Сергей Овчинников
Драчун. Этюд # 2
Короче, зря сказал!
Она опять промолчала, но теперь посмотрела с удивлением. Наверное, ей было приятно. Да, пусть ей будет приятно. Хоть так. Я даже себя лучше почувствовал – хоть чем-то скрасил, вытеснил горе, ну может хоть чуть-чуть.
Так что, может и не зря.
Мы уже брели довольно долго. Незаметно очутились у Зоопарка.
– Ну а ты как? Я, если честно, не ожидал, что вы расстанетесь с Лёхой. Такая пара была, на всю школу.
Это я решился на провокацию. В конце концов, сколько ещё можно её по улицам таскать. Пора уже и отвалить. Но я же сегодня в такой положительной роли. Нельзя мне запросто отчалить. Надо убедиться, что у Верунчика уже «все хорошо».
Теперь она на меня не смотрела. Шла в своем черном драпчике, засунув руки поглубже в карманы, подняв воротник и нырнув в него по самый нос. Черный кружевной платок на голове все ещё загонял весь образ в трагическую категорию. Смотрела она куда-то под ноги в лужи и появившуюся после снегопада слякоть.
– После той вашей драки будто что-то треснуло. Мы все также держались за руки, но скорей по привычке. Этот дурацкий слух… – Она быстро взглянула на меня и опять нырнула в лужи. – Меня как будто переключили. Я злилась на враньё. Злилась на Лешку. Всё-таки он же меня нокаутировал. Он тыщу раз успел объяснить, извиниться. На колени даже вставал. Я понимала и что сама виновата – влезла не вовремя. Но все вместе только злость вызывало. Я долго злилась, пока не устала от этой злости.
– А потом? – Я тоже уставился на лужи.
– А потом злость куда-то улетучилась, и… – Она покачала головой, развела руками, посмотрела на меня немного растерянно. – И ничего. Никаких чувств, то есть. Я помнила. Очень хорошо помнила, как я любила. Как заснуть не могла, пока его не увижу или не позвоню хотя бы. Как хотелось все время с ним проводить. А потом ищу это в себе. Вот же оно тут где-то рядом было. А там нет ничего похожего. Пустота. Ничего не вызывает больше этот человек… А теперь вот и его самого нет.
И я вдруг понял. Она оплакивает не возлюбленного. А саму любовь. Ту, первую. Она прошла. Ее не стало ещё тогда – не врёт же она мне. Осталось лишь яркое воспоминание и человек, который, как ниточка с тем сладким и уютным связывала. И вот ниточки не стало. Да, тяжело. И конечно она себя продолжает винить… Но Верка вроде уже не сопливится. Молодцом.
– Вер.
– Чего
– Ты не виновата. – Я наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза, в которых отражалась слякоть. – В смысле, за то, что разлюбила.
Глаза ее опять наполнились и лицо поехало некрасивыми гримасами. Мне снова стало тревожно за неё. И это было уже совсем некстати – мы стояли у ее подъезда и оставалось только заставить себя сказать: "Пока". Она меня даже не приглашала. Просто посмотрела. Чёрт, у неё сегодня это здорово получалось. Я мог бы гордиться своей необыкновенной чуткостью в тот день. Ничего, не убудет, один день могу себе позволить излучать доброту, заботиться, о ком не должен.
Она повернула ключ, я вошёл следом, дверь тихо щёлкнула позади.
– Сейчас, только чай поставлю. – Унеслась, побросав свои черные одежды на вешалку.
«Да ладно, не сбегу же. Уж чая дождусь, спасительного чая»
Я стягивал влажное пальто и ботинки, боясь наследить. Чистота даже слегка напрягала. Квартира была родом из прошлой эпохи – с коврами и мебельной стенкой. Возраст обстановки внушал уважение и снова в который раз за сегодня напоминал о детстве. Тем более, что сохранился интерьер исключительно. Не считая отдельных царапин и отсутствующих деталей, впрочем, и они казались симпатичными, или даже милыми.
Я без труда узнал на фото Елену Ивановну – маму Веры и мою учительницу английского. Рядом, едва не такого же возраста, висела ее бабушка в похожей рамке. Бабушку я тоже вспомнил. Больше фотографий не было. Я вспомнил родителей. Они тоже переехали в такие же рамки на стену. Я не смог себя заставить сделать фотографии близкими по возрасту к дате ухода. В итоге вставил в рамки молодых папу с мамой, загорелых с моря. Им там лет по тридцать-сорок. Мне кто-то что-то пытался объяснять, только я не слушал – я хотел их помнить молодыми. Да я и помнил их такими. Поэтому что на самом деле… Они переехали не в рамки на стену. Они переместились куда-то внутрь меня самого. В такое особенное место, что если я закрывал глаза, то мог их сразу увидеть и в любой момент к ним обратиться.
Да, а потом даже стало получаться и с открытыми глазами. Ну а фотки на стену я просто подобрал под ощущение.
Я подошёл к мебельной стенке и откинул крышку проигрывателя. Когда-то у меня был такой же.
Прочитал название на пластинке и даже зажмурился. Я, наверное, последний раз слушал это лет в десять. Но было-то это никак вчера. Конечно, я сразу включил.
«Покроется небо пылинками звезд,
И выгнутся ветви упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст -
Мы эхо, мы эхо,…
Мы долгое эхо друг друга.»
Когда Вера возникла в дверях гостиной, я сидел на диване. В моей голове и снаружи ее пела Анна Герман. А я чувствовал себя окончательно заблудившимся в пространстве и времени сегодняшнего дня.
Еще в тот момент, когда остановились перед её подъездом у меня что-то отъехало в голове. События переместились, перемешались. Я не совсем понимал, сколько мне сейчас на самом деле лет. Будто гипноз – кто это меня так? Неужели она? Или это..? Девушка рядом со мной – ну, положим, уже далеко не, но я-то помню её ещё даже девчонкой. Вот вроде вчера только дрался из-за неё. Да, я точно уже не помню из-за чего, но сам же сказал, что из-за неё. Соперник повержен, причем основательно. Ч-чёрт! Здесь мне становилось дурно. Что-то прямо из груди ухало куда-то вниз. Вот, а я значит её провожаю. Проводил. Из школы? А где портфель? Портфеля нет ни у нее, ни у меня. Но есть вопрос школьника, привыкшего к школьной программе. "А что у нас дальше?"
