Сергей Шкенёв
Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества
Глава 8
– Что ни говорите, Александр Павлович, а наше новое обмундирование более приспособлено…
– К каторжным работам?
– Нет, к новым задачам… – Тучков с силой воткнул тяжёлую пешню в лёд, распрямился и захлопал по карманам в поисках трубки. – Не желаете попробовать недавно завезённого?
– Кременчугский? – Командир тоже отставил инструмент. – Александр Андреевич, право слово, курение оного можно приравнять к изощрённой пытке.
– Думаете, моршанский будет получше? Сомневаюсь… Зато в нашей казарме клопов нет.
– Разве что так…
– А с другой стороны, вполне соответствует недавнему указу о запрете ввоза в Россию иностранных товаров, если таковые имеют свойства отечественных.
– Надеюсь, кофий жжёными желудями не заменят?
Тучков лишь неопределённо пожал плечами:
– Во всяком случае французского шампанского нам больше не пить.
– Это да. Но вот чайку… – Александр обернулся. – Василий, давай дуй на «Недотрогу», пусть чаю всему батальону сообразят. И пошевеливайся.
Денщик, трудившийся чуть поодаль, гаркнул что-то радостное и побежал в сторону линейного корабля «Не тронь меня», большинством обзываемого «Недотрогой», наиболее циничными – «Девственницей».
Да, так уж получилось, что вместо ожидаемых штрафниками ружей им выдали совсем другое оружие и бросили на вызволение вмёрзшей в лёд Ревельской эскадры. Зачем это нужно было делать и почему нельзя дождаться, пока всё растает само, не знал никто. Но посетивший опального наследника бывший рижский губернатор Христофор Иванович Бенкендорф заявил, наставительно воздев к небу указательный палец:
– Зачем искать глубокий смысл в том, в чём, возможно, его никогда и не бывало? Вам, Ваше Высочество, требуется приучить своих штрафников к мысли, что приказы существуют для их обязательного исполнения, а не обсуждения нижними чинами. И потом… Усталость совершенно замечательно выбивает из солдатских голов всякие дурные намерения.
Александр не стал спорить с заслуженным генералом, к тому же пользующимся расположением отца, так как с собственным мнением ещё окончательно не определился, а решил воздействовать личным примером. И вот уже неделю распорядок батальона был таков: утренняя побудка с последующим обливанием холодной водой по суворовской методе, потом экзерциции штыкового боя с пешнями вместо ружей, лёгкий завтрак из каши и двух фунтов хлеба с чаем, и вперёд. Обед доставляли на место работ передвижными кухнями, а на ужин шли сами. Или, если в светлые головы командиров приходила мысль о дополнительной тренировке, бежали.
Командиры… Вот ещё одна головная боль прапорщика Романова. Тучков, с которым Александр в последнее время особенно сдружился, имел несколько иное мнение о проводимых унтерами занятиях. Не далее как вчера заявил:
– Согласитесь, Ваше Высочество, в ночных тревогах есть определённая прелесть. Совсем как в старину, когда по знаку дозорных поднимались богатырские заставы на отражение набегов. И всё это имеет смысл!
Вот и сейчас начальник штаба батальона не давал покоя своему командиру:
– О чём задумались, Александр Павлович? Жизнь прекрасна, просто нужно смотреть на неё с правильной стороны. Это только кажется, что судьба повёрнута к нам ретирадной частью – достаточно сделать небольшое усилие, и вот… и вот она уже улыбается. А всего-то – быстрота, натиск и обходной манёвр.
– Вольно же вам балагурить.
– А что не так? Здесь нам осталось всего лишь на три дня работы, погоды хорошие стоят, весной пахнет… А как красивы вон те паруса у кромки льдов, не находите?
– Какие ещё паруса, откуда? – Александр медленно повернул голову в указанном направлении.
Как раз вовремя, чтобы успеть увидеть вдруг пыхнувшие дымами борта неизвестных кораблей. Раньше, чем до уха донеслись звуки орудийных выстрелов, из бело-серых клубов вылетели воющие чудовища, перечеркнувшие половину неба огненными хвостами.
– Индийские ракеты! – выкрикнул Тучков. – Англичане!
Потом его голос утонул в сплошном грохоте ракетных взрывов, накрывших сразу три стоявших рядом фрегата – «Патрикий», «Симеон» и «Кильдин». Корабли скрылись за стеной огня, так, во всяком случае, показалось.
– Там же люди! – возглас Александра на мгновение перекрыл канонаду. – Бежим туда!
– Стой, дурак! – Бывший полковник совершенно непочтительно ухватил великого князя за рукав. – Супротив пушек с голой жопой собрался? Уводим батальон к берегу!
– Пусти, сволочь! – Августейший прапорщик ударил Тучкова в грудь. – На корабли! К орудиям! Я приказываю!
Русская эскадра молчала. Лишь изредка кто-то из малочисленной команды огрызался бесполезным ружейным огнём. Молчал стопушечный «Ростислав», молчали семьдесят четыре орудия «Памяти Евстафия», закрыты порты «Не тронь меня»… Порох из ревельских погребов должны были начать завозить только завтра, рассчитывая покончить погрузку одновременно с обколкой льда.
– Куда? Вон, смотри, уже «Целка» занялась! Уводи батальон, чёрт побери!
Издалека заметили, как с высокого борта горящего линейного корабля сиганула вниз человеческая фигурка. Упала, перекатилась по льду, и вот уже кто-то в сером штраф-баталлионском бушлате бодро улепётывает на четвереньках. Даже на трёх конечностях, потому что в одной руке неизвестный солдат держал мешающее бежать ружьё. Наконец-то встал на обе ноги и добавил ходу.
– Васька! – узнал Александр своего денщика.
Многочисленные тренировки и сумасшедший пеший переход от Петербурга до Ревеля не прошли даром – полторы версты Василий преодолел немногим позже, чем Тучков успел закончить малый петровский загиб. Тяжело переводя дух, денщик протянул командиру штуцер. Два точно таких остались висеть за спиной:
– Вот, Ваше Высочество.
– Молодец!
– Да я же… Жалко просто стало. И патронов ещё немного…
Ближе к вечеру, когда солнце уже собралось было садиться, но окончательно не решило, делать это или нет, прапорщик попросил начальника своего штаба:
– Александр Андреевич, пересчитай людей, пожалуйста. А то я… – дотронулся до бинтов на голове и сплюнул, увидев испачканную кровью ладонь. – Башка трещит, спасу нет.
Тучков кивнул, но прежде чем выйти из помещения аптеки, в которой они расположились, смущённо произнёс:
– Извините, Ваше Высочество за те слова.
– Когда дураком назвал? Нечего извиняться, ты был прав. И это… давай-ка без церемоний, называй меня по имени.
– Да как-то…
– Хочешь сказать, что без отчества только императоров именуют? Ладно, буду скромнее.
– Хорошо, Александр Палыч, уговорил, – невесело улыбнулся бывший полковник и вышел на улицу, опираясь на штуцер как на костыль. Скоро стало слышно, как он орёт, распекая нерадивых.
Нерадивые… А их и осталось совсем немного. Утром удалось вывести батальон к городу в почти полном составе, недосчитались только пятерых, работавших слишком близко к кораблям и попавших под огонь английской эскадры. А потом нарвались на десант численностью никак не менее полка. Всё произошло настолько неожиданно, что противник успел сделать всего один залп, а обозлённые штрафники ударили в штыки. Если тяжёлая закалённая пешня может считаться штыком. Прорвались, потеряв в коротком встречном бою чуть ли не четверть народу. И даже немного вооружились, воспользовавшись трофеями. И ещё раз пополнили запасы оружия, когда позже вернулись на место сражения забрать убитых.
– Батальон своих не бросает! – заявил Александр удивлённому странной тактикой Тучкову. И, понизив голос до шёпота, пояснил: – По распоряжению государя-императора семьям погибших будет выплачиваться небольшой пенсион по потере кормильца. А пропавшие без вести полагаются дезертирами.
– Так не может быть!
– Но так оно есть.
Александр Андреевич отсутствовал четверть часа и вернулся не один – его сопровождал батальонный священник отец Николай, в порванной рясе, прикрытой наброшенным на плечи тулупчиком, с засохшей на густой бороде кровью. В руке батюшка держал неизвестно где раздобытый драгунский палаш, который на ходу неодобрительно рассматривал на предмет повреждений.
– Дрянной клинок, Ваше Высочество. То ли дело златоустовские…
– Сто семьдесят два человека в строю, Александр Павлович, – перебил ворчание священника Тучков. – Раненых сто четыре, но половина не доживёт до утра.
– А утром триста одиннадцать было. Очень плохо.
– Истинно так, – поддержал отец Николай. – А англичан тысячи две будет. А губернатор, предатель, ключи от города на подушке вынес.
– Но как же… – растерялся командир батальона. – Мы ждём подкрепления…
– Полки отведены губернаторским приказом. Я только что ходил с охотниками и сам видел удирающих улан. – Перехватил взгляд Александра, обращённый на палаш. – А десяток англичашек всё же прихватили со спущенными портками. Там и положили.
– Но вам же нельзя… из сана извергнут.
Священник построжел лицом:
– Не о том думаем, отцы-командиры. Я-то свои грехи уж как-нибудь отмолю, а вот что нам делать? – Слово «нам» было выделено особо.
– Есть какие-либо предложения?
– Есть, Ваше Высочество. – Отец Николай приподнял край рясы и вытащил из-за голенища сложенную карту, положил на стол и ткнул почти в середину толстым пальцем. – Вечером, считайте уже ночью, подписание капитуляции. И ежели ударить по Екатерининскому дворцу вот отсюда…
– Чепуха, – ответил Александр. – Армия в темноте не воюет.
– Мы не армия.
– А кто, тати ночные?
– Разве нет?
Сравнение пришлось командиру явно не по вкусу. Он в раздражении стукнул кулаком по ни в чём не повинной карте и выругался вполголоса. И замолчал, когда в голову пришла простая мысль: отступать некуда. То, что англичане до сих пор не озаботились уничтожением потрёпанного батальона, объяснялось лишь царящей среди них эйфорией от быстрой победы. Да ещё тем, что окрестные дома заселены преимущественно законопослушными немцами, пока не получившими приказ доносить новым властям о каждом увиденном русском солдате. И если сейчас предпринять меры к отходу, уничтожат, зажав в узких улочках, даже крякнуть никто не успеет.
– Откуда знаешь о подписании капитуляции?
– Ихнего лейтенанта живьём взяли. Изволите посмотреть лично?
Посмотреть? А почему бы и нет, всегда полезно глянуть на противника перед смертью. Лучше всего – перед его смертью. И обычное любопытство: что это за зверь такой, первый в карьере пленник?
– А покажи.
Отец Николай подошёл к неплотно прикрытой двери и крикнул:
– Сашка, тащи супостата под пресветлые очи!
В коридоре послышался шум, громкий шлепок оплеухи, и появившийся на пороге молодой плечистый штрафник бодро отрапортовал:
– Рядовой Засядько по вашему приказанию прибыл! – Не дожидаясь дальнейших указаний, швырнул удерживаемого за воротник мундира пленного под ноги командирам. – Инструмент тоже принести?
– Что принести? – не сообразил прапорщик.
– Александр Дмитриевич намекает на опыт запорожских казаков в развязывании чужих языков, Ваше Высочество, – пояснил батюшка. – Оно, конечно, грех, но ежели во благо Отечества, то вполне простительный. Совсем малый, даже епитимии не подлежит.
– Но… но как это соотносится с понятиями чести?
– Никак. – Священник пробарабанил пальцами на рукояти палаша залихватский марш. – Подлые захватчики чести иметь не могут, потому их допрос бесчестным занятием не является, приравниваясь к обычной трудовой повинности. А труд угоден Господу, ибо завещано нам добывать хлеб свой в поте лица своего. Истина и правда – суть хлеб души.
– Интересная трактовка, – покачал головой Тучков. – Вы где богословию обучались, отец Николай?
– На Нерчинском заводе, а что?
– Да так, к слову пришлось… А этот англичанин живой?
– Живее не бывает, – заверил Засядько и похлопал сомлевшего красномундирника по щеке. – Просыпайся, милок, третий ангел вострубил. Ага, очухался… Так я за инструментом, Ваше Высочество?
– Да, конечно… – Александр Павлович сбросил с себя некоторое оцепенение. – И потом поможете тут.
– Способный вьюнош. – Батюшка благословил выходящего штрафника. – И из хорошей семьи, между прочим.
– Мы тут все из хороших семей, – хмыкнул Тучков. – А как же он в заговор ввязался?
– Да никак. Попал по случайности: был арестован патрулём, когда покидал спальню Дарьи Христофоровны фон Ливен через окно. Сопротивлялся, конечно, причинив побои восьми нижним чинам и двум офицерам. Ну и как результат…
Приготовления оказались излишни: едва только на столе прямо поверх карты были разложены приспособления, позаимствованные у живущего неподалёку цирюльника, как англичанин забился в истерике и заговорил, опережая словами мысли. Тучкову, записывающему показания, пришлось несколько раз грубым образом обрывать изливающийся поток, чтобы перо успевало за откровениями. Хотя многого лейтенант и не знал по причине невеликого чина, но услышанного оказалось достаточно.
Эскадра прибыла сюда прямо от Копенгагена, где имела серьёзный бой с флотом и береговыми укреплениями датской столицы. Упорные даны не желали сдаваться, несмотря на значительные потери, и лишь угроза сэра Горацио утопить плавучие батареи, куда свозили раненых с кораблей, вынудила их пойти на переговоры. И неизвестно, чем они могли закончиться, если бы не случившийся на флагмане взрыв, унёсший жизни адмирала Хайд Паркера и половины команды, включая почти всех офицеров. Оставшийся без опеки сверхосторожного и рассудительного командующего, Нельсон поблагодарил судьбу за столь великолепный и своевременный подарок. А поблагодарив, оставил в покое упрямых датчан и бросился на вожделенную и более привлекательную, по его мнению, цель.
– А ракеты? – ласково заглядывая пленнику в лицо, спросил Засядько.
– Я не знаю! Их привезли буквально вчера торговой шхуной, и откуда они взялись… Я простой морской пехотинец, сэр!
– Но дворянин? – зачем-то поинтересовался Александр Павлович.
– Да сэр, Ваше Высочество, сэр!
– Не понял… ты высочество?
– Нет, сэр, это Вы… Но моя семья достаточно обеспечена, чтобы заплатить выкуп.
– Не сомневаюсь, вы все и за всё заплатите. – Александр забрал у отца Николая палаш и, коротко хекнув, почти без замаха рубанул англичанина чуть ниже уха. – Но кому-то нужно быть первым, не так ли?
Резко отвернулся от заваливающегося на спину тела и бросил клинок на расстеленную карту, обильно окрасив её красными брызгами:
– Мы – звери, господа! Если нам нет места среди людей, мы будем зверьми. Собирайте унтер-офицеров на совет, Александр Андреевич.
– Тихо ты, придурок, весь Ревель разбудишь. – Фельдфебель Величко показал увесистый, хорошо различимый даже в темноте кулак одному из унтеров. – Чего суетишься?
– Солдат у меня пропал, Афанасий Фомич. Вот только что, часа три назад, был, а сейчас нету.
– Заблудился, поди.
– Дык я его не посылал никуда. Всё на глазах вертелся… Вот оказия какая.
– Послужишь с моё, тогда и удивляться перестанешь. Солдаты созданы Господом в наказание начальству за грехи прошлые, настоящие и будущие. Вредные механизмы, к ружью прилагающиеся, Егорий Кондратьич. Дай им пушечное ядро, и его… того… поломают. А уж потеряться! Кто хоть таков?
– Из бывших, Муравьёв.
– Который из них? Апостол, что ли?
– Ну.
– Да и хрен бы с ним, Егорушка, нашёл о ком жалеть.
– Так для отчётности, Афанасий Фомич.
– Ну разве что.
Батальон, вернее его остатки, потихоньку выдвигался к своей цели кривыми переулками, стараясь пробраться как можно тише и незаметнее. Поначалу предприятие казалось безнадёжным жестом отчаяния, но когда стали присоединяться поодиночке и целыми отделениями моряки сгоревшей эскадры, настроение понемногу приподнялось. Шесть с половиной сотен штыков – уже сила. Что смогут сделать какие-то англичашки, которых недавно побили даже индусы?
– Александр Андреевич, передайте приказ всем заткнуть пасти. Пожалуйста! – попросил великий князь. – Не к добру эти ажитации и игривости, не на свадьбу идём.
Штрафники дисциплинированно замолчали, хотя многие недоумевали: чего опасаться-то? Европа, как известно, ночную войну не одобряет и признаёт недостаточно рыцарственной, противник нападения не ждёт. Разведчики говорят, что даже часовых не выставили, только фонари зажгли вокруг. Ага, и в каждом окне – свет.
– Отец Николай, – позвал Александр.
– Да, Ваше Высочество?
– Как и договаривались, берёте полусотню фельдфебеля Величко, роту моряков и занимаете Кадриоргов парк. На вас тылы, и чтоб ни одна сволочь не ускользнула! А вы, господин начальник штаба, – перешёл на официальный тон, – вы располагаетесь на близлежащих улицах и перехватываете возможное подкрепление к неприятелю. Я же… Ну, тут уж как получится.
– Что получится?
– Не знаю, но глупо оно всё как-то…
– Да ладно, – ободрил священник. – Вот, помнится, при осаде Оренбурга… хм… да… в том смысле, и хуже бывало.
– Вы ещё здесь, отче? – Александр Павлович предпочёл не заметить многозначительную оговорку. – Начинаем только после того, как приедет английский адмирал. Всем по местам!
Тишина, только изредка хлюпнет жидкая грязь под солдатским сапогом. Ну где же этот однорукий чёрт Нельсон? Неужели в последний момент передумал и решил принимать капитуляцию на своём корабле? Нет, невозможно, слишком сэр Горацио чувствителен к таким тонкостям – ключей на подушечке мало, нужна бумага! Красивая и солидная бумага для представления в Лондон. Да и не упустит возможности ощутить себя хозяином и повелителем взятого на шпагу города, тщеславен адмирал, ой как тщеславен. Приедет, никуда не денется, тем более губернатор уже тут и мнётся у кареты, ожидая победителя. Повесить его потом, что ли? Кого? А обоих и повесить.
Что это вдалеке? Подковы по мостовой. Он? Он! Решил верхом? Нет, катит точно такая же карета, как и стоящая у подъезда. Старая власть заботится о новой, или то обыкновенный угодливый прогиб перед сильным? По спине пробежала нервная дрожь, ушла вниз, заставив с опаской насторожиться, и опустилась в колени, сделав их непослушными и мягкими. Держаться! Держаться, не показывая людям слабости! Днём получилось, а и некогда было вслушиваться во внутренние ощущения: руби, коли, беги… А сейчас, когда появился шанс…
Шанс. Он, вообще, странное существо. Или не существо? Кто определяет судьбу? Мойры, парки, норны? Гарпии? Нынче, пожалуй, так. И вот интересно, если у судьбы есть возможность сыграть против русского человека, она обязательно её использует. Изменим? Сегодня, здесь, сейчас?
– Вперёд, братцы! Ура!
Лучше бы молча, но с криком не так страшно самому… Нестройный залп ударил по ни в чём не повинным лошадям, сбил обернувшегося на крик форейтора, осыпал стёкла из светящихся окошек, но не тронул карету: такую добычу, как Нельсон, стоило взять живьём. Только почему он без охраны? Отстала или понадеялся на благоразумие местных жителей, подкреплённое собственной храбростью? Раздумья потом – из широких дверей дворца уже выбегают солдаты в красных мундирах. Выбегают, чтобы тут же попасть под новый залп.
Огонь на бегу неточен, и англичане успели укрыться за каменной балюстрадой, оставив на ступенях не более полудюжины тел. Пусть! Их пули уже не смогут остановить отчаянный штыковой удар. Посмотрим, как запоют, когда острая сталь порвёт набитые овсянкой кишки!
Не обращая внимания на опасность, Александр бросился к карете, стремясь успеть первым.
«Александр Первый, – пришёл на ум каламбур. – Хоть здесь им стану».
Рванул дверку на себя…
– Не ждал, тиран? – Худой блондин в смешных очёчках нацелил пистолет в лицо. – Вижу, не ждал.
– Муравьёв? – Прапорщик стиснул бесполезную шпагу.
– Муравьёв-Апостол, Ваше бывшее Императорское Высочество! – Человек в очках отвесил шутовской поклон не отводя оружия. – Или ты думал, что я буду вечно пребывать в позорном и хамском штрафном звании?
– Продал, Иуда?
– Avе, Caеsar, morituri tе salutant!
– В петле сдохнешь!
– Вместе с тобой, отродье тиранов! – Ствол пистолета упёрся в один из многочисленных бочонков, набитых в карету. – Прощай!
Взрыв, разметавший всё на расстоянии сорока шагов, послужил сигналом к неожиданному обстрелу сразу со всех сторон: на крышах и в окнах близлежащих домов то и дело вспыхивали длинные языки пламени, а грохот он них слился в устрашающий грозный вой. Хорошо видимые на освещённой площади штрафники являли собой прекрасные мишени, чем не преминули воспользоваться заранее изготовившиеся англичане. Первыми погибли схватившиеся с охраной дворца врукопашную – невидимые стрелки не щадили ни своих, ни чужих. Потом то здесь, то там пули сшибали с ног одетые в серые и чёрные бушлаты фигуры – порой в уже упавшего стреляли только из-за того, что его тело чуть шевельнулось от других попаданий.
Растерянные, потерявшие командование солдаты и матросы ринулись ко дворцу, надеясь сбить редких защитников и укрыться за толстыми каменными стенами. Но злобная фортуна отвернулась и на этот раз, явив вместо вида вздёрнутой аппетитной попки, зияющие пушечные жерла. И пошла гулять картечь, истошным визгом рикошетов заглушая шёпот последней надежды. Она и умерла последней, как обычно.
