Сергей Яхновец
Досье судьбы. Рифмотексты

© Яхновец С.Е., 2023

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2023

Черты большого портрета

Сергей Яхновец не мыслит своей жизни без поэзии. Этим ощущением буквально пронизана вся книга его стихотворений «Досье судьбы». Разные бывают в нашей словесности способы передачи поэтических инвектив. Яхновец выбирает самый, пожалуй, трудный – предельно насытить эмоциями поэтическую ткань и из этого высечь искру. Отсюда и подзаголовок «рифмотексты». Здесь налицо большая литературная игра, где ставки серьёзны. Стихотворения Яхновца представляют собой драгоценный сплав чувств, мыслей, страданий, метаний. Он предлагает нам взгляд современного человека на мир без прикрас, но при этом в этой прямоте взгляда он находит счастье: легко видеть жемчужны, когда змеи спят, а вот не отводить взгляд от жемчуга, когда вокруг шипящие пасти, – достойно, сложно, но и абсолютно необходимо для современного русского поэта:

 
Человек двадцать первого века
не меняет структуру души —
иллюзорного счастья калека,
суетящийся за барыши.
 

С самого начала книги Яхновец даёт нам константу, он не отделяет себя от людей XXI века, не романтизирует себя, но при этом цепляется за каждый малейший шанс вырваться из трясины материального к светлым точкам.

Лирический герой и автор предельно сближены, что придаёт книге не только исповедальность, но и большую степень сопереживания. Всё, что написано от первого лица, разнообразно, герой погружается в разный контекст, по-разному настраивает свою образную оптику.

И в итоге каждая его черта складывается в выразительный портрет. Вот он пристальный утончённый наблюдатель, воспринимающий природу как зеркало жизни, зеркало её философских закономерностей:

 
Слезою времени комар оплакан в янтаре…
Седых веков трагичный дар,
застывший в пузыре смолы,
остановившей жизнь, запечатлевшей смерть —
времён далеких катаклизм,
чтоб мы могли узреть —
болтающимся меж грудей
кулоном смертной метки —
веков окаменевший клей
на теле у кокетки…
 

Здесь всё сущее выглядит как переходящее одно в другое, это своеобразная метафора вечного круговорота в природе, достойного и восхищения, и удивления, и признание бесконечного превосходства жизни и природы над нашими представлениями о ней.

А вот он посвящает нас в оттенки своей горькой рефлексии, открывает самые внутренние переживания, при этом делает это с подкупающей безыскусностью, переплетая личные неурядицы с судьбой страны:

 
В суетливой судьбе, перепачканной мной,
сын замкнулся в себе, я расстался с женой.
А ветра и дожди истощили мой пыл.
Обманули вожди. Рок страну изменил.
 

Случается, Яхновец демонстрирует известную лите-ратуроцентричность, создаёт стилистическую цитату, но окутывает горьким прищуром иронии:

 
Море, знойное небо, снежные горы, и здесь рай земной.
Нега, нежные руки, сладкие губы, пьём страсти вино.
 

Думаю, что в поэтической галактике и Игорь Северянин с удовольствием принимает приветы от Сергея Яхновца.

Среди текстов автора этой книги есть вершины лирики, с традиционным русским надрывом, с ностальгией, это делает его творческий портрет более привлекательным, куда же русский поэт денется без саморазоблачительной ностальгии?

 
Отрыдали шальные метели,
очищая карниз ото льда,
зазвенели, запели капели,
провожая в поход холода.
 

Здесь мы видим отточенную технику, которой позавидует любой стихотворец, и то самое движение строки, которое так завораживает, то самое скольжение по словесному льду, что заводит поэта в дали неведомые и прекрасные.

Много и полно пишет Яхновец о любви. И воспринимает это чувство всеобъемлюще. В некоторых строках накал страстей такой, что прямо чувствуешь волнение персонажа, его влечение, его экстаз. Но есть и другие оттенки, горечь от непонимания любимого человека, долгое разочарование, сбрасывание масок, понимание, что на всякий романтизм влюблённости всегда найдётся цинизм расчёта. Иногда Яхновец пускается в гротескные танцы по поводу чувств, которые считает случайными или чересчур плотскими. И он вполне безжалостен в своём разоблачении. Не боясь пересечь красные линии, Яхновец может пустить в ход и грубость, и натурализм, но и это остаётся в рамках художественности.

Многие тексты записаны в строку – интересный ход. Это придаёт книге повествовательность и превращает поэтический сборник в историю человека, яркого, талантливого и искренне переживающегося за всё, связанное с человеком, со страной, со счастьем и несчастьем и той странностью русского бытия, что измеряется не здравым смыслом, а поэзией.

Максим Замшев,

главный редактор «Литературной газеты», Председатель Правления МГО Союза писателей России, Президент «Академии поэзии», член Совета по развитию гражданского общества и защите прав человека при Президенте РФ

Аспекты бытия

Такой

 
Человек двадцать первого века
не меняет структуру души —
иллюзорного счастья калека,
суетящийся за барыши.
Одержимый вопросами мира,
угнетает желанья мораль…
Созидатель, мечтатель, транжира,
в исступленье дрожащая тварь,
наслаждений гурман изощрённый,
увлечённый бесплодной борьбой,
к сроку жизни приговорённый —
это я, одиозный такой…
 

2011

«…ангелы плачут навзрыд…»

…ангелы плачут навзрыд…

Владимир Бояринов

 
Под мистическим куполом тайны,
под гипнозом бездонных глубин,
вновь смиренный стою и печальный —
со Вселенной один на один…
 
 
Звёзды плещутся тихо и нежно.
Взор чаруя, ласкают лучи,
и душа, разомлев безмятежно,
задыхается тайной в ночи…
 
 
Млечный путь жемчугов переливы
разбросал по космической мгле.
Испарюсь метеором счастливым
и осяду пылинкой в Земле…
 
 
Суть явлений – движенье распада,
окончанье всего и всегда…
Торжествуют блюстители ада —
и уносятся в бездну года…
 
 
Да и райские ангелы тоже
невидимками где-то летят,
и пороки судьбы не тревожат…
Ведь меня
        никогда
                  не простят…
 

201?^[1]

Сную

1

 
Люблю панорамные виды
из окон своих и чужих.
За счастьем снуют индивиды,
и лезут банальности в стих.
 
 
Букашками разного рода,
приученными к суете,
ползём под пятой небосвода
к предписанной роком черте.
 
 
Машины мелькают огнями,
слегка угловаты дома,
и дни устремились за днями —
пожизненная кутерьма.
 
 
Глядит с подоконника голубь,
как кошка страдает моя.
Стою полусонный и голый,
и нету на мне ни… чего.
 
 
Столь неочевидность банальна,
что неудивительно мне —
знать, закономерность случайна,
случайность – привычна вполне.
 
 
Вбираю расслабленным взором
распластанный мир за окном,
как солнце с беспечным задором
бесплатное плещется в нём.
 
 
Избавлюсь от бренности тела,
избавлюсь от алчности пут.
Недолго уже до предела,
но душу сомнения рвут.
 
 
Разнылся, как кошка по птице,
по сытой, красивой судьбе —
стою, словно с дохлой синицей,
от жалости плачу к себе…
 
 
Парит журавлиное счастье,
И крик отдаётся в мозгах:
король неприкаянной масти
не должен плестись в дураках
на злых сквозняках мирозданья
нелепым субъектом страданья
и нежиться в слабых стихах…
 

2

 
Вновь разум залью позитивом
в блуждании жизнелюбивом,
обыденно несправедливом,
и стану частично счастливым —
по типу судьбы эксклюзивом,
и праздничным пьян позитивом,
покорным, почти не плаксивым.
Смешаю лишь водочку с пивом,
приверженный светлым мотивам…
Насколько по жизни правдивым
бываю? Бываю… Болтливым.
Продолжу быть неприхотливым,
романтиком неисправимым,
стараясь простить и понять,
вновь сладкую хрень сочинять…
Пегас, будто мерин, что сивый,
удача устала ласкать,
надежда, хитрющая млядь,
заманит задором блудливым
и снова сумеет слинять…
Но! Мне ли загинуть в печали
и бредить больными речами
о суетной странности бренной
в холодной и тусклой вселенной?
 

3

 
Дух, знать, привержен естеству
непраздничности терпких будней —
восторженно поёт – живу!
И вот уж он не так беспутен,
хоть и выходит кое-как
и зачастую как-нибудь.
Всё чаще – не всегда дурак —
я временами вижу суть…
 
 
Огни же счастья пустячками
сияют днями и ночами —
то значимо, то мелочами
пронизывают жизнь лучами,
и испаряется безгрешность
(несбыточная принадлежность) —
мятежно мечется успешность
между падений и мечтаний…
 
 
Пусть душу мучают обиды,
пусть смутен путь – не пропаду!
Чтоб не сгубило путь мой зло —
Я, как иные индивиды,
сную. В прекраснейшие виды
зачем? Куда меня несло?..
 

2021

Инклюз^[2]
(Янтарный смертник)

 
Слезою времени комар
оплакан в янтаре…
Седых веков трагичный дар,
застывший в пузыре
смолы, остановившей жизнь,
запечатлевшей смерть —
времён далеких катаклизм,
чтоб мы могли узреть —
болтающимся меж грудей
кулоном смертной метки —
веков окаменевший клей
на теле у кокетки…
 
 
Пусть удивляется знаток —
комарик этот чудом смог,
остановив мгновение,
спасти себя от тления.
Промчались миллионы лет
смертельной жизни мира,
а для него их словно нет —
раскрыт талантом ювелира,
труп явлен в виде силуэта —
блестит янтарный гробик…
Мадам, мадам, зачем вам это?
Мадам, не хмурьте лобик…
 
 
Комарик бедный не исчез —
он сбережён веками.
Над вами – скоро будет крест
чернеть под облаками…
Вам путь один – холодный морг,
земля иль крематорий.
Молитесь… Не поможет бог!
Конец людских историй —
извечный замогильный мрак
и пир червивый в теле,
мозг, превращающийся в прах,
и кости, что истлели…
 
 
Всё происходит, как и встарь —
жизнь наша быстротечна,
о чём комар, попав в янтарь,
напоминает вечно.
Смеётесь вы беспечно…
 

2015

«В суетливой судьбе, перепачканной мной…»

 
В суетливой судьбе, перепачканной мной,
сын замкнулся в себе, я расстался с женой.
А ветра и дожди истощили мой пыл.
Обманули вожди. Рок страну изменил.
     Потерялась мечта. Тьма вылазит на свет.
     Мир спасёт красота? А мне кажется – нет!
     Может, бред это всё? Может быть, вовсе нет?!
 
 
Мир спасётся, сломив эволюции ход…
Под бездарный мотив унижают народ.
Спазм всеобщей любви жжёт порочную плоть.
Наслаждаясь, урви, что изволит господь.
     Жизнь погрязла во лжи. Цель зависит от средств.
     Умоляй и дрожи. Жди спасительных действ.
     Ощущаем давно шелест алчущих крыл…
Всё одно – всё равно, за распилом распил…
За восходом закат. Суета за баблом.
За откатом откат. Наслажденье добром…
 
 
     Жаль, дерьмовая власть, только Путин хорош!
     Обжираются всласть, тошнота от их рож.
     Всенародный тупик… Но не кончилась Русь!
     Жалко, эрос поник и бессмысленно мчусь.
Мой замедлится ритм, но продолжится век.
Бытия алгоритм не постиг Человек…
Я немного бухой. И ты тоже уже.
Пляски мысли лихой, как канкан в неглиже.
 
 
     Кто во всём виноват? Суть плюёт на вину.
     Неизбежен закат. Я навечно усну.
 

2015

Охота

Идёт охота на волков…

Владимир Высоцкий

1

 
Уходит стая к роднику
под рёв азартный снегохода.
Флажки способствуют стрелку.
Идёт охота…
 
 
Рычит добыча где-то рядом,
сверкая ненавистным взглядом,
изнемогая на бегу,
в беде по горло и в снегу…
 
 
Матёрых хищников трави
и с толком разряди двустволку!
Пусть серый корчится в крови…
А если б ты родился волком?
 

2

 
Шумит охотничья шарага,
поляну топчет с матерком.
Удача трупного парада —
разложено зверьё рядком…
 
 
Пьяны от водки и удачи,
смеясь, позируют, галдят.
Оскаленные волчьи пасти
с тоской кровавою глядят…
 
 
Твою бы человечью морду,
застывшую в предсмертный миг,
убийцы бы снимали гордо,
кровавый завершив пикник…
 

3

 
Студёный сумрак злобно вьюжит,
лес затаился в темноте.
Загубленные волчьи души
печально воют в пустоте…
 
 
И невидимками беззвучно
скользят их тени в сны стрелков —
шанс вырваться благополучно
вновь у затравленных волков…
 
 
Приоткрывает вечность двери…
В охоте страшной хищных лет
мы все – жестокой жизни звери,
смертельной суеты сует…
 

2023

Лучший

 
Исполнен подлый приговор,
и боль пульсирует в груди.
Судьбы безжалостной укор…
Предательски влажнеет взор.
Опять ранение в пути.
 
 
Ты не убит слепым осколком —
лишь случай спас, вновь пронесло…
Как в прошлый раз – матёрым волком
оскалившись, смеёшься зло.
 
 
Глаза налились жаждой мщенья,
готов ты в клочья рвать врагов,
и нет пощады и прощенья тому,
кто вырос без клыков…
 
 
Но ты из человечьей стаи —
остановись и не зверей!
Живое сердце – не из стали.
Пусть отболит оно, оттает.
Ты – самый лучший…
из зверей…
 

2015

Ярок мир

 
Он ошалело лицезрел
Москву,
распаренную в зное.
А город цвёл, а город пел,
тянулись в небо голубое
дома,
цветы,
деревья,
звуки…
О господи, как мир красив!
Нет безутешней горькой муки,
вбирать восторженный мотив
цветной
калейдоскопной мути…
А сердце, как
уставший зверь,
стремится вырваться,
и крутит
мозги
отчаянье потерь…
 
 
Листвы буйно-зелёной пена
смягчила каменный пейзаж…
пастельные цвета на стенах,
стеклобетонный антураж…
И женщины – на загляденье…
Мчит детвора во двор гурьбой…
И банки,
бары,
заведенья
любых мастей,
наперебой…
Гламурно хвастают витрины,
и скачут с вывесок слова…
От пёстрой
брызжущей картины —
как после пыток – голова…
Вот ленточкой Москва-река,
парк Горького объят весельем…
И жизнь прелестна и легка…
Лишь
мучает судьбы похмелье…
 
 
Блондинка сочная в «Тойоте»
подкрашивает губ бутон…
Прелестно-приторной свободе
не важен чей-то горький стон…
Поток машин безумной стаей
ревёт и прёт со всех сторон.
Девица ласково листает
последней выдумки айфон.
Старушка кормит голубей,
их объедает воробей,
скандалят жирные вороны;
и красно-жёлтые вагоны
проносит, лязгая, трамвай
под залихватский звонкий лай —
бежит весёлая собака…
Так ярок мир…
из автозака…
 

2015

Последнее слово

1

 
И снова над ящиком чёрным
гадают специалисты.
Предсмертным отчаяньем полный…
Мрачнеют суровые лица…
В обрывочных переговорах
дрожат голоса экипажа —
секунд не хватает, в которых
им выйти бы из пилотажа…
 
 
Слова достаём мы из тел,
что ныне в закрытых гробах.
А детям – отец улетел —
расскажут. Остался лишь прах.
 

2

 
Увы, бесформенная масса —
итог кровавого пути.
Пилот ведь первого был класса,
но никого не смог спасти…
 
 
Прими, майор, залп караула
под причитания родни…
Твои ошибки помянула
Комиссия, суду сродни.
Предъявлены все доказательства
и дьявольские обстоятельства…
 
 
Редактор некролог подпишет.
Страшны останки на земле.
Теперь никто вас не услышит —
несутся души в вечной мгле…
 
 
И каплет дождь на крест, и жизнь летит,
И пьют друзья не чокаясь и молча…
И плачет мать у свечки догорающей —
долго не спит. Лишь подло не грустит
сосед, вдову всё чаще посещающий…
И над пилотом – глинистая толща.
Он расплатился за свою вину —
и лёг в кладбищенскую тишину…
 
 
Эх, командир, ты слыл везучим!
И мог бы ты спастись, храбрец!
Выходил из пике сквозь тучи.
Но низко.
                    Поздно…
«П***ц!..»
 

P.S.

 
Правда порой —
кровава,
грязна
и неподцензурна,
не одета в нормы морали.
Привыкшие выражаться культурно,
вы когда-нибудь жизнь теряли?
Можете осуждать, святоши,
последнее слово нехорошее —
теперь всё равно командиру…
Сытые черви обжили могилу…
 

201?

Рассказ зэка

В его пьяных глазах застыла бездна. В страшном шёпоте – звериная боль. Наливай, браток… Ещё интересно? Не доведи, чтоб такое с тобой…

Тюремная жизнь источает гнильё. Здесь, среди зверей, людей не много. Почти омертвело нутро моё, вбирая безнадёгу спецблока. Воздух тошнотворной безысходности. Призраки надежд слепы, бесплотны. Концентрация маститой подлости. Мысли лишь пугливые свободны. В каждую клеточку яд страха проник. В камере знают, как спросить с кого. Но ужаснее всего был сотрудник, любивший бутылкой шампанского…

И когда я блевал кровавой рвотой, в слезах и соплях корчась, словно глист, представлял, как прадеда – замкомротой – пытал до смерти такой же фашист. А подручные – звериная стая, мочились, смеясь, на падшую плоть. В кровавом тумане явился скоро спокойный, величественный Господь. Орал я Христу: «За что же, спаситель, на адские муки меня обрёк?!» Но он вознёсся в святую обитель, когда мне пустили по телу ток…

Глотку мне стоны и крик разрывали, бессильно бились в безжалостность стен – злых лабиринтов бетона и стали… И дальше жить не хотелось совсем… Чёрные ангелы стаей парили над полутрупом, брошенным на пол. За отрицалово знатно гасили – вкалывало Родины гестапо…

Душа покинет, и труп отстрадавший унесёт тайну мучений с собой. Привычно вернётся палач уставший после тяжёлой работы домой. Обнимет жену, расцелует детей, пережуёт у телека ужин. Он, как миллионы свободных людей, нашей Родине важен и нужен. Вежливые, чистенькие детишки, нежная, заботливая жена, узнают: «Оборзели зэки слишком. И завтра снова забот до хрена».

Лезут с экрана правильные слова: «демократия», «порядок», «закон». Дикторы щебечут про наши права. Мечется в пыточных зэковский стон.

Памяти хищной цепко проклятие – мучает, подкравшись исподтишка. И рвётся душа в её объятиях, как в том аду конечная кишка…

В мутных глазах боль искупленья блестит. На пальцах синеют в лучах кресты. Снова Родина мерзость себе простит. Ей всё равно, простишь ли её ты…

2021

Старый пёс

Ломает ветер вербу за окном и огороды заметает вьюгой, а в будке старый пёс грустит о том, что стала цепь единственной подругой. Когда-то молод был и силы были. Умел он трёп кому-нибудь задать. Тогда ещё ласкали и любили…

Осталось с горькой грустью вспоминать вольные весёлые прогулки, мельканье дней без горечи и скуки… Визгом наполняя переулки, к нему бежали радостные суки… Он был азартен, смел, красив и прост – шальная беспородная дворняга. Теперь затих, поджав свой жалкий хвост, – измученный годами доходяга…

Гоняет ветер стаи белых мух, доносит запах тёплых щей и хлеба. Он чувствует – его усталый дух вот-вот уйдёт на ледяное небо… Наверняка заменят его скоро какой-нибудь собакой молодой, и ей хозяин будет у забора тарелку ставить с вкусною едой…

Бесстрастно ветер с высоты взирает под хоровод заиндевевших звёзд, как в ветхой будке тихо замерзает тоскливый старый одинокий пёс…

1993

Цветок

Давно хозяин устроен в лучшем мире, а вещи пыльные томятся одиноко здесь – в убогой продаваемой квартире под грустным взором старых замутнённых окон. Печалит стариковский захламлённый склад лекарств, стаканчиков, фигурок, книг унылых, иконок, выстроенных на комоде в ряд, чеканок, слоников и безделушек милых…

Здесь омертвело время, вещи ждут помойки, или к продаже иные раритеты… Брошюры брежневские и перестройки, пылятся Ленина и Сталина портреты… Богатством, видно, никогда не пахло тут… Лишь лик Христа беспечно, благостно сияет… Зато лощёных золочёных грамот «За ударный труд» за полстолетия хватает…

Трагичность затаилась в затхлой тишине, вобравшей дух удушья и «Корвалола»… На чёрно-белом фото с паутиною – десятый «Б», какая-то там школа… И снова взгляд из прошлого – весёлая семья застыла под гипнозом объектива… Осматриваясь, думал удручённо я: всем предначертана такая перспектива…

Риелтор бойко про исполненную ренту и про готовность к быстрой сделке рассуждал, стараясь убедить и угодить клиенту, а я как будто на поминках побывал… Внизу – благоухает солнечный зелёный двор… Весенней ребятни возня, смешки и крики… Здесь – всё «убито»… Евроремонт ещё не стёр былой эпохи тающие лики…

А на подоконнике, в углу за шторой, стонущий столетник в каменной земле… Полуживой, глядит с мучительным укором, пытаясь что-то прошептать бессильно мне… Его хозяин мёртв… Бедняга сникший последовать за ним давным-давно готов… И током мечется отчаянье по коже… Сдавило комом горло… Не хватает слов…

Дрожащими руками цветок несу, спеша к спасительному крану, еле сдержав бессильную слезу, и говорю: «Осмотрим ванную…»

Ко многим брошенным, забытым старикам, как и к цветам, что погибают одиноко, до наступления безжалостного срока ещё не поздно смилосердствоваться нам…

Они увянут, как забытые растения… Уйдут, страданием не утомляя нас. Быть может, кто-то снизойдёт в тяжёлый час, протянет руку для спасения?

2015