Сергей Николаевич Полторак
За грибами в Андорру. Трилогия. Часть 2
Прежде чем общаться с мотоциклистами, надо бы разобраться в куда более важных деталях. Например, хорошо бы узнать результаты предварительной экспертизы, проведенной после вскрытия бедняги из Шотландии. Конечно, скорее всего стреляла задержанная девушка. Но где гарантия, что не кто-то еще, кто находился в тот момент в кают-компании? Окулист удовлетворенно хмыкнул и достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист стандартной белой бумаги. На нем каллиграфическим почерком Геннадия Николаевича Смирнова была составлена схема размещения всех участников симпозиума, находившихся в кают-компании в тот злополучный момент.
Окулист с восхищением подумал о Цубере: «Он точно гениальный и очень организованный человек! К тому же с феноменальной памятью. До сих пор не понятно, когда он успел составить эту схему по памяти?». Сойдя с трапа теплохода, он молча протянул ее своему начальнику охраны, как будто всю жизнь сам занимался расследованиями убийств. Ценная бумага! Только вот никакая такая девушка на этой схеме не отмечена. Стало быть, она вошла в кают-компанию в момент выступления Цубера. В принципе, в этом не могло быть ничего подозрительного: участники симпозиума могли свободно входить и выходить, когда вздумается – обстановка на таких форумах всегда подчеркнуто демократичная.
Окулист попытался представить себе, откуда стреляли, но вскоре бросил это бесполезное занятие: без баллистической экспертизы это было почти бесполезным занятием.
Он понимал, что поскольку погиб иностранец, дело, скорее всего, передадут в ФСБ. К их экспертам не подкатишься. Тем более, что его, как бывшего грушника, там наверняка никто бы не жаловал: что делать, такова взаимная «любовь» двух дружественных ведомств – ГРУ и ФСБ. Но были и обходные пути. Не было сомнения в том, что тело шотландского бедолаги отвезли в морг Института судебной экспертизы. Однажды Окулист бывал в том почтенном учреждении. Не в морге, к счастью, а в самом институте. Тогда, года два назад, ему вдруг напомнила о себе старая рана, полученная еще в Сомали, когда до учебы в академии он служил в спецназе ГРУ. Один проворный фэбээровец успел нанести ему удар в область печени так, что произошло внутреннее кровоизлияние. В тот раз все обошлось. Удар оказался последней профессиональной удачей заокеанского коллеги. Капитан Фролов навсегда успокоил его движением большого пальца в висок. И вот, спустя много лет, «ливер» полковника запаса Фролова вспомнил веселые дни офицерской юности – закапризничал и попросился на профилактику. К счастью, в то время Окулист был влюблен в одну милую и умную филологиню, мама которой работала как раз в том самом Институте судебной экспертизы. Евгения быстренько подлечили, поставив, кстати, настолько точный диагноз, что выдержанному Фролову на мгновение показалось, что осматривавший его врач был свидетелем той давней истории.
Немного посомневавшись в правильности совершаемого поступка, Окулист позвонил своей давнишней подруге:
– Привет, Наташа. Некто Евгений, если помнишь такого.
– Тебя забудешь, так собачку твою вспомнишь, не к ночи она будет помянута, – приятным низким голосом ответила Наташа.
– Еще Зигмунд Батькович Фрейд заметил, что первый человек, который обругал противника вместо того, чтобы закатать ему в лобешник, был основателем цивилизации.
– А тебя никто и не обругал – ни по Фрейду, ни по матери.
– Кстати, о матери, – по-деловому скаламбурил Окулист. – Твоя мама не могла бы устроить мне протекцию в морге своего Института?
– Смогла бы. Но ложиться придется сегодня.
– Кому и куда ложиться? – растерялся Окулист.
– Тебе, естественно, – ты же о протекции просил.
– Черный юмор? Понимаю. Скажи честно: сколько это будет стоить?
– Нисколько. Точнее, очень дорого. Потому что нет в человеческих отношениях ничего дороже человеческих отношений.
– В тебе говорит альтруист?
– Во мне говорит человек. Есть такая вымирающая порода животных.
– Я понимаю, что тогда был неправ, – пустился в мужские рассуждения Фролов.
– Женя, не надо наступать дважды на один и тот же сельскохозяйственный инвентарь. Это больно. И винить себя не надо. Я тоже не сахар. С моим характером с тобой все равно было бы не ужиться. Я тоже люблю покомандовать. Как говаривали жители Воронежской губернии еще в девятнадцатом веке, плох тот дом, где курица не поет петухом!
– Вам, филологам, виднее, – скомпромиссничал Фрол.
– Тебе повезло: в морге Института работает патологоанатомом Вася Крестьянинов. Он тебя, кстати, знает: вы с ним когда-то служили вмести. Запиши телефон…
На встречу с Василием Фрол ехал с радостью, хотя сама обстановка предстоявшей встречи к радости не располагала. Окулист купил бутылку «Русского стандарта», постояла в раздумье возле витрин с закусками и, что-то прикинув в уме, вернулся в бакалейный отдел и купил еще одну такую же бутылку.
После взаимных похлопываний по плечам и радостных «а помнишь, а помнишь» перешли к делу. Действительно, невинно убиенный профессор уже несколько часов был клиентом этого тихого места.
– Знаешь, – размяк после второго стакана Василий, – ничего мудреного в трупике нет. Убит клиент из малокалиберного пистолета. В упор практически. Могу даже предположить, что стреляли не из пистолета, а из приспособления, замаскированного под шариковую ручку. Ты такие шпионские хреновины лучше меня должен знать. Приспособленьице пневматическое. Тихонькое такое, нежное, но убивает, как видишь. Но смущает во всем этом деле одна небольшая странность, которая к делу вроде бы и не относится. Понимаешь, профессор этот и так уже был не жилец.
– ?!!
– Да-да, не удивляйся. У него был рак головного мозга четвертной степени. Я вообще не понимаю, какого лешего он на этот междусобочик-то поперся? Ему бы с детьми-внуками тихонько прощаться да обезболивающее принимать лошадиными дозами. А он научными штучками-дрючками под занавес решил заняться! Глупо как-то получается. Нельзя так науку любить, ей-богу нельзя. Ну, упокой Господь его душу грешную, – приподнял стакан Василий.
Беседу старых боевых товарищей прервал звонок мобильного телефона Окулиста. Звонил заместитель Фролова:
– Бежала задержанная.
– Передай ей при случае мои поздравления, – с тихим гневом сказал Окулист. – Оперативные мероприятия по задержанию, надеюсь, проводятся?
– Так точно. Только…
– Что только?
– Без толку все это. Очень грамотно ушла.
– А вам только безграмотных подавай? Ну, ждите, через тридцать минут буду, – не по-доброму пообещал Окулист.
Возвращаясь в офис, Фролов по телефону доложил о случившемся Смирнову. Тот, вероятно, уже получил долгожданную профессорскую зарплату и был в прекрасном расположении духа:
– Не дрейфь, Окулист, прорвемся. Главное, документы на месте, а девица от нас никуда не денется. А если и денется, то не велика потеря: мы тебе, хе-хе, новую найдем, еще симпатичнее! Кстати, ты видел ее фотографию?
– Нет, еще не успел.
– Много потерял – премилое существо. Мне час назад твой заместитель ее фейсик на мобильный сбросил – хороша!
– Все Людмиле расскажу, – второй раз за день пообещал Окулист.
– И внешность этого Отелы тоже скинул, – не унимался Цубербиллер. – В мужской красоте я меньше понимаю, но думаю, что экземпляр тоже любопытный…
Вернувшись в офис, Окулист обнаружил у себя на столе две цветные фотографии любителей водно-мотоциклетного спорта. Девица была действительно хороша. Профессионально бывший разведчик прикинул: примерно метр семьдесят пять ростом, свежепокрашенная блондинка, стройная. Грудь, пожалуй, размера четвертого… чего ее, такую красивую, на подвиги потянуло? Сидела бы себе где-нибудь в уютном месте с хорошим человеком да лакомилась счастьем.
Чернокожий парень тоже был хорош. Спортивная фигура, умное лицо. И страха в глазах нет никакого. Что ж, надо пообщаться хоть с ним, пока тоже не сбежал. Но прежде – выслушать доклад зама. Заместитель, бывший полковник КГБ Виктор Викторович Воротилов, виновато тупил глаза:
– Понимаете, Евгений Александрович, это ненормально. Задержанная содержалась в наручниках в изолированном помещении. Перед входом дежурил Борис Курилко. Так она умудрилась наручники открыть, а Бориса вырубила как стройбатовца! А он, между прочим, в ВДВ служил, КМС по боевому самбо – ничего не понимаю!
– А что Борис сам-то говорит? – полюбопытствовал Окулист.
– Да ничего не говорит. В реанимации он, – виновато доложил зам. – Но врачи говорят, что его жизнь уже вне опасности.
– Значит, жив Курилка? – невесело пошутил начальник охраны. – Ну, и то хорошо.
Встреча Фролова с Геннадием Николаевичем Смирновым никому из них не подняла настроения. Услышав о результатах поездки Окулиста в морг Института судебной экспертизы, Цубер снял очки и как-то беспомощно, по-детски начал тереть глаза:
– Ничего не понимаю, – признался он. – У меня даже мысли не появилось, что он так тяжело болен – мы общались, шутил, говорили о перспективах сотрудничества. Его, как биолога, заинтересовала динамика развития флоры Невы, особенно то, что касалось адаптации растений, завезенных в акваторию из других регионов мира.
– А что, и такое было? – удивился Окулист.
– И было, и есть. В Неве, как и в других судоходных реках за столетия столько новых растений появилось! Даже из Африки и Америки. Представь себе, прижились и плодятся со страшной силой.
– Это очень важно, то, что ты сейчас сказал, – почему-то веско произнес Окулист. – Знаешь, Генка, у меня есть неожиданное предложение. Понимаешь, есть опасность того, что из фирмы происходит утечка информации. Возможно, это совершенно напрасные подозрения, но не хочется зря рисковать. Нам нужны надежные помощники. Те, за кого можно поручиться, как за себя.
– Ты имеешь в виду Майонеза и Лося, – догадался Цубер.
– Да, именно их я и имею ввиду. У тебя в кейсе были пакеты документов по четырем направлениям, каждое из которых тянет на правду. Проверить каждое из них по отдельности – долгая история. Дадим каждому из нас по направлению работы – и вперед, на мины, как говориться. А где надо, там и сообща подключимся.
– Ничего не имею против такого подхода. Да и пообщаться с друзьями – святое дело! – радостно согласился Смирнов.
– Тогда надо их высвистывать из их палестин, – деловито сообщил Окулист.
– Естественно, – пожал плечами Цубербиллер и начал копошиться в баре в поисках самого приличного коньяка.
Глава 2. ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД, ИЛИ ПОЛНЫЙ ЙУЛ ЙУК
Если вы мужчина – шерше ля фам.
Если нет – не шерше!
Борис Замятин
Вторые сутки после происшествия на теплоходе глава фирмы по производству новых технологий «Биоллюстрейд» Геннадий Николаевич Смирнов и начальник охраны его персоны и всей фирмы Евгений Александрович Фролов не выходили из кабинета руководителя предприятия. Нет, они не решали деловые вопросы. Они пили водку. Почему пили водку? Потому что коньяк закончился часов десять назад.
Два старых друга, два бывших курсанта спортроты военного училища спротсмен-универсал Женька Фролов, больше уже известный как Окулист, и мастер спорта по шахматам Генка Смирнов, ученый и бизнесмен с мировым именем, на автопилоте выруливали на финишную прямую промежуточного служебного запоя.
– По долинам и по взгорьям
Шла дивизия впе-е-ред, – скверным фальцетом выводил Цубербиллер.
– Не-а! – противился Окулист. – Эту песню мы уже пили, тьфу ты, пели четыре стакана назад! Давай лучше эту, душевную, попсовенькую… Ну, которые девчонки когда-то пели… как их… «Тату»:
– Я совершаю простые движенья,
Ты продолжаешь мои продолженья.
– Здорово! Это из раздела общей физики – механика, – догадался образованный Цубер.
– Не механика, а эротика! – вступил в научную дискуссию Окулист.
– Такого раздела в механике нет, я точно знаю!
– А в сексе – есть. Там без нее никуда.
–Секс, секс, поморщился Смирнов, – кому нужны эти бессмысленные движения?!
– Как кому? – изумленно посмотрел на друга Окулист, – нам, молодежи!
– Это ты-то молодежь? Ты уже лет двадцать как стародежь! Хотя… – Цубер с отеческой заботой посмотрел на друга, – знаешь, Фрол, вот что я тебе скажу: жениться тебе надо!
– Мне?! Жениться?! Нет, я не создан для блаженства… А тебе, похоже, плохо, когда другим хорошо, да? Ты посмотри кругом: где ты видел нормальных женщин?! Повывелись как вид! Красная книга по ним изрыдалась! Мало того, что все с разросшимся мозжечком вместо мозгов, так еще и сплошные крокодильчики. На них без слез глядеть-то нельзя!
– Как учил Марсель Пруст, – веско поднял указательный палец вверх профессор, – оставим красивых женщин людям без воображения.
– Вот ты и оставлял бы! А то женился на Людмиле, по сравнению с которой мисс Вселенная – калика перехожая.
– Да, с Людмилой мне повезло, – просиял Смирнов. – Только, знаешь, что самое страшное? – С этой наукой и этим бизнесом нет у меня времени на работу души… А без души все остальное глуповато как-то…
– А ты брось науку и бизнес и, как сказал бы наш боевой товарищ отец Олег, да возрадуется душа твоя!
– Очень горячатся те, которые горячатся! – со значением произнес Цубер.– Бизнес и биология – это мои интеллектуальные и не только интеллектуальные владения. А зоопсихологи утверждают, между прочим, что самец, если его лишить владений, сходит с ума. А я самец, Фрол! Хреновый, но самец!
– Генка! – Окулист посмотрел на друга с пьяным обожанием. – Ты непревзойденный мастер формулировки! Формулировки по-военному четкой, но совершено бессмысленной. У-ва-жа-ю!
– Не надо оваций и поздних признаний, – решительно запротестовал Смирнов. – Хотя, по сути, ты, конечно, прав. Вот меня, Окулист, часто спрашивают: «Профессор, как вы достигли такого успеха?!» «Скромность, скромность и еще раз скромность», – отвечаю я.
– Похвально, – одобрил Окулист.
– Но я тебе, Фролушка, больше скажу. Был в природе еще один уникум. Ты вспомни нашего старшину Федю Безобразова. Бывало, как выйдет перед строем, оглядится поверх себя, задумается решительно и как гаркнет на всю казарму: «Проверить готовность к обеду на предмет чистки сапог!..» Поэзия! Какой там, на хрен, Маяковский? И рядом не стоял!
– А я, – поддержал устную мемуаристику Окулист, – больше его философские команды любил. Особенно когда он всех нас после увольнения строил и орал: «Командирам отделений проверить наличие отсутствия!»
– Ага, – возрадовался Смирнов. – А сержант Пастушенко в ответ подобострастно докладывал: «Среди присутствия нет ни одного отсутствия!»
– Да, высокий слог… Сейчас так не говорят…
– Не та военная порода, с болью сделал глоток из стакана Окулист.
– Дык, и армии в России больше нет. Стыдно сказать, единственное боеготовное подразделение на все Вооруженные силы – ансамбль песни и пляски имени Александрова!
– Ага, поразвалили все на свете, да еще и поем! Кстати, давай споем.
– А мы-то с тобой что развалили?
– Мы – ничего. Мы просто так споем, для души.
Друзья обнялись и затянули старинную солдатскую песню «Взвейтесь, соколы, орлами».
По щеке Геннадия Николаевича скатилась слеза размером с кабачковую семечку.
– Ты чего это, Генка? – забеспокоился Окулист.
– Все хорошо, Окулистик, – успокоил друга Смирнов. – Просто я осентименталел.
– Чего ты?! – выдохнул Евгений.
– Ну, в смысле, охренел от воспоминаний, – пояснил профессор.
– Есть от чего, – согласился начальник охраны. – Талантливые люди нас окружали. Помнишь, был подполковник топограф – мы его еще звали Миша Фвойные Леса? Он почему—то вместо «х» букву «ф» говорил.
– Фуевенько, но припоминаю, – сквозь слезы умиления по-военному пошутил Геннадий. – Он у нас два семестра читал курс «Устройство саперной лопатки». Но так и не открыл военную тайну: где хранился прилагавшийся к ней запасной шуруп.
– Слушай, – запоздало спохватился Окулист, – а который теперь час?
– До дури! – отмахнулся Цубер.
– Утра или вечера? – на всякий случай уточнил собутыльник.
– Дня, – избрал компромиссное решение мудрый Цубербиллер.
– Ты не знаешь в таком случае, почему мы сегодня столько пьем?
– Потому что йул йук, – веско заметил Смирнов.
– А-а, – с пониманием закивал Окулист. – Тогда, конечно, это целесообразно. Это объясняет абсолютно все. Тогда давай еще по одной.
– Нет, – запротестовал вдруг Геннадий. – Нам нужна ясная голова. Хоть одна на двоих, но яс-на-я.
Неожиданно дверь смирновского кабинета открылась и на пороге появилась его жена Людмила. Она была действительно ослепительно хороша: непривычное единство внешней красоты и очевидного ума подтверждало знаменитое петровское «небываемое бывает». Она внимательно посмотрела на друзей, перевела взгляд на заставленный пустыми бутылками стол и горько по-женски вздохнула:
– Привет инвалидам интеллектуального труда. Стало быть, началось в деревне утро!
– Уже утро? – хором поинтересовались собутыльники.
– Уже вечер следующего дня, – уточнила Генкина жена. – Вы бы хоть закусывали, что ли.
– Еду в пищу не употребляем! – тоном хроника заявил Цубербиллер.
– Да уж вижу – экономите на мурцовке.
– На чем, на чем? – засомневался Окулист.
– На хавчике, – перевела со старинного на современный Людмила.
Цубербиллер внимательно посмотрел на жену, перевел взгляд на Окулиста:
– Меня охватывает чувство настоящего беспокойства. Кажется, она нас ругает. Посмотри, какой у нее серьезный вид. Родная, у тебя что, совсем нет чувства юмора?
– Если с тобой связалась, значит – есть, – устало сказала жена. – Ты посмотри, на кого стал похож.
– А на кого я похож? – спросил почему-то у Окулиста Смирнов.
– Что-то среднее между Брижит Бардо и догом де Бордо, – провел экспертизу собачник со стажем.
– Это ты похвалил или поругал? – решился уточнить Цубер.
– Как говаривал старшина Безобразов, я констатирую.
– Что-то вы, мальчики, пьете вместе, а соображаете поврозь, – поделилась наблюдениями Людмила.
– Людочка, мы с Окулистом, тебе, конечно, фантастически рады, но ты скажи, почему ты сюда пришла? Сидела бы себе, как Ярославна, на заборе и, это… оплакивала бы себе кого надо и не надо…
– Во-первых, Ярославна слезьмя давилась не на заборе, а на крепостной стене. Во-вторых, у нее повод был: мужа грохнули. А ты, к счастью, жив, хотя и в усмерть пьян. А в-третьих, вы отключили все телефоны, запретили к вам кому-либо заходить. Вон твоя секретарша Сашенька в истерике бьется, говорит, что вы тут с Женькой так орете, будто вас святая инквизиция пытает. А почему орете, понять не может.
– Мы не орем. Мы, знаешь ли, поем! А если ей непонятно высокое искусство, если ей медведь на голову наступил… – начал горячиться Смирнов.
– Никто ей ни на что не наступал, – бесцеремонно оборвала мужа Людмила. – Но есть главная причина, по которой я к вам пришла. Вам не догадаться – это уже тест для детей с неторопливым развитием. Вам до него не дотянуть.
– Может, профессору Смирнову в университете зарплату повысили? – совсем не ехидно предположил проницательный Окулист.
– Зря иронизируешь, грешно. Я когда в последний раз за зарплатой в очереди стоял, – миллионер вынул из галстука заколку с массивным старинным бриллиантом и, словно дротик от популярной настольной игры, запустил ее в висевшую на стене мишень, – один коллега рассказывал…
Цубербиллер прервал повествование и придирчиво оценил результат своего броска. Бриллиантовая заколка вошла точнехонько в «яблочко». Окулист проследил за его взглядом и слегка поперхнулся, отпивая из стакана.
– Да, так вот, – меланхолично продолжил Смирнов, – коллега рассказывал, что как—то вечером после лекций возвращался домой и решил перекусить. Видит, у метро бабушка пирожки домашние продает. Горячие такие, духмяные! Он, бедолага, чуть слюной не захлебнулся. Спрашивает: «Бабуль, почем пирожки продаешь?». А она смерила его внимательным взглядом и спрашивает вдруг: «Сынок, ты часом не доцент?». Коллега засмущался, как красна девица, глаза потупил и говорит: «Вообще-то, нет. Я профессор». «Профессор?!», – ахнула бабуся. – «Ну, тогда возьми пирожок бесплатно».
– Так что, Фрол, ты над святым не насмехайся. Ты же не министр какой-то, а приличный человек.
– А ты забыл, что я не приличный человек, а вчерашний киллер, что на мне не один десяток душ? – совершенно трезвым голосом поинтересовался Окулист.
– Ну, души-то те все без исключения в аду, а не в раю. Это тоже не маловажно. А до министров тебе далеко. Вот на днях одна приличная газета сообщила: военным пенсионерам ежемесячно недоплачивают почти по пятьдесят баксов. И все об этом знают, включая генпрокуратуру. И министр этот, который ансамблем Александрова командует, тоже знает, только по фигу всем. А сколько военных пенсионеров из-за этого таблеток не доест и сдохнет, никому не ведомо. Но не сомневайся, тебе столько и за сто жизней не перестрелять! Так что это еще вопрос, кто из вас киллер, а кто нет.
– Грустно это все, но мы отвлеклись от темы, – напомнила Людмила. – Неужели два почтенных, хоть и не вполне трезвых аналитика, не догадаются, почему смиренная жена приехала в офис, посмев нарушить ваш коллоквиум?
– Клоакиум, – поправил Окулист, разглядывая гору бутылок.
– Тебе видней, – не стала спорить дама. – Ладно, ущербные, не мучайтесь. У тебя, Женя, в квартире в Шушарах сидит твой старинный друг Олег Лосев. Ругается непристойно и никак не возьмет в толк, зачем его срочно выдернули с алтайской глубинки два обормота, а сами скрылись в неизвестном направлении. Телефоны у вас отключены, а где офис находится, он не знал. Вот и рванул к тебе, Женечка, по старой памяти. Взял ключи у соседа, собаку твою выгулял.
– Ужас-то какой, – спохватился Окулист, – у меня ведь Герасим негуляный дома!
– Да ты поздно разволновался, – строго посмотрела на него Людмила. – Я еще вчера, когда узнала о том, что случилось на теплоходе, позвонила твоему соседу, Семенычу, попросила Геру не оставлять без присмотра. А вообще-то, Женя, жениться тебе надо.
– Вот и я ему про то же толкую, – обрадовался Смирнов. – А он мне плетет тут всякое. Ну дак пьяный, что с него возьмешь? Ну, скажи, Окулист, женишься или нет?
– Да пошел ты, – беззлобно отмахнулся Окулист.
– Уклончивый ответ, – оценил жест друг Цубербиллер.
В Шушары решили ехать втроем и немедленно. Окулист сел рядом с водителем и от его запойного вида не осталось и следа.
– Быстро ты приходишь в норму, – удивилась Людмила, усаживаясь рядом с мужем на заднем сиденье. – Как ты это делаешь?
– Достигается упорными тренировками, – пожал плечами Окулист.
По дороге заговорили о том, что давило на сердце и на мозги всем уже вторые сутки. – Ребята, я все понимаю, – слегка оправдываясь, начала Люда. Пережить такое – это тяжело. И профессора из Глазго жалко, и непонятного – хоть отбавляй. Да и девушка эта сбежала.
– Ты вполне владеешь ситуацией, – кивнул Окулист.
– Это нормально. Мне все рассказал твой зам. Он знает, что я в команде мужа.
– Никто и не спорит, – согласился Фролов. – А то, что мы с Генкой напились, так это, считай, плановое мероприятие. Стресс снять надо? Надо! Ситуацию прокачать следует? Да просто остро необходимо! Это ж мозговой штурм практически получается!
– Вот-вот, – поддакнула Людмила. – У нас в России во все века мозгами историю штурмовали. Столько по пьянке наворочали – никакая академия наук не разгребет.
– Теперь не разгребет, – уточнил Смирнов. Раньше-то, когда Академией наук СССР руководил покойный Мстислав Всеволодович Келдыш, с наукой в стране все в порядке было. Не зря, кстати, у него самая большая зарплата в стране была, больше, чем у Брежнева. А сейчас? Профессоров бабушки пирожками подкармливают.
– А эти политики… Они через одного сейчас доктора наук, это сейчас модно. А сами книг не читают. Спроси любого, что прочитал из последнего? Ничегошеньки не вспомнит! В лучшем случае, какую-нибудь «Занимательную урологию».
– Вот потому—то мы и в том месте, – внимательно следя за дорогой, заметил Окулист. – Помните, несколько лет назад додумались День 7 ноября назвать Днем примирения? Они бы еще день Ледового побоища назвали Днем любителей подводного плаванья.
– Ну, Цубер, ты прямо генофонд отечественной науки! – заслушался его речами Окулист.
– От генофонда слышу! – огрызнулся Смирнов.
– А я и не против, – скромно ответил Фролов. – В таком случае, скажи мне как генофонд генофонду: сейчас за встречу с отцом Олегом по рюмке примем?
– Святое дело, – без колебаний ответил Окулист.
Однако ближайшим планам друзей, похоже, предстояла небольшая отсрочка. На углу Гагарина и Кузнецовской «Мерседес» Смирнова величавым жестом остановил сержант ГАИ. Водитель «мерса» слегка приспустил стекло и в образовавшийся узкий проем просунул свои документы. Не представившись и не взяв документы, гаишник приказал:
– Выйти из машины, открыть багажник!
– Гони! – четким и спокойным голосом приказал начальник охраны.
Машина рванула с места в силищу своего стада лощадок, спрятанных под капотом. Через две-три секунды им вслед раздалась автоматная очередь. Водитель «Мерседеса» нахально подрезал шедший впереди «КАМАЗ» и тем самым прикрылся им, как броней.
– Направо, на Бассейную и резко вправо – в ворота парка Победы! – скомандовал Окулист и взглянул в зеркало заднего вида. Преследования не было. – Гони по дорожке в обратную сторону до конца, а там свернешь налево и выскочишь на Кузнецовскую. Заедешь в ближайший двор и жди меня. Я десантируюсь на повороте, – скороговоркой проинструктировал он водителя.
Послушная машина за считанные секунды неслышно пролетела до поворота аллеи и, задержавшись на мгновение, свернула влево. Окулист, приоткрыв дверь, мягко выкатился на газон и словно растворился в густых кустах сирени, примыкавших к ограде. За оградой разъяренный сержант-гаишник тряс за грудки парня в темной куртке:
– Идиот! Тебя что, никогда стрелять не учили?! С двух метров по «мерсяку» попасть не можешь, придурок!! Что теперь докладывать Бонзе?!
«Думаю, уже ничего не доложишь», – подумал Окулист и сделал два негромких выстрела из своего «стечкина». Сержант и его подельщик упали на тротуар, широко разметав руки. Из левого глаза гаишника тонкой струйкой на асфальт стекла кровь. Второй убитый лежал лицом вниз. Из-под его куртки торчал автомат Калашникова. Окулист откинул полу куртки убитого:
«Ого! Продвинутые ребята попались – штурмовой малогабаритный автомат модификации ОЦ-14-4, проще «Гроза»», – произнеслось в его сознании. –Да, коллега, не зря тебя ругал покойничек-сержант: такое оружие почти само попадает, а ты – в белый свет, как в копеечку».
Но гаишник интересовал Окулиста куда больше. Времени на досмотр его вещей не было – по трассе, пусть в это время и не очень оживленной, все время шел транспорт. Документов нет, значит, гаишник липовый. А вот мобильничек надо приватизировать.
Окулист не торопясь пошел по Кузнецовской улице в сторону Московского проспекта. Буквально через минуту из трубки сержанта-самозванца полились звуки «Лунной сонаты» Бетховена.
– Меломан был покойничек, – подумал Окулист и нажал зеленую кнопку.
– Да-а, – глуховато выдохнул он.
– Крыса, что там у тебя?! – поинтересовался начальственный тенорок.
– А? – тоном полнейшего дебила переспросил Окулист.
– Я спрашиваю, глухня, машина олигарха этого долбанного, Смирнова, проезжала?!
– Ага! – доложил понятливый Окулист.
– Что ты мне агакаешь?! Машину задержал? Обшмонал? Документы нашел?
– Не-а! – доложил туповатый абонент.
– Что не-а?! Что не-а?! Счас приеду, лично тебе чухольник начищу!
– Бонза! – пытаясь подражать голосу владельца трубки, сказал Окулист.
– Что – Бонза?! Я уже 36 лет как Бонза!
– А больше тебе никогда и не будет, – с оптимизмом комсомольца 20-х сказал Окулист и отключил связь.
«Мерседес» Смирнова стоял во дворе напротив парка. Фролов сел на свое место.
– Поехали, – коротко бросил он водителю.
– Что произошло, Женька? – спросил встревоженный бизнесмен.
– Они больше так не будут, – извинился за убиенных Окулист.
Цубербиллер посмотрел на друга, и веселая стайка мурашек пробежала по его спине.
– Ты их что, убил? – почему-то шепотом спросил он.
– Нет, я только отобрал у них значки «Ворошиловский стрелок», – так же шепотом по секрету сообщил Окулист и негромко пропел:
– Черный бумер, черный бумер,
Ты зачем так рано умер?
– Чего они хотели? Они хотели нас убить? – старательно бесстрастным голосом спросил Смирнов.
– Нет. Их интересуют по-прежнему твои документы. А от пули мы с тобой, Генка, никогда не умрем! Великие люди умирают не от пули, а от разочарования.
– Ребята, – вдруг вступила в разговор Людмила. – Вас послушаешь – тоска сплошная. Неужели в нашей жизни не бывает ничего хорошего?
– Бывает. Но реже, чем хотелось бы. Вот недавно, например, одна моя знакомая провернула удачную финансовую операцию, и ей стало хорошо.
– Я не об этом. Я о простых смертных, – возразила Людмила.
– И я о них, – кивнул Окулист. – Моя знакомая после той операции решила расширить территорию своего загородного участка. Прикупила несколько соседних фазенд с их грядками да халупами. Только одна соседка наотрез отказывалась продавать свой участок. И хоть фамилия у нее была Дуракова, оказалась далеко не дурой – выторговала за свою развалюху прекрасную квартиру в Питере.
– Ну что ж, не очень яркий, но все—таки хороший пример, – согласилась Люда.
– А это еще не история, – возразил Окулист. – Это только предыстория! Выехала эта мадам Дуракова из своей хижины и бросила там свою собаку, колли. Послонялась эта бедолага туда—сюда и приткнулась к охранникам той самой расширившейся территории, которую прикупила моя знакомая. Охранники – ребята добрые, подкармливали кобелька. Но тот хоть и ходил теперь сытый, то ли по своей старой хозяйкетосковал, то ли в какой духовной пище потребность имел… Короче, грустный был какой-то: морда симпатичная, но кислая до жути. И прозвали его за такое выражение внешности Уксусом. Они привык, отзывался.
Однажды увидела его моя знакомая. Она до всякой живности – сама не своя! Приласкала его, за ухом почесала. А тот стоит себе ласковый такой и смотрит на нее грустными-грустными глазами. А потом вдруг выкатилась из его глаз, как говориться, мужская слеза, блеснул он зубами…
– И сказал человеческим голосом: «О прекрасная Брунгильда, будь моей женой!» – продолжил за Окулиста Цубер.
– Нет, – стойко выдержал прикол Окулист. – Узнала она, что собаку назвали Уксусом, наорала на охрану и велела переименовать в более достойное имя. Легко сказать, когда он к своему имени уже привык! Велела хозяйка ежедневно хавчик ему из ресторана привозить, роскошную будку с утеплителем из финских стройматериалов по ее указанию сделали, раз в неделю – профилактический осмотр у ветеринара, кандидата наук. Теперь живет – кум королю. И зовут его теперь – Лексус.
– Прямо как из кинофильма про американскую мечту. Про собачью, – уточнила Людмила.
