Сергей Николаевич Куприянов
Жизнь глазами пессимиста. Рассказы
Детское
Ностальгические миниатюры
Банан
Что такое банан, вам ответит любой пятилетний ребенок. Да вкусно. Но так привычно и ничего необычного в этом экзотическом фрукте нет, ну как картошка в те времена, «теперь почти былинные». Лет шесть мне было. Гостил я у тетки своей, в Москве. Жили они тогда на Хорошовке. Тогда это была окраина Москвы. В маленьком доме, построенном пленными немцами, с кухней на несколько хозяев. Обычно так, как все.
Братец мой двоюродный, хоть и был на год младше, но столичная высокомерность к «понаехавшим» уже тогда пробивалась сквозь неокрепшую детскую психику. Тетя Наташа, как могла пыталась сгладить возникающие конфликты и, как гостю, мне доставались её радушие, забота и внимание, а Мишке шлепки, подзатыльники и профилактическая посадка в темный туалет. От чего он, еще пуще обижался на меня, капризничал и за это получал еще больше.
Принесла, как-то, тетя Наташа невиданный и неслыханный мною, до селе, фрукт. Поскольку знания о деликатесах и экзотических товарах черпались мною исключительно из «Книги о вкусной и здоровой пищи», 1956 года, ничего подобного там я не встречал. А, поверьте, изучена она была до дыр. Протянула, говорит:
– На, племянник, попробуй, такого у вас никогда не будет.
Зеленая колбаса, похожая на огромный гороховый стручок, почти не пахла. Я по наивности взял и откусил, прям так, с кожурой… Тетка плохого ж не даст… Горькая вяжущая гадость… Я раскрыл рот и наклонился. Кусок, так и не удостоившийся быть съеденным, вывалился на землю. Сказать «спасибо» мешал вязкий, оставшийся во рту привкус.
– Ну что ж ты! – запричитала тетя Наташа, – его ж почистить надо.
Мишка злорадно катался от смеха. Она очистила оставшийся кусок, но он уже ничего не мог изменить и поправить в моем отношении ко всем бананам, вместе взятым. Да и какие это были бананы… давеча не то, что ноноче, это они сейчас желтые и сладкие, да еще и выбрать можно, а тогда… Тогда хваталось все, что выбрасывалось, именно выбрасывалось. И бананы были вечно зелеными, если их вообще-то кто-то видел. Зато Мишка, со знанием дела, почистил фрукт и демонстративно стал чавкать передо мной, закатывая глаза от удовольствия, которого, может он и не испытывал, но так старательно хотел показать.
Видимо с тех далеких времен я не испытываю тяги к «бананово-лимонным Сингапурам». А виной всему….неправильно съеденный банан.
Крокодил
Не буду повторять, уже надоевшие утверждения, что зима в наших широтах была совершенно другой, что вина всему технический прогресс и глобальное потепление. Соглашусь. Да, другие были зимы. Скрипящий под ногами снег, искрящийся на солнце, что больно было глазам. Деревья в инее, а среди веток два ярко красных пятна – снегири. Багровый закат, закрепленный морозом под двадцать, раскрашивал снег в марсианские краски. Языки, прилипавшие к санкам. Сугробы в человеческий рост, вернее в рост тех «человеков», которые возились в этих сугробах, роя в них ходы и лабиринты. Удивительным было, что снаружи такой сугроб со временем покрывался толстой и твердой коркой, что можно было ходить сверху, не боясь провалиться, ну а если такое случалось, то вызывало всеобщее ликование и смех. Такими мы себе представляли медвежьи берлоги. Туда натаскивали, уже выброшенные, новогодние ёлки, сено и устраивали свои, детские берлоги.
Не до смеху было взрослым, которым приходилось восстанавливать пути через заметенные дороги, расчищать и убирать тонны снега. Тогда пускали бульдозер и толпа мальчишек бегали за ним, пытаясь привязать санки, но он часто останавливался, водитель вылезал из кабины, орал благим матом, мы разбегались, а потом опять бежали… Но как-то намело очень много снега и, видимо командир части, позвал на помощь серьезную технику. Это была роторная снегоуборочная машина. Выглядела она странно, все равно, что если скрестить обычный грузовик с комбайном. Она заглатывала сугробы своей пастью, вместо зубов, в которой был огромный шнек. И выплевывала на сторону огромные комья снега. Кто-то из пацанов её метко окрестил «крокодилом», видимо, из-за зеленого цвета или из-за её прожорливости.
– «Крокодил» едет! – крикнул кто-то и толпа побежала смотреть, как это чудовище будет поглощать заносы.
Не помню, кому пришла идея, но как-то её все подхватили: «А давай под снежки». «Снежками», «незапомненный» мною, пацан называл те комья снега, вылетавшие из трубы чудовища. Все побежали с радостными криками. Ну кто же мог предположить, что белые, с виду легкие, комья, окажутся спрессованными тяжелыми глыбами. Я один из первых подбежал к падающим «снежкам» и одним из первых был сражен первой же, попавшей на мою спину, глыбой. Засыпанный снегом, с болью в спине, я барахтался, чтобы выбраться из-под лавины таких же глыб, под дружный хохот пацанов, наблюдавших в сторонке, среди которых был и он – тот, которого я не запомнил…
Моя любовь – Венгрия
Пыльная буря начала 69-го года покрыла все вокруг черной, всепроникающей пылью. Она была кругом: на зубах, ресницах, волосах. Любовно выложенная вата между окнами, украшенная дождиком, мелкой резанной фольгой от конфет или кусочками разбитых елочных шариков, стала похожей на окопный земляной вал. Покрытые снегом поля, напоминали негативный снимок, с редкими, выделяющимися на черном фоне белыми пятнами Спасения не было. Говорили, что это следствие, распаханных при Хрущеве целинных земель Казахстана.
Мы с матерью жили на «чемоданах», ожидая вызова от отца, получившего назначение в Венгрию. Его сменщик уже оккупировал часть нашей квартиры своими вещами и я украдкой, чтобы не видела мать, ходил в комнату, где они были сложены. Тетради на пружинках, шариковая ручка, о которой знал только по слухам, карандаши, пахнущие совершенно новыми, возбуждающими воображение о загранице, запахами.
Какая она Венгрия?
Новая школа, новая квартира, другой, совершенно другой, воздух, каждая мелочь обращала на себя внимание. Необычные чернила, в необычных чернильницах, вкус хлеба, чужого, заграничного, печка, стоявшая в комнате, от которой шло тепло, расплавляя волю к урокам, сбивая в сон. Постепенно все новое переходило в привычное, только долго не мог привыкнуть к реву самолетов по ночам. Только, через месяца три перестал обращать на это внимание.
Наступил апрель. Территория гарнизона была засажена множеством фруктовых деревьев и от их цветения стоял дурманящий аромат. Приближался День рождения Ленина. И нас, третьеклассников, должны были принять в пионеры. Предстоящий праздник омрачался отсутствием у меня галстука, поскольку не продавались в магазинах, а кроить из какой-нибудь тряпки не хотели, праздник все-таки и галстук должен быть атласным. Но нашлась добрая душа, Людочка, к которой я тайно симпатизировал и писал записки, оставляя их в тайниках. Может она и догадывалась кто ей пишет, но решила держать интригу до конца. Она вскоре уехала в Союз, оставив на память пионерский галстук.
День принятия в пионеры был обставлен торжественно и помпезно, и вся обстановка звучала в унисон с тем переполняющим, перехватывающим дыхание, чувством радости, которое больше никогда не испытывал. Вообще, вся пионерская жизнь протекала здесь по-особенному, без формализма и нарочитой идеологизации. Огромные, высотой в метра три, пионерские костры, сбор металлолома и макулатуры, «Зарница», соревнования, все проводилось с каким-то неподдельным энтузиазмом и вдохновением. И не большего было чувства гордости и причастности к чему-то грандиозному и великому, когда через гарнизон проходила колонна солдат, следующая на развод караула, под музыку «Прощание славянки». При первых же звуках оркестра, мы бросали все свои занятия и мчались к дороге, по которой шла колонна.
Несколько повзрослев, появились и другие заботы и увлечения. Бегали в кино, которое крутили на открытой площадке солдатского клуба. Там садились почти под экран на землю, временами подбирали брошенный кем-то окурок, курили. А после фильм, как правило на военную тематику, прибегал домой брал черный ржаной хлеб, который получали по карточкам доп. питания, открывал консервы в томате и наворачивал, представляя себя на передовой, в минуты затишья боя.
Жила по соседству со мной девочка Марина, обычная, в общем, девчонка. Но была у неё одна особенность, не по возрасту интересующаяся, устройством противоположного пола. Не то что это меня донимало, но часто вводило в краску, особенно, когда она исследовала половую принадлежность кота, стимулируя ему эрекцию. А однажды гуляя с ней, наткнулись на маковое поле. Находясь под впечатлением от «Волшебника Изумрудного города», забежали на средину, легли в маки и ждали, когда мы уснем, но сказка осталась сказкой. Потом, когда мы стали еще взрослей, уже в пятом классе, дружили втроем, я, Марина и Игорь, с которым тренировались целоваться, надеясь, что наши тренировки не пройдут даром и нам удастся поцеловать Марину, о чем мы в тайне мечтали.
Конечно, тогда это пребывание в Венгрии воспринималось, как маленький социалистический рай, где в магазинах было мясо, жвачки, пиво двух сортов, помидоры зимой и многое другое, о чем житель Союза не мог даже мечтать. Но радость и благостность порою прерывалась страшным известием: «Отцы Вовки и Женьки из восьмого дома… погибли, разбились». Похороны, почетный караул, траурное шествие, музыка, от которой разрывало душу на части, искореженная груда алюминия на свалке с номером «13». А ты недели две назад сидел в кабине этого «МиГа» и крутил ручку штурвала и свистел, изображая звук двигателя. И все… Теперь смотришь на своих сверстников, отцы которых погибли, их растерянные глаза и не понимаешь почему и во имя чего эта смерть.
ППШ
Коллекционирование марок, да и не только марок, всего, что только могли коллекционировать в те годы, происходило без денег. Только путем обмена, одного чего-то ценного на другое, более ценное для себя. Самым ликвидным предметом мена были: свинец, из которого плавили всевозможные вещицы, от пистолетов до значков, порох, из найденных патронов, сами патроны, которые находили повсюду, стоило только хорошо покопаться. Так однажды, проходя через перепаханное поле, заметил Варлерка, мой товарищ, какую-то ржавую железяку. Потянул и вытащил… ППШ (пистолет —пулемет Шпагина, проще, автомат времен войны) Он был грязный ржавый, но довольно целый, правда без приклада и магазина. Находку тщательно скрывали, перевели гору наждачки, пытаясь очистить его от ржавчины, но все было напрасно. Отчаявшись, рассказали мы о своей беде нашему однокласснику, Сане. Тот загорелся.
– Давай меняться, что хочешь?
– Марки есть?
– Есть, альбом, классные марки, отец еще собирал.
Притащили мы ППШ в школу, ну не прям в здание, а встретились возле склада, место укромное. Развернули. Саня ахнул.
– Беру… На альбом.
И каждый стал рассматривать свою добычу. Альбом большой, зеленый с ГДР-овской переводкой.
– По рукам.
Время от времени интересовались, как идут «реставрационные» работы. Саня сделал приклад, очистил от ржавчины, смазал. ППШ был готов к контрольной стрельбе. Подогнали мы ему еще патронов с десяток, намытых в ручье. Сам не видел, но говорил, что стрелял, не все патроны, правда, были годны, отсырели. А тут, по случаю, утилизировали списанные лётные перегрузочные костюмы. Ну как утилизировали. Прапорщики с солдатами облили соляркой, подожгли, а сами ушли. Но мы-то были на чеку, выхватили из огня, что ещё не загорелось и наутек. Так костюма четыре и спасли. А гермошлемы, вот, не горят, их бросали под трактор. Те, что для транспортной авиации, разбирали мотоциклисты, а для истребительной были никому не нужны и их давили гусеницами. Но нам удалось отвлечь и один стырить. Когда мы сказали Сане, что у нас есть, его буквально переклинило.
– Тащите, – кричит, – у меня еще марок шестьсот есть.
Ну мы не стали торговаться, принесли.
Одним днем в класс пришла директриса с милиционером. Она спросила Валерку. Тот встал, испуганно взглянув на меня, не понимая, зачем его вызывают и вышел из класса. Потом, уже дома, он рассказал мне, что привели его в детскую комнату милиции и стали расспрашивать, знает ли он Саню и как ему попал ППШ. Дело в том, что Саня вечером накануне, надел летный костюм, гермошлем, повесил на грудь ППШ и пошел на ближайшую станцию электрички, не знаю, прогуляться по платформе, подышать воздухом с запахом пропитки шпал. Но народ на платформе куда-то делся, а позже к нему домой уже пришли… Валерку поставили на учет в милиции, а про меня как-то… может не выдали, хотя их и не пытали. Не знаю до сих пор.
Ноябрь 2012
Enjoy Coca-Cola
Пессимистическая комедия
Всю последнюю неделю в офисе только и шумели о предстоящем слиянии, а проще говоря, о поглощении какой-то иностранной фирмой компании, в которой работал Игорь Дмитриевич. Совсем недавно ему дали нового водителя Лешку. Целых полтора месяца привыкал к молодому, чрезвычайно болтливому и активному напарнику. И тут еще одна новость. Как сообщил шеф, они теперь будут работать по мировым стандартам, приедет представитель компании и будет проводить тестирование и тренинги. При словах «тренинг», «консалтинг», «рекрутинг» Игоря Дмитриевича слегка подташнивало и пропадал аппетит.
– Вот, Дмитрич, ты не прав, – старался переубедить Лешка своего старшего товарища, – порядка будет больше, зарплату повысят. А может, представляешь, машину новую дадут… «Форда» или «Ивеко». Не все же время на «Газели»… оленеводом.
Лешка говорил вдохновенно, с энтузиазмом. Игорь изредка бросал скептические взгляды и кривился от приводимых Лешкой аргументов.
– Ага, щас. Пахать будешь в два раза больше, а получать, дай бог… столько же, – брюзжал Игорь
– Форму выдадут…. О! – Лешку озарила идея, он засмеялся, – поставят навигаторы и твое, Дмитрич, знание города… ха-ха… заменит маленький гаджет.
– Тфу ты, – Игорь выругался, помрачнел, – ага, и этот твой навигатор будет бегать по этажам разносить посылки и ругаться с клиентами. И вообще, что за мусор: гаджеты, мерчендайзеры, манагеры? По-русски только материться и молиться останется…
– Да, ладно, Дмитрич, не злись. Я думаю, что будет лучше, – на Лешкином лице застыла благостная улыбка.
– Не замечтайся… вон он, восьмой дом…
По пути домой Игорь мысленно продолжал спорить с Лешкой об угрозе предстоящих изменений, но сам себе честно признавался, что боялся больше того, что могут выгнать. И не важно, что работает уже давно, лет семь. Вот просто, не понравится новому руководству. Старый толстый очкарик. Им же все молодых подавай. Игорь твердо решил не дожидаться и завтра же написать заявление. Он зашел в магазинчик, набрал какой-то еды, вышел, потом вспомнил про кота. Опять вернулся
– Что-то забыли? – приветливо спросила продавец.
– Да, вот про Тихона забыл, ест уже больше меня.
Она рассмеялась. Игорь всунул кошачью еду в пакет и побрел домой. Всунув ключи в замок, отчетливо услышал требовательное мяуканье за дверью. Большой, сибирский кот, с широкой темной полосой от головы до кончика толстого пушистого хвоста, с диким мяуканьем, путался под ногами, встречая хозяина.
– Сейчас, сейчас, Тихоня, – Игорь шуршал пакетом, ощущая на себе голодный взгляд желтых кошачьих глаз.
Одна проблема была решена и он, минуту постоял, наблюдая, как кот уплетает, пошел готовить ужин себе. Казалось, так было всегда. Он и кот. Уже последних лет шесть, как ушла Татьяна и забрала с собою дочь, холостяковали с Тихоном. И все это время ни одна женская нога, кроме конечно Маринкиной, дочери Игоря, изредка приходившей навестить отца и Тихона и Вероники Борисовны, соседки, чьё участие в холостой жизни Игоря, сильно его раздражало. Гипперактивность, недавно вышедшей на пенсию Вероники Борисовны, сделала из нашего героя почти невидимку. Он старался неслышно входить и выходить из квартиры и не выдавать свое присутствие в ней. При звонке в дверь, Игорь вздрагивал, тихонько подходил к двери, прислушивался, боясь посмотреть в глазок и быть обнаруженным. Если за дверью не было слышно мирного сопения или продолжающегося монолога со своим супругом через открытую дверь своей квартиры, Игорь Дмитриевич, робко заглядывал в глазок и с непередаваемой радостью и облегчением открывал дверь. Вероника Борисовна, видимо, вскоре поняла хитрость Игоря и подходила к двери затаив дыхание и давая временную передышку своему супругу. Причины посещений были самыми разнообразными. Поскольку Вероника Борисовна была первооткрывателем такого нового понятия для бывших советских граждан, как сетевой маркетинг, она участвовала во всех всевозможных «бизнесах» от «Герболайфа» до «Тибетской фармацевтики». Когда Игорь еще жил с Татьяной, она старательно «окучивала» супругу и, даже, подписала ту на какую-то посуду, за которую Игорю пришлось расплачиваться почти полгода.
Когда Татьяна ушла, появился повод проявить свои недюжинные способности свахи. Это были легкие намеки «об одной интересной знакомой по «бизнесу», прямые уговоры и запугивания «о страшных болезнях холостяков» или участливое вздыхание вслед – «эх… тяжело без женщины».
Свою судьбу Игорь Борисович не мог уже представить, какими-либо узами соединенную с представительницами противоположного лагеря. Если в мечтах и закрадывалась эротическая мыслишка, то в виде веселой молодой рыженькой хохотушки.
Звонок раздался, как всегда, в самый неподходящий момент. Игорь Дмитриевич снимал со сковороды омлет, который постоянно соскальзывал с лопатки и когда раздался звонок, Игорь дернулся и омлет, разорвавшись напополам, одной частью оставался дожариваться, а другой попал под сковородку ближе к огню.
– Чтоб тебя! – Игорь выругался, выключил плиту и стал соскребать омлет.
Он получился уже не таким аппетитным, каким был на сковороде, каких-то две минуты назад.
Игорь решительным шагом пошел открывать дверь, готовя мысленно пламенную речь, которую долго уже хотел произнести, но в самый последний момент, уже приготовив нужные слова и открыв рот, закрывал его, от, полностью выбивающего из реальности, вопроса Вероники Борисовны.
– Игорек! Вот скажите! – Вероника Борисовна стояла с кроссвордом в руках, дверь в её квартиру была открыта настежь, что предполагало неминуемое участие в разговоре её супруга Петра Ивановича, – «знаменитый Лондонский аукцион», шесть букв?!
– «Сотбис», – выдохнул злость Игорь. Он попытался закрыть дверь, но на её пути оказалась нога Вероники Борисовны.
– Карпов! А ты, что сказал?! – она кричала в пространство лестничной клетки.
– Я так и говорил, – донеслось из квартиры с сожалением и признанием полного поражения в голосе.
– Да, как же, говорил! Ты говорил, что?! «Сотби»! Там пять букв! Спасибо Игорек, что значит высшее образование, не то что у некоторых… ФЗУ…. Кстати, мы недавно получили специальный чай для… для похудения, – Вероника Борисовна обмеряла взглядом фигуру Игоря, – за рубежом сейчас его пьют все модели и голливудские звезды…
– И вы? Вы тоже пьете? – решил съязвить Игорь и тем самым немного удовлетворить свой гнев, – пока не заметно.
– Ну…, Игорек, – она кокетливо хмыкнула, не поняв издевки, – мне-то чаем уже не помочь, да и дороговато для меня. А Карпов меня и такую любит, ха-ха-ха. Правда, Карпов?!
Из соседских дверей раздалось скорбное «угу», которое можно было бы расценить, как «о боже» или «почему я еще не умер».
– А мне, вы думаете, в самый раз? – Игорь сделал попытку еще раз закрыть дверь. Вероника Борисовна была на страже.
– Игорек? – она приблизилась ближе, барабаня карандашиком по животу Игоря, понизив голос и немного напустив таинственности, как будто хочет открыть точное месторасположение Янтарной комнаты, – одна моя знакомая ищет кота, ну вы понимаете… как ваш.
– Нет, не понимаю.
– Вы меня удивляете, Игорь. У неё кошка, у вас кот… понимаете?
– Теперь понимаю. И что?
– Она такая интересная, немного худовата, но все при ней, преподаватель английского языка, вы знаете, как это востребовано.
– Кошка? Они уже и английский преподают?
– Да какая кошка? Её зовут… Анжелика Дмитриевна, – Вероника Борисовна так произнесла её имя, что казалось, хотела всю жизнь называться именно Анжеликой, – отчество, как у вас, правда интересно? Незамужняя…
Игорь пожал плечами и хотел сделать еще одну попытку закрыть дверь, но в дверях показался Тихон, выйдя, видимо, на слово «кошка», проверить о ком идет речь.
– Вот Тиша! Какая прелесть! – Вероника Борисовна брезгливо убрала подальше ногу, чтобы кот её не задел.
Игорь улучшив момент загреб кота ногой назад в дом и захлопнул дверь.
– Так что сказать Анжелике Дмитриевне?! – опомнилась соседка, крича в щелку между косяком и дверью.
– Хорошо, хорошо! Пусть приносит! – кричал Игорь, теряя последнее терпение.
Когда он оторвал взгляд от потолка, ища там спасения, сидя на полу, в упор на Игоря смотрел Тихон.
– Что?! Вы мне пожрать дадите?
Игорь переступил через кота и пошел на кухню есть свой искореженный омлет.
Тихон, поняв намек, удалился, выставив свой роскошный хвост будто парус.
Под утро Игорь Дмитриевич совершенно исстрадался. Ему снилась Вероника Борисовна вместе с Анжеликой Дмитриевной гонящиеся за ним, а он, стараясь изо всех сил бежать – еле-еле продвигался и делать это было чрезвычайно трудно, как будто бежишь в воде. Вероника Борисовна бежала с клетчатой сумкой «мечта оккупанта» и что-то оттуда вытаскивала, выкрикивала и при этом объявляла, сколько букв содержится в слове. Анжелика Дмитриевна, точь-в-точь была, как и её подруга, только кричала по-английски, но, почему-то слышались немецкие слова: «Хальт» и «Эншульдиген зи, битте». Когда они его догнали, прижали к стене, и Анжелика Дмитриевна большущими грудями уперлась в лицо Игоря Дмитриевича. Он стал задыхаться, от чего проснулся потный и испуганный. На груди мирно спал Тихон. Проснувшись от ворочанья хозяина, кот спрыгнул на пол, сладко потянулся, зевнул и, выставив вверх свой пушистый хвост, не спеша вышел из комнаты.
– Везет же…, – в полголоса произнес Игорь Дмитриевич, с завистью глядя на Тихона.
Предстоящий акт подачи заявления Игорь представлял во всех красках его довольно богатой фантазии. Его долго будут упрашивать не уходить. Начальник в растерянности будет заламывать руки, сначала кричать, что справится и без него, а потом упрашивать, намекать, что повысит зарплату, даст отпуск, когда захочет. Но Игорь Дмитриевич будет непоколебим, холоден и строг. Даже секретарша Светочка сменит свой унизительно —снисходительный взгляд, её глазки округляться от ужаса, какой ожидает их компанию в связи с уходом Игоря Дмитриевича. Игорь травил себе душу, вырисовывая в подробностях картины прощания, понимая, что ничего подобного не будет, но так бы хотелось.
Потолкавшись в транспорте, он добрался до работы и зашел в приемную.
– Дайте бумагу, – сказал он веско и сухо.
Светочка смерила его своим обычным взглядом, от чего Игорь весь ссутулился и к горлу подошел ком от жалости к себе.
– В туалете кончилась бумага? – с умилением спросила Светочка.
– Я… мне не до шуточек, я хочу написать заявление, – гневно сквозь очки сверкнул Игорь Дмитриевич.
– Пожалуйста, – Светочка положила лист бумаги перед ним. Игорь взял, оглянулся по сторонам, найти место, где написать, еще раз наткнулся на равнодушно – презрительный взгляд Светочки, отвернулся и подался к выходу.
– Я там напишу.
В дверях чуть не столкнулся с шефом. Шеф отпрянул, увидел Игоря, опять шагнул на встречу. Игорь уступил ему дорогу, кивнул здороваясь.
– Здравствуйте Владимир Николаевич! – Светочка излучала счастье и, казалось…, взлетит, часто хлопая нарощенными ресницами.
– Здравствуйте. Светочка, что у нас?
– Да вот Короблеев заявление принес.
– Коробеев, – уточнил Игорь Дмитриевич.
– Заявление? Давай, – Владимир Николаевич попытался выхватить листок у Игоря, но тот не отдавал, когда он почувствовал удивленный взгляд шефа, разжал пальцы, – Так, тут же ничего нет! Что за заявление?
– Я еще не написал, – виновато оправдывался Игорь, – я увольняюсь.
Он придал голосу, как можно больше трагизма. Светочка хмыкнула. Владимир Николаевич недоуменно посмотрел на Игоря.
– Ну, пиши…
«Ну, пиши» и все?!», – клокотало внутри Игоря Дмитриевича. Не было ни скупой слезы, ни «как же так, старик», просто… «ну, пиши». Игорь быстро вышел из приемной быстро написал и вернулся в кабинет. Он протянул шефу заявление. Тот мельком пробежав по строчкам, поставил свое факсимиле и вернул Игорю.
– Только Коробеев, две недели отработки, как положено. Все иди.
Игорь Дмитриевич уже глубоко жалел о своем поступке. Поторопился, поспешил, выпендрился. Ругал и корил себя самыми жестокими словами, которые никогда не говорил другим. В офисе уход встретили буднично и равнодушно. Только Лешка немного был не таким веселым, как всегда, говорил, что придется притираться к новому напарнику, а кто это будет, одному богу известно. Кому и жаловался Игорь Дмитриевич на себя самого, так это Тихону. Тот участливо лежал и слушал тирады и филиппики ораторского мастерства Игоря Дмитриевича, мирно жмурясь, когда тон становился немного тише и, в такт повышения голоса, открывал свои глаза цвета застиранного х/б солдата второгодника, глядя на хозяина, ходящего по комнате от стены к стене.
Стояла поздняя весна. Все еще было зелено и ново. И душа еще радовалась предстоящему лету совершенно искренне, не представляя или забыв те муки зноя, какие бывают в июле. Когда все кажется, как в первый раз, как в детстве. Игорь договорился с Лешкой, что тот будет забирать его по маршруту, чтобы не ехать в офис и лишний раз не тревожить себе душу. Игорь Дмитриевич прохаживался взад-вперед, ожидая Лешкину «Газель». Она подъехала как-то не слышно, не ревя глушителем и не грохоча разбитой подвеской – плавно и, можно сказать, нежно.
– Привет, Дмитрич! – Лешка выскочил из машины и кинулся к Игорю. Тот от неожиданности несколько оробел и подался назад.
– Что ты? Радости полные штаны, выскочил…
– Да уж радость, – он подошел к пассажирской двери и открыл её настежь.
На месте, где почти семь лет он терся своим задом, где этим же задом был изучен каждый бугорок и неровность и протерт не один комплект чехлов, сидела… молоденькая, рыженькая и, как нарисовал мгновенно себе Игорь Дмитриевич, непременно веселая девушка.
– Здравствуйте, – задорно поздоровалась она, улыбаясь и немного щурясь от солнца.
Игорь бы стоял так довольно долго, если бы Лешка не разрядил ситуацию.
– Это Дмитрич. Это Юля. Поехали?
Игорь сел и вжался в дверцу, стараясь не касаться ни коим местом девушки. Лешка завел свой обычный треп про перспективы и ожидания. Юля весело хохотала. Игорь Дмитриевич, наоборот, мрачнел и еще больше ненавидел себя за свою выходку с заявлением. Особенно в свете появления той, чей образ так часто рисовался в его эротических фантазиях. Теперь он представлял, как Лешка будет с ней работать, как им будет вдвоем весело… От этих мыслей у его скрипели зубы и сводило челюсть.
– А как ваше имя? – Юля неожиданно обратилась к Игорю, – я думала, там, дедушка будет, Лешка все Митрич, да Митрич. А вы ведь не старый.
Игорь, – будто топором рубанул, боясь протянуть слово.
– Владимир Николаевич сказал, чтобы вы мне все подробно рассказали, ввели в курс дела. Он сказал, что у вас большой опыт и вы им можете поделиться. Ведь так? Ну, рассказывайте, Игорь, – Юля так произнесла «ну, рассказывайте», что ему слышался призыв «ну, возьмите меня».
Он замер, наслаждаясь её голосом, и вдвойне получил наслаждение, когда она говорила о его опыте и то, что он не старый. Игорь почувствовал, как ему становиться жарко. Он опустил окно и вдохнул налетевший поток воздуха. Редкие волосики зашевелились, стали непослушно метаться. В душе появилась необъяснимая тревога, которую он давно ждал.
«Нет, все может только начинается», – подумал Игорь и ему захотелось быть таким же бесшабашным и непослушным, как его последние волосы.
Девушка спрашивала, он односложно отвечал. Лешка разбавлял его скупые ответы своими комментариями, сыпля шутками, отчего Юля звонко смеялась. Её тоненькие колени то и дело касались ручки переключения и Лешка, переключая передачу, постоянно задевал её левую ножку. Игорю казалось, что делает он это умышленно, можно было бы и не мотать своей рукоятью по всей кабине. Но Юля не обращала на это внимания.
– Вы можете сесть ближе, Игорь. Мне кажется, что вы совсем сползли на самый край.
Игоря Дмитриевича опять бросило в пот. Он ничего не ответил, а только придвинулся на какой-то сантиметр и почувствовал бедро Юли. Ему совсем сделалось дурно. Благо, машина остановилась, подъехав к нужному адресу, Игорь выскочил из неё, как упругий новый мячик и помчался открывать будку. Юля смотрела на него с живым интересом, затем сама вышла из кабины и, вытянув вверх руки, потянулась. Игорь Дмитриевич стоял, как вкопанный с коробкой в руках и смотрел на девушку.
День заканчивался. Посылок было немного и Игорь попросил остановить ему недалеко от остановки. Вышел он, буркнув на прощание и посмотрел вслед уезжающей машины, на которой мысленно рисовал силуэт девушки.
«Какой же ты дебил, Коробеев!» – продолжал себя распекать Игорь, – «что тебя держало за язык, ведь она то, о чем ты мечтал в своих идиотских фантазиях. Она сама шла тебе в руки, а ты… ты жирный, тупой очкарик. И хотя она сказала, что ты не старый, не обольщайся – старый…. Старый и тупой…»
Тихон встретил хозяина без энтузиазма, на минуту выйдя в коридор, проведя хвостом по дверному косяку, скрылся в глубине комнаты. Игорь прошел следом, включил телевизор, тупо посидел и выключил, развернув газету объявлений на рубрике «Требуются на работу». Он вслух комментировал некоторые объявления, возмущался, отмечал те, которые на его взгляд могли бы подойти. Больше всего было объявлений такого содержания: «требуется сотрудники в новый офис». Ни возраст, ни образование, ни опыт работы их не интересовало. Зарплата предполагалась высокая. Обзвонив несколько таких «новых офисов» и выслушав стандартные: «Как к вам обращаться, меня зовут Ирина или Марина, или Карина… и так далее», рассказы о светлейших перспективах и возможности отдыхать за счет компании в Египте, влиться в веселый и дружный коллектив, Игорь, так толком и непонял, в чем заключается работа и что вообще нужно делать в этом самом «новом офисе». Все ссылались на собеседование. Выбор он сделал по приятности голоса и имени девушки. Её так же звали Юля. Он записался на собеседование и, перебирая возможные варианты работ, какие могут быть в офисах, так ни на чем не смог остановиться.
Злость на себя постепенно прошла, оставив след тянущей грусти.
Звонок в дверь напомнил ему про сегодняшний сон и он вспомнил, что пообещал Веронике Борисовне позаботится о потомстве Тихона. Тихон опередил Игоря и был у двери первым. Игорь Дмитриевич посмотрел в глазок. С той стороны двери на него смотрели два кошачьих глаза.
