Сергей Самаров
Огненная звезда и магический меч Рёнгвальда
Истлейв с Хаствитом побежали в обход шведов к своим. Маленький кузнец опять вооружился своим любимым топором. Овсень взобрался на любимца Улича, которого не способны были сдержать свеи, если бы предстояло прорываться к своей сотне. Для Большаки с Ансгаром тоже нашлись лоси раненых воев. Так, втроем, выехали они навстречу свейской колонне, заранее договорившись, куда будут прорываться в случае обострения положения. Правда, позади, отстав на два десятка шагов, за сотниками и конунгом следовали два десятка воев на лосях. Лоси при прорыве всегда предпочтительнее лошадей, потому что грудью, весом и рогами прорубают себе дорогу там, где лошади часто вязнут среди тесноты человеческих тел, спотыкаются о них и падают, роняя и всадника. Лось при беге передние ноги поднимает выше и потому не спотыкается, к тому же всегда норовит ударить передним копытом, чтобы убрать перед собой препятствие. На человека такой удар оказывает действие удара торцом бревна.
Место для встречи славяне выбрали сами и даже остановились в этом месте, чтобы дождаться свеев. Место было удачное в том плане, что его хорошо было видно стрельцам, которые не позволили бы захватить своих сотников и конунга и прикрыли бы их прорыв своими стрелами. Естественно, каждый из стрельцов уже держал между пальцами левой руки по четыре зажатые стрелы, готовый выпустить их одну за другой. Еще четыре стрелы уже были приготовлены для следующей серии выстрелов.
Там, на открытом месте, под светом яркой молодой луны, лоси были остановлены. Ждать оставалось недолго. Свеи, тяжело ступая, двигались в их сторону. И впереди шел ярл Сигтюргг Золотые Уши, используя вместо посоха свой меч вместе с ножнами. Завидев славянских сотников и конунга, ярл замедлил шаги, потом сделал знак рукой, приказывая ближайшим за ним рядам остановиться. Но сам без страха и сомнения подошел ближе.
– Мой юный друг, – сразу обратился он к Ансгару, предпочитая не считаться с присутствием здесь славянских сотников. – К нашему несчастью, шторм полностью уничтожил наши лодки со всеми нашими припасами. И мы вынуждены обратиться к тебе с просьбой отдать нам ладьи нанятых тобой славян. Естественно, мы компенсируем тебе все финансовые потери и, как только разделаемся с Домом Синего Ворона, разделаемся и с Торольфом Одноглазым, чтобы он больше не мешал тебе занять достойное место, которое прежде занимал твой славный отец и мой хороший друг. У меня во время шторма погибло около пятисот человек. Это большие потери, тем не менее в наших рядах осталось чуть больше тысячи воинов. И мы сумеем завершить то, что начали, и тебе помочь тоже сумеем. Можешь в этом не сомневаться…
Большака переводил слова ярла Овсеню, который молча и без комментариев снял топор с рогов Улича. Но, выслушав слова Сигтюргга и не дожидаясь, когда соберется с мыслями и ответит Ансгар, Большака сам решил сказать:
– А как же твое колдовство, ярл? Неужели оно не смогло тебе помочь против Гунналуга? Помнится, ты чуть не клялся, что остановишь шторм своими заклинаниями. На что же ты в дальнейшем надеешься? Гунналуг не оставит от тебя и твоего войска ничего, кроме твоих золотых ушей. Их он возьмет себе на память, потому что любит, как говорят, золото. И кто тогда будет помогать юному конунгу занять его законное место?
Ярл сделал вид, что он не слышит слов руянина, и даже откровенно насмешливый тон слов его не пронял. И Ансгару говорить все же пришлось:
– Я сожалею, ярл Сигтюргг, что не могу удовлетворить твою просьбу. Я привык сам решать свои дела и не полагаться на чужое решение. Эти ладьи принадлежат не мне, но воинам, которых я нанял, и я не имею права уступать их тебе. Более того, я не могу даже часть твоего войска взять к себе на борт, потому что к нам пришло подкрепление, и больше мы никого поместить не сможем. Мы отплываем сегодня ночью, не позже, чем через час, и мне остается пожелать тебе успешного пешего похода. До Дома Синего Ворона плыть несколько часов, но пешком идти полтора дня. Не теряй времени, ярл…
Голос Ансгара звучал холодно, но без тени сомнения. Юный конунг, сознавая опасность, все же владел собой прекрасно, как и подобает человеку его звания, и проявил должную твердость, показывающую его уверенность в прочности своего положения и права. Однако шведский ярл надеялся совсем на другое и вообще не ожидал, что Ансгар окажется таким несговорчивым при той силе, что стояла у знаменитого полководца и флотоводца за спиной.
– Ансгар, я думал, что ты с большим пониманием отнесешься к моей просьбе. – Сигтюргг Золотые Уши рисованно удивился такому решению конунга и изобразил фальшивый вздох сожаления. – Признаюсь, мы обсуждали возможные твои ответы и этот тоже предусмотрели. Но мне очень не хотелось бы прибегать к крайним мерам, к которым ты меня вынуждаешь прибегнуть. У меня значительно большие силы, чем у тебя. И я могу диктовать условия. Хотя, повторю, мне очень не хочется этого. Одумайся, конунг. Хотя бы в память о твоем отце удовлетвори мою просьбу.
– Бесполезно с ним разговаривать, – решил Овсень.
– Бесполезно, – подтвердил Большака. – Не будем терять время…
– Бесполезно, – по-славянски согласился и Ансгар и чуть выдвинул своего лося вперед. – Это хорошо, ярл Сигтюргг Золотые Уши, что ты напомнил мне об отце. Отец мой никогда не предавал тех, кто его поддерживает. Даже в самые трудные времена. Эти славяне не только спасли меня. Они помогают мне во всем. Кроме того, я дал слово другому войску, что доставлю их воинов туда, куда им необходимо прибыть. А слово свое, как и отец, я ценю дорого. Как ты думаешь, что сделал бы Кьотви на моем месте?
– Он согласился бы с моими доводами… – сказал ярл без тени сомнения.
– Неправда. Отец обнажил бы меч. Вот этот…
Ансгар выхватил свой меч и поднял над головой.
– Уж не хочешь ли ты, мальчик, сразиться со мной? – спросил ярл насмешливо, снял со своего меча дорогие золоченые ножны и отбросил их в сторону, словно ненужную деревяшку. – Ты вызываешь меня на поединок? Ну-ну, хотел бы я посмотреть, что может меч Рёнгвальда в неумелых мальчишеских руках…
– Это уже не меч Рёнгвальда. Это меч Кьотви, – сказал Ансгар. – Ему уже удалось опробовать мою руку в схватках с твоими соотечественниками. Меч остался мной доволен…
– Но мне же очень жалко тебя, Ансгар… – внезапно ярл заговорил совсем другим тоном, высказывая и укор, и почти отеческое прощение, и отступил на три шага. И говорил он при этом громко и насмешливо. – Я не хотел бы убивать сына своего друга, честное слово, это кажется мне слегка неблагородным. Эй, там… – Сигтюргг оглянулся через плечо. – Захватите мне конунга живым и невредимым. Бока, конечно, помять ему можете…
Сразу два десятка воинов передового отряда бросились вперед, они были рядом, всего-то в тридцати шагах, но добежать до Ансгара не успели. Стрельцы все прекрасно видели и кое-что слышали, и буквально через несколько мгновений ярл опять остался против Ансгара один на один, только теперь уже окруженный трупами своих передовых бойцов.
Сигтюргг обернулся. До ближайшего ряда его воинов, шагнувших за первой, погибшей линией, было двадцать шагов. Но вторая линия остановилась, понимая, что через несколько шагов они рискуют получить стрелу. А от конунга до Сигтюргга можно было добраться одним скачком лося. Ярл поднял меч.
– Что же… Поединок так поединок. Я не привык отказываться от поединков.
– Это не поединок, ярл. Ты уже отказался от поединка, когда по собственной трусости послал своих воинов. Ты не есть человек чести, чтобы драться с тобой в поединке. С недостойными не дерутся. Я просто убью тебя, как подлую и наглую крысу, – сказал Ансгар.
Лось под ним, повинуясь удару пятками, сделал большой скачок, ярл, видимо, думал, что Ансгар спешится, следовательно, этого скачка не ожидал, и просто испугался мощного тела лесного великана, отступил в сторону, и конунг нанес молниеносный удар, сразу раскроив шлем ярла вместе с головой. Сигтюргг не успел даже поднять на уровень головы оружие, как золотые уши шлема разлетелись в разные стороны. Первые ряды свеев колыхнулись в сомнении и двинулись было вперед, но Ансгар не продолжил атаку, а просто поднял над головой меч, требуя, чтобы они остановились. Свеи застыли в ожидании слова, которое должно было прозвучать, не решаясь ни на какие действия. Только что на их глазах так бесславно, не успев даже защититься, хотя держал в руках обнаженный меч, погиб их известный полководец. Это не могло не подействовать на воинов, настроение которых и без того было подавленным после гибели трети войска и всех драккаров. Все они были мужественными бойцами, прошедшими много походов, но сейчас находились в сомнении и смятении, потому что не оказалось среди других ярлов того, кто взялся бы командовать. Только один уродливый великан, что сопровождал Сигтюргга во время первых переговоров, вышел из строя, ни на кого не глядя, сел рядом с поверженным ярлом и склонил голову, совершенно не обращая внимания на Ансгара.
– Слушаете ли вы меня? – обратился конунг к свейскому войску.
– Говори, конунг… – раздался голос из глубины строя.
– Мы с вами одно дело делаем, только каждый по-своему. И Дом Синего Ворона будет только радоваться, если ваше войско или мое войско не уйдет с этого берега. Я думаю, что сейчас у вашего войска мало шансов на победу. Вы окружены с четырех сторон. Я получил подкрепление и могу просто приказать перебить вас, но не хочу радовать Дом Синего Ворона.
Великан, сидевший рядом с убитым ярлом, вдруг взревел зверем, вскочил и бросился в сторону конунга, на ходу выхватывая меч. Но меч его не успел даже ножны покинуть. Овсень ударил пятками Улича, лось-великан совершил скачок и обрушил на грудь человека-великана свои страшные копыта. Одного удара хватило, чтобы человек-великан навсегда остался лежать на земле, неподалеку от своего хозяина. Даже кольчуга с нашитыми на нее стальными полосами не спасла грудь от такого удара, и, более того, стальные полосы прогнулись, прорубили кольчугу и вошли в грудь.
– Лоси моих воинов растопчут вас, стрелы перебьют вас раньше, чем вы успеете поднять меч, – продолжил Ансгар. – Я же не предлагаю вам позора, как предлагал мне ваш ничтожный и бесчестный ярл Сигтюргг Золотые Уши. Я предлагаю вам свернуть в сторону и пешим строем отправиться в земли Дома Синего Ворона, чтобы сделать то, что вы намеревались сделать. Есть среди вас ярл, способный взять на себя командование? Или вы ждете, что я выделю вам своего командира?
Свейский ряд колыхнулся, раздвинулся, и из-за спин передовых воинов вышел бочкообразный человек в простоватых доспехах и в простом рогатом шлеме на голове.
– Я сразу скажу, конунг, что был против предложения ярла Сигтюргга. Но твоего меча я не боюсь, и твоих воинов, нас окруживших, я не боюсь… Кстати, а есть ли они? Как ты докажешь?..
Вместо Ансгара доказательства предъявил сотник Овсень. Он поднял берестяной рог и громко протрубил сигнал. Тут же его сотня застучала мечами о щиты со стороны суши. Следом сотня Большаки застучала по щитам со стороны фьорда, услышав эти звуки, к славянам присоединилась и сотня дварфов, показывая, что окружение замкнулось.
– Ты не обманщик, конунг, – сказал бочкообразный воин. – Но я и окружения не боюсь. Плевал я на все и на всех… Ничего не боюсь и никого не боюсь… Единственное, чего я опасаюсь, это кулаков твоего сотника Большаки…
– И хорошо, что ты мои кулаки не забыл… – отозвался Большака. – У тебя, помнится, тоже кулаки не слабые…
– Но ты побил меня…
– Побил…
– И я, оставшись после смерти ярла Сигтюргга Золотые Уши старшим, в знак уважения к кулакам Большаки, а не к вражескому окружению и не к мечу Кьотви, увожу свое войско в пеший поход. Плывите сами на своих ладьях. За мной, друзья, двигаем быстро, дорога дальняя, – сказал воин, обернувшись, и пошел первым. Шаги его были не слишком широки, но ноги передвигались быстро.
И все свейское войско двинулось за ним. Зашелестели, как прежде, кольчуги…
Ансгар осадил своего лося, чтобы пропустить свейскую колонну. Лось прекрасно слушался повода и попятился. Не каждая лошадь легко выполняет этот маневр.
– Кто это такой? – спросил Ансгар Большаку, кивая в сторону нового предводителя шведов.
– А я знаю? – с улыбкой переспросил Большака. – Если говорит, что я побил его когда-то на кулаках, значит, побил… Я не помню всех, кого побил. Я многих бил. Но я всегда дрался только с достойными, кто имел возможность и со мной справиться, следовательно, мог и его похвалить…
Свеи торопливо прошли мимо. Овсень, опытный в военных делах и легко считающий ряды, десятки и сотни, усмехнулся.
– Ярл Сигтюргг Золотые Уши очень хотел нас испугать. У шведов не более пяти сотен человек. Потому они такие сговорчивые. Будь их больше тысячи, нам пришлось бы драться.
– Готовимся к погрузке, – сказал Ансгар, продолжая командовать.
– Спускаем лодки на воду, – Большака подтвердил приказ.
– И отплываем из этого проклятого фьорда, пока еще кого-нибудь сюда не принесло, – закончил Овсень. – Уж очень это место многолюдное…
– Отплываем, – сказал, подходя ближе, Извеча. – Только сначала, дядюшка Овсень, посмотри сюда…
Маленький нелюдь загородил что-то спиной, чтобы Улич не затоптал песок возле костра. Улич с Извечей давно дружил и потому охотно посторонился. Овсень спрыгнул с седла. Тут же рядом оказался и любопытный Ансгар.
– Что у тебя? – спросил сотник.
Извеча посторонился и показал что-то, нацарапанное на песке простой палочкой.
– Что это? – не понял и Ансгар.
– Это первые две страницы той книги… Я все страницы помню… У нелюдей память не человеческая. Если пожара нет и бояться ничего не надо, мы все помним…
– Вот уж молодец, и очень ценю тебя за это. Но все страницы ты потом тетушке Всеведе нарисуешь, – сказал Овсень, затоптал рисунок и посмотрел на конунга. – Не будем время терять. Уже и дварфы подходят.
– Лодки на воду! – скомандовал Большака.
– Грузимся! – добавил Овсень.
Глава вторая
Плыли быстро, торопились, чтобы успеть проплыть мимо Дома Синего Ворона в темноте и в темноте же добраться до фьорда Дома Конунга. И для скорости к гребцам в помощь посадили дварфов, чьи крепкие руки никогда не знали усталости и легко могли подстроиться под ритм гребка, как подстраивались с маленькими молотками около наковальни под удары большого молота. И ветер в дополнение помогал. Ветер был не совсем попутным, но кормчие умело обращались с парусом и умели использовать любой ветер, кроме прямого встречного. Лоцманом, знающим местные воды, выступал сам юный конунг, потому что другие местные жители, представленные только дварфами, в мореплавателях никогда не числились и даже простых рыбацких промыслов не ведали. А кормчий Титмар плыл на ладье сотника Большаки, с которым неожиданно для конунга сильно сдружился, да и, кроме того, Титмар хорошо знал воды рядом с фьордом ярла Фраварада и плохо воды рядом с фьордом Ансгара. И потому юный конунг взял сложные обязанности на себя. Как договаривались еще на берегу перед последним плаванием, высадку совершали ночью, перед самым рассветом, чтобы мало кто видел количество воев, приплывших с конунгом к его Дому. И старались при этом не шуметь, что, впрочем, мало помогло, хотя Ансгар горел желанием устроить Торольфу несколько сюрпризов, но не знал при этом, кто может Одноглазому донести о его прибытии.
Деревянный, но стоящий на каменном фундаменте Дом Конунга высился на крутом скалистом обрыве, с которого открывался обзор во все четыре стороны, и от ворот дома отходили две дороги. Главная, хорошо протоптанная людскими ногами и копытами лошадей, – в Ослофьорд, который здесь изредка называли даже городом, хотя он имел всего одну недостроенную городскую стену со стороны моря, однако еще конунг Кьотви намеревался достроить стену полностью по всему периметру, иначе и смысла в стене не было, потому что любому врагу не составляло труда высадиться в стороне, обойти селение по суше и напасть на незащищенные дома. Впрочем, поддержки в этом вопросе среди местного населения конунг не находил. Людям, привыкшим жить в виках, стена казалась излишеством, и тратиться на ее строительство не все считали нужным. А оплачивать строительство из личных средств уже не считал необходимым сам конунг Кьотви.
Вторая, короткая дорога шла полого вниз, в невеликий по размерам, но удобный собственный фьорд конунга. Там, внизу, на берегу, стоял и большой вик, в котором когда-то родились предки Ансгара, и лишь недавно развалилась от возраста дом-землянка, когда-то принадлежащая семье. В вике сейчас жили большей частью рыбаки и бонды, работающие в Доме Конунга. Если плыть дальше в сторону Ослофьорда, следом за первым, ближним фьордом следовало еще три таких же залива со своими виками, и все они считали конунга своим ярлом. Но теперь Ансгар, как раньше был Кьотви, являлся для них и верховным судьей, и верховной властью. Впрочем, конунг вообще был верховной властью для всех виков Норвегии, но для других виков имелись свои судьи и свои ярлы. Из жителей же этих четырех виков в основном и формировалась дружина конунга. Ну, было еще три десятка наемных солдат, исполняющих роль стражников в Доме, однако наемные солдаты могли быть из разных не только виков и земель, но и стран. Так, у Ансгара служило два шведа, сбежавших от наказания из земель своего ярла, три полабских славянина, не нашедших приложения своих воинских талантов на родине, один угрюмый эст, скрывавший какую-то страшную тайну и потому всегда прятавшийся от своих соотечественников, если те случаем появлялись в окрестностях, и один руянин. У отца было еще четверо ляхов, лично к нему привязанных, но ляхи Ансгара покинули сразу после смерти Кьотви, отправившись служить куда-то в другое место, поскольку не питали к сыну тех чувств, которые питали к покойному конунгу, и не были связаны с новым конунгом никакими обязательствами. Говорили, что кто-то из соседей подбил их отправиться искать счастья и славы при дворе византийского императора, где наемники всегда были в большей цене, чем свои воины. И пусть. Четыре человека не делали погоду. Но основу стражи и войска конунга, конечно, составляли все-таки норвежцы.
Когда четыре ладьи, одна за другой, миновали широкий здесь, но длинный пролив и воткнулись носами в черный слюдянистый береговой песок, кто-то уже заметил их, и в вике сразу поднялась тревога, жители высыпали на берег фьорда с оружием в руках – действия обычные и необходимые для трудного времени практического безвластия. И потому первым пришлось спуститься на берег Ансгару, который вызвал у своих людей естественное удивление, быстро перешедшее в неописуемый восторг. Они уже, кажется, смирились с его смертью, о которой по всей округе только и говорили все последние дни, а тут явление живого и здорового конунга…
– Ансгар, ты даже не представляешь, да и мы сами не представляли, сколько радости можно испытать от того, что в мире так много людей со лживыми языками… – так замысловато выражаясь, встретил конунга Хрольф, долгоносый староста вика, в прошлом известный воин, но по возрасту уже малоспособный встать в строй со щитом и мечом, тем не менее способный еще не только обучать молодежь воинскому искусству, но и командовать другими воинами, используя свой громадный опыт, приобретенный в сражениях, которые вел Кьотви.
– Я рад, что вы встречаете меня с чистой душой, – сказал Ансгар, сам сильно волнуясь от возвращения в родные места. – Я вернулся с мечом отца, следовательно, с полными правами на его титул, и вы можете звать меня конунгом Ансгаром. Но предупреждаю сразу… Мне хотелось бы знать, что замыслил против меня ярл Торольф Одноглазый. И потому я запрещаю вам всем до послезавтрашних выборов показываться в Ослофьорде и в соседних чужих виках. И вообще, говорить о том, что вы видели прибытие ладей. Но наши вики должны знать правду и должны быть готовы ко всему. Возможно, нам предстоит война. Потому я собираю у себя старост всех четырех виков уже через час. Оповестите всех, пошлите гонцов… А твой мудрый совет, Хрольф, может понадобиться мне раньше. Приходи в Дом до общего сбора.
Сверху, по дороге от Дома, уже сбегалась с факелами в руках вооруженная стража. Ансгару пришлось опять выйти вперед и повторить предупреждение для стражи отдельно:
– Ворота закрыть. Открывать только по моему распоряжению или по распоряжению людей, которых я назначу.
За ним сразу поднялись в Дом только Большака со своей сотней, для постоя которой отвели длинный сарай, гребцы одной из ладей, староста из вика Хрольф да дварфы Хаствит и Истлейв. Дом стоял мрачный и затемненный, каким и полагалось быть дому, носящему траур.
Разжигать много огней конунг опять запретил.
Праздник устраивать было рано. Праздник будет устроен после того, как Ансгара официально признают конунгом и он рассчитается с теми, кто хотел у него титул украсть…
* * *
Вторая пара ладей с сотней Овсеня и сотней дварфов, познакомившись с местом и показав себя жителям местного фьорда в качестве союзников конунга, чтобы в дальнейшем не возникло острых недоразумений, получила проводника из местных рыбаков, сразу спустилась на воду и отплыла. Пошли обратным курсом до одного из предыдущих фьордов с незаселенным берегом, в который вошли уже на рассвете. Фьорд был тесным, неудобным, не имеющим песчаного пляжа, но в него втекали одна рядом с другой две неширокие речки, в устье которых, выполняя указания проводника, ладьи вошли и остановились на мели, прикрытые со всех сторон кустами. Оставив лодки там, в устье речек, естественно, под небольшой охраной из гребцов, больше привыкших к лодке, чем к пешим переходам, и проводника, который не был даже вооружен для такой срочной поездки, остальные намеревались двинуться в глубину шведской территории. Бьярминским воям предстояло заниматься своими делами, к которым они сразу и приступили, начав с выгрузки лосей и лошадей и поиска троп, ведущих на высокий берег. Однако проходимых для верхового войска троп не оказалось, существовали только узенькие, вытоптанные, скорее всего, дикими вепрями, и их пришлось местами расширить, чтобы пройти. Боевые топоры для этого дела тоже годились. Впрочем, труднопроходимых мест было мало, и часть пути лоси расчищали своей широкой грудью, просто проламывая кусты.
Одновременно с русами выгрузилось и девяносто девять полностью снаряженных к боевым действиям дварфов. Маленький народец, при своем небольшом росте, всегда отличался громадной физической силой, и даже сотник Овсень, сам человек силы немереной, с удивлением рассматривал их щиты, которые, благодаря мощной оковке, могли выдержать, пожалуй, удар любой стрелы, кроме стрелы, посланной сложным славянским луком. Но если уж стрелу, пущенную стрельцом, не выдержат, то наверняка не развалятся в середине боя от нескольких добрых ударов меча или топора, как обычно случается со всеми деревянными щитами, доски которых только в центре скреплены металлическим умбоном и имеют окантовку в виде металлической полосы по внешнему краю. Но даже деревянный щит носить в бою не слишком легко. Какая же нужна сила, чтобы носить такие щиты, как у дварфов, и не просто носить, а использовать их острые края со специально выкованными острыми шипами как оружие! Сотник сразу понял, для чего предназначены кованые шипы, на первый взгляд служащие только украшением, но в действительности способные в тесноте плотного боя наносить страшные рваные и колотые раны. Кроме того, часть шипов располагалась так, что между ними мог застрять клинок меча и при нажиме плечом, произведенном вовремя, или сломаться, или просто вывалиться из рук противника.
Дварфами командовал самый низкорослый из них, но в то же время самый широкоплечий и самый широкобородый рудознатец Херик. Но поставлен он был командовать не потому, что слыл знаменитым воином, которых среди дварфов вообще не было, а только потому, что знал, как и Истлейв, славянский язык. Руки у Херика были короткими, но объемными, как нога обыкновенного человека. Такие руки, конечно, позволяли носить самый тяжелый щит без усталости. Мечи, которые из-за малого роста и коротких толстых ног могли мешать при ходьбе, дварфы носили только за плечом. Впрочем, выхватывать оружие из-за плеча, может быть, было даже удобнее, чем с пояса. Овсень видел, что многие норвежские и шведские моряки и славяне с руянской ладьи, вооруженные укороченными мечами, носили их на манер дварфов за спиной. Но это требовалось там, где бой проходит в тесноте, например, когда сцепляются два драккара или драккар с ладьей. Мечи дварфов в дополнение ко всему выделялись еще и кованой художественной отделкой. Они не были украшены драгоценными камнями или драгоценными металлами, но красота и удобство рукояток останавливала на таком оружии взгляд. И все мечи отличались повышенной шириной клинка и уменьшенной длиной. Наверное, дварфам, при их небольшом росте и большой физической силе, было удобнее воевать именно такими.
Последняя десятка подземных жителей выгрузилась с ладьи не только с оружием, но и с рабочими орудиями и несла за плечами мешки с различными лопатами, кирками и еще чем-то, что было в мешках невидимым. Не использовать такую силу, когда она сама просит ее использовать, было просто грехом. Так решил Овсень еще во время плавания. Ансгар согласился с сотником, и тогда же они договорились о временном разделении сил и о дальнейшем взаимодействии. Дварфы с их новой ролью согласились охотно: поскольку люди, более склонные к войне, собрались за них сделать их дело, они должны помочь людям сделать то, что сами люди сделать не в силах. А не в силах люди быстро копать подземные переходы, по которым можно проникнуть в любое помещение любого дома.
– Мы готовы, ярл… – доложил Херик, едва дварфы закончили выгрузку.
– Я не ярл, дружище, и мне не нравится такой титул. В наших землях он напоминает о крови и огне, о грабеже и грабителях, об убитых стариках и похищенных женщинах и детях и не слишком уважается. Я просто сотник Овсень и прошу меня так называть… Наши нелюди зовут меня дядюшка Овсень. Значит, выступаем. Тропа почти готова. Далеко нам идти?
– Не очень, дядюшка Овсень. Если сейчас перекусишь, предобеденный голод еще почувствовать не успеешь, как будем на месте. Но там придется-таки спрятаться получше и ждать. Наш уже готовый ход ведет через каменные стены в верхний ярус башни, откуда можно слышать разговоры колдуна. Там нам делать пока нечего. А в подвалы, куда нам дорога, надо еще новый ход прокопать… Но он не может быть длинным. Нас много, и никто не успеет устать. Даже ты ждать не устанешь, хотя и очень торопишься…
– Мы успеем вернуться?
– К обеду, думаю, вернемся… Хорошо бы пообедать у конунга Ансгара, но туда мы чуть-чуть опоздаем. Надеюсь, без нас все не съедят. Но у них тоже времени будет мало… Не до еды…
Судя по манере дварфа разговаривать и по сравнениям, которые он выбирал, Херик всегда страдал повышенным аппетитом. Наверное, для обладателя плеч такой ширины и рук такого объема это было даже нормальным явлением. Кто много работает физически, тот, как правило, много ест. Это в случае, если ему есть, чем себя подкормить. Херику, судя по всему, было чем. По крайней мере, за пазухой у него виднелся каравай хлеба, а на поясе висела объемная фляжка. Еще во время пути Херик к фляжке прикладывался, и Велемир спросил, что пьет дварф.
– Сок крапивы пополам с соком клюквы. Хочешь попробовать? Очень вкусно! И здоровья добавляет…
Велемир хотел сделать глоток, но вовремя надумал понюхать и так сморщился, что вызвал удивление Херика.
– Неужели не нравится? – спросил дварф, не понимая причины такой мимики десятника.
– Я уж лучше водой обойдусь… – отказался стрелец и снял с пояса свою фляжку.
* * *
– Выходим, – скомандовал Овсень.
– Дядюшка, дядюшка, – послышался тонкий голосок. – Возьми меня с собой.
Извеча бежал от ладьи. Без мешка ему бегать было легко, несмотря на короткие ноги.
– А ты не хочешь остаться со Смеяном?
– Он заставляет меня писать, а у меня пальцы устали.
– Что писать?
– Ту книгу, которую я помню. Я пишу ему краской на коже. Уже половину половины написал. А он дальше велит. Я устал, голова от натуги болит.
Овсень предпочитал никого не заставлять делать дело, к которому тот стремления не имеет.
– Поехали. Вот еще бы ты читать научился…
– Тетушка Всеведа обещала научить меня, да не успела.
– Научит. Ты у нас способный.
Овсень наклонился, ухватил домовушку за шиворот и посадил на спину Улича позади себя. Лось-великан дополнительный груз выдержит без труда, поскольку груз этот совсем невелик.
– Подожди, Овсень, – позвал от ладьи шаман Смеян.
Подошел, привычно косолапя, и протянул небольшой холщовый мешок.
– Это и есть труд Извечи. Если доберешься до Всеведы, отдай ей. Она скажет, что с этим делать. Вдруг да сразу сгодится. Только помни – она под сетью Гунналуга, и увидеть ее будет трудно. Я видел ее из другого мира. И Заряна тоже под этой сетью. Только Всеведа под двумя сетями, Заряна под одной. Первая сеть, что только на Всеведе, мешает ей волхвовать, вторая делает их невидимыми из этого мира, но и им не позволяет в мир войти. Признаться, я не догадываюсь, что можно с этой сетью сделать. Это какое-то незнакомое мне колдовство. Да и сама Всеведа не понимает…
– Я найду их…
– Ищи. Я попробую камлать… Валдай уже костер готовит. Может, смогу как-то тебе помочь. Я взял несколько волосков из ушей Добряны. И попробую следить за ней и направлять. Она тебя поведет правильно. Она почувствует, потому что сама в двух мирах сразу живет, и правильно покажет. И я буду с вами, только вы меня из своего мира не увидите…
– Хорошо.
Двинулись сразу двумя колоннами. Ни вои не опережали колонну дварфов, ни дварфы не выдвигались вперед. Но рядом с лошадьми, а особенно рядом с лосями, дварфы казались совсем крошечными, чуть ли не ползающими существами. Впрочем, Овсень слышал про их серьезный характер и неуступчивость в бою, да и Хаствит, как рассказывали, хорошо показал себя при столкновении драккаров на Ловати, и потому радовался таким союзникам.
Между двумя колоннами спокойно рысью трусила волкодлачка, на которую дварфы все еще косились с некоторым недоверием. Она на них внимания не обращала. Но часто задирала нос и нюхала воздух. То есть вела себя уже совсем, как настоящий зверь, научившись обычным звериным способам познания мира…
* * *
Тем временем, понимая нормальную радость обитателей Дома от прибытия вроде бы навсегда потерянного и вновь обретенного хозяина, Ансгар мягко приказал прекратить переполох, вызванный его появлением. И отдавал распоряжения, которые считал срочными для обеспечения безопасности и скрытности. А Хаствит с Истлейвом, как и договаривались, пошли обходить двор по внутренней территории, быстро сориентировались и остановились в выбранном месте. Стража из двух полабских славян, что сопровождала дварфов, знала этот народец мало и недоумевала, не понимая, что делают такие странные нелюди в узком промежутке между домом и внешним частоколом, выставленным на самом краю обрыва. Но страже, конечно же, и не следовало знать о мысленных переговорах, которые вели дварфы со своими собратьями, сидящими внутри скалы, на которой был выстроен Дом Конунга. А дварфы, переговорив и удовлетворившись, переглянулись, обменялись несколькими кивками и после этого вернулись в дом к людям, оставив провожающую их стражу недоумевать о цели такой прогулки.
