Сергей Пациашвили
Калинов мост. Змей Горыныч
Глава 7.
Село Гуляево.
Он тоже смотрел в её глаза, не отрываясь, а кони несли их сани по снегу, спасаясь бегством от мороза. Её щёки раскраснелись, то ли от холода, то ли от смущения, на лице застыла милая улыбка. Они были совсем одни, рядом ни души. Ратмир потянулся к ней, чтобы поцеловать, она была так близка, он так скучал по ней. Но стоило ему заключить Милану в объятия, как она тут же оттолкнула его. Сердце юноши пронзила страшная боль. Сани уже не ехали, а почему-то стояли на месте. Княжна сошла с них, её длинная шуба тут же оказалась в снегу. Ратмир тянулся к ней, но теперь сани снова поехали. Он чувствовал холод, от которого начинал дрожать, а Милана всё отдалялась от него. Вот рядом с ней появился коренастый тысяцкий Путята, в расшитом золоте пальто, в меховой шапке и валенках. На руках у княжны теперь была новорожденная дочь, закутанная в меховое покрывало. На мгновение Ратмир отвернулся, чтобы посмотреть, куда он едет. Лошади несли его всё дальше и не собирались останавливаться. Художник стал искать вожжи, чтобы потянуть за них и остановить животных, но вожжей нигде не было. А когда Ратмир взглянул снова назад, здесь уже не было ни Миланы, ни Путяты, ни даже города, только холодная снежная пустыня, в которой одиноко завывала вьюга. Душа Ратмира так же выла от боли. Сани давно уже остановились, теперь он был в снежной пустыне, в холоде, совсем один, оставленный целым миром. Ему хотелось кричать, но у него не было голоса, ему хотелось идти, но ноги по пояс провалились в сугробы. Он был один и навсегда был обречён на одиночество. Но тут Ратмир почувствовал сильный толчок в бок. Конь лягнул его копытом, и художник упал на снег. Он взглянул на морду коня, которая заговорила хриплым человеческим голосом:
– Вставай же, Монашек, чёрт бы тебя побрал!
Ратмир мгновенно пришёл в себя. Он лежал под деревом, промокший до нитки и продрогший от недавнего дождя. Видимо, он так устал, что едва богатыри расположились на привал, как тут же заснул. Но долго поспать ему не дали. Нужно было продолжать путь, впереди было село Гуляево – одно из самых крупных поселений в окрестностях Змеиной Заставы. Больше всего хлеба поставлялось на заставу именно из этого села, и потом большая часть в виде дани отправлялась в Новгород. У Ратмира была почётная роль в этом походе, он был знаменосцем, а это значило, что помимо тяжелейших копья и щита он тащил с собой ещё огромную палку с развевающейся на сильно ветру тканью. На обрывке ткани был изображён всадник, поражающий копьём змея – знамя князя Владимира, которое теперь стало символом его власти во всей Киевской Державе. Конь под Ратмиром постоянно спотыкался или наоборот пускался в галоп, из-за чего знамя постоянно падало то вперёд, то назад, и нужно было прилагать не мало усилий, чтобы удержать его в руках. Были у их небольшого войска и другие знамёна, изображающие чёрный крест на белом фоне, что было символом богатырей. Многие богатыри из сотни Олега Медведя остались на Змеиной Заставе, в путь вышло около половины, но среди них был все, кого знал Ратмир. Самого юного художника хотели оставить на заставе, на Гарольд настоял на том, чтобы «Монашек на своей шкуре почувствовал походную жизнь». И вот шкура Ратмир уже испытала на себе жару и горячую кольчугу, затем проливной дождь с сильным ветром, теперь же погода снова становилась солнечной, тучи рассеивались. До Гуляева было уже рукой подать, и воевода Всеволод заметно беспокоился. Его людей в этом походе было на порядок больше, но вооружены они были значительно хуже. В кольчугах то там, то тут были видны дыры, у многих не было мечей, только копья, а щиты выглядели так убого, что казалось, будто достаточно одного удара, чтобы их расколоть. И, конечно же, оставляли желать лучшего кони, среди которых довольно редко попадались добрые жеребцы, в основном же были старые клячи. Из-за этого люди Всеволода существенно отставали от Новгородцев, особенно после дождя, когда начали застревать в грязи. Время от времени людям Олега приходилось останавливаться и дожидаться отстающих. Возможно, это и сыграло роковую роль. В село Гуляево новгородцы так же прибыли первыми. Здесь они и решили дождаться отстающих. Медленно они ехали по сельской улице, но не встретили здесь ни одной живой души, будто село вымерло.
– Не нравится мне это, – проговорил Гарольд.
– Может они все в поле? – предположил Олег, – а, может, попрятались от дождя.
– Возможно.
– Дождёмся Всеволода, пусть сведёт нас с местным головой.
И они остановились прямо посреди села, но слезать с коней не спешили. Ратмир осматривался по сторонам, пытаясь увидеть хоть какие-то признаки разумной жизни. Здесь было множество кур, копающихся когтями в земле и вылавливающих оттуда пищу, гусей, плескающихся в образовавшихся лужах, телят на верёвках, жующих влажную траву на лугах, но не было ни одного человека.
– Эй, хозяева! – прокричал Гарольд, – мы пришли с миром. Мы новгородские богатыри!
Никто не ответил, но на крыше одного из домов Ратмир заметил какое-то движение.
– Смотрите! – проговорил он.
– Вижу, – напрягся почему-то Филипп.
А в следующее мгновение прямо из соломенной крыши выбрался мужик в длинной рубахе с закатанными рукавами, в руках он держал длинную заострённую палку.
– В атаку! – прокричал он. И из других крыш стали выбираться точно такие же мужики. Одни так же держали в руках пики, другие – топоры. Они стали спрыгивать сверху на конных богатырей.
– Держись! – прокричал кто-то.
– Ах ты собака! – послышался голос Гарольда. Одним ударом копья он подловил в воздухе летящего на него мужика и насадил его на палку, словно какой-то гриб или кусок мяса, а потом так же равнодушно стряхнул истекающее кровью тело. Совсем рядом с Ратмиром богатырь вдруг свалился с коня. На него запрыгнул местный, а затем начал рубить несчастного топором. С полным ярости лицом он наносил удар за ударом, когда от лица богатыря уже почти ничего не осталось, а лицо мужика само было уже перепачкано кровью. Ратмир почувствовал, что живот его скрутило, подкатывала тошнота, он вцепился в гриву коня изо всех сил. Повсюду творилось что-то невообразимое. Люди убивали друг друга, резали, кололи, рубили. Большинство богатырей уже слезли с коней и сражались пешими, сомкнув щиты. Теперь к ним не легко было подступиться, они же легко из-за щита доставали своих врагом. Ратмир оказался внутри круга богатырей и чувствовал себя в безопасности. Но круг этот сужался, а мужики всё пребывали со всех сторон. Богатыри отчаянно сражались, но они были окружены.
– Слезай с коня! – прокричал Филипп, лицо его так же было перепачкано в крови. Только сейчас Ратмир заметил, что он единственный, кто ещё сидит на коня и не участвует в битве. На крик Филиппа обернулся Гарольд, и перепачканное в крови лицо его было полно лютой злобы.
– Быстро с коня, щенок! – прокричал он.
От его грозного вида у Ратмира снова скрутило в животе, но теперь больше от страха, чем от отвращения. И, преодолевая себя, дрожа всем телом, он принялся слезать с коня. Тело его оцепенело и не слушалось его, все силы будто куда-то в раз исчезли и осталась лишь какая-то странная слабость. В результате Ратмир не слез с коня, а свалился прямо в грязь и ушиб колено. Вставал он намеренно как можно медленней, но когда он выпрямился в полный рост, то чуть не был сметён спиной богатырей, который, отступая, наскочили на него. Ратмир сам не понял, как оказался в строю, щит к щиту с другими витязями. В этот момент один из мужиков топором словно крюком подхватил щит богатыря и потянул на себя. Щит вылетел, но мужик за эту выходку получил копьём в живот. Однако другой тут же появился на его месте ткнул богатыря пикой в шею. Кровь фонтаном брызнула из раны, богатырь рухнул на землю, но тут появились сразу двоя: Талмат и Госта. Один из них сражался с копьём, другой с мечом в руке. В паре они превращались в ужасную машину для убийства. Только и видно было, как под их ударами на землю падали отрубленные руки, ноги, головы или поражённые копьём мертвые тела. Ратмир почувствовал удар сразу двух пик по щиту. Двое мужиков одновременно напали на него и пытались убить, у него же едва хватало сил, чтобы держать щит.
– Их слишком много! – прокричал Олег.
– Знаю! – отвечал лишь Гарольд.
Ратмир вдруг почувствовал сильный удар вражеской пики в бок. Он не был ранен, кольчуга защитила его от удара, но страх настолько теперь охватил его, что он вдруг почувствовал неприятное тепло и сырость у себя в штанах. От страха Ратмир едва держался на ногах и постоянно отступал. Казалось, ещё мгновение, и его жизнь закончится, как жизни многих несчастных селян и нескольких несчастных богатырей, но тут появилась ещё одна группа всадников. На помощь подоспел Всеволод со своими богатырями. Они ударили в тыл врагу, и сельчане бросились в рассыпную. Натиск их ослаб, и Ратмир бросил щит, ставший невероятно тяжёлым. Он больше не мог сражаться, всё тело его сотрясалось от страха. Его спутники в этот момент уже преследовали отступающего врага, и вскоре рядом уже не оказалось никого. Ратмир сел на землю и закрыл лицо руками. В этот момент он совершенно не думал о том, как опасно вот так сидеть, и что с ним может случится. На мгновение он убрал ладони с лица, чтобы найти глазами своих товарищей, но кругом были лишь изуродованные трупы и части тел. Ратмир снова почувствовал неприятный комок в горле, а затем повалился на четвереньки и принялся изрыгать рвоту. На мгновение ему полегчало, он смог подняться на ноги и осмотреться. Богатыри уже возвращались обратно, победившие и перепачканные в крови. Гарольд шёл прямо к своему ученику.
– Жив, не ранен? – произнёс он, схватив за плечо Ратмира. Он осматривал юношу со всех сторон.
– Ба, да ты обмочился, и бледный как поганка.
Ратмир не отвечал ему ни слова. Гарольд же вдруг размахнулся и ударил его по лицу обратно стороной ладони. От удара юный художник почувствовал привкус крови на губах.
– Дурак! – прокричал Гарольд, – почему так плохо учился? Я же говорил тебе! С коня почему не слез, если и штаны испортил. Хоть не обделался? Вроде нет, и то хорошо. Эх ты, Монашек.
– Оставь его Гарольд, – послышался голос Филиппа, – он не в себе, разве не видишь? Ты много знаешь тех, кто не обмочился в своём первом бою?
– Я не обмочился, – гордо ответил Гарольд, – хотя, дело был в море, я был весь мокрый, никто бы и не заметил. Ладно, чёрт с ним, присматривай за ним, Филипп, а мне нужно тут кое с кем потолковать.
И скандинав ушёл, даже на спине кольчуга его была перепачкана в крови.
– Как ты? – спросил Филипп у Ратмира, – Я не знаю, почему они на нас напали. С ними невозможно было договориться, ты сам видел. Мы все могли сегодня погибнуть, но тебе повезло, ты даже не ранен, пойдём. Тебе бы помогло сейчас чего-нибудь выпить. Но вряд ли найдётся вино.
Приобняв юного художника за плечи, богатырь повёл его за собой.
В этот момент Олег и Гарольд уже говорили с воеводой Всеволодом.
– Нас чуть не прикончили всех. Ты где был? – кричал Гарольд.
– Я шёл за вами, и, если бы я шёл вместе с вами, возможно, нас всех перебили бы, – отвечал Всеволод.
– Ты прав, – проговорил Олег, – но мы совсем не похожи на упырей. Так почему же местные на нас напали? Ты чего-то не договариваешь, Всеволод. Как ты все эти годы с них дань собирал? Здесь же зреет самое настоящее восстание, бунт.
– Они сами платили по урокам, – отвечал Всеволод, – платили всегда в срок, волхвы в этом помогали. Но я к ним не ездил. А вы сами подумайте. Что мы тут устроили три года назад, когда бились с колдунами. Сколько простого народу полегло, пока мы грызли друг другу глотки. На Змеиной Заставе так и вовсе никого в живых не осталось. Народ это помнит и боится. А ещё боится колдунов, которые могут вернуться и упырей, которые здесь повсюду и ждут только темноты, чтобы выползти из своих нор и напасть. Народ здесь напуган, а мы пришли с ним с оружием и на конях.
– Нужно было прийти без оружия? – злобно усмехнулся Гарольд.
– Ладно, вот как мы поступим, – заговорил Олег, – на ночь останемся здесь. Подождём упырей. А там посмотрим. Через пару дней отправимся по другим сёлам, на юг. Если там будет тоже самое, тогда будет очевидно, что здесь зреет восстание, и пора приходить сюда с войском. Да, Талмат, Госта, подойдите. Для вас у меня будет особенное задание. Умойтесь, отдохните, а потом отправляйтесь к Волге. Поспрашивайте, поразнюхайте, в общем, выясните, не появлялись ли там где колдуны, и нет ли каких признаков их появления. Претворитесь торговцами или бродягами, или кем-нибудь ещё, сами придумайте, не мне вас учить. Как что-то узнаете, возвращайтесь на Змеиную Заставу, мы будет ждать вас там.
– Слушаюсь, воевода, – почти в один голос сказали братья-печенеги.
Богатыри решили остаться ночевать в Гуляеве. Ратмир с трудом пришёл в себя к вечеру и заставил себя поесть. Перед глазами ещё были картины той ужасной схватки. Вся жизнь словно пронеслась перед ним, и теперь только одна мысль могла позволить ему отвлечься от пережитых ужасов – мысль о Милане. Она держала его за руку, смотрела ему в глаза, она верила в него. Но и тут боль уколола в сердце Ратмира. Путята. Он наверняка даже не вздрогнул бы, окажись он в такой ситуации. Бывалый воин резал бы и колол, не задумываясь, и не только не опозорился бы в штаны, но своих противников заставил бы сделать от страха мокрое дело. Да, тысяцкий был могуч, и он был мужем Миланы. Ратмир перед ним был жалким червяком, и потому за это теперь ненавидел себя.
Глава 8.
После боя.
Бог услышал молитвы Ратмира, и эта ночь прошла относительно спокойно, упыри так и не появились. Единственное, что беспокоило юного художника – это преследовавшие его кошмары. Стоило ему закрыть глаза, как он видел сцены той ужасной бойни, отрубленные части тел, истекающих кровью мужиков, бьющихся на земле в смертельной агонии. Если Ратмиру и удавалось заснуть, то затем он быстро просыпался от ночных видений. В итоге он так и не смог выспаться и утром выглядел измученным и уставшим, к бледности лица добавились ещё красные глаза и вялость тела.
Ближе к обеду появился Айрат с довольным видом. На плече он нёс какую-то небольшую бочку.
– Что это? – удивился Ратмир, но Филипп, который был рядом, уже всё понял и снисходительно улыбнулся.
– Пиво, дружок, – отвечал Айрат, – отобрал у одного хуторского. Видимо, готовились к какому-то празднику. Но я нашёл их пиву лучшее применение.
Филипп в это время уже откуда-то достал три деревянных кружки. Айрат наклонил бочонок и стал, не спеша, наливать из отверстия сверху. Филипп отхлебнул первым.
– Холодное, – удовлетворённо проговорил он, – в погребе хранилось? Как же ты так нашёл его раньше Гарольда?
– Гарольд уже сутра лыка не вяжет, – усмехнулся Айрат, – достал какое-то пойло, от которого сразу даже не опьянел, а потом свалился как озимые. Оттащили его в избу, так он там весь пол заблевал.
Филипп рассмеялся в ответ и обратился к Ратмиру:
– Пей, Ратмир, надо.
Юный художник всё это время лишь держал в руках холодную кружку с безучастным видом. Но слова Филиппа словно пробудили его ото сна, и он отхлебнул кислой горечи. В животе от этого сразу прошёл холодок, в горле стало горько.
– Вот так, – проговорил Филипп, – а что Олег?
– А что Олег, весь день о чём-то спорит с Всеволодом, ему не до нас. С этой змеюкой нельзя расслабляться. Зря сотник отпустил Талмата и Госту, они бы нам пригодились против змеевцев.
– Перестань, – отвечал Филипп, – не хватало ещё богатырям друг друга поубивать. Такого ещё мир не знал.
Они ещё много о чём говорили, в основном о чём-то своём, чего Ратмир понять не мог, поскольку не знал тех людей, о которых пошла речь. Богатыри говорили так, будто юного художника и не было рядом, и его вполне устраивала такая роль невидимки. Он возникал из ниоткуда, когда пустел его стакан, наполнял его, а затем переливал его содержимое себе в утробу, которая в ответ раздражённо урчала. Вскоре все беды и ужасные видения начали отступать. Они лежали в луговой траве, под чистым небом, не видимые для целого мира, солнце согревало их своими лучами, и не было прекраснее момента, чем сейчас. Но богатыри сами взялись обсуждать недавнюю битву, напоминая о произошедшем уже опьяневшему юному товарищу.
– Я тебе говорю, эта змеюка специально не подошла сразу. – спорил Айрат, – Всеволод ждал, смотрел, чья возьмёт.
– Но наша так и не взяла, – не соглашался Филипп.
– Это потому что половина наших остались на заставе. Только это нас спасло. Иначе Всеволод легко позволил бы нам там подохнуть.
– Ну не знаю, он же всё-таки христианин.
– Да какой он к чёрту христианин? Он же разбойник, вспомни, сотник самого Никиты Кожемяки. Пока мы воевали с Усыней, эти псы тайно прокрались в Новгород и захватили его. Воспользовались отсутствием в городе войска. Помнишь? Вспоминай.
– Никита Кожемяка давно уже покаялся и всё равно был изгнан. Все его люди после той дерзкой вылазки приняли христианскую веру, они заслужили Божье прощение.
– Ага, а потом Вольга оставил Хряща на заставе, бессрочно. Здесь же даже города не было, стен не было. Как он жил здесь все эти года, этот старый многоженец?
– Как же это всё ужасно, – вмешался в разговор Ратмир, и богатыри умолкли, – Филипп, это же так не по-христиански. Любовь к ближнему, добро, и отрубленные руки. Нет, нет. Как звали того богатыря, которому разрубили лицо топором? У него была жена, дети, мать? Как бы хотелось забыть это, как страшный сон.
– Ратмир, я тебя понимаю, – отвечал Филипп, – но эти люди сами напали на слуг Божьих, они хотели нас убить и тем самым лишить себя спасения.
– Но почему, почему? – кричал Ратмир, чувствуя, как тяжелеет его язык, – почему нельзя было договориться? Почему всё должно быть так? Неужели мы, слуги Господа, не можем добром и милостью бороться против зла?
И, преодолевая горечь, он допил кружку до дна и повалился на спину.
– Да, брат, – произнёс Айрат, – ты действительно будто святой, тебе и впрямь надо идти в монахи.
– Я не святой, святых все любят, а меня не любит никто, – отвечал Ратмир, – что-то мне не хорошо.
– Давай-ка, – принялся толкать его богатырь, – ложись на бок, не лежи на спине, начнётся рвота, захлебнёшься собственной отрыжкой. Мерзкая смерть, я видел умерших так людей. Вонь от них стояла невыносимая. Давай, переворачивайся.
И Ратмир послушался его и позволил перевернуть себя на бок. Вскоре ему стало лучше, и он даже смог заснуть, на улице, под чистым небом. Но сон его был не долгим, вскоре он проснулся уже почти полностью трезвым. Филипп разбудил его, пора было возвращаться в село. Ратмир был самым трезвым в их дружеской компании и потому шёл посередине, поддерживая обоих приобнявших его богатырей. По дороге они наткнулись на Эдварда Хромого, он о чём-то спросил с местным мужиком, в то время как второй хуторской стоял в стороне, потупив взгляд.
– За что ты его бил палкой? – кричал каштанобородый варяг.
– Он мой раб, – отвечал мужик, – я могу с ним делать всё, что захочу.
– Ты такой же раб, как и он, раб Божий. И потому он такой же человек, оба вы свободны. И если ты не уважаешь нашего Бога, то клянусь, я с тебя шкуру спущу, собака.
– Если он не мой раб, то пусть живёт теперь, где хочет, а у меня дома больше не появляется.
И мужик пошёл прочь, повернувшись к Эдварду спиной. Такое поведение оскорбило скандинава, ноздри его расширились, глаза наполнились бешенством. Ещё мгновение, и он набросился бы на нечастного хуторянина, но тут его окликнул Ратмир.
– Эдвард, – прокричал он, – помоги.
Под тяжестью пьяных тел своих товарищей Ратмир согнулся в форме крюка и едва волочил ноги. Эдвард тут же подбежал к ним и положил руку Айрата себе на плечи.
– Вы чего так напились? – спросил он.
– А, чего, нельзя? – нападал Айрат.
– Чёрт бы вас побрал, вы что, в три горла всё выпили? Что-нибудь осталось?
– Немного осталось, – отвечал Филипп, – там была целая бочка пива.
– Где? – остановился Эдвард.
– Я тебе покажу, потом, – говорил Айрат, – а сейчас надо добраться до избы и прилечь, но сначала….
И с этими словами он принялся стягивать штаны, чтобы облегчить мочевой пузырь. Всё это время Эдвард продолжал придерживать его, можно было не сомневаться, что он не оставит Айрата, зная, что тому ведомо место нахождения пива. Ратмир и Филипп в это время ушли вперёд.
– Ты, молодец, Ратмир, – говорил богатырь, – не дал Эдварду выбить душу из того хуторянина. Но всё равно они страдают от нашего присутствия. Они же проклятые язычники. Я понимаю, ты не можешь это видеть, ты как ангел, упавший в грязь. Как вернёмся на заставу, я позабочусь о том, чтобы ты больше не увидел всех этих ужасов. Больше мы тебя в бой с собой не возьмём, не переживай. Всё закончится для тебя, как страшный сон. А до той поры ты уж потерпи. Ты мне чем-то напоминаешь моего покойного сына. Я тоже хотел оградить его от ужасов этого мира, но не смог уберечь. Он не умел сражаться и погиб одним из первых вместе с моей семьёй. Ну да будет, закрой уши, не слушай, что тебе говорит старый вояка, я знаю, эти слова расстроят тебя больше, чем теперь могут расстроить меня.
Ратмир уложил Филиппа спать и до вечера остался один. Он видел проснувшегося Гарольда, злого от страшного похмелья, который накинулся на тех крестьян, что дали ему это ужасное пойло и не предупредили и последствиях, видел Эдварда, страдающего от его трезвости, видел и других товарищей, которые совершенно бесцеремонно вмешивались в тихую размеренную жизнь крестьян, ломали их традиции, навязывали свою правду. Ближе к ночи Ратмир почувствовал тягу ко сну, он устал, словно после тяжёлого трудового дня и погрузился в забытье почти сразу же, как повалился в пуховую перину. Но и в эту ночь выспаться ему не удалось. На улице поднялся страшные переполох. Когда Ратмир выбежал во двор, то увидел уже многих товарищей, бегающих с копьями в руках.
– Держи его, держи! – кричали они.
– Что случилось? – спросил Ратмир.
– Упыри, они пришли, – послышался приближающийся голос Филиппа, – возьми копьё, приготовься.
Ратмир судорожно принялся отыскивать оружие. В темноте он так и не нашёл своей кольчуги и выскочил без неё. Но когда он оказался на улице с копьём в руке и щитом, здесь уже всё утихло. Богатыри вели на верёвке, как собаку существо, очень похожее на человека. Оно шло на двух ногах, борода и длинные волосы почти полностью скрывали в темноте его лицо, было видно лишь горящие зелёные глаза и огромные клыки, торчащие изо рта как у зверя. Пленник был почти гол, грязные обрывки ткани на его теле, не закрывающие даже срама, трудно было назвать одеждой. Но его нагота нисколько не смущала его, иногда он издавал дикий звериный рык и пытался вырваться, но тут же получал копьём по заду или по ногам.
– Никогда раньше не видел упырей, – произнёс Ратмир.
– Это не упыри, а упырь. Один. – злобным голосом заговорил Гарольд, – пытался выпить кровь из телёнка. А говорили, что здесь их пруд пруди. Видимо, Всеволод-собака дурит нас.
– Я сказал правду, свиное ты рыло, – послышался голос воеводы, – видимо, вы отпугнули этих тварей. Вести о вас уже за сто вёрст разлетелись, чудо, что ещё этот дурак не сбежал и попался нам.
– Что с ним теперь будет? – спрашивал Ратмир, ища глазами Филиппа.
– Я бы убил его на месте, – отвечал ему Гарольд, – но Олег не хочет, чтобы мы пачкались об такую погань. Он приготовил ему особенную казнь.
И Гарольд не соврал, уже на следующий день Ратмир смог своими глазами увидеть, как расправляются с упырями. Вурдалаки боялись солнечного света, и стоило им час провести на улице в летний день, как кожа их начинала краснеть и лопаться, появлялись язвы. Упырь мог так умирать очень долго, заживо сгнивая день за днём, но это для богатырей было слишком жестоко. Олег приказал привязать вурдалака к вбитому в землю деревянному столбу. Поскольку упырь провёл уже не мало времени на солнце, на теле у него уже появились первые признаки солнечной болезни. От этих язв вурдалак стал казаться ещё более мерзким, от него исходила жуткая вонь. Под столбом, к которому она был привязан, стали складывать ветки. Затем хуторяне развели огонь, и пламя быстро перешло на упыря. Вурдалак горел, извивался и кричал от боли, но огонь был беспощаден к нему.
– Знаю, это ужасно, – проговорил Филипп, – и самое ужасное, что это существо когда-то было человеком. Но оно было покусано вурдалаком и обратилось в их племя. С тех пор его душа потеряла шанс на спасение, он стал навеки проклятым.
– Но это не справедливо, – возмутился Ратмир, – у него не было выбора.
– Выбор есть всегда. Покусанный упырём человек может либо умереть, либо испить кровь другого существа. Если он сделает второе, он останется жить, раны его быстро будут заживать, ему будут не страшны болезни и старость. Но разум его помутиться, и вечная жажда крови завладеет им. По сути, это уже не жизнь. Упыри чем-то похожи с чародеями. Те тоже лишь однажды делают выбор, отказавшись навсегда от спасения. Они называют это инициацией, при инициации колдуны обязательно совершают жертвоприношение, убивают животное или даже раба. Упыри всё это донельзя упростили и извратили. Упырь может инициировать любого человека, в то время как чародей может сделать чародеем лишь того, в ком есть чародейская кровь. Упырь приносит в жертву того же, кого и обращает. Чаще всего их жертвы умирают. Вурдалакам не выгодно, чтобы их было слишком много. По этой же причине они чаще нападают на скот, чем на людей.
– А откуда вообще взялись упыри?
– О, это древняя история. Колдуны живут долго, но всё же умирают. Издревле они искали путь к бессмертию. Некоторым это удавалось, они совершали ритуал, умирали, а потом вставали из могил. Но их начинала мучить жажда крови, они теряли последнее человеческое, что в них было и становились изгнанниками даже среди чародеев. Чтобы не быть одинокими, они и стали обращать простых людей, которые обращали других людей, а те других, и так далее. Бывшие чародеи ещё сохраняют хоть какой-то разум, когда становятся упырями, а вот те, что были людьми, превращаются вот в такие вот жалкие создания.
К этому моменту вурдалак уже перестал сопротивляться своей судьбе и превратился в дымящуюся головешку. Запах обгоревшего мяса почему-то был противен. Ратмир почувствовал, как из живота снова поднимается неприятный комок, но вскоре богатыри начали расходиться, и их юного спутника не стошнило на этот раз.
– Завтра выступаем, – проговорил Олег, пока все не разошлись, – так что сильно не напивайтесь. Кто будет с похмелья, тот до полудня будет идти пешком за своим конём.
