Сергей Романюк
От Садового кольца до границ Москвы. История окраин, шедевры зодчества, памятные места, людские судьбы
Жизнь Натальи Щербатовой сложилась трагично: арест мужа, ссылка его на вечное поселение в Туруханск, где он сходит с ума. Благодаря ее хлопотам Шаховского переводят в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, и он умирает там через два месяца после приезда.
Дальнейшая судьба щербатовской усадьбы связана с жизнью и работой замечательного русского историка Михаила Петровича Погодина. После продажи дома на углу Мясницкой и Большого Златоустинского переулка Погодин нашел другой на окраине Москвы, у просторов Девичьего поля – в декабре 1835 г. он приобрел щербатовскую усадьбу.
Имя Погодина до последнего времени предавалось анафеме: защитник официальной правительственной линии в науке и преподавании, отнюдь не сторонник «революционных демократов». Но анафематствовавшие забывали сказать, что именно Погодин выступал с резкими высказываниями против существовавших в России порядков во времена Крымской войны, и именно Погодин был центром притяжения для представителей многих и самых разных кружков и направлений в русской культуре; поддерживал тесные отношения с А.С. Пушкиным, Н.В. Гоголем, и именно с Погодиным либо дружили, либо просто были знакомы почти все сколько-нибудь известные русские историки и литераторы: его дом на Девичьем поле видел, наверное, всех их. Как писал его добрый знакомый, «…его оценили, когда его не стало. Все поняли, что Погодиным, в том смысле и значении, какое он имел для Москвы и отчасти для славянских земель, – быть не так легко, как это казалось со стороны…».
Михаил Петрович Погодин был известен в Москве – о его скупости ходили легенды, но в то же время он мог быть и щедрым – жертвовал бедным, давал деньги начинающим авторам или же сам издавал их сочинения. Но если скупость его замечали многие, то добрые дела Погодин совершал всегда негласно, стараясь не говорить о них. Скуп же был потому, что не имел наследственных имений и богатств; все, что имел, заработал тяжелым трудом. Погодин сделал себя сам: сын крепостного крестьянина, он выбивается в люди, заканчивает Московский университет, становится видным историком, коллекционером, писателем, издателем журналов «Московский вестник» и «Москвитянин». Он «…видел кругом себя довольно долгое время нужду и бедность, с необычайным трудом он выбрался на ту дорогу, которой искала его душа, – дорогу большего и высшего образования, нежели среда, в какой сначала он вращался».
Погодинская усадьба, занимающая территорию современных участков № 10, 12 и 14, состояла из двух почти равных частей – левой, выходящей на угол с Большим Саввинским переулком, где находились основные усадебные строения, жилые и хозяйственные, и правой, занятой огромным садом и прудом. Вдоль улицы шла липовая аллея, поворачивавшая у правой границы участка внутрь его, к пруду. Главный дом усадьбы стоял по линии улицы (на месте правой части решетки перед домом № 12), одноэтажный, деревянный, в семь окон, с мезонином, откуда открывался вид на незастроенное широкое Девичье поле. В анфиладе первого этажа главного дома располагался рабочий кабинет Погодина, полный книг, картин, гравюр, документов.
Справа и слева от дома на равном расстоянии стояли деревянные же флигели. В одном из них находился пансион, содержавшийся Погодиным по примеру других профессоров университета. В пансионе жило и кормилось около десяти учеников. «Продовольственной частью заведовала старуха, мать Погодина Аграфена Михайловна, отличавшаяся крайней бережливостью», – писал А.А. Фет, оставивший живые воспоминания о погодинском пансионе, где он учился перед поступлением в университет.
Особенно памятен погодинский дом тем, что в нем много раз останавливался и подолгу жил Н.В. Гоголь. В Москву он приехал впервые в 1832 г. и тогда же познакомился с Погодиным, но остановился у него только в сентябре 1839 г. Для Гоголя отводился обычно мезонин. «До обеда он никогда не сходил вниз в общие комнаты, – вспоминал сын М.П. Погодина, – обедал же всегда со всеми нами, причем был большею частию весел и шутлив. После обеда до семи часов вечера он уединялся к себе, и в это время к нему уже никто не ходил; а в семь часов он спускался вниз, широко распахивал двери всей анфилады передних комнат, и начиналось хождение, а походить было где; дом был очень велик. В крайних комнатах, маленькой и больших гостиных, ставились большие графины с холодной водой. Гоголь ходил и через каждые десять минут выпивал по стакану. На отца, сидевшего в это время в своем кабинете за летописями Нестора, это хождение не производило никакого впечатления; он преспокойно сидел и писал. Изредка только, бывало, поднимет голову на Николая Васильевича и спросит: „Ну, что, не находился еще?“ – „Пиши, пиши, – отвечает Гоголь, – бумага по тебе плачет“. И опять тоже; один пишет, а другой ходит. Ходил же Н.В. всегда чрезвычайно быстро и как-то порывисто, резко, производя при этом такой ветер, что стеариновые свечи оплывали. Когда же Н.В. очень уж расходится, то моя бабушка закричит, бывало, горничной: „Груша, а Груша, подай-ка теплый платок, тальянец (так она звала Н.В.) столько ветру напустил, так страсть!“ – „Не сердись, старая, – скажет добродушно Н.В., – графин кончу, и баста“».
Когда в 1841 г. Гоголь привез из Италии первый том «Мертвых душ», то устроил их прочтение Аксаковым и Погодину в его доме и там же продолжал работать над поэмой, писал «Портрет», «Тараса Бульбу».
В большом саду погодинской усадьбы Гоголь дважды устраивал торжественные обеды по случаю своих именин, которые он праздновал на вешнего Николу – 9 мая. В большой аллее расставлялись столы, за которыми садилось множество гостей. «Злоба дня, весь внешний успех пиршества, сосредоточивался на погоде. Дело в том, что обед устраивался в саду, в нашей знаменитой липовой аллее, – вспоминал тот же мемуарист. – Пойди дождь, и все расстроится. Еще дня за два до Николы Николай Васильевич всегда был очень возбужден… Сад был у нас громадный, на 10 000 квадратных сажен, и весной сюда постоянно прилетал соловей… пел он большей частию рано утром или поздно вечером… у меня постоянно водились добрые соловьи. В данном случае я пускался на хитрость: над обоими концами стола, ловко укрыв ветвями, вешал по клетке с соловьем. Под стук тарелок, лязг ножей и громкие разговоры мои птицы оживали… Гости восхищались: „Экая благодать у тебя, Михаил Петрович, умирать не надо. Запах лип, соловьи, вода в виду…“ Обед кончался очень поздно… Общество расходилось часов в одиннадцать вечера, и Н.В. успокаивался, сознавая, что он рассчитался со своими знакомыми на целый год…».
В этом доме находилось погодинское «Древлехранилище» – ценнейшая коллекция предметов русской старины. Он собирал самые разные предметы, которые каким-либо образом относились к русской истории: монеты, рукописи, древние грамоты, старопечатные книги, картины, портреты, оружие, письма Петра Великого, автографы Суворова, Державина, Ломоносова, старинное оружие, народные лубки, монеты… Как собиратель, и собиратель знающий, Погодин вскоре стал известен в Москве: букинисты и торговцы антиквариатом несли на Девичье поле редкие вещи, зная, что все будет по достоинству оценено. Погодинская коллекция славилась не только в России, но и в Европе, откуда приезжали с ней знакомиться. В 1852 г. Погодин вынужден был расстаться со своими сокровищами: приходилось думать о семье, об обеспечении дочерей. Он предложил приобрести коллекцию государству, и она перешла в Императорскую публичную библиотеку за 150 тысяч рублей. В доме на Девичьем поле Погодин прожил до кончины 8 декабря 1875 г.
От погодинской усадьбы осталось лишь затейливо украшенная деревянная постройка, так называемая «погодинская изба», о которой поэтесса Е.П. Ростопчина писала Погодину: «Что ваша новая книга из бревен-то есть, изба… Я слышу, что она заменила Москвитянина и Мстиславов Ростиславичей, и все прежние ваши страсти». (Погодин издавал журнал под названием «Москвитянин» и работал над историей России удельного периода. – Авт.).
Изба была перестроена из более старой в 1856 г. на средства богача В.А. Кокорева – это был подарок известному русскому историку – архитектором Н.В. Никитиным, известность которого и началась с этой постройки.
После кончины Погодина в 1875 г. усадьба перешла сначала к его сыну Ивану, а потом к жене сына Анне Петровне, урожденной княжне Оболенской. При ней усадьба разделилась на пять сравнительно небольших участков, один из которых – крайний левый, выходивший на угол Большого Саввинского переулка, остался за ней. Он потом принадлежал дочери Погодина А.М. Плечко (автору книги о Китай-городе), позже доктору Ф.А. Саввей-Могилевичу, открывшему здесь психиатрическую лечебницу (в ней в апреле – августе 1902 г. лечился художник М.А. Врубель). Остальные участки были распроданы А.П. Погодиной разным владельцам. На одном из них было выстроено внушительное здание Сергиевского приюта (№ 10) для неизлечимо больных, основанного благотворительницей Е.С. Ляминой в память митрополита Сергия, управлявшего Московской епархией с 1894 по 1897 г. Здание приюта спроектировано архитектором С.У. Соловьевым (1899–1901 гг.) в традициях неорусского стилевого направления модерна, напоминающее его же постройки Медведниковской больницы на Большой Калужской. Приютский храм был освящен в память Св. Сергия Радонежского 13 октября 1901 г. При коммунистах в бывшем приюте находились научные институты Наркомздрава (тропический, санитарно-гигиенический, микробиологический), а сейчас в надстроенном здании – НИИ экологии человека и гигиены окружающей среды имени А.Н. Сысина.
На территории той же погодинской усадьбы в 1959 г. выстроили современное посольское здание (№ 12, архитектор А.Д. Сурис) сначала для Албании, но так как она не желала признавать перемен в тогдашнем Советском Союзе, то дом отдали посольству Ирака.
За Большим Саввинским переулком начиналась усадьба Апраксиных, простиравшаяся до Малого Саввинского. На ней стояли каменные палаты и «наверху оных деревянный зал». О продаже дома объявлялось в газете «Московские ведомости» в 1762 г.: «при оном сад, пруд и оранжерея; порожнего места на десятину, с которого косится несколько сена».
За этим участком находилась огромная усадьба Юшковых. Семья Юшковых была богатой – им принадлежали большой дворец на Мясницкой, обширное владение в Китай-городе (в Никольском переулке) и загородная усадьба на Девичьем поле. Дворовых было 200 человек, в конюшнях стояли полсотни лошадей, в подвалах – тяжелые сундуки с драгоценными материями.
Современники рассказывали, что у Юшковых было 40 пудов серебряной посуды, которая выставлялась на обедах, где присутствовали до 150 гостей. Однажды в 1811 г. в их усадьбе на Девичьем поле праздник продолжался три дня и три ночи, восемнадцать балов следовали один за другим – с фейерверками и музыкой в огромном саду. Все окрестные фабрики перестали работать, ибо фабричных нельзя было загнать в цеха – они толпились у дома и ограды сада, а игуменья Новодевичьего монастыря не могла справиться с монахинями, стоявшими вместо заутрени и вечерни на стенах монастыря, слушая цыган и роговую музыку и зачарованно смотря на волшебное зрелище.
Мотовство долго продолжаться не могло – Юшковы разорились, а загородная усадьба перешла к купцам. Новый владелец, фабрикант С.А. Милюков, устроил в бывшей усадьбе фабрику: ее здания стоят за перекрестком с Малым Саввинским переулком (№ 18–22). В них «с раннего утра слышался грохот, – вспоминал родственник фабриканта, – как будто сотни поваров стучат ножами в какой-нибудь исполинской кухне: это были набивные, в которых рабочие нагоняли набивные узоры на миткаль. Позади стояли деревянные сушильни с широкими навесами, где вечно тянулись нескончаемые ряды ярких, только что окрашенных ситцев; а дальше шли красильни и другие фабричные постройки… К главному фабричному строению примыкал с левой стороны каменный жилой флигель в два этажа. Внизу помещалась контора, а наверху жил сам дядя Семен Афанасьич. От верхнего этажа, отделанного с безвкусной роскошью, широкая лестница вела в сад с тенистыми аллеями и прудами, которые спускались до самой Москвы-реки». Как Малый, так и Большой Саввинские переулки получили имя по уже исчезнувшей церкви Св. Саввы, стоявшей у ее начала, на месте современного страшноватого здания (Большой Саввинский, 14) Экономико-статистического института. Саввинскую церковь снесли в 1931 г., а история у нее была долгая и интересная.
Впервые она упоминается в седой древности, в завещании князя Петра Добрынского 1454 г.: «Се аз… дал есмь в дом пречистыа Богородици и своему господину Ионе митрополиту киевскому и всеа Руси монастырь святого Савы, на Москве, на посаде, и со всем тем, что к тому монастырю из старины потягло, и земель, и лугов, и Собакинская пустошь. Так же есмь придал к тому монастырю святого Савы свою мельницу на усть Сетуни, да две деревни у Крылатска, что есмь выменял у владыки у Ростовского у Григорья.
А то есмя дал… на поминок своих прародителей и родителей, и по своей души, и по всему своему роду». С тех пор монастырь стал митрополичьим, а потом, когда на Москве учредили патриаршество – в 1589 г. – и патриаршим: известно, что в монастыре находились хоромы патриарха – так, в 1637 г. сообщалось, что «киот с деисусы поставлен в Саввинском же монастыре перед патриарши хоромы в сенях».
У монастыря находилась и небольшая слобода: «Патриаршая вотчина, Саввинская слобода, на берегу Москвы реки, Горетово стану, а в ней 32 двора бобыльских, людей в них 68 человек, кормятся на Москве всякою работою…» В середине XVII в. монастырь, до того бывший мужским, стал женским под названием «Ново-Саввинский Киевский, что под Девичьим монастырем»: первые его монахини приехали в Москву из Киева. В 1690 г. патриарх Иоаким скончался, и деньги на поминки были выданы уже не в монастырь, а в приходскую Саввинскую церковь, и, стало быть, примерно в это время монастырь уже упразднили.
Возможно, что каменное здание Саввинской церкви построили в 1592 г., а колокольню в 1632 г. Позднее и церковь и колокольню перестраивали. Церковь Св. Саввы памятна тем, что ее посетил в последние свои трудные дни Николай Васильевич Гоголь. Он жил в Москве и проводил много времени в молитве и размышлении о смысле земной жизни. М.П. Погодин вспоминал: «В четверг на Масленой неделе, 7 февраля 1852 года, явился Гоголь в церковь Св. Саввы Освященного на Девичьем поле, еще до заутрени, и исповедался. Перед принятием Св. Даров, за обеднею, пал ниц и много плакал. Был уже слаб и почти шатался». Умер он через четырнадцать дней – 21 февраля 1852 г.
Как и во многих других местах за Земляным городом, в конце XVII и в XVIII в. здесь, на берегу Москвы-реки, одни за другими располагались загородные имения богатых владельцев, перешедших позднее к фабрикантам, устроившим в барских усадьбах крупные промышленные предприятия, работающие и сейчас.
Так, по правой стороне Большого Саввинского переулка находятся гардинно-кружевная и шелковая фабрики, носившие почему-то имена коммунистов – первая немецкого Тельмана, а вторая – российского Свердлова, хотя ни тот ни другой никакого отношения к кружевам и шелку, по-видимому, не имели.
Гардинно-кружевная фабрика находится в начале переулка, а за нею – один из значительных здесь архитектурных и исторических памятников: в глубине участка под № 6 стоит особняк, построенный, возможно, после 1816 г. купцом А.Д. Грачевым, владельцем текстильной фабрики, находившейся на огромном участке. В середине XIX в. он принадлежал семье Ганешиных, богатых купцов-фабрикантов. В конце века участок приобретает кружевная фабрика, где работал Карл Метнер, сыновья которого оставили благотворный след в истории русской культуры: Эмилий создал знаменитое издательство «Мусагет», Александр был не только композитором, но скрипачом и дирижером – он долгое время заведовал музыкальной частью Камерного театра, а Николай был самым известным из них и прославился как композитор. По словам исследователя его творчества, «отпечаток высокого интеллекта, внутреннего воодушевления, богатой фантазии был характерен для исполнительского облика Николая Карловича и для его композиций, где мысль и чувство сосуществовали в чудесном единстве».
Николай и Эмилий Метнеры поселились в Большом Саввинском переулке в доме фабрики в конце 1913 г. «Тогда это была окраина Москвы – верхний этаж, старинный дом с толстыми звуконепроницаемыми стенами, кругом много зелени, – вспоминала племянница Метнера. – В квартире было шесть комнат, так что братья, Николай Карлович и Эмилий Карлович, могли работать, не мешая друг другу. У дяди Коли был большой кабинет, где стояли два рояля (фабрик „Липп“ и „Бехштейн“), письменный стол, большой угловой диван и шкафы с нотами и книгами. Комната была очень светлая и уютная…» Об этом же доме вспоминала и Мариэтта Шагинян, дружившая с Метнерами и прожившая «на пансионе» зиму 1916 г.: «…быт наш начинался с открытой утром форточки, с открытых форточек во всей квартире и особого, сейчас исчезнувшего дыма – лесного аромата сухих березовых дров из открытых створок больших голландских печей».
Николай Карлович жил здесь до 1919 г., когда фабрику национализировали, а семью Метнеров выселили. Через два года Н.К. Метнер навсегда покинул родину: выступая за границей, он предполагал возвратиться обратно, но в 1931 г. ему без всяких объяснений отказали в визе, и всю оставшуюся жизнь Н.К. Метнер прожил на Западе, став знаменитым композитором и исполнителем.
Рядом – два дома (№ 8), которые занимало общество распространения технических знаний, устроившее там среднее механико-техническое училище:
быстро развивающаяся промышленность остро нуждалась в технических кадрах, и вполне естественно, что общество приобрело этот участок как раз между двумя большими фабриками – соседом справа была суконная фабрика «Товарищества братьев В. и Н. Ганешиных», слева – «Товарищество ситцевой фабрики Альберта Гюбнера». Дата постройки одного из зданий училища видна на нем самом: между первым и вторым этажами написано «1882». Деревянное живописное здание на том же участке, но справа от предыдущего, было выстроено в 1878 г.
Остальную часть этой стороны Большого Саввинского переулка занимает нынешняя шелковая фабрика, преобразованная из бывшей фабрики А. Гюбнера.
Специалист по текстильному производству Альберт Осипович Гюбнер приехал в Москву из Франции и вскоре открыл свое собственное дело в 1846 г. В Большом Саввинском переулке у Москвы-реки он обосновался в 1856 г., и с тех пор фабрика «Товарищества ситцевой мануфактуры А. Гюбнера» стала процветать, достигнув в начале XX в. годовой выработки тканей на 6 миллионов рублей. При фабрике были выстроены больница, баня, школа, столовая.
На левую сторону переулка выходят задние границы участков по Погодинской улице, за исключением дома под № 9, в котором, как написано на мемориальной доске, с 1955 по 1984 г. «работал главный конструктор бортового электрооборудования, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии Георгий Федорович Катков». Теперь безымянный прежде почтовый ящик получил легальное название: «Акционерное общество „Машиноаппарат“». Общество это помещается в бывшем приюте для неизлечимо больных женщин, здание которого было выстроено в 1901–1904 гг. архитектором М.А. Дурновым. В особой пристройке к южной стороне здания находилась домовая церковь во имя иконы «Всех Скорбящих Радость», «внутри довольно обширная и отделанная весьма благолепно», как было написано в сообщении о ее освящении в газете «Московские церковные ведомости» 14 марта 1904 г.
Плющиха. Новая Конюшенная слобода
От Смоленской площади отходят две улицы – короткая и широкая Смоленская, идущая на Бородинский мост и далее к Минскому шоссе, и Плющиха, ведущая к Девичьему полю.
Смоленская улица полностью перестроена, и на ней сейчас доминируют два одинаковых здания гостиниц (1973–1975 гг., архитекторы В. Гельфрейх, В. Соколов, П. Капланский, М. Лебова), образовавших довольно странное соседство с высотным зданием Министерства иностранных дел, построенным в 1954 г., – они вызывающе откровенно не хотят замечать друг друга. За одним из гостиничных корпусов от Смоленской улицы совсем неприметно отходит к юго-западу улица Плющиха. Название это – в ряду исконно московских имен; оно произошло, вероятно, от питейного дома, а вот отчего произошло его имя, остается неизвестным.
На правом углу Плющихи, там, где ныне жилой дом с магазином «Орбита» на первом этаже, стояла церковь, построенная в 1689–1691 гг., с главным престолом во имя Рождества Богородицы, но называвшаяся по придельному храму Смоленской иконы Божьей Матери (другие приделы были освящены в память Рождества св. Иоанна Предтечи, Введения во храм и св. Константина и Елены). В 1867 г. церковь значительно перестраивают и расширяют: перед переворотом октября 1917 г. специалисты из Императорской Археологической комиссии отмечали, что она, даже перестроенная, «представляет известное значение». В таком виде Смоленская церковь дожила до 1933 г., когда стали расширять Садовое кольцо и сносить многие дома в этом районе: ее сломали, но только в послевоенное время здесь выстроили современный жилой дом.
Плющиха раньше была тихой улицей с деревянными зданиями, более похожей на улицу небольшого провинциального городка. Вот что вспоминает писательница Л.А. Авилова о своем детстве, проведенном здесь в конце XIX в.: «Жили мы на Плющихе, очень широкой и тихой улице, по которой рано утром и вечером пастух собирал и гнал стадо на Девичье поле… Пастух играл на рожке и хлопал кнутом так, что этот звук был похож на выстрел. Коровы мычали, ворота хлопали…» Теперь же Плющиха изменилась неузнаваемо: на ней появились новые жилые дома, перемежаемые пустырями, и особенно переменилась правая сторона улицы – там вырос длинный-длинный, не очень приглядный жилой дом (№ 28–42, 1966–1969 гг., архитекторы Е. Стамо, Е. Аросев). На этой же стороне можно обратить внимание на дом с двумя эркерами (№ 26), стоящий на углу с 6-м Ростовским переулком, облицованный керамическим кирпичом с зелеными, также керамическими вставками, построенный архитектором А.Ф. Мейснером в 1914 г. Длинный современный дом граничит с зданием, также украшенным керамикой (№ 44/2), стоящим на углу 1-го Вражского переулка. Он был выстроен в 1910 г. по проекту архитектора А.Д. Елина.
На левой стороне улицы – небольшой дом (№ 11), первый в длинном списке толстовских памятных мест в Москве. Семья Толстых – отец, бабушка, пятеро детей – приехала в Москву 11 января 1837 г., наняв деревянный дом на Плющихе. Впечатления, полученные девятилетним Толстым от его первого московского дома, отразились в повестях «Детство» и «Отрочество»: в этом доме Николенька «…подбегал к окну, приставлял ладони к вискам и стеклу и с нетерпеливым любопытством смотрел на улицу…». С домом на Плющихе связан эпизод в жизни Льва Толстого, который мог закончиться трагически: решив «сделать что-нибудь необыкновенное и удивить других», он прыгнул с крыши; его подобрали в бесчувственном состоянии, однако, проспав 18 часов, он проснулся здоровым. Прожили Толстые на Плющихе недолго – умер отец граф Николай Ильич, и пришлось снимать более скромный домик в Большом Каковинском переулке, куда они переехали уже летом 1838 г.
В этом доме бывал Н.В. Гоголь, посещавший профессора Московского университета, медика А.О. Армфельда, нанимавшего его в конце 40-х – начале 50-х гг. XIX в.
По этой же стороне Плющихи можно упомянуть дом № 37/23 с небольшими пилястрами и цветными керамическими украшениями над вторым этажом, выстроенный в 1903 г. архитектором В.В. Шаубом на углу 1-го Неопалимовского переулка.
На левом углу с Долгим переулком (с 1947 г. ул. Бурденко) в 1934 г. построен жилой дом для преподавателей и слушателей Военной академии, а правый угол его занят доходным домом 1913–1914 гг. с высокой угловой башней и отделкой тонкими и длинными колонками (№ 53, архитектор Д.М. Челищев); в центре первого этажа сразу после окончания строительства был устроен кинотеатр. За этим домом – остатки Грибоедовского переулка, исчезнувшего при строительстве Военной академии. Сохранились лишь два дома на участке № 53 (которым в начале XIX в. владел лейтенант флота А.П. Извольский) – угловой доходный, построенный доктором медицины Н.П. Прибытковым по проекту архитектора Г.К. Олтаржевского, и далее по бывшему переулку – также доходный дом, выстроенный в 1911 г. (архитектор А.Н. Соколов).
Улица Плющиха полна воспоминаний об известных писателях, художниках, ученых, но дома, в которых они жили, почти все разрушены. Можно только перечислить целый ряд известных имен: в доме № 17–19 в конце 1878 г. жил В.И. Суриков, № 20 – поэт А.А. Плещеев в 1859 г., № 23 – писатель И.И. Лажечников в 1860-е гг., № 28 – художник С.В. Иванов в 1899–1900 гг., № 30 – антрополог Д.Н. Анучин в 1880–1882 гг.; в конце жизни большой усадьбой (№ 34–36) владел композитор Д.Н. Кашин, филолог Ф.Е. Корш жил в доме № 34 в 1879 г., в доме № 36 жил поэт А.А. Фет, № 38 – писательница Л.А. Авилова, № 52 – жили Астраковы, дружившие с Герценом и Огаревым.
В самом конце Плющихи, там, где она, по сути, сливается с Девичьим полем, решил поселиться поближе к клиникам университета известный врач-гинеколог В.Ф. Снегирев. Он заказал архитектору Р.И. Клейну проект особняка (№ 62), который тот сделал в романтических традициях европейского Средневековья: острые верхи щипцовых крыш, башенки, балконы – ни дать ни взять маленький замок. В.Ф. Снегирев прожил здесь с 1895 по 1916 г.
Рядом с этим «замком» – постройка совсем другого времени. Их разделяют расстояние в какие-нибудь две сотни метров и всего три десятка лет во времени, но это разные миры, воплощающие разные мировоззрения. На углу Плющихи и Погодинской улицы в 1927 г. построили один из рабочих клубов (№ 64) – новый тип зданий Москвы того времени требовал и новой архитектуры. Архитектор К.С. Мельников, самый яркий и талантливый выразитель современных архитектурных идей, построил рабочий клуб завода «Каучук», где основой композиции здания является зал на 800 мест, вокруг которого группируются ярусы балконов, фойе и клубные помещения. Выдвинутый вперед объем вестибюля «обтекают» две лестницы, ведущие в фойе к подобию трибуны, предназначенной для руководящих партработников, приветствовавших массы трудящихся. В печати того времени критиковалась эта постройка: отмечалось, что было мало комнат для работы, и то, что, по мнению критиков, само здание клуба и вестибюль просто приставлены друг к другу.
К востоку от Плющихи – замысловатая вязь переулков, возникших на месте Новой конюшенной слободы.
В конце XVII в., после одного из частых московских пожаров, дворцовую слободу конюхов перевели от Пречистенки за укрепление Земляного города, и тут слобожане начали строиться вокруг своей приходской церкви Неопалимой Купины. «Купиной неопалимой» в Библии назывался терновый куст, к которому подошел Моисей, пасший овец у горы Хорив: «И увидел он, что терновый куст горит огнем, но не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает». Из пламени куста услышал он голос Бога, вещавшего о предстоящем избавлении евреев от египетского рабства. Икона Неопалимой Купины считалась защитницей от пожаров, и, по уверению автора книги об истории Неопалимовской церкви, пожары в ее приходе были редкостью.
Сооружение церкви связано с любопытной легендой: дворцового конюха Дмитрия Колошина обвинили в преступлении, попал он в судебные передряги и не думал уже и выпутаться, но тут-то и пришла на помощь потусторонняя сила. Бывая в Кремле по своим делам и проходя в здание приказов, Дмитрий имел привычку молиться у иконы Неопалимой Купины, прося Богородицу помочь ему. И она не замедлила: явилась во сне не кому иному, как самому царю Федору Алексеевичу, объяснив, что конюх ни в чем не виноват. Царь призвал Дмитрия и объявил ему о милости, а тот в знак благодарности выстроил в новой слободе церковь во имя иконы Неопалимой Купины.
Однако по сведениям из синодального архива церковь построили «по челобитью приходских людей Конюшенной, всяких разных чинов», что произошло в 1680 г., вскоре ее перестроили в камне, и с 1707 г. она почти не изменялась: стояла нетронутой до тех пор, пока ее в 1930 г. не разрушили в экстазе борьбы с религией. Теперь здесь на углу 1-го Неопалимовского и Новоконюшенного переулков пустырь и жилые дома.
Вокруг церкви образовалось несколько переулков, называвшихся по ней Неопалимовскими – 1-й, 2-й и 3-й, – а также Новоконюшенный переулок по слободе (новой, в отличие от старой, бывшей в Белом городе). Правда, незадолго до большевистского переворота эти переулки имели и другие названия: 1-й был просто Неопалимовским, Михневым или Брынским. 2-й назывался Кривым по своей конфигурации, а 3-й – Теплым, якобы по баням. Рядом ними проходили Большой и Малый Трубные (или Трубнические), названные, возможно, по селившимся тут трубочистам, которых при печном отоплении большого города требовалось немало.
За последние годы в этих переулках небольшие и милые дома, выстроенные в прошлом веке, исчезли, уступив место большим и не таким живописным.
В начале 1-го Неопалимовского переулка, на его правой стороне, на месте современных домовладений № 2 и 4, в конце XVIII в. находилось владение думного дворянина Петра Хитрово. Возможно, уже тогда на углу переулка и проезда по Земляному городу стояло двухэтажное каменное здание. В XIX в. владение разделилось на две части. В середине века частью № 2 владел действительный статский советник Н.С. Всеволожский (о нем см. главу «Хамовники»), а перед Октябрьским переворотом дочь текстильного магната Герасима Хлудова Л.Г. Пыльцова. Другая часть (№ 4) в начале XIX в. принадлежала титулярной советнице Е.В. Поляковой; на красной линии переулка находился одноэтажный каменный особняк. В 1820-х гг. его владельцем был Д.Ф. Дель-саль, преподававший французский язык в Благородном пансионе, а здесь содержавший частный пансион. В середине века он переделывает ампирный особняк соответственно вкусам того времени. Теперь в этом доме находится редакция журнала «Наше наследие».
В конце XVIII в. у Неопалимовской церкви имел свой дом Даниил Александрович Яньков, муж известной мемуаристки, или, вернее, рассказчицы, чье повествование о дворянской Москве нескольких поколений записал и издал в 1885 г. ее внук Д.Д. Благово под названием «Рассказы бабушки».
Отец ее, П.М. Римский-Корсаков, жил также неподалеку – на Зубовском бульваре (на месте дома № 7 по нынешнему Смоленскому бульвару): «Этот дом принадлежал прежде графу Толстому (генерал-майору Федору Матвеевичу. – Авт.), человеку очень богатому, который в одно время выстроил два совершенно одинаковых дома: один у себя в деревне, а другой в Москве. Оба дома были отделаны совершенно одним манером: обои, мебель, словом, все как в одном, так и в другом. Это для того, чтобы при переезде из Москвы в деревню не чувствовать никакой перемены». Сама же рассказчица жила в Неопалимовском переулке на месте современного участка № 5. «Дом был деревянный, очень большой, поместительный, – вспоминала Елизавета Петровна, – с садом, огородом и огромным пустырем, где весною, пока мы не уедем в деревню, паслись наши две или три коровы». Чета Яньковых прожила в 1-м Неопалимовском переулке до 1806 г.
