Сергей Волжин
Власть Тьмы. Эделиада. Том 2

Долг Серебряного воеводы

Отдраенные до блеска и распахнутые настежь окна, отсутствие гобеленов с подвигами Амоса Радного, свежесть ушедшего лета в ароматах десятков цветочных горшков: все эти изменения большого зала замка Бреннен Артур Эйхард не замечал. Первый раз в жизни он был настолько зол и вымотан, что потерял присущую ему наблюдательность. Скрипя зубами, воевода Сорок Девятой прожигал дыру в пустующем кресле на орочьих черепах и ждал его нового хозяина для объяснений. Догадки, одна мрачнее другой, роились в голове:

«Решили расквитаться за смерть своего воеводы и перерезать нас всех. А что с Ромом и ранеными? Уже убиты? А Аксен? Его наверняка казнили сразу, как только мы выехали за ворота. Но Вольхим же дал слово. Старый лжец! А Игнаций уверял, он мужик с честью.»

Артур представил как ухмыляющийся седой сотник отдаёт приказы: Аксену отсекает голову топор палача, а бренненские воины закалывают раненых Серебряных.

«Сука. Эти душегубы своё ещё получат. Им не простят. Ладос сравняет Бреннен с землёй. Кин доложит обо всём. Расскажет Совету Воевод…»

Тут Артур закрыл глаза и тихо застонал. Он вспомнил отношение темнокожего мага к простым солдатам. Какое там «доложит»? Кин приедет в столицу героем. Десять родов не будут разбираться с судьбой дружины. Они сразу займутся ведьмой. Ну а Совет Воевод получит отчёт от нового воеводы Бреннена: – «Полегли де ваши славные воины все как один на Холме да от ран. Ставьте стелу в Ладосе смельчакам, спасшим империю».

Стоящие по сторонам стражи буквально почувствовали бурлящую ярость воеводы Сорок Девятой и пусть его руки были связаны за спиной, сделали пол шага назад.

– Долго мне ещё тут торчать?! – рявкнул Артур. – Где этот ваш новый воевода?!

– Сударь, прошу извинить за задержку. – Исполненная достоинства, в зале появилась Сандина вдова Амора Радного и спокойно заняла место покойного супруга. По правую руку от неё встал старый сотник Вольхим.

– Сударыня?

– Что, остолбенел, волк столичный? – усмехнулся сотник. – Преклони колено перед новым воеводой Бреннена!

– Вольхим, – строго остановила его Сандина, – говорить с Эйхардом буду я. Вы сделали своё дело.

– Сделали дело… – повторил за ней Артур. – Так это вы велели этому северному шакалу схватить моих людей? Отвечайте! Я воевода Серебряной дружины Ладоса! Я подчиняюсь лично Совету Воевод! Никто, даже сам государь император Пенталор, не имеет права без их ведома отдавать подобные приказы!

– А ну захлопни пасть! – бросился вперёд Вольхим. – Стража, на колени наглеца!

– Вы забываетесь, Нильфстраур! Приказы здесь отдаю я!

Стражи сделали было шаг, но вовремя вспомнили кто теперь их новый воевода и грохнув щитами приказа не выполнили. Вернулся на место и старый сотник.

– Прошу прощения.

– Я приказываю вам без моего дозволения больше не произносить ни слова.

– Как вам будет угодно. – Вольхим бросил полный ненависти взгляд на Артура и склонил голову.

– Ита-ак, – чуть более вольно чем позволял статус правителя большого города, протянула Сандина. – У меня к вам много вопросов, Артур Эйхард. У вас, я так полагаю, ко мне их не меньше. Я нисколько не принижаю ваш статус, но учитывая подозрения, которые бросила на себя ваша дружина, я не могла поступить иначе и лично отдала приказ об аресте ваших воинов. Они живы, но их судьба целиком и полностью зависит от нашего разговора. За исключением судьбы Аксена Фолина, разумеется.

Сердце Артура замерло. Он закрыл глаза и опустил голову.

– Всё-таки казнили. Казнили без суда. За это вы ответите перед Ладосом собственной жизнью.

– Мы казнили?! – Сандина встала и шелестя тафтовыми юбками, подошла к Артуру. Что вы такое говорите? Ваш человек бежал. Вы не знали?

Воеводы изумлённо смотрели друг на друга в полной тишине.

– Я… – растерялся Артур. – Нет. Мы приехали забрать десятника Фолина и передать суду Ладосских Воевод.

Вновь повисла тишина. Сандина задумчиво вернулась на кресло и подпёрла рукой подбородок.

– Нильфстраур, тех троих сюда, живо. А вы, развяжите его.

Сотник хлопнул себя рукой по плечу и быстрым шагом вышел из зала. Стражи так же незамедлительно выполнили приказ.

«Если Аксен бежал без крови не обошлось, – потирая натёртые верёвкой кисти, подумал Артур. – Сколько-же ещё смертей он на себя взял? Его сторожили трое. Значит трое. Может больше. Совсем обезумел. Понятно почему к нам такое отношение. Эх Фолин, Фолин… Нет тебе прощения.»

– Ваше слово, Эйхард. Я слушаю.

– Вы ошибаетесь если подозреваете нас в побеге Аксена. Даю вам слово воеводы Ладоса. Мы к этому не причастны. А теперь, я хотел бы знать, как он сбежал? Сколько убитых?

– При побеге пострадали трое тюремных смотрителей и страж северной башни. Но если бы только это. Фолин похитил нашу знахарку Эйрин. Ей всего восемь лет, и я ума не приложу зачем она ему понадобилась.

– Похитил жрицу? Я не…

Дверь распахнулась. За Вольхимом семенил распорядитель замка Нильф Нэммис и трое угрюмого вида воинов. На лицах этих трёх были заметны следы недавних ударов. Они встали перед Сандиной и поклонились.

– Расскажите-ка нам ещё раз, как сбежал заключённый? – строго спросила их она.

– Я же передавал вам показания этих несчастных, – нервно залебезил Нэммис. – Всё слово в слово. Ничего не упустил. Несколько человек из его шайки…

– Замолчите! Я хочу услышать это от них самих. Ну так что-же? Я жду.

Троица начала переминаться с ноги на ногу, мычать что-то неразборчивое и кидать друг на друга опасливые взгляды.

– Ну, чего притихли, сукины дети?! – не выдержал Вольхим. – Воевода задала вам вопрос. Отвечать!

– Тык мы ж энто, так сказать, – начал один, – всё уже доложивали. Как есть всю правду.

– Имя?!

– А, это, ну, Радей звать. У мамки-то я первой народился. Радостью значит и нарекши.

– Лишнего не болтать! Жаль не я вас допрашивал. Как убёг из острога душегуб? Рассказывай!

– Ночью то было. Так робяты? Воевода евоный, вон, заходил к нему. Да недолго побыл. А уж опосля налетели с десяток энтих Серебряных да как давай дубинами нас охаживать. Полегли мы враз все трое. Тот и убёх. С ними как есть и убёх.

– Как проникли в помещение?

– Так мы сами отпёрли. Те говорят, передачку мол принесли. Мы и отпёрли.

– Ах вы, сукины дети! Устав нарушать?! Да я вас всех троих да в тот же острог! Как посмели отпереть в ночное время?! Как допустили посторонних?!

– П-просили ужо они больно, – начал запинаться от страха Радей.

– Просили?! А вы что же девки уличные просьбы мужицкие исполнять?! Ну да я с вас ещё шкуры-то приспущу. Поговорим ещё по душам, – пообещал троим тот и отошёл в сторону.

– Что-то этих подробностей я от вас не слышала, сударь Нэммис, – обратилась к замковому распорядителю Сандина. – Как прикажите это понимать?

– Да чего тут понимать? Они ж чуть ли не при смерти были. Их Висимир еле выходил. Можно сказать одной ногой в могиле.

– Что-то не похоже, что одной ногой. Лица-то битые, а своим ходом пришли. Всё как есть помнят, да только странно всё же. Коли своего решили Серебряные вытаскивать, зачем им знахарка наша? Зачем после воротились в Бреннен?

– Так понятно зачем, – усмехнулся Вольхим. – Ведьмы им бока-то намяли вот и воротились. А девчонку небось своим треклятым магам обещали. У тех всё своё на уме. Кто их разберёт.

– Чародеи тут не причём, – отмахнулась Сандина. – Стражники с северной уверяют будто Эйрин по своей воле с Фолином шла. Хотя он мог её просто запугать. Но вот как объяснить, что больше никого с ними не видели?

– Сударыня, – вступил Артур. – Я решительно заявляю, что ни один из моих людей не причастен к побегу Аксена Фолина. Моя дружина, – он на мгновение замолк, в горле встал ком, – потеряла больше половины состава в битве на Холме. С нами ездил ваш местный чародей Райзер Ландел. Он сможет подтвердить – Аксена с нами не было.

– Вытащили да небось сразу отпустили восвояси, – пробурчал всё ещё недовольный сотник.

– Выйдите-ка все, – проговорила Сандина. – Я переговорю с воеводой Эйхардом наедине.

– Воевода, он может быть опасен.

– Я сказала выйдите! Допросите этих троих и повидайте Ландела. Послушаем что он скажет.

Под решительным взглядом своего нового воеводы бренненцы удалились. Только теперь Артур немного пришёл в себя и заметил разительные изменения в Сандине Радной. Она не имела ничего общего с побитой жизнью несчастной, которую он мельком видел на том кровавом пиру. Гордо расправленные плечи, хранящий память бесчисленных унижений, но при этом живой и спокойный взгляд, чуть скованные, но всё же уверенные движения. Сандина представлялась сильной, властной женщиной, вырвавшейся на свободу из-под долголетнего гнёта.

«Как же так? – задался вопросом Артур. – Амос правил тут железной рукой в окружении преданных ветеранов урусской войны. Минул день, и она уже заняла его место. Вольхим, очевидно, помог ей, но он не единственный сотник Радного. Где же все остальные? Нет. Здесь приложил руку кто-то более властный.»

– Лето закончилось, – подойдя к окну и полной грудью вдохнув свежий воздух, как человек проведший десятки лет в заточении, проговорила Сандина. – Вчерашняя ночь… Сын Света, как же она была страшна. Как будто всю радость выкачали из мира. Все готовились к празднику… и вдруг эта ночь. Эта луна. Такая чёрная. Такая страшная луна. Как же вы выстояли? Как остались в живых?

– Сударыня, в других обстоятельствах я не преминул бы поведать вам обо всём, но сейчас… Поверьте, мои люди…

– Воевода, я вам верю. И я… я хотела поблагодарить вас. Не лично вас, но судьбу, отправившую вас сюда. Я не должна этого говорить… Я рада что на том холме появились ворожеи. Со слов вашего десятника, высокий такой, набожный, вы видели Тёмного бога?

– Видели… и победили. Но в том больше заслуга Ладосских чародеев.

– Трое Светлых, так это правда. Как же жутко. Мне бесконечно жаль ваших людей и я уверена, чтобы не говорили эти озлобленные болтуны, вы с честью исполнили свой долг. Я рада что с вами приехал этот… Мать Заступница, я не должна. Нет. Я рада всем его преступлениям на островах. Ведь если бы не он… Если бы не он, я бы так и жила с этим чудовищем. Что это был за человек. Вы себе не представляете. Его смерть… его смерть избавила мир от такой боли. Я распоряжусь встретить государыню Осень сегодня. Пусть задержались на денёк. Пусть. После такого, людям просто необходим праздник. – Лицо Сандины вдруг изменилось. Она повернулась к Артуру и улыбнулась. – А вашему Фолину, я бы вручила какой-нибудь орден.

– М-да, орден, – грустно улыбнулся в ответ Артур. – Сударыня, пусть я и не разделяю вашей радости… Мир, я думаю, устроен иначе. Что же до событий приведших нас сюда… Смерть Амоса – случайность. Я не знаю, как сбежал Аксен и не представляю зачем ему понадобилась ваша знахарка. Однако за каждый поступок моих людей я отвечаю лично. Если вы соблаговолите, мы немедленно отправимся на их поиски. Не знаю сумеем ли нагнать, но сделаем всё что в наших силах.

– Я не намерена чинить вам препятствий. Если вы их найдёте… Судьба Фолина – ваше дело. Решайте сами. Одно прошу – верните Эйрин. Отныне ей здесь ничего не угрожает.

– Не понимаю. А ранее?

– На этом всё, – резко закончила Сандина, оставив недоумение Артура без ответа. – Идите. Вашими ранеными занимается Висимир. Они в безопасности. Я распоряжусь чтобы Ландел присоединился к нему. Он понимает толк в зельях.

– Да, понимает. Он очень помог на Холме, и я прошу вас отпустить Райзера Ландела с нами. В поисках может понадобиться маг.

– Хорошо. Я не против. Ваших людей я прикажу отпустить. Их отведут в южную казарму. Отдохните. Но я прошу – не задерживайтесь.

Артур склонил голову и направился к выходу. Сандина уже не смотрела на него. Она наслаждалась созерцанием мирно нежившегося под утренним солнцем города и пением стрижей, носившихся за окном по своим неотложным птичьим делам.

Уже на лестнице ведущей во двор Артура окликнул Вольхим. Старик сидел в тени и тяжело сопел.

– Присядь со мной, Эйхард.

– Времени нет. Я обещал вашему воеводе найти Аксена.

– Присядь. На пару слов.

Артур почувствовал перемену в старом сотнике. Говорил он тихо, с уважением.

– Знают ещё своё дело, – проговорил Вольхим, глядя на свои окровавленные кулаки. – А ведь мне уже почти семьдесят. Я многое повидал, Эйхард. Многих потерял. Ещё больше отправил на суд к Сыну Света. Всякое бывало. Но мне приятно думать, что на своём веку я сделал добра поболее, чем недоброго. Эти трусы… Бесчестные ублюдки! – Он смачно плюнул под ноги. – Всё рассказали. Ваших там не было. Это всё малёк, Эйрин. Хе-х, надо же! Подлила им какой-то дряни в мёд. Небось у нашего зелёноволосого лентяя стянула. Дальше ваш помял двоих на воротах. Да и то сказать – больше напугал. Мыслю неплохой он всё-таки мужик. Крови лишней не допустил.

– Зачем этой девчонке вытаскивать Аксена? – не поверил услышанному Артур.

– Я вот догадываюсь, а тебе лучше не знать. Найдёшь их – сам спроси. С меня достаточно грязи. Эх, сразу бы мне с ними переговорить! Живо на чистую воду бы вывел. А так, не разобравшись бросились на поиски, а уж апосля всё. Нэммис такого наболтал. Для него что правда, что кривда – лишь бы не трогали. Одно слово – Холуй. Только за своё место да трясётся. Но теперь уж не долго. Сандина его терпеть не может.

Артур молчал. Голова раскалывалась, помня удар орочьего кулака, глаза слипались после бессонной ночи, а впереди ещё маячили поиски Аксена. Однако он не мог не задать мучивший его вопрос.

– Послушай, а как вышло, что Сандина села на место Радного? Ведь нового воеводу назначает князь. А тут и суток не прошло… А?

– Узнаешь как вернёшься. Нравишься ты мне Артур. Молодой мужик, честный. За своих ребят горой. Молодец. Это сейчас дорого. Смотри не растеряй где-нибудь по дороге. И не серчай на меня старика за панибратство.

– Да чего уж. Все свои. А Игнаций был прав за тебя.

– Игнаций? Игнаций – мужик что надо. Чего он прав-то был?

– Да вот тоже самое про тебя и сказывал: – «Вольхим – мужик что надо.»

Оба устало рассмеялись.

– Эх-хе-хе… Отец Благодетель, это надо же! Ведь ваших ночью чуть на копья не подняли. Я от злобы ничего не соображал. Устал я. Глаз замылился. В людях только худое и вижу. На покой мне пора, но да уж теперь не до покоя. Нашим я всё объясню. Берите что нужно. Смотрите долго не задерживайтесь. День-два, не нашли и назад.

– Я обещал вернуть эту Эйрин.

– Не знаешь ты мест здешних. Глухомань. Егерей сейчас не сыскать, а с такой форой твой Аксен уже далече.

– С ним малая девчонка. Далеко они не могли уйти.

– День-два и возвращайтесь. Беда грядёт.

Артур вопросительно взглянул на Вольхима, но тот не ответил, а лишь тяжело вздохнул и поднялся по ступеням в замок.

Последний Галлан

Ночное небо Эделии зазывало всех живых существ, родившихся под его неустанным присмотром отметить приход осени. Бесчисленные звёзды в живописном беспорядке сияли разноцветными огнями для желающих узреть их карнавал. Дирижировала всем этим представлением, сияющая белизной огромная полная луна. Она не желала быть здесь лишь временным гостем. Ёё свет пытался проникнуть и осветить все тёмные уголки и закоулки, подвалы и схроны, провалы и пропасти. Ночное светило бросало вызов солнцу, желая более никогда не уходить с небосвода и единолично властвовать на нём.

Ладос не спал. Несмотря на глубокую ночь горожане отмечали смену времён года. Улицы в центре города полнились пёстро разодетыми, веселящими толпу скоморохами, молодёжью различных сословий и простым рабочим людом, забывшим про завтрашний трудовой день. Жители самых бедных, нижних кварталов столицы, то же не остались безучастными и проводили время во всеобщем веселье.

В небеса, то тут, то там, взметались пышные снопы разноцветных искр-салютов, каждый раз вызывая у публики изумлённые вздохи и радостные крики. Больше всего этому светопреставлению радовалась местная ребятня, без конца носившаяся меж празднующими и норовившая стащить с многочисленных прилавков угощение послаще.

Но больше всего поражала музыка. Музыка тут была повсюду. Она лилась с ночного неба, рождалась камнями мостовых, вырывалась из стен домов. Эти прекрасные танцевальные мелодии, сотворённые магами Семинарии, смешивались с мелодиями захмелевших от всеобщего восторга и выпитого вина музыкантов и превращались в дикую, гремящую какофонию, тем не менее, ничуть не мешавшую празднику.

Через закрытое сводчатое окно своей спальни Иллиан Галлан смотрел на ликующий город. Камень Возвращения сработал на угрозу жизни и перенёс его из эльфийского святилища в родовое поместье. Из дышащего смертью подземелья он попал прямиком на пышное гулянье и теперь испытывал неведомое ему доселе отвращение и злость к этим бесцельно проживающим свои дни людям.

«Что они вообще делают в жизни? Какую пользу приносят? Куют метал, пекут хлеб, возделывают землю? Всё это может заменить магия. Они обманывают, грабят, убивают, пытаясь прожить ещё хоть день. Магия не врёт. Заклинания честно выполняют то, что от них требуют. Они лицемерно молятся Триглаве, а после нарушают все её заветы. Все до одного. Магия – другое дело. Она не просит поклоняться ей. Она честно делать то, что попросишь.

Разве эти болваны знают, что пришлось пережить мне на Холме? Разве они могут понять, что есть вещи намного больше их никчёмных запросов и желаний? Есть иные миры и есть боги. Да – боги существуют. Теперь я знаю. Знаю точно. Я видел одного из них и даже убил, а значит есть и другие. Светлые, Тёмные – всё равно. Все они хотят одного – прийти в наш мир и властвовать над нами. Над всеми без исключения. Но я больше не буду спасать эту глупую толпу дураков. Пусть их всех поглотит Тьма! Пусть весь мир сожрёт Тьма! Или Свет. Плевать! Плевать на Совет и Семинарию. Я буду делать, что сам захочу. Буду мстить за смерть отца. Чего бы мне это ни стоило. Я отыщу его убийцу и тогда… тогда он узнает на что способен последний из рода Галлана. Последний из рода…»

Мысли о смерти отца вытеснили злость к празднующим, но к своему недоумению Иллиан так и не испытал того праведного гнева, который, как он полагал, должен был разжечь в нём огонь жажды мести. Вместо этого он ощутил пустоту. Непонятную, неестественную пустоту и головную боль. Он прекрасно осознавал, что теперь остался совершенно один, но отчего то не мог сосредоточиться на мысли о мести. Укусив губу до крови, он постарался силой заставить себя ненавидеть:

«Убийцы! Тёмные прислужники убили отца! Нужно найти и отомстить. Отомстить так, чтобы все узнали. Чтобы ужаснулись моему гневу. Чтобы все стали бояться имени Галлан и больше никому даже в голову не пришло связываться со мной!»

Ничего. Гремящая музыка и хаос голосов мешали думать, а от ярких огней фейерверков болели глаза. Он резко отвернулся от окна и обхватил голову руками.

«Всё эти вопящие недоумки! Они, это они виноваты! Это их мечтал спасти отец, а они даже не знают, что он мёртв! Нужно показать им. Нужно сделать с ними то же, что сделали со мной. Отнять у них отцов, матерей. Нет… Отнять детей! Отнять потомков этих неблагодарных ублюдков. Убить всех визжащих недомерков! Тогда будет тишина. Тогда перестанет болеть голова. Тогда наступит мир и… темнота.»

Снова злость, но не из-за гибели отца. Какая-то непонятная, чужая. Не в силах больше терпеть муку, Иллиан выбежал в коридор. Не желая ни с кем говорить, он набросил на себя простенькое отводящее взгляд заклятье. Для всех он был ещё далеко на юге и если его специально не будут искать, то обнаружить не смогут. Побродив по пустым залам и коридорам, он удивился изрядному слою пыли на столах, полках и перилах лестниц. Дом, казалось, не убирали несколько лет.

«Лентяи. Они вообще тут не убирались! Отец на севере в лаборатории, меня нет, так можно и не работать?! Завтра я вам покажу. Завтра вы у меня повоете.»

Наконец он ощутил желаемое – ненависть. Ко всем без исключения. Праведную, надуманную – не важно. И не ту чужую, а свою, идущую от самого сердца. Зло улыбнувшись Иллиан зашагал дальше. Зайдя на кухню, он обнаружил остывающий очаг, стол с роскошными закусками, две выпитых бутылки вина и ещё тёплый, запечённый до аппетитнейшей корочки бараний бок. Снова ненависть. Только теперь она вылилась на старого семейного повара, служащего им уже более сорока лет. Иллиан смахнул закуски на пол, швырнул бутылки в стену, туда же отправился и бок.

«Старый, жирный козёл! Небось нажрался и пошёл к этим идиотам на площадь! Ну погоди. Я покажу тебе как переводить вино Галланов. Своей рукой поволоку на дыбу за воровство.»

Голову снова пронзила боль. Зашептав слова чар «Умиротворения», он немного успокоился и гляделся. По полу были разбросаны дольки запечённого картофеля и тыквы, в одной разбитой бутылке оказалось подсолнечное масло, в другой уксус, бараний бок превратился в сухой кусок варёной свинины. Иллиан почувствовал, как румянец стыда попытался прорваться откуда-то изнутри, но он силой заставил его убраться восвояси и повернувшись вышел из кухни.

Пройдя по чисто убранным коридорам и комнатам, он не стал возвращаться в свою комнату. Поднявшись на второй этаж, он вошёл в огромный зал, увешанный гобеленами, рассказывающими историю их рода. С центрального полотна, самого большого и старого, но от этого нисколько не потерявшего цвет, на него смотрел Ивладий Галлан – первый из рода, нанёсший, как считалось, последний и смертельный удар Саю Осквернённому. Праотца изобразили в гневе: густые седые волосы трепал ураганный ветер, глаза горели диким огнём, с небес сыпали молнии, разящие сонмища врагов.

На картине справа был сын Ивладия, Гериган Галлан, считавшийся выдающимся теоретиком. Его запечатлели за более мирным занятием нежели героического отца: десятки молодых чародеев восторженно наблюдали за его манипуляциями с Потоком, который неизвестный художник изобразил как тысячи чуть видных светлых нитей, идущих прямо из головы мага в бескрайнее звёздное небо.

Дальше по кругу шли более мелкие картины, показывающие дальних и ближних родственников. Для Иллиана их имена превратились в нескончаемый, не распутываемый клубок. Он смотрел на эти лица и не чувствовал с ними ни капли родства. Это были чужие, давно умершие люди к которым он не испытывал абсолютно никаких чувств. Мало-помалу золотой блеск глаз прародителей стал жечь хлеще раскалённого железа, и вот оно! Иллиан почувствовал её, такую желанную – жажду мести.

– Чего уставились?! Чего вам всем от меня надо?! Лучше признайтесь – вы все глупцы и лицемеры! Вы хвастались что одолели Тьму! Изгнали её навсегда из Эделии! Ну так я вам всем скажу. Тьма победила, понятно! Она была жива! Мы… нет, я убил эту Тёмную суку! Мне удалось одержать победу, не вам! Из-за вашей гордыни они убили отца! Они убили магистра Горана и ещё многих! Её не остановить. Тьму не остановить, слышите?! Но я не буду молиться никаким богам! Магией можно убить любого, даже бога! Но вы не смогли. Не смогли, и они убили отца.

Ответило ему лишь гулкое, прокатившиеся по залу эхо, умершее где-то глубоко в коридорах особняка. Выплеснув накатившую злость, Иллиан по-новому увидел портреты своих праотцов и праматерей: в их взглядах стоял укор. Стыдливо отведя глаза, он подошёл к мольберту, стоявшему в центре зала. На нём красовался живописный уголок западного сада Ладоса. Узкая дорожка подходила к небольшому искусственному пруду с огромными красными карпами, в котором отражалось полуденное солнце. Две молодые берёзки склонили свои ветви к серебряной резной скамье, на которой, по задумке художника, должен был сидеть его отец. Но увлечённый работой в лаборатории на Севере, Истиан редко бывал в столице и картину так и не закончили.

Та ярость мщения, которую Иллиан чуть ли не с радостью ощутил, вся ненависть на праздно гуляющих горожан, вся беспочвенная злость на слуг мигом провалилась куда-то глубоко-глубоко, внутрь огромной чёрной дыры в его душе и наконец слёзы хлынули из воспалённых глаз. Практически не видя ничего перед собой, он побежал к парадному входу. Дышать стало тяжело. Этот дом, память предков и горе утраты давили невыносимо. Распахнув двери, он очутился под торжественно пылающим ночным небом Ладоса. Свежий ветер принёс гомон поющих голосов, запах пряностей, жареного на углях мяса и чарующую, льющуюся отовсюду музыку.

Под бешеный ритм сердца последний из рода Галлана стоял не в силах надышаться свежестью первой осенней ночи. Туман спал. Голова прояснилась. Мысли о мщении всему миру, старому повару, служанкам, Светлым и Тёмным богам унёс ветер. Благословленный, отрезвляющий, возвращающий к реальности ветер.

Иллиан не знал сколько времени простоял на крыльце. Очнувшись, он почувствовал невообразимую усталость. Для него не осталось ни одного желания кроме желания выспаться. Внезапно что-то кольнуло его из глубины, из той потаённой для каждого человека глубины, где как принято думать рождается предчувствие. Он медленно повернулся к давно не стриженным кустам изгороди, окружающей весь особняк. Только туда не мог добраться свет праздничных салютов и огней. Оттуда, из непроглядной темноты, на Иллиана смотрела пара красных, то ли волчьих, то ли собачьих глаз. Лишь сейчас он понял: этот кровавый взор сопровождал его по всему безлюдному дому. Он припомнил его под потолком в одном из коридоров, он чувствовал его ненависть из тёмного угла кухни, ощущал в зале Великих Галланов. Или всё-таки ему казалось?

Собрав последние силы, Иллан крикнул в темноту:

– Эй, вали отсюда кабысдох! А-то влеплю тебе молнию промеж твоих щенячьих глаз! Пшёл!

В ответ раздалось рычание, сменившиеся звуками похожими на смех. Красный взгляд исчез, а молодой чародей, не ощущая более ничего кроме усталости, побрёл в свою спальню и как есть, в запачканном дорожном костюме, повалился на кровать.