Сергей Вениаминович Миронов
Дождь немного стих
Сулит угрюмый пожелтевший грош.
Где вижу в каждом проблеске стиха я
Следы ее изношенных подошв.
В ладонях сохраненный свет…
В ладонях сохраненный свет,
Чуть видный огонек надежды,
Дыханием любви согрет,
Вновь разгорается как прежде.
Мы восторгались нашим сном,
Не отвлекаясь на преграды,
Но обожженные огнем
Поспешно отводили взгляды.
Дым дней стремился в небеса,
И мы, уставшие от света,
Не видели, как угасал
Огонь, не находя ответа.
Но не угас и вновь воспет
Дыханием любви как прежде.
В ладонях сохраненный свет,
Чуть видный огонек надежды…
Едва ли…
Едва ли ты ответишь «нет»
На губ наивное шептанье.
Твоей неомраченной тайне
Пришла пора открыть свой цвет
Ужель давала ты обет
Хранить невинность до венчанья?
В ночи со звездными свечами
Едва ли ты ответишь «нет»…
Зов грядущей пустоты
Твой взгляд нацелен на меня,
Но в этом взгляде нет огня.
Улыбка девственно чиста,
Но в ней зияет пустота.
Кто ты, немое существо,
Чье неизбежно торжество?
В меня вселив животный страх,
Ты обращаешь тело в прах.
В тот мир открытое окно,
Где сгинет старое звено,
Где, сбросив хлам земных обид,
Душа над миром воспарит.
Я знаю, твой наступит час.
Ночь в поцелуе сблизит нас,
И твой полуоткрытый рот
Мне перекроет кислород.
Но вдруг луны невинный блик
Случайно осветил твой лик,
Открыв мне, что твои черты
Лишь зов грядущей пустоты.
Я не хочу судьбу иную…
Я не хочу судьбу иную,
Мне ни на что не променять
Ту заводскую проходную,
Что в люди вывела меня.
Алексей Фатьянов «Когда весна придёт»
Я не хочу судьбу иную,
Мне ни на что не променять
Ту заводскую проходную,
Что в люди вывела меня.
Ах, эта прелесть турникета,
И ручек матовых латунь.
Тому лишь все понятно это,
Кто ценит лоск и красоту.
Достойна Байрона сонета
Та дама, что сидит твердо
Меж тем, что после турникета,
И тем, что, как известно, до.
Но переход сей не опасен,
Коль на бумаге есть печать.
И не молить о скорбном часе,
Коль сможешь пропуск показать.
Но если вдруг, о не дай боже,
Одной печати не нашлось…
Та дева вынет меч из ножен
И вмиг пронзит тебя насквозь.
И обагрится проходная
Кровавым отблеском зари.
– На всех на вас ведь тут одна я,
Неси печать или умри!
Но я был кроток и послушен.
Хоть что, а деву не серди.
И потому судьбою лучшей
Был награжден я впереди.
И мне не пели отходную,
И я не бедствовал кляня
Ту заводскую проходную,
Что в люди вывела меня…
В хладном сумраке аллей…
В хладном сумраке аллей
В час, когда над горизонтом
Не спеша закат алел,
Я брела, грустя о ком-то,
Но не ведая, о ком.
За безбрежной мутной далью
Кто-то, очень мне знаком,
Наполняет дни печалью.
Я давно уже живу
В ожиданьи нашей встречи,
Я давно его зову
Мысленно, как в этот вечер.
Солнце скрылось, и погас
Свет в моей пустой аллее.
Знаю, умер в этот час
Тот, о ком я так жалею…
Добавь немного света…
Добавь немного света
Для таинства огня,
Чтоб я горел как ветошь,
Едва тебя обняв.
Усталый пульс эмоций
В стакане раствори.
Лишь выпив твое солнце,
Я вновь смогу творить.
Лишь опустившись в бездну
К мыскам твоих сапог,
Я, скоморох и бездарь,
Вдруг стану царь и бог.
Над всем и всеми властен,
А надо мной лишь ты.
Хоть разбирай на части,
Хоть режь на лоскуты,
Но не держи на месте,
Мне душу не трави.
Тоски любимый крестник,
Мне в тягость груз любви.
Оставь дела лихие
Ты эти на потом,
Пусть бешеной стихии
Несет меня поток.
И вырвавшись из бездны,
Стерев всю боль и грусть,
Измученный и бедный
Я вновь к тебе вернусь…
Полоса отчуждения
Глядя в окно,
Я не чувствую в небе движения.
Только одно
Мне видно в нем твое отражение.
Средь пустоты,
Где луна лишь и звезды сонные,
Видишься ты
Мне безмолвная и отрешенная.
Словно летишь
Ты куда-то без тени сомнения.
Чувствую лишь,
Что пришла полоса отчуждения.
Словно в огне
Из металла глаза твои вылиты.
И обо мне,
Как о чем-то ненужном, забыла ты.
Чувствую сам,
Что тебя, как чужую звезду маня,
Верил лишь снам,
О реальности вовсе не думая.
Рядом с луной
Все тускнее твое отражение,
И между мной
И тобой полоса отчуждения.
В подъезде стоя…
В подъезде стоя
Мы прятали лица.
Быть может не стоит
Сейчас торопиться?
И чем-то новым
Время поможет,
И все по-иному
Станет, быть может?
Быть может утром,
А может ночью
Потянет смутно
Друг к другу очень?
Вблизи разлуки
Судьбу вещали,
Но только муки
Не ощущали.
И тень испуга
Порхнула птицей,
Но друг от друга
Мы прятали лица…
Черно-белая княжна
Черно-белая княжна
В светского веселья время
Одинаково нежна
И мила со всеми.
Раздается звонкий смех
В миг ее круженья в танце.
Одинаковы у всех
Кавалеров шансы.
Черно-белая княжна
От веселья бурной жажды
Одинаково дружна
И любезна с каждым.
Кто-то хвалит шубки мех,
Кто-то ей читает стансы.
Одинаковы у всех
Кавалеров шансы.
Но средь общей суеты
И любезностей прохлады
Одинаково пусты
Окружающие взгляды,
И, когда раздаст княжна
Все, что требуют приличья,
Вновь останется одна
В сером царстве безразличья.
Капля любви
Каплю любви,
Больше не надо.
Ты позови
Звездами взгляда.
Хочешь – бери
Все без остатка.
Но одари
Близостью сладкой.
Ждет впереди
Дней быстротечность,
Но погляди,
За нею вечность.
Та, что светла,
Если ты рядом.
Каплю тепла,
Больше не надо.
Крохи ловить
Радости зыбкой.
Мир без любви
Был бы ошибкой.
Курносый нос
Курносый нос, такой, что сложно
В душе не затаить вопрос —
А правда ль, через него можно
Узреть фрагменты ваших грез?
Курносый нос, такой забавный,
Над ним веснушек целый воз.
Я видел, помнится, недавно
Один такой курносый нос.
Но где и как, увы, так зыбко,
Хотя знакомо все до слез.
Льняные локоны, улыбка
И этот ваш курносый нос.
Ах, это было очень кстати,
Ведь на него не гаснет спрос.
Но не подумай, мой читатель,
Что одолел меня невроз.
Я все приемлю понемножку,
Сношу спокойно, без угроз,
Горбатый нос и нос картошкой,
Вообще любой возможный нос.
Ругать их было бы ошибкой,
Но образ в меня просто врос —
Льняные локоны, улыбка,
И милый мне курносый нос.
Зловещая мгла
Капли дождя скользят по стеклу,
Чуть оживляя зловещую мглу.
Завтра, а может уже сейчас,
Мгла поглотит нас.
Нет победителя в этой борьбе.
Можно до смерти лгать себе,
Веря, что там за последнейчертой
Ждет тебя мир иной.
Это глубокий животный страх
Сеет безумие в наших умах,
Страх перед этой последней чертой,
За которою лишь ничто.
Кончился дождь, и развеялась тень.
Может на миг, на секунду, на день.
В сердце надежду сжигая дотла,
Скрылась зловещая мгла…
Гляжу в глаза
Гляжу в глаза, где обо мне,
Увы, не сказано ни слова,
Ни благодарного, ни злого,
Что мне мучительней вдвойне.
Гляжу в глаза, где для меня
Не излучает взор отраду,
Лишь незаметности преграду,
С ее кумирами розня.
Гляжу в глаза, где не утих
Мотив печальный, пенье скрипки,
Никем не пойманный и зыбкий,
Как огонек в конце пути.
Где чистым зеркалом слеза
В миг отразила луч поэта.
Завороженный этим светом,
Я вновь гляжу в ее глаза.
В поле
От удушья что ли
Тянет меня вон
В утреннее поле
Ветру на поклон?
Хватит с меня пьянства
И разгульных сцен,
Необъять пространства
Будет мне взамен.
С запахом полыни,
С запахом листвы…
Пусть душа остынет,
Перестанет выть.
Вспомню понемногу,
Как оставил я
Пыльную дорогу
В дальние края,
Как угасла память
О пьянящих снах.
Не смогла и снами
Пробудить весна.
Упиваясь волей,
Радующей взгляд.
Так приятно в поле,
Но пора назад.
Ночь протягивает пальцы…
Ночь протягивает пальцы,
Не скрывая любопытства.
Сном усталого скитальца
Я спешу скорей забыться.
Ночь срывает одеяло
И в душе пускает корни
Так, что воздуха мне мало,
И не надо с этих пор мне.
Ночь врачует надо мною,
Ее пальцы словно змеи.
Плотно затворив окно, я
Посмотреть в него не смею.
Ночь сотрет мои надежды,
И забудусь сном усталым
Я – такой же, как и прежде,
Только воздуха мне мало.
Минуты
Теплый полуночный ветер
Прервал наш нелепый спор,
Сказав, что минуты эти
Созданы не для ссор.
Как глупо себя запутать
Сетью ненужных фраз,
Как мало мы ценим минуты
Созданные для нас…
О том, как запускали ракету
На космодроме Байконур
Большое скопление важных фигур.
В космос должны запустить ракету,
Пьют третий день фигуры за это.
Чтобы ракета была крепка,
С первою рюмкой не дрогнет рука.
Покорим космос от края до края.
А вот за это рюмка вторая.
Над ракетой проделана огромная работа,
Считая рюмки, сбились со счета.
Все принимают активное участие,
Пропивая от ракеты запчасти.
И как-то ненароком позабыли
За что, собственно говоря, то пили.
– Кажется должен взлететь утюг…
– Какой утюг, о чем ты друг?
– По-моему, это чьи-то именины.
А может поминки, да все едино.
– Говорят, проделана какая-то работа…
– Ты пей, а за что, не твоя забота.
Снова утро, опухшие лица,
Фигуры требуют опохмелиться.
Карманы вывернули, а денег то и нету.
Что делать? Пропили и ракету.
Неделю спустя космодром Байконур
После попойки разгромлен и хмур.
– В таком состоянии летать не можем!
Запуск ракеты на время отложен!
Птенец и червяки
Решил птенец, что вырастит он сад,
Хороший сад. Купил он соток двадцать.
Сажал растения он много дней подряд,
Чтоб можно было ими любоваться.
Работал он не ведая тоски.
И отдыхая как-то от рабочей пыли,
Увидел на земле, как червяки
Повсюду ползали и землю ту рыхлили.
– Приносят пользу, отдаю им честь,
Да вот беда – откормленные туши.
Но раз от них для сада польза есть,
Так, стало быть, не стану я их кушать.
Так рассуждал птенец, мои друзья,
И выживал, пожалуй, только чудом…
– Полезны червяки, так значит есть нельзя…
– Раз польза есть, так значит есть не буду!
Но как-то раз по делу своему
Садовому ходил он по аллеям.
И тут нежданно в голову ему
Пришла одна хорошая идея.
Тут рассуждать уж стало не с руки,
Он с криком бросился вперед к червячной бездне…
– Полезны для растений червяки,
Но для птенцов они еще полезней!
Дикие куры
Простыня приподнялась, и к нему на постель
взлетела чёрная курица.
– Ах, Чернушка! – сказал Алёша вне себя от радости.
Антоний Погорельский «Черная курица»
В черноте утонул горизонт.
Солнце чуть светило как окурок.
Это наступал сезон,
Когда приближались дикие куры.
Я видел как их бешеная стая,
Которую не повернуть вспять,
Машет крыльями, будто взлетая,
Но они не могут летать.
Город был не менее ловок,
Защищался он как мог —
Баррикадами микроволновок,
И обутых в кирзы ног.
А сражение пока лишь близилось,
И был еще полный штиль.
Прохожие блаженно облизывались,
Предвкушая куры-гриль.
Но прорвалось, словно Везувий,
Из миллиона куриных тел —
Град яичниц-глазуний
И артиллерийский омлетный обстрел.
Город сомкнулся грозя им
Кто ножом, кто жилистой рукой.
Стройные ряды домохозяек
Смело вступили в бой.
И пошли рубить приближавшихся
На жаркое и прочие блюда.
Жалкие тела обожравшихся
Валялись повсюду.
А кур все несло
Миллион за миллионом.
Небо всю ночь рвало
На город куриным бульоном.
И я куриного не прочь,
Приставляя приклад вилки к уху,
Сражался с курями всю ночь,
Пока не упал с набитым брюхом…
А утром солнце сотнями стрел
Осветило поверженный город,
Горы объевшихся тел
И куриного пуха горы,
Но насупилось, словно зимой,
В даль бросив взгляд хмурый,
Где дальше неслись по прямой
Стаей дикие куры…
Канистра
Она умна, она речиста —
Пятилитровая канистра.
И часто сидя у окна
От взоров утвари домашней,
Устав от болтовни их страшной,
Печально прячет взор она.
Ее печаль проходит быстро,
И снова весела канистра.
Как будто век была нема,
И став к друзьям вполоборота,
Такие травит анекдоты,
Что от нее все без ума.
День пролетает, словно выстрел,
Его закончена игра.
И вот ложится спать канистра,
И спит спокойно до утра
Под храп уставших ухажеров,
Что о канистре видят сны,
Под светом тусклых звездных взоров,
Под шепот ласковый луны.
Вася Морковкин
Однажды, не имея срочных дел…
Да, от безделия похоже,
Воробей до того обнаглел,
Что стал гадить на прохожих.
Был душный вечер. Смеркалось…
Перелетая с ветки на ветку,
Обдавал он прохожих калом,
Что проделывал весьма метко.
И воробьям с соседних крон
Нравилась эта потеха,
Смотрели они со всех сторон
И, буквально, давились от смеха…
Но в это время тихо и ловко
Над городом кружил самолет.
И никто иной, как Вася Морковкин,
Был в самолете пилот.
И когда воробьиная наглая морда
Попала в заветную метку,
Вася Морковкин спокойно и гордо
Пальцем нажал на гашетку.
Так и не стало того подлеца.
В стороны враз разлетелись перья.
И после истории такого конца
Смело по тротуарам гуляю теперь я.
Верю, что если случиться порой,
Что кто-то прибегнет к гадким уловкам,
Всегда поможет народный герой,
Такой, например, как Вася Морковкин…
Про орла
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой.
А. С. Пушкин «Узник»
У орла подбиты оба крыла,
И оба подбиты глаза.
Он сидит, а под ним трясется скала,
Но он не моргнет ни разу.
Море бурное волнами бьет о скалу,
Солнцем перьев печет солому.
Хочется что-нибудь скушать орлу,
Но клюв у него изломан.
От орла ушла молодая жена,
Дети к советам глухие.
Но орел не грустит, ведь его жизнь полна
Борьбою со стихией.
То под утро смертью блеснет стрела,
То понос прошибет вечерний…
Вот такая суровая жизнь у орла
Полная приключений.
Адам, Ева и змей
– Откуси-ка кусочек – раз сказала мне Ева,
И протянула яблоко в белых руках.
Я откусил, конечно, чтоб избежать ее гнева,
Оно было червивым и меня стошнило в кустах.
Продолжение вы знаете, нас всех изгнали,
И пошли мы по земле, которой не было пустей.
Скажу для сведения, чтоб вы знали —
Первая семья – это я, Ева и змей.
Так и жили мы вместе, вставая на рассвете,
Работали весь день и в стужу и в зной.
И постепенно откуда-то появлялись дети,
А Ева и змей все шептались за спиной.
А о чем шептались, даже и не знаю,
И откуда дети – вопрос в глаз, а не в бровь.
Жаль, что я вытошнил тогда яблоко познания.
Вот такая история, а вы говорите «Любовь»!
Былина
Как горят костры у Шексны-реки,
Как стоят шатры бойкой ярмарки.
Александр Башлачёв «Егоркина былина»
1
Вновь пришла зима, и все замерло.
Содрогнулся вечный круговорот.
Все что двигалось, встало замертво.
Ни прохожих, ни вестей у ворот.