Сергей Семенович Монастырский
Старый дом на захолустной улице
***
Водопровода дом не дождался. Потому что начались уже тридцатые годы. Из домов стали пропадать люди. Городок, как и его дом, вздрагивали по ночам. Потому что пропадали люди в основном ночью.
Ночью пропал и Геннадий. Пришли и увели. Куда, зачем, – не сказали.
Дом опустел, замолчал, замолчал и городок.
***
Как-то незаметно прошло еще три года. Так же тихо стояли на улочке дома, тихо стоял и не совсем еще старый купеческий дом, и только детские голоса во дворе говорили о том, что жизнь идет.
А больше ничего не поменялось в захолустном городке. После ареста Геннадия куда-то рассосалась и его команда, на смену им пришли скучные серые дяденьки во френчах и косоворотках и уже не молоденькие девушки, а пожилые тетки стучали по пишущим машинкам в канцелярии.
Водопровода, конечно, как не было, так и не стало, громадная столовая в здании дома инвалидов просуществовала четыре месяца по причине ее полной невостребованности – ну не хотел народ уходить из своих кухонь и сидеть за общим коммунистическим столом.
Теперь в доме жили только двое взрослых – Наталья и ее бывшая прислуга Маруся. Зато комнаты заполняли веселым смехом трое детей, сын Маруси – Васька и двое Натальиных – Света и Володя.
Это была единственная радость среди скучной драматичной жизни. Жить стало трудно. До недавних пор единственным кормильцем был Геннадий, а небольшие Натальины сбережения давно растаяли.
Дети уже могли одни оставаться дома и ходить в школу вполне самостоятельно, поэтому Наталья устроилась на швейную фабрику в расчетный отдел, а Маруся пошла туда же швеей.
Стало легче. И надо же было Марусе сбиться со столбовой дороги, по которой шел весь Советский народ. Стала она тайком по вечерам шить бюстгальтеры! Сначала для соседок и подруг на фабрике, а потом, народ прослышал об этом, и заказы посыпались, как из рога изобилия.
Бюстгальтеры в стране были дефицитом, а если и были, то самых популярных размеров – второго и третьего. А куда было деваться дамам с пудовыми грудями, или вообще на размер больше, каких в городке было большинство!
Причем каждый заказ приходилось шить по индивидуальной мерке, с примерками и претензиями клиенток!
Жить стало, совсем, хорошо! Пока однажды в дом не постучали. И увезли Марусю, как когда-то Геннадия, только не как врага народа, а за хищение социалистической собственности! Хотя какое хищение? Маруся и нитки и материал покупала в магазине
… Ваську, вместе со своими детьми, стала растить Наталья.
А в воздухе между тем запахло войной.
До городка новости, и плохие и хорошие, доходили поздно, и как-то глухо. Но вот и швейную фабрику вдруг перевели на пошив солдатского нательного белья – рубах и кальсон.
… Где-то сгинул, не подав ни единой весточки, Геннадий, отбывала в сибирских лагерях Маруся. Притаился в захолустном городке купеческий дом.
… Перед самой войной дети окончили школу. Василий тут же поступил в ближайшее военное училище. Володю забрали в армию. Светлана провалилась в медицинское училище и осталась при маме, поступив ученицей швеи на фабрику.
… Дом молчал. И остались в нем опять только две женщины.
***
Пять долгих лет метели зимой заметали сугробами дом, а весной осыпались на крышу белые лепестки яблонь, а летом стоял сад пустой и дети не бегали между деревьями, выросли дети и ушли на войну. А из дома на фронт, и с фронта домой писались и отправлялись письма.
«У нас, сынок, все хорошо, все по-прежнему. Вот только-то и печаль у нас со Светой, и по тебе и по Ваське нашему. Но мы ему тоже пишем и про твои письма рассказываем. Ты, сынок, не беспокойся за нас, лучше береги себя, война кончится, и опять будем вместе! Немного весной покосился забор, но мы позвали дядю Колю – соседа, и его поправили. Сам же дом стоит, он еще крепкий. Огород не сажали, зачем нам, двум женщинам, огород. Как-нибудь прокормимся.
В городе новостей нет. Да и какие у нас новости? Только печальные, если кому-то приходит похоронка. Слава богу, на нашу улицу не приходили, так что все, кого ты знал живы.
Господи! Ну, зачем эта война?! Как же хорошо мы жили! Ну, ладно, скоро и война кончится, ты ведь тоже слушаешь сводки информбюро. Наверное, знаешь это лучше нашего.
Держись мой мальчик!
Целуем, твоя мама и сестренка!»
« Здравствуйте, мама и Светлана!
Мы ведем наступательные бои и гоним фрицев с нашей земли!
За меня не беспокойся, я под пули не подставляюсь. Нет, не трушу! Но как учит нас комбат: «Ты Родине живым нужен, а не убитым». Это он сказал по поводу недавнего случая.
Сидим мы в окопах, впереди длинное, пустое, просматриваемое поле. На том его конце – засевшие в окопах фрицы!
С обеих сторон идет обстрел. И вдруг один лейтенант, командир взвода орет:
– Взвод! За мной, в атаку! За Родину! – и выскакивает из окопа в полный рост.
Тут комбат, как заорет:
– Отставить! – и кроет этого лейтенанта матом:
– Ты то, орден захотел получить!? Пулю получишь, ста метров не пройдешь! Тут он и сказал: – ты Родине нужен живым.
Хороший у нас комбат! А лейтенанта с командования ротой снял! Так что вы не беспокойтесь – вернусь живым и с победой.
Ваш сын и брат»
***
«Здравствуй, Светлана!» Тете Наташе, это письмо не читай, оно для тебя. Ей отдельно напишу. Ты мне пишешь только вместе с мамой, тетей Наташей. А я очень хочу, чтобы ты мне писала отдельно. Ну, пожалуйста, хоть иногда.
Ты, же знаешь, я тебя люблю! Ни как сестру, да никакая ты мне и не сестра – просто росли вместе. Ты думаешь, что когда я тебе это сказал, уходя в училище, это была шутка?
Может, тогда это и была шутка. Но теперь, оставшись без тебя, каждый день, понимая, что могу быть убит, я понял, что действительно тебя люблю! Правда, люблю! Очень, очень! И поэтому буду стараться остаться живым, ведь война скоро кончится, и я к тебе приеду. И мы поженимся! Мне ничего больше не надо, только чтобы кончилась война и чтобы ты стала моей женой! Я для тебя сделаю все, все! И ты будешь самой счастливой на свете!
Не отвечай мне прямо сейчас. Давай, скажешь свой ответ при встрече!
Твой Василий»
« Тетя Наташа, здравствуйте!
Рад, что вы со Светланой здоровы и что все у вас хорошо. Да, конечно, плохо, что маме не разрешено писать на фронт из колонии, но мне достаточно почти ваших писем о ней, и ей, надеюсь, достаточно ваших писем обо мне. Пусть мама не беспокоиться, я же в прямых боях не участвую и под пулями не хожу. У разведроты, которой я командую, другие задачи. Вам похвалюсь, и маме напишите, что получил второй орден. Это большая боевая награда, мама может мной гордиться.
Вы спрашиваете, как я беру в плен немцев? Очень просто – подхожу к нему, делаю козу из двух пальцев, и говорю: «Хэнде Хох!». Он сдается и бежит впереди меня в наше расположение!
Всех обнимаю и скучаю!
Ваш Василий»
«Мама не ругайся, пожалуйста! У меня теперь есть невеста. Я ее очень люблю. И она меня. Она тебе обязательно понравиться! Зовут ее Рая. Она из роты связи, прикомандированной к нашему батальону. У нее нет родителей, фашисты всех убили. Когда кончится войн, мы с Раей приедем в наш дом и поженимся. Мам, она тебе обязательно понравится!
А теперь у меня просьба. Дело в том, что у нее грудь четвертого размера. Не смейся – очень красивая! А на складе больше третьего размера нет. Рая уже два года носит один бюстгальтер. Не могла бы ты по выкройкам тети Маруси – они ведь где-то остались, сшить бюстгальтер и прислать бандеролью. Бандероль пропустят.
Володя»
«Васька! Привет, дурачок! Про любовь будем говорить потом, возвращайся сначала живым и невредимым!
Твоя сестренка – Света»
«Тетя Наташа и Светланка! Пишу вам из госпиталя. Меня немного ранило. Так, ничего страшного. Но после лечения сказали, что комиссуют. Так что ждите, скоро приеду.
Ваш Василий»
***
В последний год войны из лагеря вернулась Маруся.
Теперь три женщины жили в стареющем купеческом доме. Да, дом старел, потому что его давно не касались мужские руки, облупливалась и тускнела краска на стенах, отходили и скособочивались резные наличники, да и внутри все слышнее скрипел деревянный пол, и обваливалась местами штукатурка.
