Сергей Романюк
Никольская, улица известная всему миру

В 1666 г. в Москву привезли копию с Иверской иконы и поставили в монастырскую часовню. Из монастыря икону перенесли в 1669 г. в нарочно тогда устроенную часовню у Воскресенских ворот. Тогда же монастырю дали «жаловалную» грамоту, в которой подтверждалась принадлежность ее Иверскому Афонскому монастырю: «Дан им в Иверской монастырь в подворье и для отправления службы Божией Греческого языка». В этой грамоте повелевалось присылать каждые четыре года архимандрита и четырех старцев для отправления религиозных служб на греческом языке и, что примечательно, под страхом опалы и гнева запрещалось им привозить с собой для продажи заграничные товары – видно, и тогда москвичи были падки на заморские соблазны.

Цари имели большое уважение к грекам и греческому православию: монастырь освободили от казенных податей и сборов, а монахи приезжали без платежа прогонных денег. Не только богослужебные вопросы интересовали власти. Монахи были знатоками греческой кухни и угощали ею самого царя: так, например, в 1658 г. на первой неделе Великого поста архимандрит монастыря Дионисий и келарь Евсигней «строили кушанье государю патриарху по-Гречески».

Власти поддерживали монастырь и давали ему «ругу» (руга – «годичное содержанье попу и причту»). Вот одна из записей выдачи ее: «В Николаевской Старого, что за Иконным рядом, годовые руги и молебных: Архимандриту 6 руб. – Черному попу 3 руб. – Дьякону 2 руб. – Просвиряку 20 алтын 3 деньги. – Двенадцати старцам по 9 алтын человеку… На дрова 8 руб.». Исстари повелось, что в Никольском монастыре давали клятву на кресте, необходимую при судебных разбирательствах, монастырь имел с этого доход, но и после отмены крестного целования монахам возместили убытки: «Им же вместо тех денег, что они сбирали у записки крестоприводства, даетца по 20 руб. на год». Екатерина II распорядилась «отпускать всю сполна» положенную по штату монастырю сумму, «не чиня в той штатной сумме, по иностранному и их незнанию великороссийских обрядов, никаких счетов».

Никольский монастырь являлся центром греческой колонии в Москве, проводником образованности и просвещения. Знаменитый московский митрополит Платон вспоминал, что, будучи студентом Славяно-греко-латинской академии, он приходил в Никольский монастырь изучать греческий язык.

Конечно, не только греки-монахи были связаны с Никольским монастырем, но и вообще для московских обывателей он был связан с купцами-«гречанами», которые открывали свои лавки и харчевни вокруг него. Вот, скажем, такое объявление было напечатано в 1836 г. в «Московских ведомостях»: «Сим честь имею известить Почтеннейшую Публику, что на сих днях получены мною из Одессы: турецкое варенье, называемая халва, каракатицы, свежия маслины, высокого сорта черешневые чубуки, лучшее греческое мыло, левантский кофе, арабский табак… Умеренною ценою и добротою моих товаров я надеюсь приобресть ту доверенность Г-д покупателей, которою я уже пользуюсь от многих, посещающих мой магазин, состоящий на Никольской улице, во флигеле Греческаго монастыря, рядом с часовнею Св. Николая Чудотворца. Грек Георгий К. Амунжа».

В Никольском монастыре находилось три церкви, судя по записи о пожаре 1564 г., когда сгорели две деревянные церкви, «да у Николы погорели верхи», откуда можно предположить, что Никольский собор был уже тогда не деревянным, а каменным. К 20-м годам XVIII в. собор обветшал, и монахи послали властям прошение: «Церковь св. Николая, что называется Старые Большие Главы в Иконном ряду в Греческом монастыре, от престарелости и от горелости сломана и вновь застроена и окроме невеликого подаяния православных, иных помощников к тому строению не имеют… Того ради просят, дабы учинить подаяние на помянутое строение церковное, что Царское Величество соизволит и будут не токмо они здесь, но и протчие отцы и братия их сущие на св. Афонской горе в монастыре Пресвятыя Богородицы Иверския вечно Господа Бога молить о царском здравии и о спасении».

Разобрали ветхий монастырский собор в 1723 г. и в следующем году построили нижнюю Никольскую церковь, а над нею иждивением князя Дмитрия Кантемира построили еще одну в 1735 г. и освятили во имя Иверской иконы Богоматери 18 сентября. В церкви находились древние иконы греческого письма в серебряных ризах и с серебряными лампадами перед ними. Это строительство, по преданию, было связано с трагическим событием, якобы происшедшим в семье Кантемир: дочь князя Мария 15 августа 1734 г. проезжала по Никольской в карете, лошади понесли, и Мария была убита. Однако на поверку возведение Успенской церкви никак не связывалось с этим происшествием – Мария Кантемир умерла в 1757 г. В 1737 г. одну из монастырских церквей (Константина и Елены 1643 г.) обратили в монашеские кельи, «понеже в оном храме престольное место старое обломано и глав на том храме не имеется, а братии того монастыря жить негде».

К концу XVIII столетия соборный храм монастыря пришел в ветхость и в 1795 г. был заменен новым строением и, как пишется иногда, по проекту знаменитого зодчего Матвея Казакова, хотя и в списках его работ этой постройки нет. Судя по фотографии, сделанной для альбома Найденова в 1880-х гг., это был храм с классическими портиками и пологим куполом, на котором высилась стройная купольная беседка с маленькой главкой.

Крупные перестройки произошли в конце XIX столетия: старые кельи заменили новыми, чьи торцевые фасады выходят на Никольскую (правый корпус имеет свой номер 13, отличный от номера здания монастыря). Это строительство производил по своему проекту архитектор К.Ф. Буссе в 1893 г., причем в левом (если смотреть со стороны улицы) сохранились два старых этажа со сводами (примерно начала XVIII в.). Сейчас этот корпус бывших келий отрезан от монастырского участка проходом с Никольской на площадь Революции.

В начале ХХ в. монастырь, следуя своему соседу, Заиконоспасскому монастырю, также строит большое доходное здание по линии Никольской улицы. В 1901 г. архитектор Г.А. Кайзер возводит строение, украшенное несколько грубоватыми деталями в русском стиле, с воротами в центре под колокольней.

В советское время Никольский монастырь, конечно, был закрыт, в его помещениях процветал «союз воинствующих материалистов» во главе с Бухариным. В 1935 г. единственный монастырский собор разрушили.

В XVIII столетии Никольский монастырь оказался связанным с семьей Кантемир. Молдавский господарь князь Дмитрий Кантемир заключил в 1711 г. с Петром I договор о союзе против Турции и переходе Молдавии в состав России. Но война с Турцией кончилась провалом и чуть ли не пленением самого Петра. Дмитрий Кантемир вместе с 4 тысячами молдаван прибыл в Россию, где им были даны земельные владения. Сам князь получил большие поместья на Украине, а в Москве ему приготовили двор с каменными палатами, принадлежавший купцу Шустову и находившийся у Варварских ворот Китай-города. Князь Кантемир прибыл в феврале 1712 г., но двор Шустова почему-то не подошел для него, и князю выдали из казны 6 тысяч рублей, на которые он в 1721 г. выстроил в Петербурге дворец на набережной Невы. Где именно жил он в Москве между 1712 и 1721 гг., точно неизвестно, но в литературе встречаются утверждения, что рядом с монастырем находился участок (на месте дома № 13), якобы пожалованный Петром I князю Дмитрию Кантемиру, хотя и неизвестны какие-либо документы, подтверждающие такое пожалование. Возможно, это предположение возникло потому, что Кантемиры благотворили Никологреческому монастырю, строили там храм, в котором был похоронен глава семьи князь Дмитрий, его жена Кассандра, сын – известный поэт и дипломат Антиох – и другие члены семьи.

Надо отметить, что Никольский монастырь как-то был связан и с грузинами: в 1669 г. в нем состоялось погребение грузинского митрополита Епифания, которого отпевал сам патриарх, в нем же была похоронена царица Екатерина Георгиевна, а также грузинские князья Давыдовы.

В советское время перед разрушением собора Николо-греческого монастыря представители румынского посольства настояли на передаче им праха князя Дмитрия Кантемира, и коммунисты приняли решение согласиться. Инициатором передачи выступил Йон Дическу, румын, член партии большевиков, живший и репрессированный в СССР. По словам его сына, он, «проходя по Никольской улице, увидел, что рабочие ломают цоколь какой-то церковки. Тут он вспомнил, что Дмитрий и Антиох Кантемиры были захоронены где-то в центре Москвы в греческой церкви. Не здесь ли?

Отец поднялся на паперть. Греческий священник был с ним сух, говаривать не желал. Но когда отец стал выходить из церкви, тот окликнул его по-румынски:

– А вас очень интересуют Кантемиры?

– Очень!

И они разговорились. Священник даже притащил вина. А потом, взяв топор, стал поднимать какие-то доски, устилающие плиты в церкви, и вскоре под ними отец прочитал: „Дмитрий Кантемир“ и „Антиох Кантемир“.

В тот же вечер отец сел за пишущую машинку. В своем письме в Народный комиссариат иностранных дел он на усмотрение Советского правительства выдвинул предложение – передать прах Кантемиров в Румынию для погребения. Эта передача станет великим дружеским жестом в тот момент, когда между нашими странами установились нормальные дипломатические отношения.

На следующий день после отправки письма в Наркомат греческую церковь ломать перестали. Группа археологов в присутствии представителей румынского посольства – сам отец, как он рассказывал, „не имел права с ними общаться и поэтому стоял в стороне“ – подняла чугунные плиты».

По воспоминаниям участника эксгумации, сотрудницы Исторического музея, «скелет Д. Кантемира сохранился хорошо, но череп истлел, однако его остатки, безусловно, были тут же. Хорошо сохранились сафьяновые с загнутыми носками сапоги. Некогда красные, они побурели. На Д. Кантемире были кафтан с галунами и матерчатый пояс. Для полной уверенности в том, что извлеченные останки принадлежат именно Дмитрию Кантемиру, мы осмотрели соседнее погребение его сына Антиоха Кантемира. Костяк оказался сильно разрушенным. Череп же и одежда сохранились великолепно. Запомнились туфли на каблуках с обрезанными носами, по-видимому, светлые, с огромными атласными белыми бантами и пряжками. Камзол голубого цвета с роскошным серебряным шитьем, с серебряными же пуговицами. В деревянном гробу на специальном листе останки Д. Кантемира в течение некоторого времени лежали в одном из залов Государственного исторического музея». Как было рассказано в журнале «Москва», «прах Д. Кантемира в оцинкованном гробу был перевезен в Одессу, а затем морем в Констанцу. Над дорогами Румынии во время движения процессии звенели колокола. По ночам в руках у крестьян, встречавших прах мудрого Кантемира, горели факелы… патриарх Румынии во всем своем торжественном облачении сопровождает процессию».

Остальные захоронения в Никольском монастыре, и в их числе дипломата и знаменитого поэта Антиоха Кантемира, были уничтожены коммунистами вместе с собором.

Теперь на месте собора небольшой и захламленный дворик, окруженный бывшими монастырскими постройками, занятыми какими-то мелкими учреждениями.

Жемчужина Никольской улицы – здание (№ 15), украшенное прихотливыми башенками, резными колонками, готическими арками, самое необычное на Никольской улице, да и, наверное, во всей Москве. На фасаде его целых двое солнечных часов, выше их две мемориальных доски с трудноразбираемым текстом и изображения единорога и льва, стоящих на задних лапах, а во дворе, закрытое от посторонних взглядов, еще одно московское чудо – так называемый «Теремок», двухэтажное строение с фигурным крыльцом, в стиле русской архитектуры XVII в.

Все это бывшая Московская Синодальная типография, здания которой были построены на месте древнего Печатного двора, называемого родиной книгопечатания в Московском государстве.

Памятник первопечатнику Ивану Федорову

Появление книгопечатания в России было вызвано чисто практическими причинами. Как писал сам Иван Федоров в послесловии к своему «Апостолу», из-за того, что в рукописных книгах было много ошибок «ненаученых сущих и неискусных в разуме» переписчиков, царь Иван IV вместе с митрополитом Макарием «начать помышлять, како бы изложити печатныя книги, яко же в Греках, и в Венецыи, и во Фригии, и в прочих языцех, дабы впредь святыя книги изложилися праведне». Царь Иван IV, как рассказывает Карамзин, задумал «обогатить Россию плодами искусств чужеземных» и с этой целью в 1547 г. послал саксонца Шлитте, бывшего в Москве, с заданием набрать в Европе различных специалистов, в числе которых должен был приехать и типографщик, но Ливонский орден не пропустил их в Московию. Иван IV просил также датского короля прислать ему мастера для организации в Москве типографии, которым, возможно, был Ганс Миссингер, привезший из Дании станок и печатные книги, судьба которых осталась неизвестной. Однако возможно, что их использовали для изготовления первых, недатированных печатных изданий. Считается, что они вышли примерно в 50–60-х гг. XVI столетия, а вот где их печатали, неизвестно: они так и называются – книги анонимной типографии. Имя печатника также неизвестно, но, правда, в документе 1556 г. встретилось имя Маруши Нефедьева, где он назывался «мастером печатных дел», и очень возможно, что именно он и был печатником первых книг в России. Первые русские типографы уже имели какой-то опыт, полученный ими от иноземных умельцев: «Искусни бяху и смыслени к таковому хитрому делу; глаголют же нецыи о них, что от самех фряг то учение прияста…» Об этом говорит и само слово, обозначающее типографию, – «штанба», которое заимствовано русскими из итальянского (фряжского) stampa.

Бесспорным автором первой датированной книги является Иван Федоров, дьякон кремлевской церкви Николы Гостунского, работавший на Печатном дворе вместе с Петром Мстиславцем. Книга начала печататься 19 апреля 1563 г. и была выпущена в свет 1 марта 1564 г., через 120 лет после Гутенберга. Это был «Апостол» – часть Библии, где рассказывается о жизни и деяниях апостолов, учеников Христа. «Апостол» был высокохудожественным произведением искусства, оказавшим большое влияние на последующую историю книгопечатания и даже на создание рукописных книг.

После выпуска «Апостола» оба первопечатника успели напечатать «Часовник» (сборник молитв, служивший и учебником), но дальнейшая работа мастеров стала невозможной: они были вынуждены покинуть Печатный двор, да и вообще Москву навсегда. Сам Иван Федоров так рассказывал об этом событии: «От земля и от отечества и от рода нашего изгна и в ины страны незнаемы пересели», так как «презелнаго ради озлобления часто случающегося нам не от самого того государя, но от многих начальник, и священно началник, и учитель, которые на нас зависти ради многия ереси умышляли, хотячи благое в зло превратити и Божие дело вконец погубити». На печатников ополчились ревнители старины, не желавшие никаких реформ и видевшие в исправлении богослужебных книг покушение на жизненные основы. Федоров и Мстиславец смогли увезти с собой гравированные доски и, оказавшись в Польше, продолжить книгопечатание.

Нам ничего не известно о ранней истории Печатного двора, так как документы его сгорели в пожар 1626 г. Можно утверждать, что в 60-х гг. XVI столетия он находился на этом же месте на Никольской: иностранец, опричник Генрих Штаден, бывший в Москве в 1565–1570 гг., рассказывает в своих записках, что по направлению Никольской за Земским двором находился Печатный двор, а в челобитной типографщика Анисима Радишевского, датируемой 1588 г., сообщается, что «двора-де у него нет, живет на Печатном дворе».

Как и многие другие строения в Китай-городе, Печатный двор на Никольской сгорел в 1611 г. во времена Смуты: «Таковое доброе дело печатный дом и вся штанба того печатного дела от тех супостат разорися и огнем пожжена бысть и погибе до конца и не остася ничтоже такового орудия».

После освобождения Москвы от польских войск типографию восстановили сначала в Кремле, в дворцовой набережной палате, а на старом месте, на Никольской улице, в это время производился ремонт старых и строительство новых помещений. Сюда Печатный двор переезжает в 1620 г. Он интенсивно работал на протяжении XVII в. и первой половины XVIII в., превратившись в большое предприятие с несколькими типографскими станами и наемными рабочими. На Московском Печатном дворе работали известные типографщики Андроник и Иван Невежи, Анисим Радишевский и Аникита Фофанов, были выпущены «Азбуки», пользовавшиеся большим спросом, популярные учебники «Грамматика» Смотрицкого и «Арифметика» Магницкого, «Уложение», «Букварь», «Таблицы логарифмов». Тут же печаталась первая русская газета «Ведомости». Благодаря исследованиям И.В. Поздеевой с сотрудниками, выяснившими репертуар выпускаемых книг, а также тиражи, цены и методы торговли, было доказано, что Московский Печатный двор стал общенациональным культурным явлением. Оказалось, что книги приобретались совсем не только духовенством и знатью (знаменитый князь Дмитрий Пожарский был усердным посетителем книжной лавки Печатного двора), а пользовались спросом и у купцов, и чиновников, и стрельцов, и мастеровых, и других слоев населения.

Самое старое здание Печатного двора находится во дворе Историко-архивного института (еще недавно туда можно было пройти и посмотреть на это живописное строение). Благодаря исследованиям известного археолога А.Г. Векслера обнаружено, что подземный ярус сложен из кирпича, характерного для конца XV – начала XVI столетия, и что найденные терракотовые плитки тождественны плиткам кремлевской Ризположенской церкви, датируемой 1484–1486 гг., а по конструктивным особенностям можно уверенно утверждать, что он был сооружен ранее Китайгородской стены, то есть раньше 1535–1538 гг. Следовательно, его подземный этаж относится к древнейшим гражданским сооружениям Москвы. В 1679 г. артель каменщиков Степана Дмитриева и Ивана Артемьева на старом основании построила новое здание, где находилась корректорская, или, как называли ее в старину, «правильная палата». В 1872–1875 гг. трудами историка В.Е. Румянцева здание отреставрировали, верх его очень удачно перестроен в русском стиле XVII столетия архитектором Н.А. Артлебеном (он же искусно декорировал фасады зданий, выходящих на Театральную площадь). Интерьеры расписаны также в древнем стиле палехскими живописцами. В 1875 г. «Теремок» посетил император Александр II.

Здание «Теремка», несмотря на превратности судьбы, сохранилось. Такой, казалось бы, ревнитель русской старины, как историк и собиратель М.П. Погодин, выступил в городской думе с предложением сломать здания типографии и вместо них построить торговые помещения, которые могли бы дать городу доход, но этому удалось помешать: «Это значило бы оказать неуважение к древности, оскорбительное для памяти иерархов, трудившихся над исправлением книг и над духовным просвещением России вообще». В конце 1920-х – начале 1930-х гг. прошлого столетия в этом здании помещался музей типографского дела, и очень жаль, что он сейчас не существует.

В XVII в., кроме этого каменного строения, на Печатном дворе находилось множество деревянных строений, занятых словолитней, переплетной, разными мастерскими, кузницей и прочими.

Известно, что после пожара 1626 г. Печатный двор был огорожен деревянным забором с воротами на Никольскую улицу, богато украшенными резьбой и ярко раскрашенными резчиками и знаменщиками двора. В 1642 г. по повелению царя Михаила Федоровича на Печатном дворе начали строить большие каменные палаты; стройкой распоряжался каменных дел подмастерье Трефил Шарутин (он известен как зодчий Теремного дворца в Кремле), а в 1644 г. «почали ворота каменные делать». В архивном документе сообщается, что тогда выдали деньги «подмастерью Ивану Неверову», и также, что «у того дела был немчин Христофор», – это был тот самый Кристофер Галлоуей, строивший башню Фроловских (Спасских) ворот Кремля. Над воротами возвели стройную шатровую башню высотой 13 саженей (более 26 м), а по обе стороны от входа в ней поместили книжные лавки.

В 1773 г., в ночь с 8 на 9 сентября, в башне Печатного двора прошла трещина, и ее пришлось разобрать, а в 1810 г. приступили к разборке и всего старинного корпуса по улице из-за его ветхости. Историк М.П. Погодин вспоминал, как он юношей проходил мимо разбираемого строения и когда подломили стену, то она с ужасным треском упала и Погодина ушибло камнем. «Очень живо помню себя, – писал он, – в фризовой шинели оленевого цвета, лежащего в углу дома Кусовского и горько плачущего» (дом Кусовникова, а не Кусовского, находился на углу Богоявленского переулка, № 8. – Авт.). Проект нового здания типографии принадлежал архитектору И.Л. Мироновскому и был сделан в модном готическом стиле, считавшемся необходимым для постройки зданий, где надо было подчеркнуть их связь с русской стариной. Из-за войны с Наполеоном его достроили только в 1814 г. Новое здание выделяется островерхими, готическими завершениями оконных проемов, такими же острыми башенками на крыше, обилием резных украшений, из которых обращают внимание резные полуколонны в центральной части фасада, нижняя часть которых сохранилась от старых ворот XVII в., и… неожиданно над всем этим великолепием глаз натыкается на герб Советского Союза, где ранее был двуглавый орел.

Еще одно неожиданное изображение находится на центральной части фасада – это фигуры поднявшихся на задние лапы льва и единорога, геральдических животных английского герба, и неудивительно, что они вызывали недоуменные вопросы британских путешественников. Капитан Джеймс Александер, побывавший в Москве в 1830 г., вспоминал, что он «был поражен видом английского герба над входом в типографию Святого Синода, помещенным здесь, как говорят, потому, что тут стоял дом английского посланника во времена королевы Елизаветы». Другой путешественник обратился за разъяснением к самым знающим людям в Москве. Одним из них оказался московский полицмейстер генерал Трепов, а вторым – историк Забелин. Первый, по мнению англичанина, дал наиболее правдоподобное объяснение: «В старину Никольская считалась посольской улицей, где жили все иностранные послы, среди которых был и английский, приказавший изобразить на посольском здании герб, от которого остались только лев и единорог». Забелин же, «великий знаток древней Москвы», предположил, что здание «первоначально принадлежало Романовым, которые и поместили на нем свой фамильный герб со львом, но под влиянием иностранцев присоединили к нему и единорога, для того чтобы сделать изображение симметричным». Но все эти объяснения, используя английское выражение do not hold water, не выдерживают критики. На изображения льва и единорога обратили внимание ученые в XIX в. В.Е. Румянцов, автор прекрасного исследования 1869 г. о зданиях Печатного двора, считал, что эти изображения, «занимавшие почетное место в восточной символике, были известны у нас еще до знакомства с Англичанами. По важному символическому значению, которое придавалось этим фигурам в древности, они перешли даже и в область нашей геральдики… Единорог, вероятно как символ единодержавной власти, является на печати Грозного и почти всех его преемников до царя Алексея Михайловича. Лев и единорог вместе весьма часто встречаются на царских утварях, тронах, зданиях и знаменах».

Правда, определенную настороженность вызывает то обстоятельство, что строителем башни, на которой изображены животные с английского герба, был все-таки англичанин – Кристофер Галлоуей, и вполне можно предположить, что это он «виноват» в появлении английского герба на здании Печатного двора…

Геральдические животные держали когда-то вензель императора Александра I, при котором и было построено здание, а справа и слева от герба на досках помещен следующий текст:

БОЖИЕIЮ МИЛОСТIЮ И ПОВЕЛѢНIЕМЪ БЛАГОВѢРНАГО И БЛАГОЧЕСТИВАГО И ХРИСТОЛЮБИВАГО ВЕЛИКАГО ГОСУДАРЯ И ВЕ ЛИКАГО КНЯЗЯ МИХАИЛА ӨЕОДОРОВИЧА ВСЕЯ РУСИ САМОДЕРЖАВЦА И СНА ЕГО ГДРЯ БЛАГО ВѢРНАГО И ХРИСТОЛЮБИВАГО ЦАРЕВИЧА И ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ АЛЕКСѢЯ МИХАЙЛОВИЧА ВСЕА РУСИ ЗДѢЛАНЫ БЫСТЬ СIИ ПОЛАТЫ И ВОРОТА НА ДВОРѢ КНИГО ПЕЧАТНАГО ТИСНЕНIЯ В ЛЕТО 7155 МСЦА ИЮНIЯ В 30 ДЕНЬ

ПОЛОЖЕНО ОСНОВАНIЕ СЕМУ ЗДАНIЮ ДЛЯ ПЕЧАТАНIЯ КНИГЪ ДУХОВНЫХ ПО СЛОМКѢ ЗА ВѢТХОСТIЮ СТАРАГО НА ТОМЪ ЖЕ МЕСТѢ ВЪ ЛѢТО ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА 1811, А ОТСТРОЕНО ИЖДИВЕНИЕМЪ МОСКОВСКОЙ СИНОДАЛЬНОЙ ТИПОГРАФIИ ВЪ 1811 ВЪ БЛАГОПОЛУЧНОМЪ ЦАРСТВОВАНIИ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I

(В шестой строке должно быть 1814, но часть цифры 4 отвалилась, и она превратилась в единицу.)

Постройка зданий Печатного двора продолжалась в 80-х гг. XVII в., а также в середине XVIII в.: перпендикулярно зданию, стоявшему по линии Никольской, возвели два корпуса – слева в 1747 г. (архитектор И.Ф. Мичурин; на первом этаже можно увидеть старинные своды, в 1898 г. его надстроили третьим этажом), а справа в 1756 г. (архитектор Д.В. Ухтомский, в 1871 г. вместо него новый корпус построен архитектором М.Н. Чичаговым, третий этаж – в 1890-х гг.). С восточной стороны двора построили каменный корпус для того, чтобы «академические учителя и прочие, кто возжелает, удобно могли заниматься чтением библиотечных книг». Однако после покупки соседнего с востока владения (№ 17) и сломки там старого дома по линии Никольской улицы выстроили большое здание, где и поместили типографскую библиотеку. Она была одной из самых лучших московских библиотек, где собирались книги, необходимые для переиздания в типографии, и первой публичной библиотекой в России. Теперь книги этой библиотеки сохраняются в Архиве древних актов в Москве.

В типографии Печатного двора по указу Петра I напечатана первая русская газета, положившая начало русской периодической печати. Сначала она печаталась славянским шрифтом, но с 1708 г. ввели новый гражданский. Словолитец Печатного двора докладывал, что делались «пунцоны и матрицы против образца рукописного, который прислан из военнаго походу». Петр сам исправил представленный ему алфавит, написав «Сими литерами печатать исторические и манифактурныя книги». Первой книгой, отпечатанной гражданским шрифтом в типографии на Никольской улице в марте 1708 г., была «Геометрия славенски землемерия».