Сергей Зинин
Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской
Среди белых
Обучение в Харьковском университете было прервано из-за обострившейся обстановки в стране. После прихода к власти большевиков, разгона Учредительного собрания и установления однопартийной системы вспыхнула Гражданская война, расколовшая общество и вынудившая нередко брата воевать с братом, друга с бывшим другом, если они расходились во взглядах или по-разному оценивали текущие политические события.
На юге России против большевиков выступило движение белых, возглавляемое генералом Деникиным. Под его знамя встали сотни офицеров, верных присяге свергнутому царю, тысячи солдат и казаков. В это время Красная Армия проходила начальную стадию формирования, не имела опыта ведения военных действий. Под натиском хорошо обученных частей Белой армии красные вынуждены были начать отход на север.
Город Харьков оказался в руках деникинских войск. Галина понимала, что ей, как члену партии большевиков, вряд ли будет пощада, поэтому решила покинуть город. Направилась в сторону боевых действий, надеясь, что при удобном случае сможет перейти линию фронта и попасть на территорию красных.
Задержали ее при проверке документов и подвергли аресту. Вызвало сомнение, что девушка со студенческим билетом Харьковского университета без уважительных объяснений покинула город и устремилась на север, где идут военные действия. Для выяснения Галину отправили под конвоем в ближайший штаб деникинской дивизии. Все бы могло закончиться трагично, если бы не счастливый случай. Неожиданно в штабе она столкнулась с приемным отцом А. Бениславским, который служил военным врачом в Белой армии. Он остался верен своим верноподданническим взглядам. Встреча с Галиной его удивила, но одновременно и обрадовала. Они не виделись несколько лет. Победило отцовское чувство. А. Бениславский пошел в штаб и заявил, что это его дочь, которую тут же освободили.
Своих намерений о возможности перебраться в Москву Галина не стала скрывать от Артура Казимировича. Это его не обрадовало, но и противиться ее желанию он не стал. Для безопасного нахождения в районе боевых действий отчим выдал Галине удостоверение сестры милосердия Кабардинского полка, который где-то под Белгородом принимал участие в наступлении Добровольческой армии. В удостоверении, правда, для конспирации заменили имя Галина на Екатерину. Также выдали необходимое в таких случаях обмундирование для сестры милосердия. Попрощались дружески, понимая, что теперь их пути-дороги окончательно разошлись. О встречах в будущем не говорили.
28 августа 1919 года Галина выехала из Харькова как сестра милосердия в сторону Белгорода. В дороге узнала, что красные войска Белгород покинули. В тревожном состоянии она в 12 часов ночи стояла на белгородском перроне, не зная, что делать дальше. Возвращаться в Харьков не хотела. Решила твердо придерживаться своей легенды: она – медицинская сестра и ей нужно срочно прибыть в 80-й Кабардинский полк, который, как ей рассказывали, расквартирован между Ржевом и Обоянью.
Неожиданно подошла к Галине незнакомая барышня.
– Вы, сестрица, до Ржевы, кажется, говорили, едете, – обратилась незнакомка, – я тоже – поедем вместе, я с моим братом еду в Обоянь.
Стали интересоваться у дежурного по станции, когда будет поезд на Ржев. Не заметили, как рядом оказался офицер в красивой бархатной куртке. Своими манерами напоминал хорошо воспитанного человека, поэтому на девушек произвел впечатление.
– Сестрица, я могу вам предложить мой поезд, он отходит через пять минут! – предложил офицер.
Немного поколебавшись, Галина приняла предложение. С ней решили ехать Зина и ее брат, обоянские попутчики. Офицер повел их к своему поезду, но перед посадкой в вагон немного застенчиво стал разъяснять девушкам, что офицеры вернулись из города, там напились, нагулялись, поэтому ему необходимо их успокоить и уложить спать. Пришлось разместиться на входной площадке в вагон. Здесь же и познакомились поближе. Молодой офицер, начальник поезда, представился как Вова Залесский. Его поезд был прикреплен к бронепоезду «Офицер». Попутчица до Обояни представилась Зиной, а Бениславская назвалась Катей, как это было записано в ее медицинском документе.
Владимир Залесский родился в Петрограде. Обрадовался, что Бениславская также из Северной столицы. Есть о чем поговорить!
Галя вспомнила, что недавно читала про подвиг поезда-вспомогателя.
– Это ли вспомогатель, выведший из ураганного огня «Офицера»? Там служил поручик Щекин? – спросила она Залесского.
– Да, но поручика Щекина здесь нет теперь! А откуда вы знаете? – переспросил недоверчиво офицер.
– Как же, я слежу по газетам, да тем более такой геройский подвиг! – ответила Бениславская.
Такая осведомленность девушки только усилила к ней симпатию Залесского. Он пожелал дамам «спокойной ночи», поцеловал им руки и отправился спать. Завтра опять предстояло ехать в Белгород.
В 6 часов утра Галина со спутниками высадилась во Ржеве. Спать устроились в квартире одного железнодорожника.
После обеда в Ржеве с сестрой милосердия познакомились многие офицеры. Чувствовали себя раскованно, свободно при ней говорили на разные темы, не обходя в том числе и служебные. Один из офицеров пригласил Галю осмотреть тракторную батарею из 26-дюймовых орудий. Офицер-корниловец из белой контрразведки рассказывал, что Ржеву грозит опасность быть окруженным и отрезанным, так как красные готовят наступление.
Контрразведчик не ошибся. 29 августа начался обстрел города красным бронепоездом «Черноморец». Позже Галина запишет в своем дневнике: «Страшная паника, офицерье выскакивает, на ходу надевая шинель (было уже 6 часов). Снаряды бьют прямо по станции. Суматоха бешеная, вытаскивают раненых в обоз, мужики (подводчики) не слушаются, стараются удрать. Делаю вид, что растерялась – не знаю, куда спасаться. Бегаю по станции, пока, наконец, не отступает последний бронепоезд «Иван Калита» – при мне снаряд угодил ему в паровоз – он удирает полным ходом. Обстрел усиливается. Слышно, как сыпятся оконные стекла. Выхожу со станции к обозу, к радости последние телеги уезжают (я, на всякий случай, без вещей, чтобы иметь возможность застрять, побежав за вещами). Вдруг снаряды бьют по обозу (по его хвосту), один падает саженях в двух от меня».
Рисковать не хотелось. Осколком разорвало юбку. Галя бросилась в погреб к жителям, чтобы отсидеться. Стрельба вскоре закончилась. Стали высказывать предположение, что броненосец красных «Черноморец» уже стоит на станции. Не тут-то было. В открытую дверь погреба неизвестный мужчина сказал Галине: «Сестрица, за вами солдаты пришли!». Неужели красные что-то заподозрили? Но оказалось, что бронепоезд «Черноморец» был остановлен батареей при подходе к городу. Солдаты же со своим прапорщиком Егуновым пришли спасать сестру милосердия от «лап красноармейцев». Надежда пробраться к красным рухнула.
Следующий день прошел в поисках выхода. Офицеры не упускали возможности поговорить и полюбезничать с сестрой милосердия. Галине даже предложили посмотреть на перестрелку бронепоездов. Она старалась сделать вид, что ей, как медсестре, не страшны боевые действия, но идти отказалась. Ее пригласили на обед офицеры вчерашнего поезда-вспомогателя. В купе настойчиво предлагали распить с ними водку, выпрашивали у нее кокаин. Еле выдержала этот натиск. Вскоре захмелевшие офицеры заснули.
На следующий день с этим же поездом Галина вернулась в Белгород. Офицерам при прощании сказала, что будет искать штаб Кабардинского полка. К утру добралась до Прохоровки. В штабе дивизии ей сказали, что Кабардинский полк внезапно отступил и с ним потеряна связь. Возможно, что это к лучшему, подумала она. Твердо решила больше не знакомиться с офицерами. С трудом наняла извозчика, чтобы добраться до отдаленного села, но оказалось, что и там идут бои. Пришлось остановиться у родственников подвозившего мужика. Жители опасались, что на них могут напасть казаки, так как село было в их волости. Галя хотела уйти рано утром, но хозяин не пустил, опасаясь, что разведка может ее заметить, арестовать и расстрелять. И только в 9 часов она получила с благословением «добро»: «Ну теперь иди с богом, казаки справа от села, а ты левой тропкой иди на Тычки, пройдешь на Прилепы».
Среди красных
В своем дневнике Галина Бениславская позже записала: «Вышла я смело. Ведь я решила, значит, возврата нет. Если бы поймали казаки и обнаружили мой студенческий билет – я бы бросилась бежать, пока не застрелили бы, а живою бы не далась. Прошла речку не через мост – там, должно быть, патруль был, – а по оставшемуся столбику от кладок. Иду. Мужик косит гречиху».
Галина бодро шла по сельской дороге. Она была уверена, что линия фронта позади, что теперь ее ждет долгожданная встреча с красными. Действительно, вскоре она столкнулась с конным патрулем, который обратил внимание на девушку в одеянии сестры милосердия. Потребовали для проверки документы. Отношение к ней изменилось, когда обнаружили справку, что Бениславская на самом деле числится сестрой милосердия белой армии. Все ее оправдания и объяснения не принимались.
Так она оказалась в особом отделе 13-й армии красных.
Начались допросы. Проводил их начальник Особого отдела Жуковский. Галина заявила, что с мая 1917 года является членом партии большевиков, в последнее время училась в Харьковском университете и любыми способами хотела после начала военных действий на юге перебраться в Москву, поэтому и использовала поддельное удостоверение медицинской сестры Добровольческой армии белых.
Говорила искренно, удивлялась, что ей не верят. На вопрос, где ее родители, она ответила, что родителей нет, а жила и воспитывалась у родной тети в Петрограде. В это чекисты также не поверили.
Галина вспомнила Яну. Ведь это ее отец сейчас у большевиков занимает большой пост. И она рассказала чекистам, что ее хорошо знает старый партиец Мечислав Юльевич Козловский, который не только лично знает Владимира Ильича Ленина, но и работает под его руководством. Чекисты удивились. Девушка произносила хорошо им известные имена руководителей партии и государства. Не сумасшедшая же она! Такими фактами не шутят!
Жуковский знал, что Мечислав Юльевич Козловский действительно работал в Петрограде после Октябрьской революции председателем Чрезвычайной следственной комиссии в 1917 г., а затем стал заместителем наркома юстиции. А вдруг арестованная медсестра говорит правду!
По настоятельной просьбе Бениславской был сделан запрос в Москву.
И все же сомнения у чекистов не исчезли. Некоторым особистам все казалось яснее ясного. Никакая она не сестра милосердия, а засланная в тыл красных деникинская разведчица, которую надо за шпионаж расстрелять. Неожиданно один молодой чекист запротестовал:
– Ребята, давайте подождем ответа из Москвы, девушка с такими глазами не может быть предательницей. Если я ошибусь, мы всегда успеем ее расстрелять.
Согласились подождать ответа. Сведения Галины о положении белых в районе Харькова и об обстановке в самом городе решили использовать в своей оперативной работе. Несколько дней тому назад из Киева в распоряжение штаба 13-й армии прибыла группа подготовленных разведчиков, которых необходимо было срочно перебросить в тыл деникинской армии в районе города Харькова. Начальник Особого отдела армии Жуковский, по воспоминаниям разведчицы П. Ю. Бокль, «сказал, что приведет к нам одну девушку, которая перешла к нам с деникинской стороны во время боя. Тов. Жуковский просил нас присмотреться к ней, слушать внимательно, что она говорит, и постараться разобраться с ней. Когда появилась эта девушка, мы были поражены ее необычной наружностью. Смуглое красивое лицо, черные кудрявые волосы, густые сросшиеся брови и совершенно неожиданные бирюзовые глаза. Нам всем эта девушка очень понравилась, и мы почувствовали, что она говорит правду. Мы подружились. Скоро нас отправили по назначению, а эта девушка осталась».
Из Москвы наконец-то пришел ответ, в котором М. Ю. Козловский подтверждал членство в партии большевиков Галины Бениславской. Он же ручался за ее преданность революционному делу и благонадежность. Эта депеша послужила основанием для освобождения Галины из-под ареста. Больше всех радовался молодой чекист, которого все звали Фимкой, веривший с самого начала в невиновность Галины. При прощании они договорились встретиться после войны в Москве. Это в будущем действительно произошло. Фимка приходил в гости на квартиру Г. Бениславской, был знаком с ее подругами по квартире. Так случилось, что еще при жизни Гали во время летнего купания в Черном море Фима утонул.
Отпуская на волю, чекисты подозрений с Г. Бениславской не сняли. Особый отдел завел в 1919 году на нее «Дело № 1725 «А», которое было закрыто только в 1920-м. Чтобы Бениславская могла беспрепятственно добраться до Москвы, 7 октября 1919 г. ей выдали в Особом отделе документ за № 4198:
Удостоверение
Особый отдел 13 армии настоящим удостоверяет, что предъявительница сего Галина Бениславская, задержанная при переходе фронта от белых, освобождена из-под ареста ввиду отсутствия признаков преступления. Особый отдел разрешает Г. Бениславской дальнейший проезд до Москвы.
До столицы Галина добралась без приключений, хотя на передвижение потребовалось несколько суток. Время было тревожное. Белая армия продолжала наступать, приближаясь к Москве, железнодорожный транспорт работал с учетом требований военного времени.
Рядом с чекистами
В Москве Галина Бениславская нашла приют в доме Козловских. Жила в одной комнате с Яной. Квартира М. Ю. Козловского находилась в Кремле, в Кавалерийском корпусе. Мечислав Юльевич занимал ответственные посты в молодом Советском государстве. С декабря 1917-го по ноябрь 1920 г. работал в Наркомате юстиции, одновременно замещая должность председателя Малого Совнаркома РСФСР. Используя его авторитет в Прибалтике, его в январе – апреле 1919 г. назначили наркомом юстиции и членом ЦИК Литовско-Белорусской советской республики.
По рекомендации М. Ю. Козловского, Бениславскую приняли на работу секретарем сельскохозяйственного отдела Особой межведомственной комиссии при ВЧК, недавно образованной декретом Совнаркома. В отличие от чекистских органов, занимавшихся оперативной работой против врагов советской власти, в задачу этой комиссии вменялось «изучение всех источников спекуляции и связанных с ней должностных преступлений». В комиссию входили представители ВСНХ, Наркомюста, Наркомпрода, Наркомгосконтроля и других хозяйственных наркоматов, а также один представитель ВЧК. Председателем Особой межведомственной комиссии был утвержден Н. В. Крыленко. Г. Бениславской было приятно работать с человеком почти легендарной биографии.
Крыленко Николай Васильевич был всего на 12 лет старше Г. Бениславской. Родился в деревне Бехтеево Смоленской области в семье политического ссыльного. Окончил в 1909 г. историко-филологический, а в 1914 г. юридический факультет Харьковского университета. Участвовал в революции 1905–1907 годов; вел партийную работу в Петербурге и Москве. С 1911 г. сотрудничал в газете «Звезда», затем в «Правде» и в думской фракции большевиков. Летом 1914 г. эмигрировал в Швейцарию, в 1915-м возвратился в Россию, но вскоре его арестовали. После освобождения из-под стражи в апреле 1916 года был направлен в действующую армию. Во время Февральской революции 1917 г. избирался председателем полкового, дивизионного, в апреле 1917 г. армейского комитетов 11-й армии Юго-Западного фронта. Был делегатом 1-го Всероссийского съезда Советов (1917), членом его президиума от большевистской фракции; членом первого ВЦИК.
Во время Октябрьской революции Н. В. Крыленко назначается членом Петроградского революционного комитета, входил в состав первого Совета Народных Комиссаров, был членом Комитета по военным и морским делам. С 9 ноября 1917 г. исполнял обязанности Верховного главнокомандующего и наркома по военным делам. С марта 1918 г. переведен на работу в органы юстиции, активно участвовал в организации советского суда и прокуратуры.
Г. А. Бениславской приходилось выполнять различные поручения своего начальника. В основном работа касалась установления связей с различными советскими учреждениями, которые должны были своевременно представлять в комиссию для проверки необходимые документы. «Функции ОМК заключались в проведении ревизий хозяйственных органов, – пишет А. Зданевич, – выработке мер по борьбе со спекуляцией и усилению ответственности должностных лиц. Каких-либо агентурно-осведомительных задач комиссия не имела. Жизнь писателей и поэтов по вполне понятным причинам ее не интересовала – то была епархия секретного отдела ВЧК».
Полномочия Особой междуведомственной комиссии были значительными. Их ощущали на себе чиновники советских учреждений, пытавшихся порой игнорировать требования законодательства. Скрупулезная проверка некоторых фактов злоупотреблений советскими чиновниками требовала большой подготовительной бюрократической работы, которой и приходилось в отделе заниматься Г. Бениславской. Она ни в каких оперативных действиях не принимала участия. Ее служебные обязанности были сугубо гражданские, чиновничьи, хотя внешне ее служебное удостоверение многим напоминало службу в ЧК, органа карательного и наводящего на обывателей ужас.
Только один раз Бениславская предложила свою помощь как сотрудница близкой к ВЧК организации. Случилось это летом 1921 года, когда С. Есенин, А. Мариенгоф и Г. Колобов были задержаны на квартире Зои Шатовой, содержавшей подпольную столовую, доступную узкому кругу доверенных лиц.
Зоя Петровна Шатова приехала в Москву из Тамбова. Регулярное посещение ее квартиры различными людьми, да еще с соблюдением конспирации, руководителю чекистской операции ВЧК – ГПУ в Тамбовской губернии Т. Самсонову показалось подозрительным. Чекисты предполагали, что Зойкина квартира является конспиративной точкой встреч представителей крестьянского восстания на Тамбовщине с антисоветски настроенными московскими интеллигентами.
Т.П. Самсонов в 1929 г. в статье «Роман без вранья» + «Зойкина квартира» писал: «Квартиру Шатовой мог навестить не всякий. Она не для всех была открыта и доступна, а только для избранных. «Свои» попадали в Зойкину квартиру конспиративно: по рекомендации, по паролям и по условным звонкам. В «салон» Зои Шатовой писатель Анатолий Мариенгоф ходил вдохновляться; некий Левка Инженер с другим проходимцем Почем Соль привозили из Туркестана кишмиш, муку и урюк и распивали здесь «старое бургундское и черный английский ром». (…) Здесь производились спекулятивные сделки, купля и продажа золота и высокоценных и редких изделий (…) Здесь же, в Зойкиной квартире, темные силы контрреволюции творили более существенные дела. Враждебные советской власти элементы собирались сюда, как в свою штаб-квартиру, в свое информационное бюро, на свою черную биржу (…). Надо было прекратить это гнусное дело. Для ликвидации этой волчьей берлоги в Зойкину квартиру у Никитских ворот и явились представители ВЧК. Была поставлена засада. В нее попали Мариенгоф, Есенин и их собутыльники».
С. Есенин, Г. Колобов и А. Мариенгоф пришли к Шатовой, когда обыск уже заканчивался. Поняв, в чем дело, они пробовали отделаться шуточками и прибауточками, но чекисты им вежливо и твердо заявили, что с ними шутить никто не собирается. Есенин и Мариенгоф, надвинув шляпы на глаза, успокоились. Только Колобов, размахивая своими мандатами и удостоверениями, кричал, что он никак не может позволить, чтобы его задержали «какие-то агенты ВЧК». Ему разъяснили, что действуют они по закону, что о Г. Колобове уже оповещено его начальство по службе. После этого всю задержанную группу на квартире Зои Шатовой препроводили во внутреннюю тюрьму ВЧК.
Петроградская знакомая Есенина, эсерка Мина Свирская, в это время находилась под арестом и оказалась свидетелем пребывания поэта под следствием. «Летом 1921 года я сидела во внутренней тюрьме ВЧК на Лубянке, – вспоминала М. Свирская. – К нам привели шестнадцатилетнюю девушку, которая приехала к своей тетке из провинции. Тетка содержала нелегальный ресторан. Для обслуживания посетителей она выписала племянницу. Органами ВЧК учреждение было обнаружено. Устроена засада, всех приходивших задерживали. Задержаны были Есенин, Мариенгоф и Шершеневич (на самом деле Г. Колобов. – С. З.). Их привезли на Лубянку. Тетку, эту девушку и еще кого-то поместили в камере, а целую группу держали в «собачнике» и выпускали во двор на прогулку. Я увидела Есенина. Он стоял с Мариенгофом и Шершеневичем довольно далеко от нашего окна. На следующий день их снова вывели на прогулку. Я крикнула громко: «Сережа!». Он остановился, поднял голову, улыбнулся и слегка помахал рукой. Конвоир запретил им стоять. Узнал ли он меня? Не думаю. До этого я голодала десять дней… На следующий день всю эту группу во дворе фотографировали. Хозяйку, матрону очень неприятного вида, усадили в середине. Есенин стоял сбоку. Через некоторое время меня с группой товарищей увезли в Новосибирск».
Узнав об аресте С. Есенина, Г. Бениславская предложила для его освобождения свои услуги. Надежда Вольпин вспоминала: «…Каждый вечер захожу в СОПО узнать, что слышно о Есенине. Отвечают мне неохотно и не очень правдиво. Или это мне вообразилось – со страху за Есенина? Время бурное, тут и без вины пропасть недолго! Поздний вечер. Отчитав с эстрады свои последние стихи, я прошла в ЗАО поэтов. Ко мне сразу подступили две молодые женщины. Одна – высокая, стройная, белокурая, с правильным, кукольно-красивым и невыразительным лицом: назвалась Лидой, без фамилии. Вторая – среднего роста, нескладная, темноволосая, с зелеными в очень густых ресницах глазами под широкой чертой бровей, тоже в очень густых ресницах глазами под широкой чертой бровей, тоже очень густых и чуть не сросшихся на переносье. Лицо взволнованное, умное: Галина Бениславская. Просит меня разузнать в правлении СОПО о Есенине – где он сидит и по какому делу. Я отклоняю просьбу:
– Спрашивала. Мне не ответят.
Те не поверили, настаивают. Думают, глупые, что во мне говорит обывательский страх. Страх-то есть, но страшусь не за себя.
– Я не из пустого любопытства, – сказала, наконец, темноволосая. – Я могу помочь.
Услышав «могу помочь», я решилась вызвать к ним Грузинова: он у нас секретарь правления и, знаю, предан Есенину.
Вызвала, и тут же меня осенило: если может помочь… значит, может и навредить? Ну, Грузинов не дурак, сообразит, как повести себя с объявившейся вдруг помощницей».
После проверки задержанных лиц на квартире Зои Шатовой было установлено, что арестованные не имеют никакого отношения к политике. Тот же Т.П. Самсонов говорил с сожалением: «Думали, что открыли контрреволюционную организацию, а оказалась крупная спекуляция». Вскоре все задержанные были отпущены.
Помощь Бениславской не потребовалась.
Проработала Галина в Особой межведомственной комиссии недолго. Подводило ее здоровье. Ей приходилось нередко лечиться от неврастении в санаториях. Длительное отсутствие на работе отрицательно сказывалось на ее служебной карьере. 27 апреля 1922 г. ей на руки выдали справку, в которой говорилось: «Прошу сотрудницу для поручений сельскохозяйственного отдела Бениславскую. Г. А., как фактически в отделе не работающую около 4 месяцев, откомандировать в административный отдел ГПУ».
Администрация ГПУ не смогла предложить ей подходящую должность, а на оперативную работу она не подходила по состоянию здоровья, да и желания у нее к такой работе не было. В начале марта 1922 г. она получила бумагу с указанием, что «уволена со службы ГПУ по личному желанию и направляется в подотдел учета и распределения рабочей силы гор. Москвы».