Сергей Самаров
Охота на брата
Капитан Одуванчиков даже представлял себе ситуацию, при которой он своим приказом переводит старшего сержанта Наруленко в другой взвод, и прикидывал, что это даст роте в целом. Но все-таки сдвоенная работа снайперов с «Кордами» Одуванчикову нравилась больше. Он подумал, прикинул все «за» и «против» и решил оставить Наруленко на прежнем месте, то есть в саперном взводе.
Этот вопрос казался ему почти решенным, и дело оставалось совсем за малым. Командиру разведывательной роты следовало уговорить старшего лейтенанта Скорогорохова снова взять в руки снайперскую винтовку взамен тупорылого автомата Калашникова, положенного саперам.
Хотя почти все бойцы саперного взвода, так же, впрочем, как и сам его командир, пользовались автоматами АК-12 с глушителем и с оптическим прицелом. В бою на дальней дистанции в темное время суток эти автоматы были незаменимы, поскольку глушитель одновременно служит и пламегасителем. Он не позволяет противнику определить, откуда ведется огонь.
Другое дело – близкая дистанция. На ней звук громко щелкающих затворов уже является демаскирующим фактором, показывает место или хотя бы направление, откуда идет атака.
Некоторые офицеры, которым по должности полагается тупорылый автомат, имеют при себе его как дополнительное оружие ближнего боя. Ладно еще, что АК-12 и АК-74У заряжаются одними и теми же патронами.
Глава 3
– Ты ко мне? – спросил полковник Гаджигусейнов, вытаскивая из кармана связку ключей в кожаной ключнице со сложным тисненым рисунком, к сожалению, уже почти неразличимым от времени, и открывая дверь кабинета.
– Так точно, товарищ полковник! Вас жду, – ответил старший следователь, отрывая спину и плечо от стены.
Полковник Гаджигусейнов был самым возрастным и, наверное, опытным сотрудником следственного управления, одним из двух людей в этом ведомстве, с которыми Манап Мансурович разговаривал строго на «вы». Вторым был, естественно, генерал Щуров, которого на «вы» звали абсолютно все. Кроме того, то на «ты», то на «вы» подполковник Омаханов общался с молодой секретаршей генерала Муслимой. Но здесь срабатывало скорее не уважение, которое, кстати сказать, тоже присутствовало, а простое мужское заигрывание, на которое сама Муслима, правда, никогда не отвечала ни всерьез, ни в шутку. Она была студенткой-заочницей Северокавказского филиала Всероссийского государственного университета юстиции, в будущем мечтала стать офицером следственного управления по республике и бороться с преступностью.
– Заходи, – сказал Нияз Муслимович, распахнул дверь и сделал приглашающий жест, прямо как самый настоящий гостеприимный хозяин. – Что-то новое сообщить хочешь?
– Да, новое, – произнес Манап Мансурович, развел руками и рассказал о своем звонке и письме, которое с утра пораньше прислал ему Михаил Михайлович.
– Что ты теперь делать думаешь? – поинтересовался полковник.
– Зашел вот посоветоваться, стоит ли вопрос до суда доводить. Как вы считаете? Хлопотно это, времени уйму отнимет. Хотя если с другой стороны посмотреть, то проучить этих журналюг надо бы, а то они совсем обнаглели.
– А сам-то как считаешь? Почему все вопросы через меня должны решаться? Своей головой соображай. А пока вот что сделай. Ты сейчас загляни в архив, возьми там все уголовные дела на своего братца и сходи с ними к Ящеру. Материалы он, вообще-то, не просил, но мало ли, вдруг поинтересуется? Так что держи их при себе. Генерал сам просил тебя зайти. Если скажет, что через суд дело надо решать, то мы так и поступим. Но сам ему об этом не напоминай. Мне кажется, он уже пар выпустил и только о твоем брате поговорить хочет. Иди.
Спуститься в архив, расположенный в полуподвале того же здания, и найти там материалы, о которых шла речь, было делом пятнадцати минут. Через четверть часа подполковник Омаханов прижимал к груди четыре папки средней толщины с уголовными делами на брата и шел в другое крыло здания, где располагался служебный кабинет генерала Щурова.
На глазах Манапа Мансуровича из приемной вышел старший следователь по особо важным делам полковник юстиции Сергей Николаевич Вострицин. Заметив подполковника Омаханова, он как шлагбаумом перегородил дорогу своей длинной сухощавой рукой, то ли останавливая коллегу, то ли просто приветствуя его.
– Ну вот, на ловца, как говорится, и зверь бежит, – сказал Сергей Николаевич.
– Это я, что ли, зверь? – Омаханов, честно говоря, слегка недолюбливал Вострицина за его слишком уж моложавый вид, за то, что тот всегда был одет так, словно только что от портного вышел, и вообще за всегдашнюю везучесть во всем, и поэтому не желал останавливаться для разговора, как он считал, ни о чем. – Извини, меня генерал вызвал.
– Я в курсе. Сам по тому же вопросу. Ты после генерала загляни ко мне в кабинет, я тебе один номерок сброшу. Это человек, который тебе основательно поможет. Советую с ним активно сотрудничать. Он и в других делах будет в состоянии оказать содействие. Короче говоря, я тебя жду. Ты слышал, наверное, что нам удалось задержать эмира Наримана Бацаева. Так вот, основная заслуга в поимке этого бандита принадлежит именно капитану Одуванчикову. Я в этом деле просто статистом был, честно говоря. А этот командир разведывательной роты спецназа ГРУ, телефон которого я тебе дам, большой специалист по устройству различных ловушек. Твоего брата он тоже сумеет поймать.
«Так вот для чего меня заставили копаться в архиве и разыскивать старые дела Магомедгаджи, – понял вдруг подполковник Омаханов, покрепче прижал папки с уголовными делами к груди и открыл дверь в приемную. – Ящер желает задействовать меня в поимке брата. Но что Гаджи опять натворил? За что его сейчас ищут? Он ведь вроде бы только что освободился и ничего еще сделать не мог, попросту не успел еще».
Секретарша Муслима сидела за столом с телефонной трубкой в руке.
– Он уже здесь, Анатолий Петрович. Хорошо, – сказала она и положила трубку на аппарат.
Не бросила небрежно, как делают, рисуясь перед всеми подряд, многие секретарши, желая показать свою независимость от шефа, а именно положила, аккуратно и сдержанно.
– Товарищ генерал как раз спрашивал про вас. Заходите. Он ждет, – проговорила девушка и стала рассматривать свой сложный маникюр, больше не интересуясь подполковником.
Генерал-майор Щуров сидел за своим столом, с двух сторон заваленным папками с уголовными делами, но прямо перед ним он был почти чист, если не считать нескольких разрозненных листов принтерной распечатки. Первый из них был отпечатан на бланке управления. Исходя из этого, старший следователь по особо важным делам сделал вполне обоснованный вывод, решил, что это какой-то приказ, который генерал собирался подписывать, и не ошибся. Ящер оставил под документами свою длинную, но не размашистую подпись, сложил их вместе, скрепил пружинной скрепкой, отодвинул от себя и посмотрел на подполковника Омаханова долгим взглядом сквозь очки.
– Садись, Манап Мансурович. То есть я хотел сказать – присаживайся, – проговорил генерал, но, видимо, быстро вспомнил, что старший следователь не любит сидеть по причине ранения, смутился от того, что сам посчитал собственное предложение бестактностью, намекающей на это почти интимное обстоятельство, опустил взгляд на стол и только после этого продолжил: – Скажи-ка мне, что ты о своем брате знаешь?
– Знаю, что он недавно освободился после очередной ходки.
– А в настоящее время?..
– Я думаю, что сейчас он находится в нашем родном селе, у матери, отъедается после зоновских харчей. Как там кормят, ни для кого не секрет.
– А с чего ты взял, что он в доме матери?
– Дело, товарищ генерал, в том, что Магомедгаджи звонил мне на следующий день после освобождения, хотел пять тысяч у меня занять, но у меня тогда только три на карте были. Эта сумма его не устраивала.
– А зачем ему деньги? Ты не спросил?
– Не спросил, потому как он сам сказал, что не хочет в тюремной робе перед матерью появляться. Присмотрел себе костюм, но не хватало денег. Брат мой, честно говоря, человек такой, что любит пыль в глаза пустить. Вот, дескать, я какой! Смотрите, любуйтесь! Потому я не удивился, услышав его просьбу. Но от трех тысяч он отказался, а больше у меня при себе не было. Тем более я знал, что долги он отдавать не особенно любит, а я не так много зарабатываю, чтобы деньгами разбрасываться.
– Значит, к матери в село собирался, – произнес генерал Щуров и задумался, глядя мимо подполковника куда-то в стену.
Манап Мансурович хотел было оглянуться, чтобы понять, что там Ящер рассматривает, но руководитель следственного управления вовремя вернулся к реальности, снова посмотрел сначала на подполковника, потом на плоский монитор своего компьютера.
– А вот у нас есть подозрения, что твой, Манап Мансурович, брат за старое принялся, да с еще большим размахом, – заявил он. – Вот посмотри запись. Она была сделана на телефон бандита, убитого недавно, и попала к нам в руки не сразу, а только после того, как была выставлена в интернет. Но следствие было начато вовремя. Свидетели говорят, что возглавлял банду человек, по описанию и фотороботу, который удалось сделать, сильно похожий на твоего брата.
– Следовательно, в значительной мере и на меня. Мы же с ним как-никак близнецы.
– Зачем так сразу, Манап Мансурович? Вы не настолько схожи, чтобы можно было спутать вас, – проговорил генерал, отодвинул монитор на край стола, развернул его так, чтобы изображение было видно и старшему следователю по особо важным делам, и ему самому, после чего с некоторым даже сердитым размахом ударил по клавише «Еnter», включая запись.
На экране сначала появилось только худощавое лицо человека, судя по всему, небольшого роста. Потом изображение уменьшилось, и стало видно, что он стоит на коленях. За спиной у него держался другой человек. Он приставил к затылку этого бедолаги ствол пистолета. Лица его видно не было, но телефон в неуверенной руке того типа, который все это снимал, качнулся.
Человек с пистолетом сразу закрыл свое лицо свободной рукой и резко проговорил:
– Меня не снимай, балбес.
– Понял. Не снимаю, – раздался тонкий, почти мальчишеский голос, а телефон опустился в прежнее положение еще раньше, чем прозвучали эти слова.
– Так что, хочешь жить? – Этот вопрос человека с пистолетом был явно обращен к тому бедняге, который стоял на коленях.
– Кто же жить не хочет? – ответил тот, и съемка с высоким разрешением показала, как по его щеке скатилась слеза.
– Тогда произноси то, что тебе сказано. Не забыл? Или тебе текст нужен? Если так, то мы можем и написать его на листочке. Нам не трудно.
– Братья! Не слушайте этих уродов. Их мало. Все остальные нормальные. Отомстите за меня!
Выстрел раздался с небольшим опозданием. Пуля вошла в голову через затылок, а вышла через лоб, разворотив его и сразу залив лицо кровью.
Генерал выключил запись.
– Я не увидел здесь брата, – сказал Манап Мансурович.
– А я разве говорил, что он здесь присутствует? Я сказал только, что и по словесному портрету, и по фотороботу твой брат подходит под эмира банды. И по словесному портрету, и по фотороботу. На нем была тюремная роба со светоотражающими полосами на ногах. В чем освободился, в том и ходит.
– Значит, костюм себе он так и не купил, – задумчиво произнес подполковник юстиции. – А моими тремя тысячами пренебрег.
– Значит, не купил. Деньги ему, думаю, нужны были на кое-что другое, – довольно жестко ответил на это генерал Щуров.
– На что же именно? – прямо спросил подполковник Омаханов, понимая, что руководитель следственного управления не договорил начатую фразу до конца.
– На приобретение оружия для первого ограбления. Вторую акцию я тебе показал. Теперь посмотри первую. У банка, видимо, денег нет на хорошую камеру, но можно рассмотреть фигуры участников этих событий и даже их лица, если хорошенько присмотреться. – Анатолий Петрович замолчал, недолго думая, повернул монитор к себе и начал щелкать компьютерной мышкой, не прикасаясь к клавиатуре.
Потом он вернул монитор в прежнее положение и опять зло ударил по кнопке «Еnter».
Манап Мансурович увидел небольшую площадь, которую сразу признал. Она располагалась недалеко от следственного управления, перед банком. По тротуару изредка проходили прохожие. Какая-то молодая женщина катила коляску с ребенком, потом другая, пожилая, пронесла мимо два тяжелых пакета с продуктами.
Вслед за этим к банку подъехал микроавтобус, из которого вышли двое мужчин в форме сотрудников полиции. Через слабо тонированные окна салона микроавтобуса было видно еще четверых – водителя и трех охранников. Стволы их автоматов смотрели вверх, приклады упирались в пол. Они ждали так же терпеливо, как и генерал с подполковником.
Разные люди входили в банк, покидали его, садились в машины и уезжали, но все они были в гражданской одежде. На парковке свободных мест оставалось множество, видимо, руководство банка перестаралось, рассчитывало на большее количество клиентов. Ожидание затянулось.
Наконец-то появились двое мужчин в полицейской форме. Они вразвалочку, неторопливо пронесли к микроавтобусу алюминиевый кейс, видимо, довольно тяжелый, сдвинули дверцу и стали о чем-то разговаривать с людьми, сидящими внутри. Уезжать, похоже, эти ребята не слишком торопились.
«Ниссан» подъехал без лишней суеты и остановился рядом с микроавтобусом. Молодой водитель остался сидеть на месте и даже не оглядывался, не смотрел в сторону ментов.
Из машины вышли двое мужчин. Один из них появился как раз с той стороны, где разговаривали у открытой дверцы менты.
Подполковник Омаханов легко узнал брата. Это был он. Манап Мансурович нисколько не сомневался в этом. Разрешение камеры слежения, расположенной у банка, было низкое, однако черты лица различались без особого труда. Не было нужды всматриваться до рези в глазах. Тем более такие знакомые черты, имеющие сходство с теми, которые подполковник ежедневно видел в зеркало при утреннем бритье.
Действия брата были настолько выверены и просчитаны, что старший следователь изрядно удивился. Он не мог понять, где Магомедгаджи этому научился, откуда у него столько хладнокровия. Сам Манап Мансурович, скорее всего, не сумел бы действовать так спокойно и хладнокровно.
Брат прошел боком, чуть посторонившись, мимо двух ментов и неторопливо направился в сторону банка. При этом он смотрел не на них, а на своего товарища, который поднялся с переднего пассажирского сиденья, выбрался из машины, стоял возле нее и держал в руках какие-то бумаги, в которые заглядывал. Миновав ментов, Магомедгаджи приостановился, сунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда гранату. Через плечо ближнего к себе мента он без сомнений забросил гранату в салон микроавтобуса, а сам сразу нырнул за спины стражей порядка, прикрылся и ими, и кузовом микроавтобуса, на который, видимо, надеялся меньше, чем на человеческие тела, и только потому не проскочил дальше. Взрыв громыхнул почти сразу.
– Обрати внимание на тонкий расчет, – произнес генерал, будто прочитавший мысли подполковника. – Один осколок пробил насквозь автомобильную обшивку, хотя, может быть, только стекло, и только чудом не задел голову твоего брата. Хотя не исключено, что вскользь и зацепил. По крайней мере, кепка с него слетела. Но это могло быть и от наклона, когда он от осколков за ментовские спины спрятался. Тела насквозь пробиты не были, и выбор твоего брата оказался правильным.
– А это точно он? – спросил подполковник Омаханов. – Может, просто похож?
– Если ты своего брата не узнал, то программа распознавания лиц дала стопроцентный результат. Второго бандита она тоже опознала. Он в зоне жил с твоим братом в одном бараке, освободился на год с лишним раньше.
– А третий, который водитель?
– Третьего опознать не удалось. Нет его лица в базе данных ни МВД, ни ФСИН. Молод еще, не успел раньше засветиться. Даже приводов не имеет.
Разговор про третьего бандита зашел не случайно, потому что камера явственно показала, как в момент взрыва водитель наклонился, даже лег на правое переднее сиденье, а потом резко выпрямился и выскочил из автомобиля. В руке он сжимал пистолет и сразу начал стрелять. По пуле в голову получили два мента, лежащие между машинами и раненные осколками гранаты, потом сразу две достались водителю микроавтобуса, еще одна – тому парню в салоне, который тоже был, похоже, только задет и пытался поднять автомат. Но в него уже стрелял тот бандит, который поднялся с переднего пассажирского сиденья.
– Гильзы подобрать они не успели, – сказал генерал. – Да похоже на то, что и особо не старались это сделать. Так мы определили оружие. Последний выстрел сделан из пистолета ПЛ-15, первые – из РГ-120. Сейчас ведется розыск по оружию. Пистолеты новые. Они еще не сильно распространены. Очень хотелось бы найти и перекрыть канал поставки, однако, судя по всему, мы уже слегка опоздали с этим.
– Вы о чем? Как это опоздали? – не постеснялся спросить подполковник Омаханов.
– Я тебе два видео сегодня показал. Так вот, по моему мнению, деньги Магомедгаджи требовались срочно именно на покупку оружия. Первое видео снято за четыре дня до второго. В результате первого преступления все менты республики, мы с тобой в том числе, жалованье свое получили на неделю позже. Кроме того, было сорвано несколько мероприятий со стороны МВД, где требовались финансовые вливания. Не получили в текущем месяце вознаграждение, положенное им, и наши стукачи. Это результат первой акции Мамонта. В ходе второй были расстреляны два сотрудника полиции. Третий сумел избежать участи первых только потому, что за несколько часов до нападения банды на село уехал в Махачкалу, на сессию в юридическом вузе, где учится. Можно сказать, повезло парню в том, что вовремя не сдал один экзамен, поехал позже, поэтому остался жив. Мы уже рассматривали версию с наводкой с его стороны на товарищей, но она маловероятна. Если все обойдется, то этот студент-недоучка получит офицерское звание и станет в селе участковым. Все это учинил твой брат, Манап Мансурович. Он собрал банду и осуществил нападение на село, – проговорил генерал, вернулся в свое кресло и надолго задумался.
Подполковник Омаханов сначала слегка кашлянул в кулак, чтобы привлечь к себе внимание, и только после этого спросил:
– Что еще натворил в селе Магомедгаджи?
– Он самолично расстрелял главу сельсовета. Но это дело, можно сказать, благое. Мы никак не могли к нему подобраться. Знали, что вор и взяточник, но доказательств не было. Никто не решался дать показания, тамошние жители считали это дело бесполезным и опасным. Этот негодяй так всех запугал своими мифическими связями, что работать против него было сложно. А Магомедгаджи решил вопрос без доказательств, устроил суд и лично привел в исполнение собственный приговор. Все в одном флаконе. Потом он там же совершил нападение на продовольственный магазин. По приказу эмира была расстреляна продавщица, племянница хозяина, которая пыталась Мамонту в лицо вцепиться. Я видел в морге ее руки. Своими ногтями она порвала бы ему лицо до костей черепа. Хуже кошки, наверное. Когти длиннее, чем у моей секретарши. Но взяли бандиты в магазине не много. Только дневную выручку, ящики с мороженой рыбой, колбасой и две коробки бананов. Вот и все. Больше ничего эти гады там не нашли, а ящик с колбасой выбросили на окраине села. Прочитали, должно быть, на этикетке, что в колбасе свинина. Где они только там вообще мясо нашли, удивляюсь. Значит, у них остались только ящик рыбы и две коробки с бананами.
– Бананы Магомедгаджи с детства любит. Может в один присест целый ящик приговорить, – заметил Манап Мансурович с улыбкой, может быть, не совсем соответствующей моменту.
Но она, скорее всего, была вызвана воспоминаниями детства, и генерал ничего не сказал по этому поводу.
– Владелец магазина стонет, говорит, что никто больше к нему идти не хочет, хотя в селе больше работы нет. Без продавщицы магазин до вчерашнего дня был закрыт. Не знаю, как сегодня. Может, уже и открыли, если кого-то на это место нашли. Вот ты и подумай, как братца твоего туда заманить. Может, с теми же бананами ловушку ему устроить?
– Я должен этим заняться? – Подполковник Омаханов не удивился, услышав это.
Полковник Вострицин подготовил его к этому.
Но как он мог устроить ловушку своему брату-близнецу? Родственные чувства вступали в очевидное противоречие с чувством долга.
– Ну так не я же, – спокойно ответил на это генерал, вытащил из кармана носовой платок, сияющий чистотой, и вытер пот со лба.
На улице стояла жара, и кондиционер, работающий в кабинете, не справлялся с нею. Только под ним ветерок создавал какую-то прохладу. Но не стоять же генералу целый день на одном и том же месте.
Манап Мансурович посмотрел на этот чистый носовой платок и вспомнил вдруг, что его брат-близнец имеет патологическую любовь к кристально чистым носовым платкам. Поэтому мать часто стирала их сыну, а потом еще сушила, крахмалила и гладила утюгом, тяжеленным для ее тонких старческих рук. Она часто покупала чистую белую ткань и подрубала платки на ручной швейной машинке.
Потом брат принес откуда-то новую электрическую машинку, кажется, японскую. Она была изъята из дома во время обыска, была похищена из чужой квартиры.
Магомедгаджи пообещал матери купить новую, самую лучшую, когда снова окажется на свободе.
Тогда она ничего не сказала, но когда брат потом, спустя несколько лет, принес в дом новую швейную машинку, сразу спросила:
– Не краденая?
Магомедгаджи вместо ответа положил на стол перед матерью длинный чек, в котором трудно было что-то найти с первого взгляда. По крайней мере, Айша ничего понять не смогла, даже надев очки. Обратиться к Манапу она то ли не додумалась, то ли не решилась.
Мать всегда относилась к нему с повышенным уважением. Видимо, ответственная должность сына сильно на мать действовала. Никто в их роду не взлетал так высоко, как Манап, и не падал так низко, как Магомедгаджи.
– Вот. Из магазина, – сказал тогда брат почти торжественно. – Знал, что спросишь! Чек захватил, чтобы сомнений не было. Никогда эти бумажки не беру, а тут подумал и решил взять.
На случай, если снова придут менты с обыском, Айша спрятала чек в шифоньер под постельное белье, где обычно и деньги хранила. Она так и не смогла прочитать на чеке хоть какую-то строчку, понятную ей. Слишком много всего там было. А в цене она ничего не соображала.
Все это старший следователь вспомнил совсем не вовремя. Брат-близнец вдруг показался ему совсем не таким уж плохим человеком, как того хотелось бы генералу. А всего-то из-за белого платка.
Но подполковник Омаханов четко видел, что Ящеру явно хотелось, чтобы он начал говорить что-то плохое про брата, стал бы клеймить его самыми распоследними словами. Неужели генерал не понимал, как трудно обвинить в чем-то родного брата-близнеца? Это почти то же самое, что осудить самого себя. Поэтому подполковник молчал, стоял, как задумчивый слон посреди цирковой арены.
Долго ничего не говорил и генерал Щуров. Они словно соревнование устроили, кто кого перемолчит. Манап Мансурович снова стал таким, каким показался генералу при первом представлении, – неулыбчивым и полностью закрытым от окружающих, недоступным для какого-то сближения. Но это только вселило в Щурова надежду на то, что служебный долг в очередной раз стал победителем, переборол родственные чувства подполковника. Однако ситуация продолжала оставаться напряженной.
Первым не выдержал генерал.
Он глубоко вздохнул, сглотнул слюну, скопившуюся во рту, и спросил вроде бы совсем о другом:
– Так что у тебя там, Манап Мансурович, с интервью получилось?
Подполковник негромко изложил суть дела.
Он хорошо знал, как любит генерал, когда подчиненные с ним советуются, и спросил сам:
– Что вы, товарищ генерал, подскажете мне по этому поводу? Затребовать смартфон через суд? Восстановить запись наши компьютерщики смогут. Да я и сам, думаю, сумею это сделать. Вопрос только в том, насколько это необходимо. Может быть, достаточно будет моего слова?
– Было бы достаточно, если бы ты активно включился в работу по поимке Магомедгаджи, – откровенно и достаточно резко сказал генерал Щуров. – Это не мои собственные условия, а мысль, высказанная руководством республиканского МВД. Если ты поможешь брата поймать, то они снимут все претензии не только к тебе, но и вообще к следственному управлению. А пока они направлены именно в нашу сторону. В конце концов, ты здесь служишь или нет? – Эту фразу генерал сказал громко, проявляя свой властный характер, без которого на этом посту ему пришлось бы туговато. – Должен ты или нет заботиться о своем ведомстве? Я вовсе не предлагаю тебе в данный момент написать рапорт с просьбой об увольнении. Я хочу, чтобы ты взялся поймать своего брата.
– Товарищ генерал, он ведь не просто брат, а мой близнец, пусть и старше меня на двадцать минут, частица меня. Вы должны понимать это, – тихо сказал подполковник, ломая представление начальника о себе.
– Пока я понимаю только одно. Магомедгаджи – убийца мирных жителей, эмир отряда, созданного им, банды, говоря честно и конкретно. Если его не остановить, то он еще много бед натворит. А нам придется все его дела расхлебывать. Он с каждым днем будет набираться наглости, радоваться своей безнаказанности. А все потому, что у него брат служит в республиканском следственном управлении. Короче говоря, Манап Мансурович, дело обстоит так. Я даю тебе сутки на раздумье. Будешь ты возглавлять операцию или нет? Если откажешься, то мы вынуждены будем принять меры организационного характера. Мне лично придется это сделать. Хотя скажу честно, что по-человечески я тебя понимаю. Но на меня тоже сверху давят. А главное состоит в том, что Магомедгаджи – убийца мирных жителей. Пока этот преступник не угодит в места лишения свободы, он может еще многое натворить. Подумай об этом.
– Хорошо. Я подумаю. Но прошу дать мне трое суток. Я хочу встретиться с братом и уговорить его сдаться. Очень вас прошу, товарищ генерал.
Ящер сразу помягчел лицом. Это автоматически означало, что и мыслями тоже. Он дал задний ход хотя бы им.
– Хорошо. Трое суток, и ни минутой больше. По истечению этого срока я жду тебя здесь же, в своем кабинете. А пока вот лист бумаги и ручка. Напиши рапорт на мое имя с просьбой предоставить тебе трехдневный отпуск без сохранения денежного содержания. Лучше всего – по семейным обстоятельствам. Текущие дела можешь передать полковнику Вострицину. Он в курсе твоего дела и даже помочь вызвался. По его поведению мне показалось, что ты с ним дружишь. Так ведь?
– Он ни с кем не дружит, держится особняком. Я, в свою очередь, тоже стараюсь соблюдать от сослуживцев дистанцию, чтобы никому не быть обязанным. Мы в Дагестане живем, а это дело тонкое. Здесь, если ты друг или родственник, то до конца жизни, при любых обстоятельствах, невзирая на служебный долг. Поэтому наша работа особенно сложна. Это основная причина, по которой я стараюсь ни с кем из сослуживцев дружеских отношений не поддерживать.
Говоря о друзьях по службе и о взаимоотношениях с ними, Манап Мансурович хотел было сказать и об отношениях между братьями, но решил не обострять отношения с генералом, которые вроде бы только-только начали налаживаться, и благоразумно промолчал.
– Однако передай дела полковнику.
– Понял, товарищ генерал. Но у меня сейчас нет срочных дел, которые не могут трое суток подождать.
– Смотри сам. Как знаешь. С твоим-то опытом я тебе посоветовать ничего не смогу, но помощью Вострицина все же рекомендую воспользоваться.
