Сергей Викторович Пилипенко
Тайны имперской канцелярии

Пролог

Знающие или нет, но их всех объединяет одно – общее и весьма обстоятельное незнание существа происходящего и произошедшего когда-то там позади.

Сама история наша так сложно запутана, что не дает просто возможности определить ее истинное значение для нас самих во времени настоящем.

Виновных много по делу тому печальному. От самых простых писак, что в угоду своему честолюбию слагали бог знает что, до самых значимых исторически оккультных личностей, то есть первых лиц государств и ведомств, их же и представляющих.

Сложилось так, что вся та история наша просто расползлась по швам в тугих своих папках и разлетелась в стороны теми или иными листами.

Собирать все то бесполезно. Так же, как бессмысленно пытаться хоть что-то там усмотреть в плане каких-либо достоверных для самой истории сведений.

Нет более лживого повествования в современном мире, чем тот доставшийся продукт прошлого под названием задокументированный факт.

В этом потрудились многие. И с пользой для себя, и с выгодой для кого-то и даже просто ради баловства или химеры злостной.

Все это есть и, действительно, было, чего нельзя сказать о части сотворенной истории иных представителей рода человеческого, которые также к тому подвержены только в гораздо меньшей величине и по большому счету только ради достижения какой-то славы присутствия в тех самых документах исторического характера.

По Руси же нашей великой, а точнее, по ее задокументированным фактам истории прошлись словно стадом каких баранов, истоптав все на корню и "выследив" тем самым все, что было и что можно было бы подобрать в последующем.

Потому, история Руси, России и так далее по пути возрастания до самого большого государства СССР  –  есть не что иное, как свод зарегистрированных документов откровенно лживого и не соответствующего  реальному положению дел характера.

Так сложилось исторически и, увы, теперь того не переделать.

Единственная возможность добраться до тех самых сведений – это извлечь от самой природы человеческого создания сведения в виде ячеек памяти, сохраняющихся, так или иначе, в пространстве на многие века.

Технологии добычи подобного рода сведений пока в достаточно развитой базе не существует. Есть лишь единичные попытки, основанные на голом энтузиазме отдельных личностей из состава самой ученой среды.

Но это вопрос будущего и в целом оно подтвердит сейчас сказанное, сотворив чудо всеобщего раскупоривания нашей памяти. А то, что информация содержится именно в ней – думаю, сомнений быть не должно.

Сейчас же в наше время мы можем довольствоваться только тем, что, как говорится, может быть под рукой.

Это самостоятельная добыча информации путем извлечения ее самой силой внутреннего индивидуализма.

Это та сила, что призвана руководить человеком и по-простому именуется подсознанием.

Но не будем вдаваться в вопросы данной сложности и попросту воспользуемся уже полученными результатами, ознакомившись с представленным ниже материалом.

И хотя многое выходит за рамки своего истинного прилежия в плане  исторически чистого выражения, все же настоящая ценность сведений не утрачена, а это и есть самое главное в деле доиска всякого исторически свершившегося факта.

Возможно, это даст более верную оценку всему тому времени и достроит за нас тот самый мир, что мы так и не смогли до конца полюбить.

Во всяком случае, это наилучшее, что можно пока предложить для торжества главного – справедливого восстановления прошлого.

Но для этого, как говорится, надо еще потрудиться и не только кому-то одному, а в целом достаточно многим.

Этим выразится наша любовь к самим себе и улетит прочь, так называемое, пренебрежение любым фактом исторического значения.

Глава 1

Дверь, казавшаяся издали каким-то темным пятном в стене, немного приотворилась, и в ее проеме появилась чья-то лысая голова.

Глазки беспокойно забегали по кабинету и остановились на широком дубовом столе, окрашенном почему-то в строгий синий цвет, и неизвестно почему обитый  зеленим сукном с красной каймой по бокам.

Тускло светила настольная лампа, и в ее бегающих бликах чуть-чуть отражалось лицо охранника, то и дело клевавшего носом в какую-то  раскрытую перед ним книгу.

Лицо и голова просунулись тихонько дальше, а затем показалось и само тело, одетое в серого цвета пиджак с каким-то прибабаханным галстуком-бабочкой, почти гороховой расцветки, такими же серыми штанами, чуть ли не сползающими с его владельца и замызганной до соплей белой рубахе, рукава которой ярко выделялись на фоне темной двери.

Охранник все также мирно клевал носом и не обращал внимания на это бесцеремонное вмешательство в его тайную повседневную жизнь.

Наконец, черная тень отделилась от двери и тихонько скользнула внутрь помещения. Спустя секунду, где-то там, в глубине ярко загорелась переносная керосиновая лампа, и силуэт удалился еще дальше.

Дорога проходила   меж огромных по своей  высоте книжных  стеллажей, располагающихся  по обе стороны.

Человек поминутно оглядывался назад, словно боялся, что чья-то хитрая рука из темноты схватит его за шиворот и вышвырнет вон, так и не дав до конца сотворить задуманное.

Наконец, он остановился возле одной стороны с пометкой буквой "О" и протянул руку вверх.

Что-то зашуршало внутри, и человек живо ее отдернул назад, в опаске оглядевшись по сторонам. Но, очевидно, поняв, что это всего лишь мышь, он снова осмелел и взял то, что, как считал, ему по праву принадлежало всегда.

Еще раз, перелистав и наскоро ознакомившись с содержанием документов, человек удовлетворенно хмыкнул, закивал головой, и, захлопнув их так, что пыль полетела в стороны, собрался уже было уходить, как вдруг, почувствовав что-то неладное, оглянулся назад.

Огромные глаза, как угли в темноте, смотрели на него белыми зрачками, а большие и лохматые руки тянулись к его документам.

Человек испугался и даже чуть вскрикнул, прикрывая рот рукой и одновременно  роняя лампу на пол.

Керосин растекся у него под ногами, а трут безнадежно погас. Но то, что стояло впереди, все так же смотрело в упор и протягиваю огромные ручища.

Это было видно даже в окружавшей темноте. Наконец, человек не выдержал и бросился бежать в сторону двери, ловко подныривая под те  руки  и крепко прижимая папку в своей  груди.

К его удивлению, никто за ним не гнался, и уже возле самой двери  он, остановившись, посмотрел назад.

Охранник, как ни в чем не бывало, все так же упорно клевал носом, издавая лишь иногда  небольшое бульканье или мурлыканье, а его уже совсем старое лицо освещала настольная лампа. Больше ничего не было.

Человек перекрестился несколько paз и потной рукой вытер со лба лившиеся капли пота. Это мало помогло, но все же на несколько секунд мысленно успокоило и дало возможность так же тихонько выскочить за дверь и плотно прикрыть ее с обратной стороны.

Спустившись по небольшой лестнице, а затем поднявшись вверх по довольно крутому металлическому каркасу такой же лестницы, человек оказался возле огромной дубовой двери.

Здесь он так же аккуратно и очень осторожно отодвинул засов в сторону, а затем, вначале высунув голову и осмотревшись по сторонам, тихо вышел наружу.

На улице было спокойно. Людей не было, да это и понятно. Стояла ночь, а часы отбивали четыре. Холодный, почти  резкий воздух сжимал человеку его легкие.

Но он, не обращая на все это внимания, шел по тихому переулку и крепко сжимал под мышкой драгоценную папку.

Здесь было все его состояние, а, точнее, он сам: давно забытый людьми и давно отвергнутый ими, как величина большая по смыслу и по самому светскому положению.

Человек был обыкновенным вором, и это задание ему поручили совсем недавно, дав как предварительное вознаграждение какой-то пошлый костюм и эту злополучную горохового раскраса бабочку.

Он с силой рванул ее тут же свободной рукой и бросил на мостовую, но затем, пройдя всего лишь несколько шагов, все же вернулся и подобрал, сунув небрежно в карман, в котором слегка позвякивали его подобранные ключи  от наружной двери тайной канцелярии.

Пристав, дежуривший в ту ночь возле нее, был у знакомой ему дамочки, которая всего лишь за небольшую плату согласилась в этом помочь.

А тот, сидевший внутри, был с вечера подпоен вином со снотворным, так  же  удачно подсунутым в качестве рождественского подарка.

Человек был в костюме, хотя на улице стояла зима, но это его не смущало. Бывало в стужу встретишь и вовсе раздетого, но это ведь не обозначало, что он вор, либо кто-то еще.

Так ходили многие из горожан, не желая лишний раз пачкать верхнюю одежду и сохраняя свои меха. Конечно, многим бы показалось странным, что человек, шедший по улице в такую ночь, был не обут  как все в галоши, а просто в легкие парусиновые туфли, повидавшие на своем веку многое и, очевидно, многих, судя по их расползающемуся в стороны виду и уходящими вверх и в стороны носками.

Но в то же время, его легко можно было принять за бежавшего домой горе-любовника, застигнутого на месте преступления чьим-то мужем.

Единственным подозрением была папка, которая слыла под рукой, и время от времени оборачивающийся назад взгляд, почти  бежавшего человека.

Но и это вполне  весомо могло сойти за правду, если отнести его же к категории каких-то студентов-десятников, разгуливающих часто по улицам с подобными бумагами под рукой.

Но вот вскоре улица подошла к концу, и человек свернул во двор. Опустившись по  довольно темной лестнице, он тихо, но в то же время  четко постучал: сначала два, а затем кратко три раза.

Дверь приоткрылась, а потом мгновенно открылась, и человека  почти силой втянули внутрь.

Послышались небольшие звуки борьбы, а затем все стихло.

Спустя минут пять  в маленьком тусклом окошке загорелся свет, и появилась человеческая тень.

Через время свет погас, тень исчезла. Затем дверь скрипнула и высокий, довольно хорошо одетый человек вышел спокойно на улицу, держа в руках маленький чемоданчик.

Цилиндр украшал его голову, а легкая трость придавала полный этюд его костюму, определяя к той изнуряющей себя категории населения, которую зачастую можно было отнести к дворянской или, в крайнем случае, мещанской.

Но внешность порой бывает обманчива, и это дает право на то, чтобы человек не всегда верил своим главам, а действовал согласно давно изложенной конституции его мышления – обыкновенной интуицией.

Но, к великому сожалению многих, это чувство не было развито в достаточных его пределах, и это же давало возможность таким людям свободно маневрировать меж человеческих душ и спокойно передвигаться в пространстве.

Человек, державший в руках небольшой чемоданчик, вовсе не относился к той, указанной выше категории.

Но в то же время, явно не относился и к категории противоположной. Он определял сам себя, как достопочтеннейшего гражданина  великодержавной московской иерархии и являлся одним из основных претендентов на саму  иепархическую  власть.

Монах Василий – так кратко именовали его те, кто знали очень мало и, в основном, по делам, совершенно не имеющих отношения к делу праведничества  и искупления греха.

Так звали его и те, кто прочил ему власть в ближайшее время после смерти одного из настойчивых сынов царских кровей.

Но мало кто знал под настоящим его именем и уже совсем никто под истинным. Все было решено очень давно, и даже самые последние свидетели гибели его отца были   уничтожены.

В кругах, приближенных к императорским, он был широко известен как отец Варфоломей, обладающий недюжинной силой и возносящийся в церковной иерархии чуть ли не к самому высокому званию.

Сейчас этот  симпатичный господин чинно и мирно продвигался по улице Булочной, и, судя по его походке, был очень доволен результатом своего труда.

В чемоданчике лежала та самая злополучная папка, которая сулила многим успех и давала власть прямо в руки, если к ней приложить хоть капельку  своего ума  и фантазии.

Отец Варфоломей не жил на этой улице и довольно скоро свернул на  Заводскую, а  затем Пролетную.

Вскоре он подошел к крыльцу большого здания и тихонько дернул за колокольчик. Спустя минут пять послышалось какое-то недовольное сопение, а затем гортанно-низкий голос спросил:

– Кого там черти носят поутру? – и дверь немного приоткрылась.

Завидев фигуру отца, женщина поспешно перекрестилась и, как бы моля, произнесла:

– Ох, извините, отец. Наверное, с дуру ляпнула такое, – бормотала она, хлопая себя ладошкой по лбу.

– Ничего, ничего, Прасковья, – ласково зазвучал довольно низкий голос отца Варфоломея, – бывает.., у всех бывает.., – и, отодвигая рукой с тростью ее в сторону, фигура шагнула внутрь.

Дверь быстро затворилась, и вскоре в одной из комнат вспыхнул свет.

Отец Варфоломей сел за стол и принялся тихо изучать вновь изъятые им документы.

В его комнату постучали.

– Да, – грозно откликнулся он, отодвигая стул в сторону, а папку закрывая, – войдите, кто там?

– Это я, батюшка, – залепетала все та же женщина, пытаясь хоть как-то  загладить свою вину, – чайку, не изволите ли?

– Что ж, не мешало бы, – спокойно и мягко зазвучал его голос, – ты вот что, Прасковья. Никого ко  мне пока не пускай. Мне нужно господу помолиться нашему и давай поскорее чай, не то застыну здесь…

– Я сейчас, сейчас, – заторопилась женщина, выходя из комнаты.

Отец откинулся на спинку стула и грозно забарабанил пальцами по столу. Несколько минут спустя в комнату внесли чай, и голос снова смягчился:

– Эх, Прасковья, коли б была ты молодой, то отдал бы тебя учиться, – говорил он, попивая чай из старинной чашки с блюдцем.

– Куда ж мне учиться, батюшка, – взмахивая руками и разводя  их в стороны, – отвечала сокрушенно та, – не велено господом-то учиться. Другие пусть ентим занимаются, а мне куда уж. Мне вот свое дело нужно хорошо исполнять. Вам угождать. На все воля господа нашего, – и она перекрестилась.

– Так-то оно так, – снова грозно отвечал человек, – только все и думаю, что недолго осталось…

– До чего, батюшка, – непонятливо ублажала его голосом женщина.

– А-ах, тебе не понять, – отвечал он, отмахивая рукой в сторону и чуть было не обронив блюдце на пол, – все.., все суета господня. Надо самим, самим смотреть в корень. Глубже смотреть, понимаешь, – и он посмотрел на рядом стоявшую женщину, так и застывшую от его слов.

– Вижу, не понять пока, – с сожалением выдохнул он, передавая уже пустую  чашку.

– Куда уж мне понять-то, – снова ответила та, отступая чуть-чуть в сторону,  словно уходя от его дружеского похлопывания, – это вот вам, да иным господам нужно знать енто все. Мы обождем.

– Ладно, ладно, ступай, а то, чай, застынешь тут со мной раздетая.

– И то правда, батюшка, – и женщина, откланявшись, побрела за дверь, оставляя за собой следы босых ног на полу.

– Вот так и живем, – грустно вымолвил отец Варфоломей, смотря на закрывающуюся за ней дверь и испаряющиеся следы ног, – пожил век и уходи, даже следа не остается, а кто виноват? Сами же, а кто еще. Эх-ма, не было у нас ничего хорошего  и вряд ли будет, хотя, кто его знает, может, что и решим погодя…

Дальше отец, оставив свои мимолетные раздумья, вновь склонился над папкой, изучая содержимое с особой тщательностью,  ему присущей. В некоторых листах он слегка делал пометки ярко-синим карандашом, при этом слюнявя его ртом.

– Надо будет тут доработать, – думал он про себя, то и дело, надавливая на карандаш и перелистывая дальше.

Но вот, спустя час, он закончил свое занятие и с удовольствием потянулся на стуле.

Захлопнув сильно папку, он завязал ее перевязью и сунул себе под подушку.

– Пора бы и отдохнуть, – тихо сказал он, ложась прямо в одежде на кровать, и минуту спустя в комнате послышался его негромкий храп.

Заглянула женщина в небольшую замочную скважину и, перекрестясь, так же тихо сказала:

– Поспи, поспи, золотой, а то невесть какая наука. Подождет немного. Отдохнуть-то надо телу-то. Душа, чай, замерзла на улице. Надо бы протопить печь, – и она шагнула в сторону от двери.

Бомкнули часы и прокуковали шесть.

Страна собиралась с силами, а люди все так  же ходили по ней нагишом…

Глава 2

В комнате невыносимо пахло спиртным и мятой, на что стоявший в ней человек рядом с принимавшим его в своих высоких апартаментах царем, то и дело, крутил во все стороны носом.

– Что? Не нравится? – удивлялся царь, облокачиваясь на золоченый резной стул, – терпи, я ведь терплю вас с вашими запахами и прочим человеческим  добром.

– Да, нет. Я бы не сказал, что так сильно пахнет, но в носу щекочет и чихать хочется, – отвечал ему человек, державший в руках какой-то поднос с тем неведомым ему лекарством, которое принимал внутрь и обтирался снаружи государь.

– Потерпи еще чуток. Еще два дня и я совсем здоров буду, – сказал он, снова приподнимаясь на стуле и делая очередной заход лекарственного препарата.

– А, что это такое? – спросил тот же человек, указывая на небольшой флакон и коробочку с сухим порошком.

– О-о, да, ты что, никогда такого запаха не встречал? – удивился царь. – Это же мята  и обычная водка с перцем. Здорово помогает и особенно при простуде.

– Нет, не слышал. Я ведь родом не из России, – отвечал человек, принимая на поднос  флакон и коробочку.

– Ну и что? – удивился снова император. – Я тоже не отсюда, но отношусь, как положено и стараюсь знать больше, – и он поднял вверх руку.

– Как, не отсюда? – залепетал растерявшийся человек, и чуть было не обронил поднос.

– Да, это я так, пошутил, – засмеялся царь и хрипло зашелся кашлем, а отхаркавшись, продолжил, –  иногда позволяю   себе высказаться по иному, чем думают служащие. Оттого и не понимают меня порой…

– А-а, – протянул, было, его собеседник, – а я уж было грешным делом подумал, что.., – тут он осекся и как-то жалостливо посмотрел на Его Величество.

– Что подумал? – так же полушутя спрашивал царь. – Что я из Германии или  от шведов? –  и снова засмеялся.

– Да, – признался честно говоривший, – у нас ведь, вы знаете, слухи всегда бродят за спиной.

– Не верь, –  строго приказал ему император, подняв указательный палец  вверх, – не верь никаким слухам. Руководствуйся  только своим знанием, тогда будешь разуметь. Понял меня?

– Да, – как-то опасливо ответил  собеседник, втайне  боясь, что царь на него прогневается.

– Ладно, – успокоил его император, – уноси все это и не забудь сам проделать то же, что и я, иначе долго буду болеть.

– Что? Как? Этим? – задал вопросы обескураженный слуга.

– Да, этим, а чем же еще. И долго не задерживайся, потому как будешь мне  нужен.

– Сию минуту, – слуга поклонился и вышел.

– Вот так всегда, – недовольно сказал царь, осматривая свои апартаменты, – никому нельзя в голову втолковать что-либо подобное. Чуть что, сразу относят к немцу. Ну, да ладно. Бог с ними. Поймут когда-то, что на Руси и  свои цари править могут.

Спустя минуту царь оделся и был готов к началу своего обычного рабочего дня.

Было уже восемь часов, и он ждал  доклада Тайного Императорского Советника, с которым вчера поздно вечером оговаривал   некоторые политические вопросы.

– Куда же он запропастился? – думал царь о своем, только  что ушедшем  камердинере. – Пора   и честь знать, – хотя в душе понимал, что времени прошло очень мало.

В дверь постучали и вошли.

– Разрешите, Александр Павлович, – спросил вчерашний знакомый голос.

– Да, – спокойно ответил  император, указывая рукой на недалеко от него стоявшее кресло, – а  это, кто с тобой?

– Тайный агент, – отвечал так же спокойно вошедший, – случилось непредвиденное.

– Что такое? – проронил царь.

– Кто-то ночью проник в канцелярию и унес документы особой важности.

– Конкретно? – строго спросил  царь, вставая со своего законного места.

– Пропала папка с документами на  « О », – ответил  тот  четко  и по-военному.

– О чем там? – без тени самодовольства в верховной власти спросил царь.

– Конкретно расскажу позже, – ответил Тайный Советник, – а сейчас, попрошу у вас разрешения снабдить сего человека документом, удостоверяющим его отношение к тайной службе и отправить на розыск.

– Хорошо, – ответил царь и тут же резким розмахом пера подписал документ, поданный все тем же Советником.

Тот аккуратно сложил его вчетверо и, обернувшись к лицу, стоявшему позади него, сказал:

– Я думаю, что вы справитесь с этим поручением, – и вручил бумагу.

– Покорно благодарю за доверие его Величество и вас так же. Не подведу. Не сомневайтесь, – и человек, откланявшись, вышел из комнаты.

– Кто это? – усомнился царь в таком преданном извращении.

– Да так, мой опытный человек, – не совсем доверительно отвечал глава имперской канцелярии – Иван Федорович.

– Темнишь, ой, темнишь, – улыбнулся  царь, но тут же, резко меняя разговор, спросил, – так, что было в том документе и о чем идет вообще речь?

– В принципе, дело-то пустяковое, – развел руками советник, – сторож уснул, пристав отлучился на минуту, а документ исчез. На месте пропажи обнаружена разбитая лампа с растекшимся керосином. Очевидно, вор был неосторожен или испугался чего-то. Но, как бы там, ни  было, папка исчезла. Не помог даже след, оставленный от порожка его ногами. То ли галоши  размокли, то ли урод какой-то, но след разлапистый  и нечеткий, хотя я догадываюсь, в чем тут дело.

– И в чем же? – недовольно спросил царь, вновь усаживаясь на свое место.

– Скорее всего, на нем вовсе не было галош, – невозмутимо спокойно отвечал начальник тайной полиции, – потому, и след расплывчатый.

– Резонно, – отвечал ему царь, – а, что же с самой папкой. О чем там?

– Да, так, – неохотно отвечал все тот же советник, – все  на  «О».

– И что сие значит? – любопытствовал дальше царь.

– Околот, острог, окрыжник и т.д., – начал было ломать комедию тот.

– Ладно, отвечай открыто, – резко сказал царь, склоняя голову в его сторону.

Человек подошел ближе и шепнул на ухо царю несколько слов.

– Что ж, весьма серьезно, стоит над этим подумать, – ответил император, снова облокачиваясь на спинку своего царственного стула.

– Меры я принял, – доложил тут же советник, – но, на всякий случай, решил  убрать часть особо важных документов в другое помещение.

– И куда же? – уточнил  царь.

Тот снова подошел к  нему вплотную и прошептал на ухо.

– Ну, что за жизнь такая, – вслух произнес император, – даже поговорить нельзя спокойно в своем кабинете.

– То-то и оно, – согласился с  ним советник, снова отступая в сторону и садясь в предложенное ранее кресло.

– Итак, кому-то понадобилось полюбопытствовать, – продолжил царь, нервно перебирая  пальцами по кончику подлокотника своего стула, – что ж, будем искать. Сколько дней вы хотите?

– Я думаю, трех-четырех будет достаточно, – отвечал ему глава канцелярии.

– Согласен, действуйте, но не забудьте: я ко всему прочему отношения не имею.

– Я знаю, – чуть улыбнулся советник, – вы бы просто пошли и взяли, что нужно.

– Нет, я не взял бы, – возразил ему царь, вставая, дав этим понять, что  аудиенция закончена, – я просто приказал бы принести сюда и  положить на  этот  стол.

– Согласен, – в свою очередь, произнес человек и, поклонившись слегка  головой, развернулся и зашагал прочь из комнаты.

Царь снова сел, забарабанив пальцами по столу. Вошел камердинер и, как бы извиняясь за столь долгое отсутствие, произнес:

– Государь, видит бог, я торопился, но еле успел, – при этом поднимая свои  красные глаза на царя.

– Ты что, лицо окунал в это? – удивленно спросил тот.

– Да, – ответил слуга, – вы ведь приказали и мне принять все это.

– Да, приказал, – согласился царь, – но ведь не умываться, а принять немного внутрь и тело чуть-чуть растереть.

– Извините, значит, я ошибся, – отвечал ему камердинер.

– Ладно, ничего не произойдет, если пойдешь и помоешь холодной водой  лицо и побыстрее, а то глазья свои сожжешь. Иди же скорее.

– Сию минуту, – сказал слуга и бегом кинулся на выход.

Очевидно, от раствора сильно пекло лицо и сами глаза.

– Вот, дурья голова, – сокрушился царь, – видел же, как я это делаю. Специально, что ли?

Но так и не найдя ответа, царь, пройдясь по комнате несколько paз, снова сел за стол и начал перебирать бумаги.

Под руки попался документ о казни нескольких мужицких семей за околотничество, и царь как-то непринужденно вздохнул:

– Не унимаются  звери. Век казни, а толку мало. А может, мало казню? – задумался он над этим. – Да, нет же. Вроде не оставляю подобных случаев. Так это я, а  другие? Те внизу, что сидят подо мною. Может, они прощают, а потом винят меня в излишней жестокости?

В комнату снова зашел камердинер, и царь поднял голову. Лицо слуги  немного посветлело, а вот глаза оставались красными.

Он тупо уставился на своего государя и ждал, что тот ему скажет.

– Ну, сделал, что я тебе говорил?

– Да, только почему-то все одно щиплет.

– Ничего, пройдет, а сейчас, вот что. Давай, одевайся и сходи в тот заморский магазин, что недавно построил грек. Знаешь, где это?

– Да, – уверенно отвечал тот, зная, о ком идет речь.

– Так вот, купи у него  соли, немного спиритуса  и возьми еще бальзам: такую маленькую коробочку. Он знает.

– Немедленно отправляюсь, – почему-то обрадовался слуга.

– Ну, и ступай с богом, – ответил ему царь, возвращаясь к своим документам.

Но сегодня работа почему-то не шла. Мысль о краже как-то с самого утра надломила ему душу.

То ли, может, он просто еще не до конца выздоровел, а то ли просто ночью плохо спал, но голова гудела и тревожно отстукивала в виски.

Царь встал и   в очередной  раз прогулялся по кабинету. Затем подошел  к окну и посмотрел вниз. На площади собирались какие-то люди, спешившие ко дворцу словно на пожар.

– Это еще, что такое? – забеспокоился царь, отступая в сторону и звоня  колокольчиком.

На звон забежал его рассыльный, одетый, как и все придворные, в ливрею и бахрому.

– Что там на площади? – строго спросил царь.

– Не могу знать, – отвечал тот по-военному.

– Так сходи и узнай, что там происходит и позови ко мне моего советника.

– Слушаюсь, государь, – ответил   рассыльный  и удалился из комнаты.

«Что могло случиться?» – думал  за это время царь, не понимая сути происходящего и так же тревожно всматриваясь в окно.

Раздался стук в дверь и вскоре показался его ближайший советник.

Это был невысокого роста человек, сухой и поджарый, но в то же время  обладающий  весьма незаурядной  внешностью.

Чем-то он напоминал царю горца, разве что ростом был мал, да черты лица явно не подходили.

– Чем могу  служитъ? – спросил советник, склоняя голову в небольшом поклоне.

– Вы можете меня проинформировать о том, что происходит на улице? – так же строго спросил царь.

– Нет, – отвечал ему человек, открыто глядящий прямо в глаза.

– А почему? – удивился царь. – Вы ведь по должности должны это знать.

– Знать-то должен, – отвечал советник, – только вот не знаю, о чем идет речь. Скорее всего, это обычная проходная мольба.

– Что-то не похоже, – усомнился в его словах царь, – слишком уж громко  звучит колокол, да и людей побольше.

– Не знаю, я что-то ничего не замечаю, все как и  обычно, – отвечал тот, подойдя к окну и посмотрев вниз.

– Ну, что ж, коль не знаете, тогда идите и позовите сюда.., – тут царь прервался, но потом продолжил, – ладно, никого не зовите, ступайте.

– Слушаюсь, – ответил советник и удалился из комнаты.

Царь снова остался один. Что-то мешало ему сегодня нормально мыслить, и он никак не мог прийти к какому-либо выводу, отчего это так. Наконец, устав ото всего этого, он решил   присесть на стул. Но, только сев, вспомнил, что ему сегодня не сделали ежедневный осмотр.

– Что бы это могло значить? Может, лекарь заболел? А-а, нет, – вдруг, вспомнил он, – я ведь ему вчера приказал не приходить. Господи, что это сегодня у меня с головой. Словно ветер какой-то погулял, – и царь опять встал со стула, протягивая руку к табакерке, но вовремя вспомнив, что уже давно бросил это занятие, сразу ее одернул назад.

– Нет, наверное, я окончательно болен, – тихо прошептал он, чувствуя, как последние силы покидают его самого.

Он в изнеможении остановился и уселся уже на кресло. Почему-то замутило, и к горлу подступила тошнота.

«Не иначе, как переборщил с лекарством», – подумал он, откидывая голову на спинку кресла.

Тошнота немного отступила, но через короткое время возобновилась с новой силой.

Приступ рвоты был такой неожиданный, что он едва успел добежать до своего умывальника.

Освободившись от излишнего в своем организме, царь облегченно вздохнул и, умывшись, прошел к своему традиционно занимаемому месту.

По телу пробегал небольшой озноб, и это создавало чувство необычайного холода, отчего царь, съежившись, сидел на стуле и смотрел в потолок.

Наконец, это начало отступать, и  ему стало немного легче. Спустя еще минут двадцать, царь облегченно вздохнул и, помотав головой со стороны в сторону, произнес:

– Куда же подевался мой рассыльный?

И словно на его вопрос в дверь тут же постучали, и влетел запыхавшийся человек. То был его камердинер. Глаза его, и без того красные, ярко горели огнем, а  вид  был такой, словно искупали в воде.

– Государь, государь, там на улице творится неизвестно что. Люди, давка, крики.

– А   где полиция? – сурово произнес царь, вставая со своего стула и приближаясь к окну,

– Там же, но они почему-то стоят и ничего не делают.

– Ты принес то, что я просил?

– Да, – ответил камердинер, протягивая руку с коробочкой и доставая остальное.

– Выбрось, – тут же приказал царь и позвонил в колокольчик.

Вошел дежурный офицер и, четко приставив ногу к другой, кивнул головой.

– Вызовите срочно начальника   охраны и прикажите доставить сюда срочно главу тайного приказа.

– Слушаюсь, – ответил тот и, отдав честь, вышел из комнаты.

– Сходи, переоденься и быстро ко мне, – сказал царь, обратившись к камердинеру.

– Сию минуту, – ответил тот и, покрутив в руках коробочку, бросил ее в  урну с мусором, а   затем   быстро скрылся за дверью.

– Так, так, так, – тихо проговорил царь, – значит, заговор за моей спиной. Кто же так усердно рвется к власти, уж не мои ли дальние родственники? Надо срочно разобраться во всем этом. Жалко времени маловато.

Что-то больно кольнуло в само сердце и царь, неожиданно сам для себя, пошатнулся.

– О, господи, – тихо пролепетал он, присаживаясь снова на стул, – что это со мной сегодня? Не иначе смерть-матушка подступает, – и небольшая пелена застелила на мгновение ему глаза.

Вдруг, он резко выпрямился, судорожно глотнул воздух и, натянувшись как стрела, так и застыл, глядя куда-то в потолок.

Его глаза уже ничего не отражали, а только блестели в той окружающей его синеве, понемногу заволакивающей все во дворце.

Забежал  рассыльный и, завидев царя в таком положении, начал отступать назад, посекундно крестясь и молясь про себя.

– Господи, помилуй мя, господи.., – а, дойдя до двери, быстро выскочил наружу и закричал.