Сергей Валерьевич Мельников
«Сдохни, Борзов!». Федеральная программа «Свободный выбор»
11
За окном кафе струи воды обтекали позолоченные рамы. Вместо картин из рам торчали чёрные шипы. Через скверик, мимо сидящих на скамейках ухоженных старушек в тёмных очках, мимо детей в брендовых шмотках с последними айфонами, по залитой солнцем плитке шёл мужчина. Плоть от плоти этого благополучного мира. Он вошёл в кафе и у администратора затрепетали ноздри от самого изысканного запаха в мире, запаха больших денег. Она улыбнулась посетителю чуть шире и чуть жарче, чем учили на тренингах, но мужчина скользнул по ней привычно-равнодушным взглядом и прошёл в зал. Сел в кресло напротив девушки, на взгляд администратора, простоватой и плохо одетой. У богатых свои причуды. Администратор вздохнула и отправила к ним официанта. Ловить нечего.
– Привет, Юлька, плохо выглядишь.
Марк, Юлин сводный брат по отцу, особым тактом никогда не отличался. А с тех пор, как стал какой-то шишкой в Газпроме, и подавно.
– Зато ты сияешь великолепием. – парировала она. – Как дела? Хотя вижу, что лучше всех. Я по делу.
Марк усмехнулся:
– Верю. Выкладывай
Юля вынула из сумки несколько листов, протянула ему:
– Посмотри, что скажешь?
Он бегло пробежал глазами по распечатке, задержался только на последнем листе. Юля следила за его реакцией, Губы Марка кривились в скептической усмешке, глаза не улыбались. Несколько секунд он изучал последний лист, потом зрение расфокусировалось. Он явно думал, что ей ответить. Юля не мешала. Наконец, он небрежно бросил листы на стол, не забыв при этом перевернуть их чистой стороной вверх.
– Очередная теория заговора. Выкинь из головы. Не знал, что ты увлекаешься конспирологией.
– Ты что-то об этом знаешь?
Марк поморщился:
– Нет никакого "этого", о чём надо знать. Я тебе такую фотку с номерами и датами за две минуты нарисую.
– Не сомневаюсь в твоих способностях.
Оба замолчали, пока официант ставил перед ними кофе и корзинку с печеньем. Когда он отошёл, Марк сказал:
– Юль, даже если представить, в порядке бреда, что в основе этой белиберды лежат какие-то реально существующие движения. Ты представляешь себе размеры нашей корпорации? Количество структурных подразделений, фондов, дочерних или аффилированных компаний? Я занимаюсь инвестиционными проектами в нефтеперерабатывающую промышленность. Даже если это правда, откуда мне об этом знать?
Он отхлебнул кофе и поморщился.
– На что ты вообще рассчитывала?
Юля отвернулась, посмотрела в витрину на залитый солнцем скверик с дурацким фонтаном.
– Не знаю. – вздохнула – На чудо.
Марк наклонился, похлопал кисть её руки:
– Юль, посмотри на меня.
Юля послушно перевела взгляд. Сводный брат был максимально серьёзен, в глазах не было ни насмешки, ни теплоты.
– Ты в журналистику решила податься? Надоело сидеть в своём собесе?
– Я работаю в ЦЭП
– Да хоть в МЦК! Зачем. Тебе. Это? Мне нужен чёткий и однозначный ответ. От него будет зависеть наш дальнейший разговор.
Юля закусила губу. Причина была настолько несообразна масштабу задаваемых вопросов, что её охватило отчаяние. Как объяснить, что для неё объект поисков имеет ценность выше, чем вся его корпорация. Она собралась с духом и, осторожно подбирая слова, заговорила:
– Я ищу одного… очень важного для меня человека. Он подал заявление в "Свободный выбор". Это федеральная программа…
– Я знаю – перебил её Марк – дальше.
Он пристально смотрел ей в глаза. Юля неуверенно продолжила:
– После этого он пропал. Я нигде не могу его найти. В даркнете я наткнулась на эту статью и подумала, что ты можешь что-то знать… кого-то знать… кого-то, кто может зайти в базу участников этой программы и найти его.
С секунду Марк сверлил её глазами, потом откинулся на спинку кресла и расхохотался. Снова подался вперед и шёпотом, зло процедил:
– То есть из-за того, что у моей похотливой сестрёнки зачесалось между ног, кто-то безмозглый должен влезть в базу, охраняемую законом о гостайне? У тебя самой с головой всё хорошо?
Он огляделся по сторонам.
– Эта распечатка – полный бред. Но я кое-что знаю о самой программе. Я с тобой поделюсь.
Он поманил её пальцем. Юля склонилась над столом. Марк схватил её рукой за затылок, притянул к себе. Их лбы столкнулись, Юлю обдало запахом туалетной воды, настолько сильным, что закружилась голова, но отодвинуться она не могла, его рука крепко сжимала шею.
– Всё, что тебе надо знать об этой программе, это что в неё лезть не нужно. Лучше забудь о её существовании. А то не успеешь удивиться, как сама окажешься её участницей. Усекла, сестричка?
Юля нервно сглотнула, дёрнула головой утвердительно. Хватка ослабла, Юля откинулась на спинку кресла. Впервые ей пришла в голову мысль, что она совершенно не знает, и, что ещё хуже, не понимает Марка. Он сидел, всё так же подавшись вперёд.
– Ещё одно. Место, где крутятся большие деньги смертельно опасно для простого человека. Если ты будешь бегать по серьёзным людям и трясти у них под носом такими распечатками, долго не проживёшь. Это я тебе по-братски говорю. Как нечужому человеку. Ты меня услышала?
Юля кивнула.
Марк поднялся, постучал пальцем по распечатке:
– Вот это выкинь. И из головы тоже. Найди себе нормального парня, живого. Не этого. Не мешай человеку реализовывать своё конституционное право. – в голосе сквозили издевательские нотки – Он добровольно подал заявление?
– Да
– Ну и не мешай.
Марк не оборачиваясь, взмахом руки подозвал официанта, приложил к протянутому терминалу телефон.
– Рад был видеть, сестрёнка. Возьмись за ум – он постучал пальцем по виску и пошёл к выходу. Администратор расслышала последнюю фразу, кинулась наперерез, призывно сияя улыбкой:
– Надеюсь, Вам у нас понравилось? Приходите ещё, всегда рады Вас видеть.
Посетитель кинул на неё настолько безжизненный взгляд, что улыбка померкла.
Выйдя из кафе, Марк свернул в Лаврушинский переулок, достал телефон. Когда на том конце ответили, сказал:
– Вась, в даркнете висит статья, название "Конституционная фабрика смерти. Кто стоит за "Федеральной программой «Свободный выбор»"?". Линк торовский, не запомнил, ищи по названию. Автор неизвестен, есть ник в телеграм @onlytruthreaper. Срочно идентифицируй и скинь все его данные мне. Жду.
12
"Большие деньги… Долго не проживёшь… Не мешай…"
Обтруси словесную шелуху с разговора – останутся эти три фразы. Юля заново прокручивала в голове встречу с братом. Вспоминала слова и интонации, и выражение лица.
Макс невротик. Он тратит кучу денег на психотерапевтов и коучей, и делает успехи в управлении гневом и прочими реакциями, не совместимыми с азартными играми и большим бизнесом. Носегодня его пробило дважды.
Первый удар он почти выдержал. Фотографии приговорённого к смерти и автозака, въезжающего в аэропорт. Задержка была недолгой. Но Юля очень внимательно следила за его реакцией. Ей остро надо было понять, есть ли на самом деле связь между программой и госкорпорацией, на которую указывала статья. Его взгляд там задержался дольше, чем на всех остальных листах с фото, задержался, потому что понял, что на фото за секунду, и потом расфокусировался. Таким взглядом смотрят внутрь себя, обдумывая следующий ход. Таким же взглядом смотрела сейчас Юля куда-то в район пупка стоящего напротив смущённо покашливающего официанта.
Второй прокол вышел, когда он держал сестру за шею. Внутреннее напряжение сначала вырвалось с издевательским смехом, потом с раздражённым советом не лезть. Резкий запах его туалетной воды до сих пор стоял в носу. Реакции брата сказали больше его слов. Связь есть, он в курсе, и то, что испугало Юлю – реальность. С 99-процентной вероятностью.
– Извините, я могу убрать?
Юля подняла глаза. На щеках официанта горели пунцовые пятна.
– Да, конечно, – кивнула она, – я уже ухожу.
Пока Юля сидела в кафе, небо заволокло тучами. Ветер подхватил с асфальта пылевые вихри и погнал их по Лаврушинскому к Водоотводному каналу, мимо длинной очереди любителей живописи. Её извивающийся хвост не поместился во дворе старой Третьяковки, вылез в переулок, вытянулся вдоль ограды почти до Большого Толмачёвского. Люди терпеливо стояли в ожидании встречи с прекрасным.
Юля прошла через скверик, свернула в Лаврушинский. Сразу получила толчок в плечо. Мимо неё промчался полный мужчина, одетый в пуховик. Юля сморщилась, её обдало вонью немытого тела и пота. Мужчина сильно торопился. Не глядя перемахнул дорогу, попытался втиснуться в очередь. Началась толкотня, возмущённые выкрики. Толстяк завопил тонким голосом, что он здесь работает, а пропуск на работе забыл. Охранник у рамки пробурчал что-то неразборчивое в рацию.
Из здания Третьяковки вышли ещё два охранника. Не спеша, помахивая портативными металлоискателями, направились к входу. Один держал в руках планшет. Юля, погружённая в свои мысли, не обратила внимание ни на них, ни на двоих полицейских, заинтересовавшихся шумом. Не увидела, как заметался мужчина, увидев полицию сзади и охранников музея впереди. Она шла по переулку, полностью погружённая в свои мысли и не заметила, как толстяк замер и расстегнул куртку. Кто-то из женщин завизжал громко, на одной ноте.
Он достал из-за пазухи чёрный полиэтиленовый свёрток и, заорав что-то не разборчивое про свободу, швырнул его во двор, в самую середину очереди, а сам побежал в сторону канала. Кто-то из стоявших рядом мужчин попытался его схватить, но толстяк ловко вывернулся из куртки и умчался прочь с удивительной для его комплекции прытью. Две секунды пакет лежал тихо. Две секунды перепуганные люди бежали кто куда, сбивая друг друга с ног, прочь от страшного пакета. Но этого слишком мало, чтобы убежать на безопасное расстояние. В дверях Третьяковки и воротах двора началась давка. Кто-то рванул напрямую к ограде. Рамка металлоискателя пошатнулась и нехотя начала заваливаться вперёд. Кто-то завопил от боли, но его крик утонул в грохоте взрыва. От неожиданности Юля присела. В стену в полуметре от неё со свистом врезалась шрапнель. Открыв глаза, она увидела, как полный мужчина на ходу запрыгивает в заднюю дверцу старого логана, и машина с рёвом, отчаянно сигналя, летит по пешеходному переулку к набережной.
Юля оглянулась. Один из полицейских лежит навзничь, под ним растекается лужа крови. Второй, с окровавленным рукавом форменной рубашки, стоит рядом на коленях и кричит что-то в рацию. Раненная рука безвольно висит вдоль туловища, с неё течёт кровь, но парень этого не замечает. Он кричит, потому что его не слышат. Кричат все, кричит даже сама Юля, совершенно не пострадавшая. Во дворике Третьяковки настоящее месиво. Юля не сразу понимает, что кричит она полицейскому, тычет в сторону набережной и повторяет одно слово: "логан! логан!", будто это самая важная сейчас для него информация, но он не слышит, её голос тонет в криках и стонах раненных и перепуганных людей.
Юля закрыла рот, встала на ноги. В стене дыры вроде пулевых, под подошву что-то попало. И так неудачно, что нога подвернулась, голень пронзила резкая боль. Юля, морщась, убрала ногу. На асфальте лежала гайка, обыкновенная стальная гайка, совершенно чужеродная в этом месте. Юля достала платок, завернула её и сунула в карман. Прихрамывая, пошла к полицейскому. В ушах всё ещё звенело.
Стараясь не видеть повисшие на ограде тела, заливающие кровью плитку, Юля подошла к полицейскому, опустилась на корточки. Он, не замечая ничего, кричал в рацию:
"Скорые! Надо много скорых! Очень много пострадавших, пришлите скорые!"
Время от времени он тряс головой, будто пытался вытрясти песок из ушей и часто моргал, потом опять заводил свою шарманку
Где-то за домами завыли сирены. Со стороны набережной в переулок к Третьяковке втягивались жёлто-красные машины неотложки.
Юля потрясла полицейского за плечо:
– Товарищ… – кинула взгляд на погон – лейтенант, медики уже приехали, всё хорошо.
Полицейский наконец сфокусировал взгляд на сидящей перед ним на корточках девушке.
– В-вы кто? – Спросил он, часто моргая
– Прохожая. – Юля вытащила из кармана платок с гайкой, протянула ему. – Это на асфальте лежало. Это из бомбы?
Лейтенант ошалело посмотрел на гайку, поднял глаза на Юлю:
– Зачем вы это взяли? Не надо было это брать! А если там отпечатки?
Юля закатила глаза:
– Я тоже смотрю сериалы. Руками я её не трогала. Видите? Она в платке.
Лейтенант забрал гайку вместе с платком, сунул в карман:
– Я вам платок верну, дайте телефон – Паника в глазах сменилась интересом, значит пришёл в себя. И сразу схлынул адреналин. Лейтенант всхлипнул, схватил себя за раненное плечо. Лоб на резко побледневшем лице покрылся испариной.
– Оставьте себе – Юля придержала его за здоровое плечо – Только сознание не теряйте. Я видела, как этот жирный мудак залез в старый логан золотистого цвета. Слышите меня? Машина уехала в сторону набережной. И он был без куртки.
Лейтенант схватил её за руку:
– Куртка?
– Да, он чуть не сбил меня в начале улицы, сильно торопился. Тогда он был в чёрном коротком пуховике. Я подумала, бомж какой-то, в такую погоду пуховик таскать.
– И где этот пуховик?
Я не знаю. Наверное, где-то там. – Юля не глядя показала в сторону места взрыва. – В машину он точно запрыгнул без куртки. А, ещё от него воняло. Он давно не мылся. Это поможет?
Лейтенант сморщился, его шатнуло в сторону. Юля придержала. Он благодарно улыбнулся:
– Да, наверное. Вы должны дождаться следователя и дать показания. Вы ведь понимаете, как это важно?
– Конечно, понимаю. Не волнуйтесь.
В этот момент головная машина кавалькады скорых проехала мимо них, с визгом затормозила впереди, перед каменными столбиками, отделяющими Лаврушинский от Большого Толмачёвского. За ней выстроились другие машины. Из дверей выпрыгивали люди в голубых медицинских костюмах и масках, тащили носилки к месту взрыва. Один из медиков подбежал к полицейским. Приложил руку к шее лежащего, отрицательно мотнул головой. Достал из чемоданчика ножницы с тупыми концами, быстро срезал рубашку с стоящего на коленях лейтенанта, смыл кровь. Проверил глазные яблоки.
– Ну что, лейтенант, – бросил он полицейскому – дёшево отделался, по сравнению с напарником. Иди к ближайшей скорой, фельдшер наложит повязку. – Поможете? – повернулся он к Юле
– Конечно, – ответила та.
– Ну и славно! – он закрыл чемоданчик и побежал дальше.
Полицейский попытался подняться сам, но его повело в сторону. Юля поднырнула ему под здоровую руку, помогла встать на ноги. Под его коленями оказалась довольно внушительная лужа крови. Парня шатало. Поддерживая его за пояс Юля с раненным поковыляла к ближайшей машине.
Фельдшер выдернул каталку, крикнул водителя, тот выпрыгнул из кабины. Вдвоём они уложили полицейского на носилки.
Лейтенант схватил Юлю за руку:
– Спасибо вам, только обязательно подойдите к следователю… Это важно. И платок я верну. – Глаза закатились. Фельдшер выдернул иглу из его плеча, бросил водителю:
– Тащи систему и натрия хлорид.
Сам задвинул каталку внутрь салона, захлопнул дверцы. Повернулся к Юле:
– Вы в порядке?
Юля кивнула:
– Да. Я далеко была.
– Вам повезло. Идите. Помощь больше не нужна. С вашим парнем всё будет хорошо.
– Он мне не парень
– Значит с чужим парнем всё будет хорошо. Там, кстати, следователь приехал.
Фельдшер ткнул пальцем в сторону подъехавшего микроавтобуса следственного комитета и залез в салон скорой. Юля обернулась. Из машины вылез долговязый тип в сером костюме с папкой под мышкой, похожий на актёра Александра Филиппенко в роли Кощея бессмертного. Он не торопился. Стоял, спокойно разглядывая двор заваленный ранеными и мёртвыми, будто видел такое много раз. За спиной у Юли с лязгом захлопнулась сдвижная дверь, открылась задняя часть борта с надписью "Дар корпорации "РТЭК" НИИ СП им. Н.В. Склифосовского"
Юля бездумно мазнула взглядом по этой надписи и направилась к следователю. Единственное, что её удивляло это собственное спокойствие посреди абсолютного кошмара. И в этот момент хлынул ливень.
13
В окне ни домов, ни фонарей, однородный полог цвета старого серебра. Его слабый свет чуть касается стен, поглощая краски. Она обхватила шею, прижалась лбом ко лбу. Два серых глаза слились в один. На губах улыбка юной девчонки, такая же, как двенадцать лет назад, чуть ехидная, чуть восхищённая, от которой опять сушит горло. Он втянул воздух, который выдохнула она, с нотками мяты и полыни, и привычно закружилась голова. Поймал губами нижнюю губу, некрепко, нежно, правой рукой придержал, головой надавил. Вертикаль ушла в горизонталь. Тёмные волосы упали на белую до голубизны подушку. Чёрный – белый – белый полупрозрачный, с еле видными ручейками студёной воды – серый, с тёмным ободком. Зимний нуар, уголь на снегу, снаружи антрацитово-чёрный, а в глубине тлеет рыжий огонёк, готовый выплеснуться наружу и спалить всё к чертям. И тихий, вкрадчивый стук… Не сердца. В дверь. Ждёшь кого-то? – Нет. Не открывай. Тук-тук. Тук-тук-тук. Вздохнула: не отстанут, придётся. Тук… тук… тук…
Макс открыл глаза с досадой. По крыше дедовой волги стучит дождь. Под ним не Таня в икеевской кровати с непроизносимым названием, а скомканный гобелен с мишками на буреломе. В салоне несвежие носки и пережжёный этанол забивают запахи бензина и кожи. Стыдно перед дедом. Макс со стоном перевернулся. В остывшей машине зябко. Окна запотели изнутри, за задним боковым плотная тень. Размеренно поднимается и опускается рука, ударяя костяшками в одно и то же место. Дождь по крыше, рука в стекло, стук отдаётся эхом в пустой в голове.
Макс сел, потёр лицо. Ему было не по себе, он как голый бомж посреди городской площади. Пальцем тыкают и брезгливо отворачиваются, а спрятаться негде. Он потянулся, ладонью стёр испарину со стекла. Снаружи стоял прыщавый подросток с распухшим ртом. Увидел Макса, скривил губы-гусеницы в подобии улыбки.
– Чё, дядя, из дому выгнали? – Пацан наклонился к стеклу, чуть не расплющив нос. Гнусавый тягучий голос потомственного гопника в седьмом колене. Вырождение на лице, в прозрачных глазах. Мокрая чёлка прилипла к узенькому лбу. – Пять косарей есть?
– Чего? – Макс выпучил глаза
– Глухой что ли? Пять. Тысяч. Рублей. Российских. Знаешь такие?
– Тебе чего надо?
Пацан осклабился, сверкнул выбитым зубом:
– Это тебе надо, дядя. Номер у тебя свинтили, пока ты дрых. Прикинь попадос? Теперь тебя на первом посту… – он постучал отрытой ладонью по сжатому кулаку, имитируя гомосексуальный половой акт. – Так что гони пятёру – получишь номер обратно.
Макс рывком распахнул дверь, выскочил из машины. Пацан отпрыгнул.
– Э, дядя, кидаться будешь – сделка отменяется.
Макс оценил: пацан вертлявый, шустрый. Догнать будет сложно. Да и номер не при нём, где-то припрятал. Ну поймаешь, пытать его что ли? Вряд ли такой легко расколется. Пацан гримасничал в отдалении, прыгая на месте. Макс примирительно выставил ладонь:
– Хорошо, заплачу, выхода нет. Вот, смотри. – второй рукой он вытащил из кармана несколько купюр. – Видишь?
Пацан подался вперёд. Несколько секунд разглядывал протянутые бумажки с безопасного состояния.
– Слышь, дядя, нае…ть меня хочешь? Там меньше трёх косарей.
Макс потряс деньгами в воздухе:
– Бери, что есть, или лесом пойдёшь. Я себе новые номера сделаю.
Вымогатель ехидно скривился:
– Ага, пятак штраф, двуха за новые и куча времени потеряно. Фиговый из тебя математик. На этот раз без скидосов, сорян.
– Ладно – протянул Макс обречённо – уел, маркетолог хре́нов. Лопатник в машине, сейчас достану.
Взялся за ручку водительской двери… И, вдруг, резким движением вперёд, оттолкнулся рукой и кинулся на пацана. Тот попятился. Шаг, другой, вдруг замахал беспомощно руками и рухнул на асфальт. В сторону, подпрыгивая, откатилась пустая пивная бутылка. Макс в один прыжок оказался рядом, навалился на его плечи, вжал в асфальт. Пацан под ним заелозил:
– Пусти, урод! – вылетело из щербатого рта с брызгами слюны.
– На себя посмотри! – зло бросил ему Макс и чувствительно пнул коленом в тощий зад. – Где номер, сучонок?
Пацан вдруг выгнулся дугой и заверещал, что есть сил:
– Отпусти, педофил, не буду с тобой трахаться! Помогите! Насилуют!
В окнах дома появились угрюмые лица.
У Макса запылало лицо. Он отскочил от маленького засранца. Тот мигом, на четвереньках, потом бегом, подвывая, ускакал в сторону арки. Макс осмотрел машину. Передний номер отсутствовал. Он сел за руль, зло хлопнул дверцей. С балкона второго этажа высунулся толстый мужик в майке алкоголичке. Не обращая внимание на дождь, перегнулся через перила, пытаясь покрупнее сфотографировать волгу Макса на камеру мобильного телефона.
– Чтоб ты с балкона выпал, гад! – заорал Макс.
Завёл мотор, вывернул тяжёлую машину. Погнал с рёвом перпендикулярно дому, будто хотел врезаться в стену и стрясти бдительного соседа, как грушу с дерева. Толстяк с перепуганным лицом отскочил к балконной двери. В последний момент Макс вывернул руль. По над стенкой, чтобы упырь с камерой не зафиксировал номера, доехал до ближайшей арки, завернул в гулкий проезд. Сразу упёрся в стопы неуверенно маневрировавшей машины.
Уткнувшись подбородком в обод руля Макс с унынием наблюдал, как маленькая красная машинка сдавала то назад, то вперёд, без видимого прогресса. Потянулся включить заднюю, и тут опять стук в окно. Тот же подросток, который только что орал "Педофил" с серьёзным выражением лица показывал ладонью: опусти стекло. Макс опустил стекло на пару сантиметров.
– Я сейчас вылезу уши тебе оторву, говнюк!
– Не вылезешь. Тут труба. Дверь не откроешь. Ладно, дядь, не злись. Давай сделку закроем. Давай что есть, хрен с тобой, отдам номер.
Пацан вытащил из-за спины предмет торга, покрутил им в воздухе.
– Просунь деньги в щель, я тебе номер засуну.
– В жопу себе его засунь, плашмя. Жертва педофила…
Малолитражка впереди закончила свои судорожные рывки и медленно потянулась вперёд. Макс двинулся за ней, не обращая внимания на мелкого вымогателя. Тот побежал за машиной, гундося:
– Дядь, ну ты чё, обиделся? Дядь, это допустимая самооборона была, чё ты. Ну давай, купи номер.
Макс, не отвечая, поднял стекло. Дорога впереди освободилась. Волга рыкнула мотором, рванула вперёд. В зеркале заднего вида мелкий вымогатель сплюнул и с размаху шваркнул номером об асфальт. Ровно через десять минут Макса остановил сотрудник ГИБДД. Выписывая штраф, он ткнул подбородком в сторону машины:
– И сколько хотели?
– 5000 – буркнул Макс
Гаец протянул протокол на подпись:
– Сочувствую. Но, к сожалению, помочь ничем не могу. Вы не первый. Записи регистратора с этими уродами нет?
Макс отрицательно помотал головой:
– У меня и регистратора нет.
– Плохо, – вздохнул полицейский, – Съездите в ОВД, напишите заявление, укажите место происшествия, приметы. Только вы ж не поедете, правда? – Он кивнул сам себе. – Занятые все, лень, времени нет, а какие-то мошенники спокойно гуляют на свободе и пропивают ваши деньги.
Макс молча взял протянутую копию.
– Оплатите в ближайшие две недели, будет скидка 50%. Счастливого пути!
Он козырнул и остался позади.
Макс ехал и думал, что тратить на полицейские допросы время ему совсем не хочется. Жизнь теперь имела видимую границу, понятную меру измерения. Оставшееся ему время надо потратить с пользой. Но он ехал по трассе и представить не мог, чем ему заняться. Из важных дел было одно, но это на сладкое, под самый уход. Вопреки приметам, перед последней дорогой Макс решил вымыть грязь из своей жизни. Сейчас нельзя, можно всё испортить. В предвкушении этой уборки Макс и живёт всё время от принятого решения до маячащего впереди конца. Опять мелькнула мысль свернуть на юг, пожить оставшееся время в уютном домике, на всём готовом. Но от этой идеи веяло затхлым запахом безысходности
