Сергей Зверев
Антибомба
Глава 4
– Вперед, – неласково напутствовал меня вы-водной.
Один шаг вперед. И вот сзади с лязгом захлопнулась тяжелая дверь, отрезая меня от большого мира.
Я повел плечами, разминая руки, которые пришлось держать за спиной. На запястьях отпечатались следы от наручников – результат суетного дня и некоторых жизненных тягот.
– Привет честному народу, – произнес я, выказывая уважение всем собравшимся в камере изолятора временного содержания. – И доброму дому.
– Ну, привет, коли не шутишь, – поднялся с койки густо татуированный, худой, как скелет, среднего возраста субъект в желтой футболке и пузырящихся на коленях ярко-зеленых спортивных штанах. – По какому поводу к нам заехал?
– Со всем уважением, но это пускай при мне останется, – виновато произнес я.
А что, я в своем праве ничего не говорить, чтобы никому искушения не создавать поделиться с посторонними твоими секретами.
Я огляделся. Камера была просторная и вполне комфортабельная. Не пять звезд, конечно, отельчик, но на две потянет. Изолятор временного содержания Кручегорского областного УВД недавно отремонтировали под присмотром мировой общественности и правозащитных организаций. Так что было здесь чистенько, стены выдержаны в приятных кремовых тонах. Интерьер для таких заведений богатый – даже туалет и умывальник имелись в углу, в центре привинчен к полу длинный стол с лавками, а вместо двухъярусных нар стояли обычные кровати. Либерализация уголовной системы привела к тому, что из одиннадцати мест в камере четыре пустовали. А еще недавно народу здесь набивалось больше, чем сельдей в бочке, и спали задержанные в две смены.
– Статья-то хоть какая? – подал голос лысый бугай с татуировкой тигра на груди, означавшей, что ее хозяин нравом отличается грубым и боевитым.
– Да пока выбирают служивые между разбоем и бандитизмом, – поведал я. – Им бы все невиновным людям досаждать.
– Раньше на зоне чалился? – не отставал густо татуированный в желтой футболке.
– Да не приведи господь.
– Честный фраер, – определил масть татуированный.
– Честный – это да, – кивнул я и добавил с угрозой: – А на остальное посмотрим.
– Как тебя кличут-то?
– Сергей Владимирович.
– А погоняло? – прищурился татуированный.
– Чаком в определенных кругах, – произнес я. – Но в очень узких.
– Ну а куда уже, чем мы здесь, – хмыкнул татуированный. – Я, значит, Порфирий буду. Старший тут по хате. Это Алабай. – Он кивнул в сторону лысого здоровяка. – А остальные сами представятся… Занимай место свободное.
Я занял место в углу. Да, раньше в казенных домах все строже было. Могли уголовники прописку новичку устроить, если у того еще масти и положения в блатном мире нет. Типа, ныряй на пол с верхних нар. Или покажут на портрет Шварценеггера на стене: дай ему по морде. Новичок и сбивает кулаки в кровь, а нужно-то всего сказать: «Что я, беспредельщик? Пусть он первым ударит». Все это приколы из старых, добрых времен, когда чтили традиции. Ныне в зоне больше деньги, а не понятия рулят. Да и бандиты-спортсмены когда в массовом порядке стали заезжать на нары, то сильно подкосили тюремные нравы, проще все как-то стало и рациональнее. Кроме того, изолятор временного содержания – далеко еще не тюрьма. Здесь содержатся задержанные по подозрению в совершении преступлений. Это как зал ожидания на вокзале: поспали люди, поели и дождались своего поезда – кому в следственный изолятор, кому под подписку о невыезде, а кому и на свободу с чистой совестью.
Народ в камере собрался из старожилов – то есть кому задержание суд продлил до пяти суток или кто уже арестован, но в интересах следствия в порядке исключения содержится не в СИЗО, а в ИВС. Порфирий был таким старожилом, сидел почти три недели и был тут главшпаном, то есть ответственным за камеру. Лысый Алабай при нем числился кем-то типа вышибалы.
Здесь сидели уголовники средней весовой категории. Особо опасные рецидивисты и преступные авторитеты располагались отдельно, менее скученно и более комфортно. А я заехал в камеру, где собирались сидящие по тяжким статьям – разбойники, квалифицированные воры. Народ взрослый, в целом тихий и степенный.
Правда, когда я в первый раз садился с этой братвой за стол, произошел небольшой инцидент. Долговязый тридцатилетний вечный гопник по кличке Дрын попытался сдвинуть меня с моего места, объявив, что оно принадлежит ему. Я ответил что-то типа: бог подаст. Дрын попробовал вякнуть в ответ что-то непотребное и начать скандал, но Порфирий его резко оборвал:
– А ну цыц! Чак в своем праве…
На этом все конфликты были исчерпаны. И в камеру снизошли спокойствие и умиротворенность.
Вечером я, уютно устроившись на койке, листал книжку древнекитайского полководца Сунь Цзы «Искусство войны». Хотя и было его откровениям больше двух тысяч лет, некоторые еще не потеряли актуальности.
«Готовность пожертвовать собой ради выполнения долга есть основа поддержания жизни».
Да, это такой круговорот – чтобы сохранять жизнь народа, страны, надо чем-то жертвовать. Потому что ты жив из-за того, что кто-то жертвовал жизнью ради тебя. Так уж получилось, что для меня это важно…
Дверь распахнулась. Все встали к стене, как положено. И в камеру завели новенького – невысокого, широкоплечего, лет тридцати пяти – сорока на вид, одетого в дорогие фирменные джинсы и рубашку явно родного американского производства. Его лицо было круглым и немножко простоватым, волосы белобрысые, а глаза голубоватого оттенка.
Всем было скучно и хотелось развлечений. Лысый Алабай и гопник Дрын, видя, что человек не в своей тарелке, решили наехать на него – мол, как в хату заходишь? Кто по масти? Или под шконкой место определить?
Новенький представился Кузьмой, отбоярился, что сидит в изоляторе уже третьи сутки, и его перевели из камеры в правом крыле. Держался он спокойно, с достоинством, и проскальзывала в нем некоторая высокомерность. Поймал я его взгляд, кинутый на уголовников, – смотрел он на них как на расшалившихся детей. И уверенность в его голосе мимолетно проскользнула, как у человека, который знает о жизни и смерти не понаслышке.
– По статье сто пятой подозреваюсь, – обозначил Кузьма причину своих бед. – Но я не виноват.
– Мы тут все не виноватые, – хмыкнул Порфирий. – Заходи, будь как дома.
Новенький был не прост. Но Алабай с Дрыном этого не поняли. И в покое его оставить никак не хотели. Так что поздним вечером, вместо того чтобы спокойно лечь спать, как это сделал смотрящий за камерой, эти балбесы принялись разводить новичка, койка которого стояла как раз рядом с моей.
– Вот ты зону топтал когда-нибудь, Кузьма? – втирал Алабай.
– Ни разу, – отвечал новенький спокойно. – А ты?
– Была ходка на семь годков. Тюрьму знаю, – заверил Алабай. – Чтобы жить там нормально, людей греть надо. Денежки там с воли. Передачки… Ты кто по жизни, блондин? Коммерсант?
– Он самый.
– Значит, барыга. А барыга – не вор. Барыга только деньгами силен… Вот в тюрьму придешь – кто ты там будешь? Мужик? Или из тех, кто под шконкой?.. Там народ суровый, могут и опустить.
– Запросто, – кивнул гопник Дрын, который вообще был первоходок, но страшно хотел выглядеть матерым.
– Так что приплатить надобно бы, – заключил Алабай. – И мы тебе рекомендацию выдадим. Будешь жить на зоне как у Христа за пазухой.
– С чего это? – вдруг возмутился Кузьма. – Я вообще не при делах! И скоро выйду.
– Все так говорят… Но ты как-то, кажется, не понимаешь, что тебе говорят. А если не понимаешь…
– Слышь, грузилы, кончай мужика донимать, – не выдержал я.
– А зачем посторонним в разговор лезть? – зло посмотрел на меня Алабай. – Наше дело.
– Да от вашего трындежа покоя нет. Сюда люди отдохнуть от дел заехали, а вы покой нарушаете дешевыми разводами.
– Во, блин, – уставился на меня Алабай. – А мы с тобой-то, залетный, еще и не потолковали по душам. Сам-то чьих будешь?
– А ты у кореша моего кровного Лехи Бойца спроси, – небрежно бросил я. – Он тебе все объяснит.
На Дрына мои слова не произвели никакого впечатления, и он даже подался в мою сторону, чтобы сотворить что-то безрассудное, но Алабай его остановил. У лысого что-то прояснилось в глазах. Одного из главных местных бандитских авторитетов Бойца блатные знали и боялись как огня.
Алабай взял баклана за локоть и нашептал ему что-то на ухо. Дрын изменился в лице.
– Ладно, если это теперь твой кореш, – Алабай кивнул на Кузьму, – так ты за него и отвечаешь.
– Если и отвечу, то по делу и не перед тобой, Алабай, – небрежно кинул я. – Все, тема разрулена.
– Разрулена, – кивнул лысый, немножко разочарованный, что ему испортили намечающийся бизнес.
Утром, когда сокамерники травили байки за жизнь и политику, ко мне подсел Кузьма и негромко произнес:
– Спасибо за поддержку.
– Да чего там… Братаны просто скучают от безделья, вот и развлекаются в меру умственного развития.
– Клоуны они, – недобро улыбнулся Кузьма. – Хотел уже башку прошибить обоим.
– Выдюжил бы?
– Постарался бы, – спокойно произнес Кузьма.
– Это ты зря. Тут у нас пока все на словах…
– Ну а я человек дела.
– Слушай, Кузьма, – посмотрел я на него критически. – А ведь ты воевал.
– С чего взял? – напрягся он.
– По замашкам. Я своих хорошо чувствую.
– А тебе где пострелять пришлось?
– Вторая Ичкерская война. Спецназ вовчиков.
– Понятно, внутренние войска, – перевел Кузьма на нормальный язык. – Я попроще. Пехота. Горные районы Ичкерии. Больше пятнадцати лет прошло.
– Ты как сюда попал, да еще по такой авторитетной статье? Много народу накрошил?
– Да никого я не трогал! – возмутился Кузьма. – Я вообще из Волгограда. Сюда по бизнесу приехал. Меня рядом с чурбаном одним видели. А потом его подрезанным нашли. Вот и взяли за шкирку.
– Понимаю, – усмехнулся я. – Раньше бы тебе за него орден дали, а теперь в кутузку. Несправедливо.
– Да я правда ни при чем!
– Ну конечно, конечно.
– А сам-то ты за что здесь?
– Да разборки, будь они неладны. Пришлось дагестанцев на место поставить. По-жесткому. А даги сразу заявы строчить. Ну что за люди! Не по понятиям это.
– Это ты что, в авторитете в городе? – заинтересовался Кузьма.
– Да как сказать… Хотя тоже не местный, но вся шушера туземная у меня вот где. – Я сжал выразительно кулак.
– А что же тогда попался? – усмехнулся Кузьма.
– Думаешь, надолго?.. Процесс идет. Адвокаты работают. Кое-кого подмазать осталось. И гуд бай, казенный дом… «Я вышел чистым и ни в чем не виноватым», – как пел Шуфутинский.
– Так уверен в себе?
– Больше не в себе. А в своем месте в этом мире…
Вечером в камеру заехал новый пассажир, который тут же стал создавать проблемы. Толстый, килограмм ста пятидесяти живого веса, битюг был задержан за причинение ножевых ранений. Судя по вытатуированной на плече свастике, принадлежал он к фашикам и был отмороженным на всю голову. На вопросы отвечал хамски. И перво-наперво попытался вытурить с занимаемой самой лучшей койки тихого пожилого мошенника в особо крупных размерах Леву Гойтмана. Тот, человек вежливый и авторитетный, немножко обалдел от такого наезда. Естественно, за него по приказу Порфирия подписались Алабай и Дрын, попытавшиеся призвать фашика к порядку. И были размазаны о стенки – бугай снес их без особого труда.
Это был непорядок. Пришлось вмешаться.
Места для драки и маневра в камере не было, что для такой туши преимущество – наляжет массой, прижмет и раздавит. Но я не собирался устраивать рестлинг. Изловчившись, я врезал фашику пяткой между ног – без волшебного, разрекламированного в голливудвских фильмах убийственного эффекта, но удара хватило, чтобы противник на миг расслабился и потерял ориентацию. Тут я его достал боксерской двойкой, убедившись в очередной раз в истине – чем больше шкаф, тем громче падает. Этот шкаф рухнул массивно, как раненый слон. Правильно говорят боксеры – голова не бицепс, ее не накачаешь. Хорошо поставленный удар в челюсть выводит любого бугая из строя. А удар у меня поставлен очень хорошо.
Пока фашик приходил в себя, пытаясь понять, какой кувалдой его приголубили, Алабай и Дрын навалились на него, скрутили.
– Ну все, сука, ща вешать тебя будем! – прошипел лысый. – На простыне!
Сказано было для острастки, но бугай поверил. И как-то тонко, но очень громко заверещал:
– Помогите!
Сразу вспомнился фильм «Джентльмены удачи», когда Никола Питерский орал: «Хулиганы зрения лишают».
Дальше все закрутилось. Заскочили охранники. Всех поставили к стенке, а кое-кого и уронили сгоряча. Но последствий от инцидента не последовало. Только отморозка увели в другую камеру. Судя по всему, этого фокусника тут знали хорошо.
На этом всё успокоилось. И время потекло тягостно медленно, как оно может течь только в замкнутом пространстве, где люди не озабочены работой или иным видом деятельности. Скука была смертная. Ее пытались побороть байками да постоянно включенным приемником. У меня же была книжка Сунь Цзы:
«Дурные качества и поступки человека зависят от него самого»…
После ужина мы снова разговорились с Кузьмой. Я видел, что он о чем-то напряженно думает, хотя внешне старался не проявлять озабоченности. Когда он затеял разговор со мной, я понял – все это не просто так. Мне вообще показалось, что он не из тех людей, что делают что-то просто так.
– Чак, выходит, ты в Кручегорске авторитет, – произнес он.
– Выходит, – согласился я.
– А что во внутренних войсках служил – не мешает? Для блатных это как красная тряпка.
– Да ладно сказки рассказывать. Эти средневековые предубеждения давно в прошлом. Сейчас время деловых людей. А у них главное, чтоб человек был хороший.
– И ты хороший?
– Ну, тот же Леша Боец именно так считает. И есть еще частное охранное предприятие «Преторианец». Тоже наши люди…
– О «Преторианце» даже я слышал, – задумчиво протянул Кузьма.
В Кручегорске этот ЧОП был овеян некоторым флером таинственности и внушал страх. К этой конторе имели притяжение и блатные, и менты, и чекисты, и просто денежные люди. «Преторианец» решал все вопросы. Эдакий провинциальный спрут, созданный для решения деликатных проблем. С его бойцами предпочитали не связываться. И крыша «Преторианца» считалась круче не только бандитской, но даже полицейской.
– А что, Кузьма, проблемы с местным бизнесом? – спросил я. – Крыша нужна?
– Да пока бог миловал.
– Если что, обращайся, по-свойски все решу. Как бывшему соратнику по оружию.
– Не нужна крыша… Тут вопрос более серьезный. – Кузьма перешел на шепот. – То, что говорю, умерло между нами.
– Если не доверяешь, не говори.
– У меня выхода нет… Понимаешь, я того чурку, которого мне в вину ставят, не убивал. Но разговор у меня с ним был… Слышал о Бешеном Мариде?
– Банда Марида?.. Это который в горной части Ичкерии злобствовал?
– Он самый… Я наткнулся на его бойца.
– Прям так сразу и наткнулся? И узнал его через пятнадцать лет?
– Не сразу. И не просто так… Долго объяснять… В общем, искал я их.
– И что?
– И нашел. Но не убивал его.
– Да хотя б и убил – не страшно, – махнул я рукой. – Дальше-то что?
– Если мы выйдем отсюда… В общем, у меня к тебе будет серьезный разговор. И предложение.
– Я точно выйду, – заверил я. – А если тебя выпустят, то запоминай номер моей мобилы…
На свободу я вышел на следующий день. Перед этим тепло распрощался с моими временными попутчиками. Пожал всем руки, в том числе Порфирию и Алабаю. Мало кто знал, что эти двое были спаренными агентами, задача которых была подвести под меня Кузьму для установления доверительного контакта. С чем они отлично справились.
Кузьме обвинения не предъявлялись. По истечении пяти суток задержания следователь отобрал у него расписку с обещанием уведомлять о выезде за пределы города. И бывший пехотинец тоже вышел на свободу.
Через час после этого мне сообщили, что он исчез из-под колпака наружки и свой старенький мобильный телефон «Нокиа», возвращенный ему в числе прочих вещей, не включает.
Как говорила Алиса в Стране чудес: все чудесатее и чудесатее.
И за каким хреном майор ФСБ – если кто не понял – это я – на нарах три дня баланду жрал?
И чего это Кузьма так резво сорвался?
История становилась все интереснее, и я уже перестал жалеть о бесполезно потраченном времени…
Глава 5
Станислав Лобарь выбрал это глухое место специально. За границей большого поселка, вдали от чужих глаз и ушей, когда никто не пялится через забор и не дает ненужных советов, он чувствовал себя превосходно.
Он вообще всегда был единоличником. Грузный, массивный, внешне походил на бурого медведя, прочно обосновавшегося в надежной берлоге. Ему в жизни нужны были только его жена и дети. Он сильно раз-очаровался в человечестве еще полтора десятка лет назад в тех стылых, бездушных горах, где человеческая жизнь стоила дешевле патрона – цена ее равнялась взмаху отточенного десантного ножа.
Он тогда кристально четко осознал, что не любит людей и хочет держаться от них подальше. Вот и поселился на окраине Раздыховки. Благо деньги, доставшиеся ему по случаю и совершенно непредвиденно, позволили ему обустроиться здесь со всеми удобствами.
С самого начала он понимал, что с сельским хозяйством у него не заладится – не его это дело, в земле копаться и урожаю помидоров радоваться. Зато механизмы он знал и чувствовал просто отменно. Поэтому приобрел бывшую совхозную техническую станцию с оборудованием и теперь имел небольшой бизнес по приведению в порядок изношенной сельхозтехники, автотранспорта и другого железа. И искренне считал, что нашел свой спокойный остров.
Теперь отдаленность жилья от людей работала против него. Кричи не кричи – никто не прибежит. И он с Ольгой в полной власти этих троих душманов.
Как-то просто и незатейливо они его повязали. Подкатили к огороженной сетчатым забором территории на большом черном джипе с тонированными стеклами. Из салона вышла сухощавая поджарая ведьма в джинсовом костюме, брюки на ее коленях были обтрепаны по моде, с дырками. На вид ей было лет тридцать пять. Она походила чем-то на некрасивую, но породистую борзую собаку, и сходство это усилилось, когда она втянула носом воздух, будто принюхиваясь. Махнув рукой Лобарю, колотящему молотком по корпусу выкрашенной в болотный зеленый цвет сеялки, она подозвала его и попросила посмотреть машину – мол, что-то с подвеской неладно, страшно дальше по колдобинам ехать.
– Поглядим, – кивнул Лобарь и открыл ворота, приглашая нежданных гостей на территорию.
А потом из салона вылезли двое душманов. Один из них, гигант, похожий на снежного человека, незатейливо ткнул ему в ребра стволом укороченного автомата Калашникова и уложил на землю, сцепил запястья наручниками.
«Снежный человек» остался стеречь хозяина имения. «Ведьма» и высокий, похожий по повадкам и движениям на танцора балета смуглый парень лет двадцати пяти прошли в просторный бревенчатый дом.
Лобарь, уткнувшись лицом во влажную после утреннего дождя землю, тяжело дышал. У него заныло сердце и заломило виски. Но он нашел в себе силы мысленно возблагодарить господа за то, что двоих сыновей отправил к бабушке в Пермский край. И в то же время проклял себя, что не отослал туда же Ольгу.
«Ведьма» вернулась во двор. Лобарю приказали подниматься и следовать в дом. Там, в просторной столовой комнате, его усадили на пол напротив закованной в наручники жены, прислонив спиной к бревенчатой стене.
– Денег много с меня не возьмете, – зло произнес Лобарь. – В гардеробе между ящиков справа – около тысячи долларов и пара десятков тысяч рублей.
– И все? – усмехнулась «ведьма», наклоняясь над ним и глядя на него холодными пустыми глазами.
Лобарь, чертыхнувшись про себя, выдал:
– На кухне в шкафу ключ от сейфа. Сейф за ковром в спальне.
– Уже лучше, – кивнула «ведьма» и отрывисто велела «танцору»: – Проверь.
Тот вскоре нашел и ключ, и сейф. И вытряхнул его содержимое – пять тысяч евро и сто тысяч рублей, а также немного золотых драгоценностей.
– Больше ничего не найдете, – заверил Лобарь, который молился о том, чтобы это были обычные разбойники. – Мокруху на душу не берите. Отвечать ведь придется по всей строгости. А так я вас даже искать не буду. Разойдемся с миром.
– Так уж и ничего не найдем? – недобро улыбнулась «ведьма».
– Ничего.
– А помнишь Аташ-Юрт?
Внутри у Лобаря все оборвалось. Если раньше он надеялся, что все обойдется лишь материальными потерями – деньги никогда не значили для него слишком много, то теперь эти надежды разлетелись в прах.
– Это было давно, – произнес он, тщетно пытаясь, чтобы голос предательски не дрожал и не выдавал его чувств. – Больше полутора десятков лет. Я там воевал, и ничем он мне не запомнился.
– Так уж и не запомнился? – «Ведьма» остановилась над Ольгой, изучающе посмотрев не нее.
Рот Ольги был заклеен скотчем. Она удивленно таращила глаза, но особого страха в них не было. Женщина была уверена, что все обойдется. Муж сильный, уверенный, он всегда служил надежной, железобетонной опорой в жизни. Он спасет. А у Станислава Лобаря сердце разрывалось, потому что он ощущал свою полную беспомощность.
– Забавно. – «Ведьма» нагнулась и провела ладонью по пышным черным волосам Ольги. Та дернулась и ударилась затылком о стену.
– Воевал я там, – затараторил Лобарь, стремясь отвлечь внимание от жены. – Там много кто воевал.
– И осталось много кровников, – кивнула «ведьма».
– Ну так вырежьте весь военный контингент на Кавказе. – Лобарь нервно хохотнул. – Что, слабо?
– Придет время – вырежем. Но тут все проще. Вы там много что взяли, что вам не принадлежит.
– Кто мы? И что взяли?
– Лейтенант Полунин. Сержант Корниенко… Продолжить?
Лобарь совсем сник, отведя глаза от «ведьмы». Это дьявольское отродье пришло из того мира, о котором он мечтал забыть навсегда. И бывшего вояку точно не оставят живым. Все кончено…
– Тебе привет от Марида, – процедила «ведьма». – Он всегда возвращает свое.
– Того, что мы взяли, давно нет.
– А я вот не уверена. Грязный пес, ты отдаешь нам не принадлежащие тебе вещи, и мы уходим. И живи. Все равно недолго вам всем осталось.
– Нет у меня ничего! – крикнул в отчаянии Лобарь.
– Тогда будем пытать, – плотоядно улыбнулась «ведьма». – Сначала ей ногти выдернем, потом пальчики отрежем. Это долго. Достаточно долго, чтобы восстановилась твоя дырявая память. И когда она подохнет – возьмемся за тебя…
– Я правда ничего не видел!
– Ну, как скажешь. – «Ведьма» зевнула, засунула руки в карманы своей джинсовой куртки и кивнула «танцору»: – Приступай.
«Танцор» вытащил из кармана нож-раскладушку. И со сладострастным видом потянулся к Ольге.
На миг все взоры обратились к несчастной женщине…
Этому трюку Лобаря научил старшина роты. Пришлось долго тренироваться, но он понаторел так деформировать кисть руки, что мог освобождаться от наручников, и вообще от любых оков.
Не к месту какой-то объемной голографической картиной вспыхнули в сознании воспоминания о двух годах армейской службы. Он многому тогда научился. И от многого освободился – от брезгливости, от страха крови. Да и вообще избавился тогда от большинства своих страхов. Время было такое. Молодые, полные задора ребята в тельняшках из его родной гвардейской десантно-штурмовой бригады вели себя, как будто смерть не про них. Да что с ней, с костлявой, считаться? Даже если и подстережет она тебя с фугасом или снайперкой, то будешь жить вечно в доброй памяти боевых друзей. И оставить о себе добрую память считалось важнее, чем выжить. Да и не верил сержант Лобарь по молодости в свою смерть. Она и обошла его стороной, чтобы вернуться тогда, когда он стал относиться к ней гораздо серьезнее, да еще и заявить свои права на жену – самого дорого ему человека… Нет, этому не бывать! У него есть только один шанс. Но кто сказал, что один шанс – это мало?
Лобарь освободил руку от браслета и начал действовать.
Он зацепил своей ногой ногу стоящего рядом «снежного человека», а другой толкнул в живот. В результате громила с грохотом рухнул на пол и со страшным стуком ударился затылком о выступающую тяжелую резную ножку стола, от чего потерял сознание. Его автомат отлетел в сторону.
А Лобарь уже двигался стремительно вперед, ощущая, как ледяное дыхание смерти пробуждает в нем былые навыки. Вот только, черт, где его двадцать лет? Где мускулистое, без намека на лишний жир, тело? Где былая стремительность? Быстрее надо!
Он прыгнул вперед, перекатился, схватил оброненный автомат. Ощутил сладостную энергию так хорошо знакомого оружейного металла. Двинул флажок вниз, приподнялся. Только бы затвор был взведен.
Автоматная очередь хлестнула по оторопевшим незваным гостям.
«Танцора» срезало сразу. Он упал с двумя пулями в груди. «Ведьма» же неожиданно резво бросилась вниз, распласталась на полу рядом с Ольгой.
Лобарь мог достать ее следующей очередью, но Ольгу точно бы задело. Но все равно он ссадит «ведьму». Для этого ему нужно только подняться на ноги.
Он попытался вскочить.
И получил пулю из пистолета в грудь…
Следующая пуля вошла Лобарю в шею, оборвав его земной круг.
У «ведьмы» в кармане джинсовки покоился до поры до времени небольшой «вальтер». С самого начала она ни на секунду не выпускала его теплой рукоятки, предпочитая перестраховываться. Эта смертоносная малокалиберная игрушка спасла ей жизнь.
«Ведьма» встала. Бешено оглядела воцарившийся погром. Как-то по-собачьи взвыла. Пнула ногой съежившуюся Ольгу, взвизгнув истерично:
– Так вы, да?.. Так?!
И выстрелила в хозяйку дома два раза.
Тело женщины дернулось и замерло. Но «ведьма» снова подскочила к ней и стала бить безжизненное тело ногами, визжа:
– Так, да… Вот тебе, сука!
Потом присела на корточки рядом с телом хозяйки дома. Прислонилась к стене. Отдышалась. Трясучка прошла, и разум вернулся к ней.
Послышалось мычание. «Снежный человек» встал, держась за череп.
– Чем это он меня? – озадаченно осведомился он.
– Ты просто тупой идиот, Лекарь, – хрипло произнесла «ведьма». – Ты мне должен. Я тебе спасла жизнь.
– Женщина, я должен что-то лишь Аллаху.
– Ты много кому должен…
– Ибрагим… – Лекарь посмотрел на мертвого «танцора».
– Ему сейчас не до нас. Он уже на небесах, – равнодушно произнесла «ведьма».
– Что нам делать, Кобра?
– Обыскать дом. Но я уверена – ничего не найдем.
– Почему?
– Потому что я не ошибаюсь! У этого животного нет тут ничего. Он бы не стал упираться. Так что осматриваем для очистки совести все быстренько. И уходим. У нас еще много дел.
Действительно, список дел у них был длинный.
