Сергей Серп
Богатство и Драма Семьи Меньшиковых

Иван Иванович сделал пару шагов, но не доходя до края остановился.

– Не бойтесь. Посмотрите вниз. Там причина нашего визита.

Трое мужчин стояли у края моста и смотрели то вниз, то на застывшего Зайцева. Робкий Иван Иванович переборол страх и, сделав еще два коротеньких шажка, осторожно заглянул вниз. Мужчина не сразу понял, куда надо смотреть и шарил глазами по рельсам, которые собственноручно менял в прошлом году.

– Трансформатор, – уловив недопонимание путейца, уточнил Борисов.

– А! – коротко вскрикнул Зайцев, едва обгоревшая фигура оказалась в поле его зрения. Иван Иванович резко дернулся, хватаясь за голову, и на миг позабыл о тяжелой, переполненной бумагами папке, зажатой под мышкой. Лишь ощутив пустоту в том месте, где была теперь уже ускользающая папка, Иван Иванович вновь дернулся, и улетел бы вслед за архивом, если бы не молниеносная реакция участкового, вцепившегося в последний момент за шкирку терявшего равновесие Зайцева. Тяжелая папка перевернулась в воздухе, плашмя ударилась об один из проводов, поддерживавших руку, и нарушила равновесие тела. Погибшая качнулось, повисшая рука потянула за собой корпус, и вся человеческая масса, словно циркуль, описывающий невидимую дугу, сделала пируэт и с хрустом приземлилась на щебень, рядом с рассыпавшейся папкой. Кошкин почувствовал, как спасенный Иван Иванович обмяк.

– Кажись, отбой электрикам. – Борисов развел руками.

– А вот и пластырь, – в полголоса добавил криминалист, заметив бегущего Климова.

Глава шестая

Перепуганный Иван Иванович трясущимися руками собирал разлетевшиеся справки, записки и квитанции, изредка поглядывая на лежащее рядом обгоревшее женское тело. Последние две квитанции с приклеенными чеками, Зайцев подцепил отломанной веткой, боясь слишком близко подходить к трупу. Закончив бумажные дела, Иван Иванович быстрее ветра покинул место происшествия, оставив о себе и отсутствующем начальнике-Терехове все возможные данные и координаты. После ухода Зайцева Шилов сделал еще несколько снимков с близкого расстояния.

На вид девушке было около тридцати, возраст определяли приблизительно, скорее по фигуре, нежели по лицу. Голова была сильно обожжена. Само лицо напоминало черную застывшую лавовую породу, глазницы пусты, брови и ресницы сгорели. Присмотревшись, становилось понятно, что в некоторых местах кожа отсутствовала, и поверхность лица формировала обгоревшая мышечная ткань вперемешку со свернувшейся кровью. Зрелище крайне неаппетитное. Тонкие балетки прикипели к ступням, мягкая подошва растеклась, оставив несколько комков застывшей резины в том месте, где ноги касались забора.

Надев перчатки, Шилов, сидя на корточках производил первичный осмотр. Криминалист прощупал карманы в поисках личных вещей, но у погибшей ничего не оказалось, тем не менее, на одном из пальцев имелось кольцо без камней, предположительно золотое. Маленькое колечко так по-детски смотрелось на тонком обожженном пальце. Эта детскость навела Шилова на мысль, что кольцо вполне могло быть подарено родителями, но все это еще предстояло выяснить, а для начала требовалось установить личность погибшей.

– Ну что там, Ген? – Борисов, убрал в карман телефон. – Есть что-нибудь полезное?

– Нет, ничего, – покачал головой криминалист.

– Значит где-то должна быть сумка, я прав?

– Конечно, Жень, где-то должна. Если это не убийство с целью сокрытия ограбления.

– Только что об этом подумал, – мрачно заметил следователь, – тогда, скорее всего, глухарь, и до свидания премия.

– С таким лицом опознание будет нелегким.

Борисов махнул рукой. Две вещи, которые он ненавидел в работе следователя – это опознание и общение с плачущими родственниками. Ни того ни другого избежать было невозможно. Следователю казалось, что эти процедуры своей эмоциональной окраской угнетают его профессиональное чутье. Пусть это воспримут как эгоизм и неспособность к сопереживанию, но Евгений был первостатейным человеком действия, сухим, но уверенным, что можно сэкономить на чувствах к мертвым, оставив силы и эмоции на помощь живым.

– У неё какие-то шрамы на лице, на шее и ниже спускаются. Видишь, рубчики? – приглашая коллегу опуститься на корточки, криминалист взял девушку за шею и немного повернул ей голову, подставив профиль лица для обзора. На шее девушки виднелись крестообразные зарубцевавшиеся шрамы. Присмотревшись, можно было насчитать как минимум два десятка.

– Что это за хрень?

– Шрамы.

– Да я вижу, что не родинки, от чего они могут быть?

– М, – задумался криминалист, – может, ошейник?

– Ошейник?

– У бойцовых собак бывают ошейники с шипами внутрь. Пока поводок не натянут, и ошейник болтается свободно, собаке не больно, а если пес начинает буянить или не слушается – то эти шипы ему в шею и впиваются.

– Ты знаешь, Ген, я собак не очень люблю, но это уже какой-то мазохизм, или садизм, – задумчиво произнес Борисов.

– А вот, судя по всему, и место удара током.

В затылочной части головы, у самого основания черепа, виднелся красный продолговатый ожег, спускавшийся ниже вдоль позвоночника.

Послышался хруст щебня. Полицейские обернулись и увидели, как к ним приближается участковый. В руках у Кошкина дымился стакан горячего чая.

– Эксплуатируешь Климова? – кивая на чай, спросил следователь.

– Неправильная формулировка, господин следователь. Я не эксплуатирую, а наоборот, разрешил сержанту отлучиться и купить себе горячего чайку, а заодно и мне. – Кошкин сделал небольшой глоток. Крепкий чай в прозрачном стакане с плавающим треугольничком лимона показался Борисову настолько аппетитным, что он не постеснялся протянуть руку и попросить отхлебнуть глоточек.

– А то вы, Сергей Анатольевич, работы подкинули, а сами чаи гоняете.

– Ты не дуй, а то слюней мне напускаешь. Так пей.

– Спокойно, не надо меня учить, как на работе пить чай.

– Наглости у тебя, Борисов на цыганский табор хватит.

– Ай-на-не-на-не, – возвращая стакан участковому, пропел следователь.

Пока Борисов с Кошкиным обменивались любезностями за стаканом чая, Шилов продолжал осмотр, и обнаружил крестообразные рубцы не только на шее, но и на груди и боках погибшей. Некоторые были похожи на звездочки, некоторые, на кометы с тонкими продолговатыми хвостами. Криминалисту показалось очень странным, что шрамы располагались симметрично, и по обеим сторонам тела образовывали, приблизительно, одинаковую картину.

– Брянскому будет любопытно на это взглянуть. Слышишь, Жень?

– А? Что там еще?

– Эти крестики рваные не только на шее. Они и на боках, и на груди, и самое странное, что они симметричные.

– Может, она вообще сектантка какая-нибудь, и все это суицид. Сама взяла и прыгнула, оставив дорогого Сергея Анатольевича без чая и телевизора. Где это видано, чтобы участковый работал в рабочий день.

– О да, – протянул Кошкин, допивая чай, – у нас только следователи работают.

– Да я шучу, – отмахнулся Борисов, наклоняясь к телу погибшей, – где там еще эти крестики?

– Вот, вот.

Задрав майку, криминалист демонстрировал коллегам подозрительные шрамы.

– Мда, ну без опознания, хрен мы что выясним. Секта не секта, я такого раньше не видел. Что думаешь, Сергей Анатольевич?

– Епта, во-первых, я думаю, что ты совсем охренел, Евгений Иванович, а во-вторых, – Кошкин присел на корточки и, взяв у Шилова чистые перчатки, приступил к осмотру, – а во-вторых, хм, ну шрамы, положим, старые.

– Это ты как определил?

– Я не эксперт, но у меня есть несколько шрамов. И вот эти, – Кошкин ткнул пальцем в одну из звездочек, – напоминают мои старые.

– Любопытно. – После ухода Зайцева, Борисов впервые стал серьезен. – Ген, можешь её набок переложить?

Шилов повернул девушку набок и задрал обгоревшую майку.

– Ну что?

– Да ничего. Чертовщина какая-то.

На спине у девушки не оказалось ни рубчиков, ни звездочек ни чего-либо подобного. В некоторых местах майка прикипела к коже, но на боках, четко прослеживалась граница, где заканчивались старые повреждения неясного происхождения.

– На крылья чем-то похоже, только растут они не между лопаток, а между груди, – заметил участковый.

– Абстракционизм? – протянул Борисов.

– Скорее долбо… какой-то, где там эти труповозы, тьфу. – в рифму выругался Кошкин, после чего поднялся и, сняв перчатки, полез за сигаретами. – Пусть Брянский ковыряется, а то с таких находок спать не будешь.

– О, Сергей Анатольевич, – следователь в точности повторил действия участкового и, выпустив струйку табачного дыма, продолжил, – я почему-то уверен, что спать мы будем без задних ног, правда, часа по два в сутки.

– Хах, – улыбнулся участковый, и, оттопырив большой палец, почесал переносицу.

С гулом набирая скорость, мимо проехала электричка. В полумраке моста зеленые вагоны казались серыми с легкой синевой, как вечернее пасмурное небо. Пассажиры мирно сидели на своих местах, погруженные кто в раздумья, кто в книгу, кто в звуки музыки. Кто-то дремал, прильнув лбом к прохладному стеклу, но всех сидящих, дремлющих, дымящих в тамбуре объединяла жизнь. Жизнь, изуродовавшая и покинувшая, лежащее в нескольких метрах от путей, женское тело. На границе этой жизни, невидимые замыленному, обывательскому глазу, стояли трое мужчин. Не призраки и не миражи, их невидимость была совсем другого, не волшебного сорта, культивированного человеческим безразличием. Интерес к полиции проявляют лишь два типа людей: нуждающиеся в защите закона и его нарушители. Как хомяк, привыкший что в поилке есть вода, а в клетке опилки, человек редко замечает порядок, считая спокойствие обычным делом, и даже не догадывается, какими незримыми силами оно поддерживается. Но стоит поилке высохнуть, и хомяк это сразу почувствует, его начнет мучать жажда, и он, скорее всего, умрет, если не вмешается та невидимая и в тоже время обыденная сила, поддерживающая шаткое равновесие. Мы не любим ментов, страховых агентов, навязчивых продавцов, телефонных операторов, но они есть, и мы можем лишь потешить себя мыслью, что сама цивилизации произвела их в противовес космонавтам, ученым и героям-полярникам, когда лежим у поилки на чистой сосновой стружке.

Санитары приехали в начале второго. Заметив дежурившего у ленточного ограждения Климова, двое мужчин в черно-серых куртках направились к трансформаторной подстанции. Захрустел гравий, зашуршал новый целлофановый мешок, и над запротоколированной и сфотографированной со всех ракурсов погибшей, сомкнулась желтозубая пасть молнии.

– Начальник-то где?

– Идет, – кивнул помощник участкового.

Неформальным в общении полицейских и санитаров был лишь привет, переданный Борисовым патологоанатому.

– Ну что, Ген, поехали начальству докладывать, – сказал следователь без особого энтузиазма. – Сергей Анатольевич, не прощаемся.

Глава седьмая

Полковник Гончаров Владимир Сергеевич, сидя в кожаном кресле с высокой спинкой, нервно курил в кабинете в ожидании оперативников. Известие о неожиданной находке взволновало начальника отделения. Вся комната с пола до потолка пропиталась табачным дымом. На конец мая была назначена проверка подготовки к летнему сезону и еще несколько областных административных мероприятий, которые, как известно, всегда некстати. С финансами и так было не густо, а за неудовлетворительные показатели работы могли и должности лишить, в связи с утратой доверия или по какой-нибудь схожей формулировке. Как все руководители, добившиеся своего положения любым способом, кроме родственных связей, Гончаров был уверен, что где-то наверху под него давно копают и собирают компромат, и сегодняшнее происшествие лишь подольет масла в огонь.

– Черт бы побрал этого Кошкина, – бормотал Владимир Сергеевич, ругая участкового за дурные вести. – И эта проверка, будь она – сука трижды проклята. – Гончаров редко выбирал выражения, а если и делал это, то выражения от этого только страдали, приобретая все более густую матерную окраску.

Полковник частенько вспоминал чью-либо мать и обещал, что если не он лично, то группа третьих лиц совершит противоправные действия сексуального характера, с человеком, заставившим его так сердиться; выражал он эту мысль, естественно, в более короткой и удобоусвояемой форме. Вот и сейчас Гончаров матерился, со злобой выплевывая слова в щелку между губами и десятой сигаретой. Как это не парадоксально, но при всем гневе и даже в порыве ярости, Владимир Сергеевич не старался ужалить или унизить собеседника.

– Хоть бы суицид, господи. Пусть это будет суицид, – начальник отделения покачал головой, затушивая окурок в переполненной пепельнице, когда раздался стук, и дверь открылась.

– Можно?

– Давай, – рявкнул Владимир Сергеевич заглянувшему следователю, – дверь не забудь, – добавил он тише, но от этого ничуть не спокойнее.

– Тело отвезли в морг, ждем заключение после экспертизы.

Слов Борисову хватило ровно на столько, чтобы дойти до стола начальника. Рядом, словно тень, скользил Шилов.

– Епта, все что ли?

– Фото сделали, но… – опомнился следователь, покосившись на скрывшуюся под окурками пепельницу.

– Запрягай уже! Суицид?

– Нет, точнее, вряд ли, – покачал головой Евгений, поджав нижнюю губу.

Услышав ответ следователя, Владимир Сергеевич осел, как старое тесто, закатил глаза, и тихо, но отчетливо протянул шестую ноту.

– Висяк? Документов нет, нихера нет?

– Нет, – оживился Борисов, – документов нет, но, совсем не обязательно, что это глухарь. На теле погибшей обнаружены странные шрамы. Мы думаем, что экспертиза сможет объяснить их происхождение и тогда, вполне вероятно, будет проще вычислить подозреваемых.

– Их было несколько? Почему подозреваемых?

– Владимир Сергеевич, – Борисов игнорировал вопрос начальника и продолжил свою мысль, – если заявлений от родственников не будет, можно ведь и дело покамест не заводить?

С придыханием Гончаров вновь взял ноту ля.

– Вы вообще, что ли охренели? Можно, конечно, можно, но это уже полный… Если потом это говно всплывет, что мы дела не заводим, дабы рейтинг этой гребаной раскрываемости не портить, это все, мать его, хештег. – Полковник сложил указательные и средние пальцы на обеих руках так, что получилась решетка. – Что за удивление? Дочка недавно показала символ, говорит модный. А, хрен с ним, – затряс головой начальник.

– Да нормально всё будет, Владимир Сергеевич, – подключился к разговору криминалист, – шрамы действительно странные. Я уверен, что Брянский даст ответ об их происхождении и точном времени смерти, а это уже полдела. Там, глядишь, и алкоголь найдется, тогда прикинем ее маршрут, близлежащие магазины, кафе.

В словах Шилова была логика, они внушали доверие, надежду и даже некоторую уверенность, но Владимиру Сергеевичу было не до этого. Полковнику требовалось собраться с собственными мыслями.

– Фото оставьте мне и валите работать, – махнул рукой Гончаров, не поддавшийся на увещевания криминалиста.

Вернувшись в кабинет, Борисов налил воду в чайник и, присев за стол, стал осматривать кружку. Кружка оказалась из-под кофе, а это значит, была достаточно чистой, чтобы в ней можно было вновь растворить пару ложек бодрящих коричневых гранул южноамериканского, если верить упаковке, происхождения.

– Идеи есть, а, Ген?

– Без заключения не хочу фантазировать, а то в голову что-нибудь придет, чрез чур гениальное, и начнем факты подстраивать.

– Согласен. Представляешь, я даже об утреннем визите с эксгумацией забыл.

Борисов повернулся в кресле из стороны в сторону.

– Я тебе больше скажу, мне Климов как пластырь принес, так он у меня в кармане и лежит, вот.– Продемонстрировав розоватую полоску, Шилов нагнулся, чтобы развязать ботинки. – Небось уже от ноги ничего не осталось.

– Что ты там из-под стола бормочешь?

– Я говорю, что нога уже почти до колена стерлась, – приподняв голову над столом ответил криминалист. – Мне тоже кипяточку плесни.

– На ногу или куда?

– Я б сказал куда, да ты ведь плеснешь. – В голосе Шилова чувствовалось напряжение.

Сняв ботинок, криминалист обнаружил, что вся пятка пропитана запекшейся кровью, и без боли стянуть носок не получится. По обеим сторонам от голеностопного сустава на несколько сантиметров выше пятки зияли две кровавые проталины. В одной из них, располагавшейся с внутренней стороны ноги, виднелся черный пушок свалявшихся ниток. Размякшая надорванная кожа собралась в гармошку у верхних краев раны. Крови было немного, в основном желтоватая лимфатическая жидкость.

– Жень, глянь в аптечке, есть у нас еще пластырь, а то мне этого огрызка не хватит.

Борисов молча подошел к шкафу и, порывшись среди полок, нашел несколько полосок.

– Спасибо. Знаешь, я тут вот еще подумал: надо первым делом проверить, как она могла упасть. На краю моста стоят блоки, через которые надо протиснуться, или же, прыгнуть с самого блока. Согласись, для суицида какая-то нелепая схема.

– Да, я поэтому Гончарову и сказал, что на суицид надежды мало, а это значит, что её либо кто-то провожал, либо привез на это место. Ты знаешь какие-нибудь круглосуточные кафе на той стороне моста?

– Я – нет, а ты – любитель пройтись по барам?

– Допустим, – кивнул Борисов, добавив в свежезаваренный кофе ложечку сахара.

– Но все равно бред. Пешеходная часть моста другая, и при всем желании по стороне с блоками идти неудобно. – Шилов в недоумении почесал затылок и запрокинул голову.

– Значит, по твоей логике, туда ее привезли не случайно, и нарочно выкинули на подстанцию? Я правильно понимаю, Ген? – Подняв глаза над кружкой спросил следователь.

– Стоп. Всё. Я же говорил, давай без официальной экспертизы никаких выводов, а то такой огород нагородим, мама не горюй.

– Осторожничаете Геннадий Александрович, перестраховываетесь, – вкрадчиво произнес Борисов, – а преступники разгуливают на свободе.

Криминалист покачал головой, проигнорировав слова следователя.

Среди военных, сотрудников внутренних дел, да и вообще работников государственных и частных организаций предпочтение не зря отдается женатым мужчинам, как более серьезным и ответственным служащим. Шилов давно привык к подобным репликам Борисова. Криминалист, хорошо знакомый с психологией и личностью своего напарника, понимал их истинную природу. Одинокая жизнь заставляла Борисова вступать во внутренний диалог чаще, чем это свойственно обычным семейным людям. Приходя вечерами домой, иногда в подвыпившем состоянии, и оставаясь наедине с собственными мыслями, наполненными в основном мрачными впечатлениями прошедшего дня, следователь задавал себе вслух вопросы и сам же на них отвечал. Он придавал своему голосу нужную интонацию, пародируя желаемого собеседника, а когда у него не получалось с первого раза, Евгений мог по несколько минут отшлифовывать выдуманный ответ.

В комнате царило молчание, изредка прерываемое щелканьем кнопок клавиатуры. Чтобы отвлечься, Шилов решил поискать информацию о происшествии с участием младшего Меньшикова, подозреваемого в хранении и употреблении наркотических веществ. Борисов пил кофе маленькими глотками, методично поднимая и опуская чашку на стол. Следователь уже не хотел пить и механически продолжал вливать в себя остывающий напиток, блуждая глазами по комнате и не останавливая взгляд ни на одном из предметов. Евгений сначала думал ненадолго прилечь на спрятавшийся за шкафом диван, или сходить пообедать, но не шел и не ложился. К концу кружки привычный вкус кофе начал казаться Борисову отвратительным. Среди недопитой жидкости виднелись оседающие на стенках не растворившиеся песчинки, напомнившие Евгению сырую кладбищенскую глину. Следователь криво улыбнулся размытому отражению и сделал последний глоток.

Раздался телефонный звонок. Борисов снял трубку, заранее зная, чей голос услышит на том конце провода.

– Борисов. Да, Яков Моисеевич, приветствую. Готово? – отрывисто спросил Евгений. – Сейчас приеду.

Положив трубку, следователь встретился глазами с Шиловыми.

– Поедешь со мной?

– Поехали, – ответил криминалист, отодвигаясь от стола.

– Стой, у тебя же нога, давай я сам схожу, – предложил Борисов, быстрее Шилова вспомнив о кровавых мозолях.

– Да я же заклеил, Жень, сейчас обуюсь.

– Ладно, Ген, сиди, что я заключение что ли не заберу с соседней улицы, или тебе охота на труп посмотреть?

– Пф, чего я там не видел, ты мне и так все расскажешь.

– Ну и сиди тогда, скоро вернусь.

– Давай, – крикнул Шилов, скрывшемуся за дверью следователю.

Выйдя на улицу, Борисов закурил и не спеша отправился в судебно-медицинский морг отработанным за много лет маршрутом. Следователь радовался, что напарник остался в участке. Послеобеденный час, хоть самого обеда и не было, Борисов любил проводить один. Может, ему это только казалось, а может так работали его биологические часы, но именно в это время, а также утром, следователь любому обществу предпочитал уединение. Все тем же неспешным шагом, Борисов перешел дорогу, хоть это было и не по пути, и пройдя сквозь пару дворов вышел на привокзальную площадь. У станции дежурила единственная машина такси с торчащей из багажника полуметровой антенной. Знакомый водитель. Борисов кивнул ему и, пройдя пару десятков шагов, остановился у палатки с шаурмой, ставшей пунктом его внезапного назначения. Переложив подмышку папку для документов, следователь в одну руку взял дымящийся лаваш с мясом, а в другую, протянутую из раздаточного окошка, ледяную бутылочку пива.

– Подвезти? – Из опущенного окна высунулся знакомый шофер.

Борисов не переставая жевать отрицательно покачал головой, но все-таки подошел к машине. Водитель вышел навстречу и протянул руку следователю. Борисов в ответ протянул бутылку пива, которую догадливый водитель забрал и поставил на крышу транспортного средства, после чего рукопожатие все-таки состоялось.

– Я ей отравился на прошлой неделе, – кивнув на обед следователя, сказал таксист.

– Я тебя умоляю, – с набитым ртом ответил Евгений, – ты пивом запивай, оно нейтрализует.

– У меня тогда права нейтрализуют, если я буду в обед пиво пить, – ухмыльнулся водитель.

Шофер был молодцеватым парнем, лет чуть больше сорока. Звали его Ясенем, а если для протокола, то Федором Ивановичем Ясеневым. Стоит ли говорить, что самой нелюбимой песней Федора Ивановича была известная композиция из советского новогоднего фильма о банных приключениях. К слову сказать, сам фильм Ясенев тоже ненавидел. По образованию Федор Иванович был слесарем, но хорошо разбирался и в автомеханике, чинил машины, а в летний сезон занимался частным извозом.

– Что это ты в обед стоишь, кто к нам в обед-то едет?

– Никто не стоит, вот я и стою. Все ведь как думают, что в обед ловить нечего, ждут вечера, а вечер, чем лучше? Пассажиров больше, так и машин полно.

Следователь кивнул в знак понимания и отхлебнул из бутылки.

– Вам куда, гражданин следователь?

– Не, Федь, я сегодня не твой клиент, – не уточняя ответил Борисов. – Слушай, а в ночь у вас в этом сезоне кто работает?

– В ночь? Да никто не работает, после полуночи одним дежурным кто-нибудь останется из новичков, а что?

– Что-что? Спрашиваю, кто тут ночами тусуется, может, видел чего подозрительного или слышал.

– Не, я ничего не видел, я ночью не работаю, – Ясенев затряс головой, не сводя со следователя глаз. Борисов продолжал смотреть куда-то в сторону, стоя к собеседнику чуть боком.

– Видишь ремонт? – кивнул следователь, указывая на мост через рельсы. До моста было порядочно, но пыльные вихри, и стук отбойного молотка иногда долетал и до станции.

– Ясное дело, вижу, а что?

– Мне-то ничего, а вот участковый наш не доволен, шумят, говорит.

Борисов, выворачивая пакет, захватил ртом последний кусок шаурмы, обильно пропитавшийся майонезом и жиром.

– Ладно, бывай, – пробубнил следователь, заканчивая обед.

– Счастливо, – улыбнулся таксист, – может, все-таки подброшу, а то после еды сразу в путь? Денег не возьму.

– С этого и надо начинать, – оживился Евгений, садясь в машину, – поехали. В морг.

Не прошло и пары минут, как следователь распахивал дверь автомобиля, остановившегося напротив судебно-медицинского морга.