И стоят так, что прикрывают станцию со стороны леса. Должны быть еще дзоты или оборудованные огневые точки. Есть такие! Одна, две, три – обложены мешками с песком, амбразура, станковый пулемет. Видно троих солдат. С противоположной стороны станции, видимо, такие же точки. Да, охраняется станция хорошо.
А что там, в кирпичном здании, казарма? Видимо, она. Вон полевая кухня дымит, и машины стоят только грузовые. Но много личного состава в этом здании не разместишь. Охрана станции, саперные и железнодорожные ремонтные подразделения. Вон еще здание, поменьше. Это административное здание, там начальство квартирует. И три легковые машины возле здания. Штаб какой-то или комендант станции в нем расположился? А что вон в тех лабазах? Движения никакого, но, может, мне просто с этой стороны не разглядеть. Если склады, то ворота у них с другой стороны. Вот! Стая птиц взлетела с крыши, как будто ее вспугнули. Значит, там какое-то движение.
Со стороны замаскированного «Зверобоя» потянуло запахом мясной каши. И только теперь Омаев вспомнил, что сильно хочет есть. Они ведь ничего не ели с самого раннего утра, когда прорывались из леса. Потом бой с тремя «тиграми», снова пришлось путать следы и уходить от возможного преследования. И так весь день.
Логунов, Омаев и Бочкин сидели у костра и с жадностью уминали кашу с тушенкой. Бабенко с автоматом ушел чуть ниже, заняв там пост и охраняя танк со стороны леса. Коля Бочкин рассказал, что лес абсолютно дикий и нехоженый. Как у них в Сибири. И уж точно сюда ни техника не въезжала, ни люди здесь не проходили в большом количестве. Следов прокладки связи или строительства позиций тоже не было. Даже когда здесь шли бои, то лес не очень-то и бомбили. Видать через него никакие части не проходили, технику в нем скрывать никто не пытался. В лесу очень много поваленных подгнивших деревьев, много валежника, через который не продраться пешему человеку. Потом танкисты стали обсуждать то, что увидели на станции с расстояния. Логунов согласился, сославшись и на свои наблюдения, что немцы чего-то ждут, что идет или завершена подготовка к ремонтным работам. Сформированы даже ремонтные поезда. Два поезда на тяге мотодрезины, видимо, пойдут восстанавливать пути на небольшом расстоянии. Есть и маневровые паровозы, целых три штуки. И к ним подцепили по три платформы и теплушку, наверное, для солдат. А еще у каждого состава платформа, на которой установлены пулеметы, и по краям они обложены мешками с песком. Охрана! Но поезда стоят не под парами. Значит, не сегодня и не завтра начнутся работы. Тем более что два открытых угольных склада пусты. Это тоже заметил Омаев и сам Логунов. Наверняка есть еще места, где хранится уголь для паровозов. И есть закрытые склады. Для такой станции нужно много угля или дров.
– Товарищ старшина! Василий Иванович! – Омаев подошел ближе и заговорил тихим голосом: – Давайте я один пойду? Вам же тоже не положено по Уставу отходить от машины, как и механику-водителю. Или дайте мне Колю.
– Ты видел, как станция охраняется? Коля хороший танкист, но тут больший опыт нужен. Устав! Устав много чего не велит, но обстановка требует. Сейчас танк бесполезен, Руслан. Вот закончим благополучно разведку, тогда снова по Уставу воевать начнем. А пока наш «Зверобой» – лишь блиндаж и огневая точка в лесу.
– А может, на танке ворвемся на станцию, пронесемся? И урон нанесем врагу, и сразу все, что нужно, увидим!
– У них там две зенитные батареи. Ты что, не видел? Они из нас в два счета металлолом сделают. Все, хватит, Руслан! Нас сейчас здесь двое самых опытных, кто может провести разведку и подойти к станции. Вместе нам идти не резон. Лучше разделимся. Так и меньше заметными будем, и площадь для разведки больше охватим. И шанс есть, что хоть один из нас вернется. Давай смотреть подходы для тебя и для меня.
Когда Омаев ушел, Логунов положил руку на плечо Бабенко.
– Остаешься за главного, Семен! Что бы ни случилось, главным для тебя остается: сохранить сведения, если они будут. И спасти танк. Если Руслан вернется, а я нет, то ты их с Колей обоих вытащи, пожалуйста. Никто так «тридцатьчетверку» не знает, как ты. Никто не умеет так с танком обращаться, как ты. Вытащи ребят и «Зверобой» верни к нашим.
– Ну-ну, Вася, ты это… – начал было Бабенко, но Логунов стиснул ему плечо своими стальными пальцами. Механик-водитель сглотнул и кивнул с готовностью. – Не волнуйся, Вася, все сделаю. Я смогу.
Логунов вышел к колючей проволоке со стороны оврага. Тут было удобнее пробраться и больше шансов отойти к своим, если его заметят. Даже с вышки. Овраг укроет от пулеметного огня, и он позволит незаметно отойти в любом направлении. Старшина подполз к самой проволоке и посмотрел на часы со светящимся циферблатом. Патруль прошел двадцать минут назад. Через десять минут снова пройдет, и в его распоряжении будет полчаса, чтобы пробраться на территорию станции.
Логунов лежал и рассматривал станцию. Основательно все делают фрицы. Расчистили полосу вдоль леса и оврага. Столбы вкопали, проволоку натянули. Дорожку песком посыпали. Вот лампочек на столбах маловато, но тут ничего не поделаешь. Электростанция разрушена, энергии генератора не хватает, чтобы осветить весь периметр. Обходятся больше прожекторами: луч влево, луч вправо. А патрули с фонарями ходят, а что фонариком высветишь в такую ночь? Разве что танк, а вот столб можно и не заметить, пока лбом в него не уткнешься.
Вытерев вспотевший лоб рукавом комбинезона, старшина снова приподнял голову и прислушался. Так и есть, негромкий разговор. На немецком… А вот и звук шагов, мелкие камешки под сапогами похрустывают. Логунов пониже спустился на животе в овраг и стал смотреть. Три человека. Два рядовых и скорее всего ефрейтор. Винтовки на ремнях висят, на груди фонарики. Но включен только у одного. Ясно, батарейки экономят. Крайний солдат светил в основном под ноги себе и своим товарищам. Но иногда луч его фонарика скользил по колючей проволоке. Пару раз патруль останавливался, и солдаты что-то обсуждали, направляя луч куда-то под деревья.
Внимательно смотрят, но без излишней настороженности, оценил поведение патруля Логунов. И винтовки висят на плечах, а не в руках. Не опасаются нападения. Видать тихо у них тут. Расслабились. Вот затихли голоса и звук шагов. Логунов подвинулся ближе к проволоке и посмотрел вправо, влево. Сюда луч прожектора не светил вообще никогда, так что скорее всего его можно не опасаться. Старшина взял заготовленные заранее сучки с развилками на конце. Резать проволоку нельзя – патруль сразу увидит и поднимет тревогу. А вот ползать Логунова научили еще до войны. Хорошо научили. Уперев сучки в землю, старшина приподнял одну часть колючего ограждения. Потом поднатужился и вторым сучком приподнял другую часть. Совсем немного. Он увеличил проем, в который смог осторожно и не зацепившись проползти сам.
Все, теперь осмотреться и убрать сучки, спрятать их здесь же, чтобы была возможность вернуться за пределы станции этим же путем. Убедившись, что поблизости нет солдат, Логунов, низко пригнувшись, обошел фундамент старой водонапорной башни и вышел к путям. Здесь было уже светлее, горели прожектора, которые хоть и не полностью освещали всю территорию, но все же при их свете можно было с вышки заметить человека.
Омаев попал на станцию на немецком грузовике. На повороте дороги, где она проходила через лес, он увидел трех солдат, которые накачивали колесо машины. Удивительно, что в темное время суток за пределы расположения части выехала машина, но пробитое колесо было объяснением, почему немецкие солдаты нарушили определенный заведенный порядок. По ночам без острой необходимости никаких передвижений солдат и машин на оккупированной территории не допускалось.
Солдаты забрались вместе с водителем в кабину. Видать, замерзли посреди леса. Решение пришло мгновенно, и Омаев, как тень, метнулся на дорогу. Догнав машину, которая, покачиваясь на кочках, только еще набирала скорость, он вцепился руками в задний борт, подтянулся и головой вперед повалился под брезент в кузов грузовика. Теперь главное, беглый осмотр. Он видел, когда вел наблюдение за станцией, что досмотр машин проводился поверхностно. Просто кто-то из солдат на въезде заглядывал в кузов, а потом следовал взмах рукой, и машина въезжала на территорию.
Больно ударившись коленом обо что-то железное, танкист стал шарить руками. Это были связки железных «костылей», которыми рельсы крепились к деревянным шпалам. Чуть дальше вся часть кузова до самой кабины была набита свернутыми кусками брезента и маскировочной сетки. Передвинув ножны с дедовским кинжалом на живот, Руслан с зажатым в руке пистолетом улегся между тюками и прикрыл себя сеткой. Теперь не пропустить момент, когда машина проедет контрольный пункт. Потом нужно будет как можно быстрее выбраться из-под сетки и спрыгнуть.
И вот машина остановилась. Послышались голоса немецких солдат. А спустя минуту брезент на кузове сзади откинулся, луч фонарика скользнул по грузу. Омаев замер и постарался не дышать. Он готов был, как пружина, резко распрямиться и броситься на врагов, если его сейчас заметят в кузове. Рука сжала рукоятку пистолета. Но луч света исчез, полог с шумом опустился, и снова послышались голоса. Потом машина тронулась дальше. Руслан тут же выбрался из-под сетки и выглянул в щель. Машина ехала к складам возле здания комендатуры. На этом участке станции было относительно темно, только свет фар машины освещал дорогу. Но возле комендатуры светили прожектора. Надо срочно прыгать и искать укрытие.
Руслан спрыгнул с машины и, держась рукой за борт, пробежал по инерции несколько метров, а потом с разбегу упал в кучу песка, едва не выронив пистолет. И тут завыла сирена. Мгновенно перекатившись через кучу песка, танкист лег за ней и затаился. Где-то совсем близко поднялась стрельба. Несколько винтовочных выстрелов, потом сухой треск немецких автоматов. Чуть дальше в стороне вдруг начал бить ручной пулемет. Взрыв гранаты, еще один. Что это? Нападение партизан? Но стрельба далековата от станции.
Стрельба стала затихать, но потом вспыхнула с новой силой. Теперь по территории станции вдруг забегали немцы, кто-то гортанно выкрикивал команды. Один за другим стали гаснуть прожектора. И теперь Омаев расслышал, что в ночном воздухе вдруг возник низкий гул авиационных двигателей. «Неужели командование не дождалось результатов разведки и решило нанести авиационный удар по станции? А я лежу совсем близко от путей!» Но тут в его сторону побежали солдаты, и Омаев снова замер. Несколько мотоциклов с люльками пронеслись в темноте мимо, один за другим они останавливались возле колючей проволоки. И на каждом мотоцикле был пулемет. Значит, немцы опасались не столько налета авиации, сколько нападения со стороны леса. Или партизан, или диверсионной группы. Рука нащупала какой-то кусок мешковины. Медленно, чтобы немцы не обратили внимания на резкое движение, стараясь не шуметь, Руслан натянул мешковину на себя, чтобы совсем слиться с этой кучей. Хорошо еще, что он лежал с противоположной стороны кучи песка, ближе к ограждению, и с дороги его видно не было.
Логунову тоже не повезло. Сирена застала его лежащим между колесами товарного вагона. Он просто не успел перебежать дальше. И старшину тоже удивила странная стрельба, которая раздавалась где-то западнее станции. Но он успокоился, когда понял, что бой идет совсем в другой стороне, не там, где он оставил «Зверобой». В этот момент прозвучал короткий гудок маневрового паровоза. Вагоны вздрогнули от толчка. Вдоль состава пробежали солдаты. Кто-то делал знаки сигнальным фонарем. Логунов быстро перекатился через рельс, едва не попав под колесо вагона. Ситуация становилась напряженной. Спрятаться негде, немцы все ближе. Увидев, что дверь вагона чуть приоткрыта, он вскочил на подножку и протиснулся в сырую вонючую темноту. Суда по запаху, тут недавно перевозили капусту. И она местами подгнивала.
Сейчас было не до запахов. Главное, уйти с опасного места. Пусть вагон перегонят на другие пути, в другую часть станции. Это не важно. Потом он выберется и продолжит свое дело. Но вагоны шли, все набирая и набирая скорость. Вот дробный перестук колес оповестил о том, что состав стал проходить выходную стрелку. Черт, он выехал со станции. Логунов высунул голову и осмотрелся. Точно, состав медленно уходил в темноту. Строения станции виднелись уже в двух сотнях метрах. Выругавшись, старшина снова протиснулся в дверь вагона и спрыгнул на насыпь.
Низко пригибаясь, Логунов шел в темноте вдоль насыпи, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Нужно вернуться к тому месту, где они должны встретиться с Русланом. Необходимо попытаться снова пробраться на территорию станции и выполнить задачу. И вдруг на станции снова загорелись прожектора. Логунов еле успел упасть, когда луч прошел всего в нескольких метрах от него. Теперь было понятно, что в воздухе уже не слышно звуков авиационных двигателей. Самолеты прошли мимо. Видимо, это была ложная тревога. А что с Омаевым? Сумел он пробраться на станцию, выполняет ли поставленную задачу? А может, его схватили? Нет, так просто горец не сдался бы. В той стороне была бы слышна стрельба. Только бы Руслану повезло, думал старшина, переползая от насыпи к кустарникам, чтобы подойти к станции со стороны пустыря, где виднелись остатки какого-то сгоревшего в начале войны строения. То ли телятника, то ли птичника.
К колючей проволоке Логунову подойти не удалось. Вдоль ограждения ходили солдаты с фонарями, туда светили прожектора. Было ощущение, что охрана получила приказ проверить весь периметр станции. Не было ли проникновения, не повреждена ли проволока. От злости старшина прикусил губу. Вот положение. Он лежал в кустарнике – ни шевельнуться, ни перейти в другое место. Вообще не понять, что там творится. И что с Русланом. Отсюда точно не пройти на станцию. Но здесь, после выполнения задачи, у них с Омаевым назначено место встречи. Тут они должны встретиться и вместе вернуться к танку. Единственное, что сейчас мог Логунов, это лежать, смотреть и ждать.
Группа была маленькая, как и все группы, которые выходили взрывать железнодорожное полотно. Взрывать мосты сложнее. Там приходится заранее и зачастую подолгу изучать местность, систему охраны, режим смены караулов. Да мост мосту рознь. И по конструкции, и по использованным для строительства материалам, и по возрасту. На мост выходило несколько групп. Одна прикрывала минеров, давала возможность установить взрывчатку и произвести взрыв. Если минеров обнаруживал враг, вторая группа прикрытия сдерживала гитлеровцев столько, сколько нужно было для минирования и уничтожения объектов. Эта группа шла непосредственно с минерами. Была и третья группа. Она прикрывала основной состав на дальних подступах, если враг бросит большие силы на партизан. Она же вовремя оповещала об опасности. Если надо, то нападала на дороге на колонну вражеских автоматчиков, которых бросали к мосту.
Здесь же вся группа насчитывала 5–6 человек. Два минера, два – группа прикрытия и два наблюдателя, которых выставляли в обе стороны от места минирования, чтобы те вовремя сообщили о приближении врага. Такие операции планировались проще. Был перегон, группа выходила на задание и на месте решала, где удобнее заложить взрывчатку. Заранее определялся только километр дороги. И, как правило, в группу включали человека, который хорошо знал местность. В группе Ивана Васькова таким человеком был Мишутка Панин. Местный мальчишка четырнадцати лет от роду. И круглый сирота. Отец погиб на фронте, мать убили на железной дороге, когда немецкие самолеты разбомбили пассажирский состав. Мишутка с матерью собирались уехать на Урал к ее знакомым. Там она собиралась устроиться на завод, обещали помочь с общежитием. И пришлось пареньку возвращаться в деревню. А через две недели немецкие танки не оставили от деревни камня на камне. Погибли дед и бабка Мишутки.
И тогда его забрали к себе партизаны. Неожиданно в Мишутке проснулся талант настоящего партизана-разведчика. Живой ум, наблюдательность, быстрые ноги и хорошая память делали Мишутку часто просто незаменимым помощником в партизанских делах. А когда отряд в результате операции «Рельсовая война» понес большие потери, когда стало не хватать мужчин, то стали с собой брать на задания и Мишутку, к его великой радости. И мальчишка очень старался. И, надо отдать должное, он ни разу не подвел свою группу, на него можно было положиться как на самого себя. Постепенно даже сложилось мнение, что Мишутка приносит удачу. И последние полтора месяца группа, в которую его включили, всегда возвращалась без потерь.
– Все, пришли, – остановил группу Иван. – Здесь будем рвать, на повороте.
– Зря ты здесь решил минировать, Васьков, – покачал головой один из партизан. – Обзора ни хрена нет. Поворот, лес вокруг к самой железной дороге подступает. Если фрицы поедут, то мы их заранее не увидим. Вляпаемся, как пастух в коровье дерьмо.
