Сергей Савин
Шёл нашёл потерял
– Хорошо бы, но на это нет времени – из-под его век блеснул изумруд. – Мы поступим проще. Ты меня убьёшь. Достанешь моё сердце и подожжёшь дом. Этот огонь выведет тебя на правильную тропу, а нас с ней…
Он осёкся. Я вспомнил леденящий холод и хищные тени на колоннах, а потом помотал головой. «Энт» печально усмехнулся.
– Иного я и не ожидал. Век славных героев давно канул. Современным людям всё надо показывать и объяснять. Что ж – узри!
Апельсиновый шар только-только закатился за горизонт, в оранжевые лужицы света можно было макать перья-облака, чтобы писать чудесные стихи. Или рисовать пейзажи. Маша шла, мурлыча под нос; тёплая после длинного дня тропинка мягко стлалась под ноги. Сушки кончились ещё на дороге, но это не беда: дома ждал обед. Она потянула носом: в богатую палитру лесных ароматов, кажется, действительно вплетались нотки борща. Ноги сами припустили вперёд.
Сколько себя помнила; ещё косу не заплетала; Машу всегда тянуло в лес. Она готова была пропадать там часами, слушая птиц или наблюдая, как ветер меняет узор листьев. Грибов и ягод всегда находила больше, чем все остальные вместе взятые. Самые богатые поляны находила, когда другие проходили мимо.
А на праздники, когда папа приходил домой выпимши, всегда убегала в лес, и никто «ту проклятую рыжуху» найти не мог. Когда посылали к лешему (а это случалось часто, за словом Маша в карман не лезла) всегда тут же бежала к знакомым деревьям. Надеялась, что хоть в этот раз сбудется старая примета, и ей повстречается лесной хозяин, но, видать не глянулась она.
Девушка пригорюнилась. Скоро надо будет выходить замуж, а тогда прости прощай лесные прогулки.
Резкий порыв ветра рванул сарафан. Пахнуло сиренью. На дорогу вышел тот, встречи с которым она так долго искала. Выше осин, с коричневой корой вместо кожи, разлапистыми как кленовые листья, ладонями. Он наклонился и посмотрел Маше в глаза долгим зелёным взглядом из-под мшистых бровей. А она ответила прямым взглядом таких же изумрудных глаз. Не успела ничего сообразить – не то, что сказать! – как уже сидела на широченном плече, а буйный ветер весело заметал следы на пыльной дороге.
Свадьбу сыграли той же весной. Да какую! Весь лес хохотал и шатался, пьяная луна отбивала коленца и закручивала тёмно-синий платок со звёздами. Хмельной ветер ломился в наглухо запертые ставни. Из деревни несколько дней никто и носу не казал.
Хозяйство оказалось большим и сложным. Но Маша везде успевала, недаром она теперь Лешачиха. Не только по дурацкому детскому прозвищу, но и по-настоящему! За оленятами присмотреть, медведей разными тропами развести, чтобы не подрались, кабанов на правильное пастбище выгнать, да присмотреть, чтобы кикиморы не шалили.
Каждую зиму они с мужем дремали вполглаза в большом старом дубе. Это было их любимое место. С холма открывался чудесный вид на излучину реки и деревню. Они сидели на ветвях часами, обнявшись и говорили о том, что пока есть в этом мире этот дуб, останутся живы и они.
Тем временем, людей становилось всё больше, деревня росла. Сначала там построили большой причал, потом положили на землю длиннющие железки. По железкам сначала редко, а потом всё чаще начал греметь громоздкий вонючий червь с людьми внутри. Выше церквушки встали заводские трубы. Охотники извели медведей и кабанов. Новая лесопилка сожрала любимую машину рощу. Там, где раньше были поляны, теперь урчали тракторы. С каждым годом Маша становилась мрачнее, а её муж спал всё дольше. Поначалу они пытались наказывать нарушителей как встарь. Но на место каждого загубленного дровосека приходил десяток новых. Леший теперь не приводил охотникам дичь, а уводил их от неё. А Маша охоту не бросила. Помогала мужу морочить лесорубов, отваживала от заповедных мест. Это помогло ненадолго: олени ушли, уток повывели, а последнего медведя застрелили. Рядом с одними рельсами положили другие, червей-поездов стало больше. Вырубки подходили всё ближе к холму.
