С.Н. Адушев
Восхождение в бездну
Действие 9
Под эгидой
Весна. Цитадель Алькасаба-нок-Вирион. Покои Императора. Вечер.
На верхних этажах Алькасаба-нок-Вирион в своих покоях отдыхает Император. Он неподвижно лежит на пуховой ложе, устало прикрывая рукой воспалённые глаза. Хроническая усталость даже не позволила ему раздеться, он так и лёг в одежде. Суетные мысли буравят ему голову, не давая спать. Вирион Мироносный лежит и ждёт, когда они сжалятся над ним, и он наконец уснёт.
– Батюшка, позволите? – в покои Вириона постучалась его старшая дочь Лилит. Император вздрогнул и чуть приподнял голову с подушки.
– Да, дочь, прошу, – он медленно убрал руку с глаз и, щурясь, стал всматриваться в дверной проём, в котором плавно появилась Лилит. Нежное розовое платье, колыхаясь, робко обнимает её стройный стан, а длинные тёмные волосы струятся водопадом. Она так свежа и чиста, словно невинный цветок в запретном саду. Всё прекрасно в столь нежном возрасте, вот только в её глазах задержалась тревога.
– Прошу прощения, батюшка, за моё внезапное вторжение, – она смущённо сжала ладони и, склонив взгляд в ноги, замерла на входе, – но мне необходимо с Вами поговорить о молодом паладине, – на усталом лице Императора выступила улыбка, и он обрушил голову обратно на подушку. – Я не вовремя? – взволновалась Лилит, и в ней появилось неловкое желание скрыться.
– Нет, нет… – он вновь поднял взгляд на свою дочь и жестом пригласил её ближе, – прошу тебя, присаживайся, – она подошла и застенчиво присела на край Императорской ложи. Покои тут же наполнились головокружительным ароматом её духов. – Так о ком ты хочешь поговорить?
– О сыне уважаемого Фер Элохима… – Император ещё раз добродушно улыбнулся, его слегка развеселили эти юные, но такие важные для неё терзания. – Меня очень интересует Ваше, батюшка, мнение об этом молодом паладине.
– Гляжу, он забрал твой покой, молодая леди? – на её лице выступил румянец, и она смущённо спрятала глаза. – Ну, что я могу сказать? Замечательный выбор, дочь моя. В нём течёт благородная кровь многих поколений паладинов. Род его верен перед троном Империи и уже много лет служит престолу.
– Батюшка, род у него благородный, я знаю, а что Вы скажете о нём самом? – она на мгновение подняла взгляд на отца и тут же вновь спрятала глаза.
– Горячий, резкий, но в то же время воспитан, прямолинеен и знает, чего хочет, а храбрости ему не занимать. С той рекомендацией, которую ему выдали в Храме Благовещения, к нему вообще вопросов нет. Превосходное продолжение выдающегося рода паладинов, и я лично считаю, что он, возможно, станет главным претендентом на трон Алькасаба-нок-Вирион.
– Вы очень хорошо отзываетесь о нём, словно всю жизнь знакомы.
– Дочь моя, возраст не только морщин на лице добавляет… – усмехнулся Император. – Я считаю, что он будет тебе отличным мужем, вот только…
– Что? – взволновалась она.
– Два дня назад… – начал Вирион не спеша, а на глазах Лилит заблестели слёзы, она боится самого страшного, – отец сослал его в Тир-Харот.
– За что? – ей стало легче от того, что он жив, но не лучше.
– За горячее сердце, – Лилит вскочила с лежанки и хотела выбежать из покоев, но остановилась, чтоб попросить разрешения.
– Батюшка, позвольте удалиться, – в ответ он промолчал, понимая, что Лилит хочет побыть одна, но она развернулась и посмотрела прямо ему в глаза. – Чтоб моё сердце было спокойно, разрешите, Батюшка, от Вашего имени отправить к нему в помощь эрелимов? – Эрелимов? – удивился он такой просьбе своей дочери. – Зачем же всех, дочь моя? Я дам тебе в распоряжение одного, но лучшего – Табриса. А отправлять его в Тир-Харот или нет, решать тебе.
– Благодарю Вас, батюшка, – она поклонилась отцу и вышла вон, оставив после себя шлейф ароматов. – Ох, молодость… – Вирион, улыбаясь, остался ждать своего редкого сна в одиночестве покоев, продолжая что-то бубнить себе под нос в полудрёме.
Лилит торопливыми шагами сбежала вниз по кручёной лестнице в казармы эрелимов. Её сердечный трепет не ждёт отсрочек, и она несётся мимо ненужных дверей и поворотов. Навстречу попадаются незнакомые лорды, вассалы и слуги. Они приветствуют её, но Лилит видит лишь скопившиеся слёзы тревоги, и никого из них она не порадовала своим вниманием. Наконец-то, ворвавшись в казармы, Лилит захлопнула за собой дверь и прижалась спиной, словно спасаясь от погони.
– Госпожа, что с Вами? – трое эрелимов, находившихся в это время здесь, тут же вскочили, как только она вбежала с заплаканным лицом. В их руках блеснули полуторные мечи, что тут же ринулись к ней. Полураздетые, в кожаных килтах и сапогах, эрелимы окружили её и отстранили от двери, прикрывая собой.
– Я ищу Табриса, – её голос волнительно дрожит, а глаза блестят от слёз.
– Он перед Вами, Госпожа, – один из них тут же опустил меч и склонил голову. Высокий, крепкий эрелим стоит перед ней, его чёрные волосы затянуты плетёной удавкой. По скуластому лицу бегает нервное напряжение, хотя он абсолютно спокоен. Сведённые густые брови хмурят лоб и прикрывают чёрные как ночь выразительные глаза. Почувствовав своё преимущество перед молодой леди, он внезапно преклонил колено, да так неожиданно, что Лилит вздрогнула.
– Встань, эрелим, – её голос от лёгкого испуга изменился и стал твёрже. Тот выпрямился во всём своём величии перед юной госпожой, перекрыв свет от лампад. – Батюшка мой дал тебя в моё распоряжение, – эрелим склонил голову в знак безоговорочного подчинения и продолжил слушать, – но не для охраны моей, а для охраны сердечного друга моего Люциана из Твердыни Адма, сына Фермилорда, – на её серьёзном лице вновь появился лёгкий румянец, и послышался трепет в голосе. – Два дня назад он отправился в Тир-Харот к орочьим чертогам, – Лилит опустила взгляд, чтобы эрелимы не видели слёз, но и без этого ему всё понятно. – Прошу тебя, эрелим… – она резко перешла с приказного тона на умоляющий, – сохрани ему жизнь.
– Госпожа, – Табрис снова опустился на колено, положил перед собой короткий меч гладиус на каменный пол и склонил голову, – благословите меня, ибо я уже в пути и живота не пожалею.
Лилит положила свою ладонь на голову Табриса и была чиста в своей просьбе.
– Благословляю тебя, эрелим, рыцарь Света, только прошу тебя, тотчас отправляйся в путь и не медли в дороге. Но самое главное – пусть это останется нашей тайной.
– Никак иначе, – ответил Табрис, и остальные эрелимы в поклоне ей прижали правую руку к своей груди.
Действие 10
Тир-Харот
Лето. Застава Тир-Харот. Вторая половина дня.
Чертоги Тир-Харот, как крайняя плоть Империи, представляют собой выжженную пустошь, чья необходимость вызывает больше вопросов, чем ответов. Непонятно, ради чего эти земли вообще защищаются, ведь здесь нет ничего, кроме песка и пыли с редкими оазисами на растрескавшемся от обезвоживания плато.
Целый месяц пути по жаре своей монотонностью выбивает из сил не только лошадей, но и кучера, что ведёт повозку уже как в бреду. Четыре лошади в пене, кучер с потрескавшимися губами и запёкшейся слюной на губах и Люциан, который, утомлённый невыносимой жарой, скрывается внутри кареты. В её тени он нагим томится от затяжной дороги. Примерно полпути назад он почувствовал слежку, но не угрожающую, а наблюдающую, словно кто-то ведёт его. Но всё же на всякий случай Люциан не убирал далеко молот. Ограниченному в своих действиях, ему остаётся только размышлять о своём безумном желании попасть в Шеол, что никак не унимается в его груди и тянет в этот умирающий город. Его внутренний голос подсказывает, что это его предназначение, хоть слова отца и убеждают в обратном. Кому или чему верить, Люциан понимает плохо, но ему искренне хочется поддаться внутреннему голосу. Поддаться своим желаниям и, быть может, исполнить своё предназначение или, наоборот, исчезнуть в забвении. Его одновременно тянет и пугает этот выбор. Всю жизнь его учили и растили, готовя к подвигам и великим действиям, но как не ошибиться в выборе – действие или забвение.
– Хозяин! – внезапно послышался голос кучера, – застава Тир-Харот на горизонте, – Люциан взбудораженно поторопился выглянуть из кареты, чтобы скорей узреть, как впереди между небом и землёй нарисовалась тёмная кривая линия, зажатая с двух сторон хребтом Драконьих гор, что как хвост на Юге Империи повернули на Запад.
– Очень хорошо… – махнул он кучеру, до конца не осознавая, радоваться этому или нет.
До заставы ещё пара километров, и Люциан неторопливо вернулся в карету, чтобы одеться. Ведь если появиться перед генералом Небирос в голом виде, это верх неуважения со стороны Твердыни Адма. Люциан надел облегчённые военные ботинки с острыми металлическими носами, а на тело накинул только домино. Доспехи, которые он изначально планировал надеть, уложил в сундук. Он знал, что направление его – это самая жаркая часть Империи, и взял с собой лёгкие кожаные доспехи вместо глухих лат паладина. Подняв рукой молот, он почувствовал, как карета въехала на территорию заставы Тир-Харот. Кони начали отстукивать по выложенной булыжником дороге. «Мой путь праведный, и ступаю тропой веры к Тебе», – Люциан прочёл на молоте лозунг паладинов и поставил его у ног оголовьем вниз. Томительное ожидание заканчивается, и начинается волнительный трепет.
Военная застава Тир-Харот выложена из жёлтого камня, что добывается тут же из Драконьих гор. Единой оборонительной стеной в узком ущелье она перекрывает проход на земли Империи. Вросший в стену Храм с одним позолоченным куполом и крестом на нём возвещает над стеной о праведности земли Императора. Десяток домиков разных размеров со стороны земель Империи и колодцы на каждом углу – вот и вся застава. Суть её в том, что за воротами начинается Дремучий лес орков и только одна торговая дорога, через неё ещё сохраняются отношения с южными народами. Раньше эти леса принадлежали Эльфам, но они ушли с этих земель много поколений назад, ещё до резни при Тир-Харот. Рассказывают, что они уплыли на острова Вечности, подальше от войн и поближе к безмятежности – «доживать своё бессмертие». Теперь в этих лесах водятся только людоеды, что очень затрудняет торговлю с южанами. Застава Тир-Харот – это южная граница Империи Солнечного Гало, за которой начинаются земли нечестивых варваров и всех тех, кто хоть как-то отвергает власть Создателя.
Карету не встречают и не проверяют, символ паладинов и их знамя сами говорят за себя. Солдаты и миряне лишь изредка бросают подозрительные взгляды, равнодушно ища для себя тень. Квадратные дома построены так, чтобы на их прямых крышах можно было вести бой или отстрел на случай захвата противником заставы. Возле одного из таких домов остановилась карета. Она замерла у входа, лошади перестали стучать копытами, и теперь чётко слышался их сухой хрип. Люциан вынул письмо отца генералу и поднял молот с пола. Его тревожат новые порядки, что установил генерал, и то, как с ними мириться. Он выдул горячий воздух из лёгких и вышел наружу. Беспощадное солнце сразу опалило его домино так же, как и всю заставу. На входе в дом его встретила деревянная дверь с ржавым кольцом вместо ручки, что обжигает руку не слабее углей тлеющего костра. За дверью его тут же окутал прохладный мрак помещения. Здесь гораздо прохладнее по сравнению с пеклом улицы, что не может не радовать в такой вынужденной ситуации. Люциан с облегчением вдохнул, и прохладный воздух освежил его изнутри.
Дверь за ним закрылась, и в полумраке дома тяжело проглядывался длинный коридор на глубину всего дома. По левой стене зажжены свечи, но от них копоти больше, чем света, и она покрывает и без того уже чёрный потолок.
Люциан замер на несколько секунд, по шуму и атмосфере прочувствовав людей, которые в доме, но никто из них не обращает внимания на прибывшего паладина. От странных подозрений Люциан крепко сжал рукоять молота и приготовился к неожиданностям. Он бесшумно прокрался по незнакомому коридору, как вор, и остановился у поворота так, чтоб его никто не заметил. По левую руку тихо, и это больше всего настораживает, а вот справа идёт разговор, в котором участвуют несколько человек, как минимум двое.
– …я услышал тебя, Табрис, и мешать не буду, но только и ты меня послушай, – Люциан слушает и не торопится подниматься, так как речь идёт о нём. – Если твой паладин решит тут что-либо менять без моего ведома, пеняй на себя, эрелим. Мне не нужен ещё и бунт, хватит и наследника в ссылке, – в этот момент Люциан пошёл, казалось бы, навстречу голосам, но там никого не оказалось, лишь три скамейки и большой деревянный стол, подпирающий стену. А разговор спускается сверху по каменной лестнице.
– Я ручаюсь, что всё будет проходить под моим контролем, – под эти слова Люциан ступил на первую ступень лестницы.
– Каким образом ты собираешься контролировать наследника Твердыни? – Люциан поднимается достаточно тихо, чтобы не нарушить ход беседы. На следующем ярусе горит огонь и дёргает тени, по которым можно насчитать двоих, но ощущается больше. – То, что я о нём слышал, вызывает большие сомнения в твоих словах, к примеру, то, что он посмел перечить самому Императору.
– Это их личные отношения, генерал, если перечил, значит, ему это позволено… – Люциан поднялся достаточно высоко, чтобы разглядеть лица тех, кто разговаривает.
Первый, кто открылся обзору, – генерал Небирос Красный, который является главой заставы. Он уже видел его на открытии Врат в Шеол, но лично не был знаком. Подтверждая своё прозвище, он обвязан красными элементами одежды, что контрастно сочетается с его кожаными доспехами тёмного цвета. Капюшон скинут с головы, чёрные волосы аккуратно стянуты в узел на макушке. За правильной внешностью его скрывается приобретённая жестокость. Пока Империя проживала два десятка лет мира, он здесь отбивался от нападок варваров. В свои сорок с небольшим лет он выглядит очень даже атлетично, сразу видно, что мышцы не только помнят оружие в руках, но и умело могут им распоряжаться. Излюбленное оружие генерала – наджак – двуручный топор, состоящий из стального наконечника, имеющего с одной стороны острый клюв-пробойник, а с другой – плоскую поверхность. И всё это только для того, чтобы одной стороной пробивать латный доспех, другой отрубать конечности, а двуручность позволяет быть более универсальным в бою и без труда дотянуться до конного всадника в седле.
Второй – это эрелим из стражи Императора, он стоит спиной, но по алому плащу нельзя ошибиться, да и коринфский шлем с красным гребнем лежит на столе. Его жилистые руки прикрыты только позолоченными наручами, переходящими в кожаные перчатки с металлическими кастетами. На ногах сандалии, и позолоченные поножи прикрывают голени. Всё располагает к подвижному ведению боя.
– Господа, я, наверное, не вовремя, – громко сообщил Люциан о своём присутствии, – всё открыто, и никого нет, – эрелим неспешно обернулся и посмотрел на паладина, от которого видна лишь голова и полторса над полом, – так ведь и пострадать можете, – усмехнулся Люциан и начал подниматься дальше по ступенькам.
– Почему никого нет, наследник, мы же здесь, – улыбнулся генерал Небирос и подался навстречу.
– За своей милой беседой вы можете пропустить удар-другой… – Люциан почти полностью поднялся и протянул руку для приветствия.
– Парадокс безопасности в том, что она не всегда явна, наследник, – генерал схватил паладина за предплечье, приветствуя, а другой рукой указал тому за спину. Люциан обернулся и увидел, что в тени, держа оборону, скрывается воин с копьём, чьё остриё направлено точно ему в спину. По лицу видно, что воин молодой, но настрой у него решительный.
– Предусмотрительно, – ухмыльнулся Люциан.
– Здравствуй, Люциан, меня зовут Табрис, я приставлен к тебе другом.
– Очень приятно, – Люциан пожал ему руку, не скрывая удивления, – кто же это обо мне так печётся, не отец ли случаем?
– Друг хотел бы остаться инкогнито с вашего позволения.
– Так тому и быть, – ответил ему Люциан и протянул Небиросу письмо от отца. – Вот только как ты смог проскользнуть незамеченным мимо меня?
– У меня это получилось случайно, – усмехнулся эрелим и невольно покосился на генерала, что развернул письмо. Тот читал его внимательно и очень медленно, будто обдумывая каждое слово, но, как закончил, тут же свернул его и протянул обратно молодому паладину.
– Что ж, тогда добро пожаловать в Тир-Харот, – его лицо расчертила белозубая улыбка, приятная и одновременно пугающая. – Мы все вам здесь рады, наследник, – Небирос распахнул руки, показывая своё добродушие. – Прошу, располагайтесь…
Действие 11
Безумство крови
Лето. Застава Тир-Харот. Гостевая. Утро.
Первое утро в Тир-Харот наступило неблагосклонно к молодому паладину. Люциан проснулся от нестерпимой жажды. Вчерашнее знакомство с генералом Небиросом не закончилась одним рукопожатием, оно продлилось до рассвета. Увлёкшись кислым вином, пропуская кубок за кубком, Люциан потерял ход времени, поэтому в выделенные ему покои вернулся не сам. Открыв глаза, первое, что он увидел, – закопчённый потолок. На мгновение ему показалось, что он опять вернулся в Назарет, но удушающая жажда вернула его в Тир-Харот. Люциан потянулся за кувшином с водой и уже подумал, что у него в глазах двоится, но, к счастью, нащупал целых два, которые покорно ждут своего часа на тумбе. Один наполнен уже тёплой водой, другой же – разбавленным вином на тот случай, если воды будет мало – так оно и случилось. Люциан жадно набросился на кувшин с тёплой водой, но от такой избыточной жажды вода по его горлу посыпалась песком. С трудом сделав несколько глотков, он поставил его обратно и схватил второй за горло, будто душит. Вино сильно разбавлено, к тому же нагрелось, но сочится славно. Люциан не заметил, как осушил этот кувшин, и блаженно вновь рухнул головой на подушку. Ломота в теле всё же заставила его подняться. Он слегка откис в деревянной ванне размером с бочку. Она и привела его в чувства, вернув сознание. Накинув домино, он вышел на улицу обновлённым паладином.
Обеденное солнце по-прежнему безжалостно, оно палит с неба, не щадя ни людей, ни песок. Оглядевшись, Люциан первым делом направился в Храм, откуда веет присутствием. Отстранённые миряне бесцельно бродят, изредка бросая пустые взгляды на паладина. Им абсолютно всё равно, они живут словно в другом мире, а не в Империи. На пороге в Храм Люциан преклонил колено и склонил голову. Правой рукой он очертил лицо и своё тело, чем молча спросил Создателя разрешение войти. За вопросом не последовало громогласного отказа, и Люциан принял разрешение сверху.
Уперевшись руками в деревянные двери Храма, молодой паладин силой рванул их на себя, и они распахнулись. По притемнённому безлюдному залу скользит лишь еле слышный тон молитвы протоиерея Соннелона, что стоит спиной ко входу у статуи Святой Матери и, погрузившись, читает псалтырь. В правой руке его верница [7], а левой рукой он переворачивает страницы. Чёрная мантия спадает с плеч на расписной пол, стелясь за ним тенью. Чёрный клобук [8] делает его значительно выше, чем есть на самом деле. Ворвавшийся уличный свет тянется сияющей дорогой, но рассеивается, не достав мантии протоиерея. Паладин одним шагом ступил в Храм, и за спиной с грохотом закрылись двери. От шума тон молитвы замер в напряжённом гуле. Угасающее эхо грохота дверей поглотила тишина, и внутри стало так умиротворённо, что именно здесь паладин почувствовал благодать Создателя.
– Молодой Фермилорд Люциан, должно быть? – не оборачиваясь, спросил протоиерей.
– К Вашим услугам, отец, – Люциан тут же преклонил колено и опустил голову.
– Прошу тебя, юноша, встань, – отец повернулся к нему и на шаг приблизился. – В наши дни уже трудно увидеть молодёжь в Храме. Её свёл с ума Лукавый запретными страстями и вседозволенностью… – Люциан выпрямился и пронзительно взглянул на Соннелона. Бескрайняя доброта блеснула в ответ от протоиерея, что с годами не угасает в его глазах. – Да, ты чистокровный паладин, сын своего отца Элохима, – он приблизился вплотную и взял его за плечи, дружелюбно и крепко. – Это я к твоим услугам. Чем обязан твоему визиту, паладин?
– Меня, отец, мучает беспокойство за умирающий город Шеол, – с грустью сообщил паладин. Он не стал рассказывать долгую вводную часть своего волнения, зная, что протоирей в курсе событий Шеол.
– Я наслышан о случившемся на Открытии, мы все вместе скорбим по ушедшим, – протоиерей отпустил его плечи и тяжело вздохнул, на состарившемся лице выступила искренняя грусть.
– Нет, отец, я не скорблю… – в том же настроении продолжил Люциан.
– Тогда что тебя мучает, сын мой? – протоиерей заинтересовался его проблемой, ведь он уже забыл, когда кто-то спрашивал его мнение.
– Всё внутри рвётся в этот город вернуться опять, и он зовёт меня, я чувствую, оно сильнее меня. Мне тяжело это объяснить, будто это просто эмоции… – паладин упал на колени, склонив голову к ногам протоиерея, каясь в своих страстях. Он уже сам устал истязать себя этим необъяснимым рвением. – Мой отец Пророк Фер Элохим сослал меня сюда найти упокоения моим безудержным желаниям, но ничего я здесь ещё не нашёл, только уныние. Прошу, отец, помогите мне в моих исканиях, – протоиерей положил длань на белоснежные волосы Люциана и глубоко вздохнул, принимая на себя терзания молодого паладина. – Всё существо рвётся к чертогам Шеол, но сознание говорит, что это подобно безумию.
– Создатель видит всё, Он знает о твоих страданиях и неспроста послал их на твои плечи… – на глазах паладина выступили слёзы, он рад слышать эти слова: они звучат как благословение. – Встань, я хочу тебе кое-что вручить, – Люциан удивлённо поднялся и, не смахивая слёз, заглянул в глаза протоирея. Ярко-зелёные, они излучают сострадание и понимание. – Иди за мной, – сказал он и направился к дальней двери Храма. Люциан, не задерживаясь, последовал ему. Протоиерей отворил перед ним дверь с усталым скрипом и пропустил вперёд. Скрытая малая комната, предназначенная для личного пользования, впустила в себя молодого паладина. Узкая кровать возле стены идеально заправлена, маленький стол для одинокой трапезы чист. Окно в форме креста ровными гранями разделяет входящий в комнату свет. В углу алтарь с иконостасом и изголовьем в форме чего-то религиозно-необъяснимого. – Я хочу дать тебе оружие… – протоиерей закрыл за спиной дверь и прошёл к алтарю, обогнув паладина. – Знаю, что ты получил свой молот в Храме Благовещения, но это не менее существенно, – он поклонился иконостасу, расчертив правой рукой лицо и тело, после чего повернулся к Люциану. – Создатель наш с начала времён ведёт бесконечную войну на небесах и под землёй, а на земле приходится нам. Когда-то давно я встретил раненого паладина, его звали Пура, может, тебе знакомо это имя? – Люциан, соглашаясь, кивнул, ведь летопись паладинов ему известна с детства, и Лорд Пура приходился ему двоюродным дедом. Он бился под эгидой Тираэля при резне под заставой Тир-Харот ещё до её становления, чем заслужил ранг почётного ветерана Империи Солнечного Гало, но умер от болезни бедных сословий – так трактуется его история в летописи времён. – Когда я его повстречал, я был неофитом [9] без выслуги лет. Он покаялся тому монаху в своих грехах и слабостях, которые пришли вместе с тщеславием побед. Паладин оставил мне своё оружие и ушёл в Дремучий лес искать там покаяние. С тех пор его никто никогда не видел, – протоиерей вновь повернулся к своему алтарю и начал снимать с него иконы. – Я хочу отдать тебе его оружие, так как думаю, что он хотел, чтобы оно ещё послужило в крепких руках. Пусть оно будет тебе напоминанием об ошибках прошлого и служит верой и правдой в будущем, – он потянул из алтаря это странное религиозно-необъяснимое оголовье. Поднимаясь всё выше и выше, в руках протоиерея оказался двуручный пернач [10]. Выполненный из чистой стали с вплавлением серебра, пернач строг и внушительно могуч. В руках протоиерея он трясётся и внушает этим ещё больше мощи. – О, как долго я его хранил. Думаю, за столько лет он не потерял своих возможностей, – молодой паладин принял из его рук пернач и тут же ощутил ту мощь оружия, что сокрыта в его тяжести и крепости. Серебром окроплено оголовье, и рёбра поблёскивают им, несмотря на усталость лет, кожа на металлической рукояти захрустела под пальцами Люциана. По всей длине, от рукояти до оголовья, на поверхности оружия изображена глубокая гравировка лозунга паладинов и имя владельца.
– Благодарю, отец, за столь ладный пернач, – Люциан преклонил колено перед протоиереем, ощущая в руках не только оружие, но и баланс массы, а с ним и качество стали.
– Благодари Лорда Пура, что убережёт тебя от своих ошибок.
– Прошу, примите, отец, от меня взамен мой молот, что ещё не послужил мне, но уверен, что его праведный час пробьёт, быть может, здесь, – Люциан без доли сомнений поставил к ногам протоиерея свой молот и, настаивая, склонил голову.
– Хорошо, пусть ждёт своего праведного часа в моём Храме, – положив руку на голову Люциану, он благословил его. – А теперь ступай, я надеюсь, что облегчил твои мучения.
– О, будьте уверены, отец, – Люциан произнёс эти слова, дав ответ, который тот хотел от него услышать, но для самого себя они прозвучали иначе.
Молодой паладин поднялся, ещё раз поклонился протоиерею и, взбодрённый, вышел из Храма. Двери сами закрылись за его спиной, и он замер на спёртом воздухе. Палящее солнце не устаёт опалять землю Тир-Харот, раскалённый воздух поднимается с неё, сухой и беспощадный, он больше душит и иссушает горло вместо того, чтобы насыщать собой лёгкие. Момент адаптации прервал звук горна со стены. Люциан, не раздумывая, рванул к воротам, в нём вспыхнуло желание опробовать оружие. Вот только у ворот его встретили скучающие лица двух молодых стражников.
– Почему горн воет? – с ходу спросил их Люциан.
– Опять орк бьётся в стену, – лениво усмехнулись те и удивлённо переглянулись: кто-то в Тир-Харот не знает, почему горн воет.
– А что ему нужно?
– Кто их знает, этих животных. Последнее время такое тут чуть ли не каждый день…
– Люциан? – прозвучал со стены голос генерала Небироса. – Поднимайся, посмотришь, – паладин, не дослушав стражников, поспешил к каменной лестнице, что ведёт прямиком на стену, и без труда поднялся по ней. – Видел орков вживую, наследник? Вон, гляди, – генерал указал пальцем вниз на существо, похожее с расстояния на сутулого человека. Раньше Люциан никогда не видел орков, знал о них только по рассказам и иллюстрациям в книгах. Первое впечатление разочаровало его: этот орк показался больше похожим на бездомного, нежели на разъярённое чудовище. Весь в лохмотьях, грязный, рычит, иногда орёт и бьётся в каменную стену, хоть рядом стоят деревянные ворота.
– Он один? – Люциан окинул взглядом ближайшие окрестности вплоть до границы Дремучего леса и никого не заметил.
– Да, эти тупые твари каждый день выбегают из леса и долбятся в стену… – захохотал генерал и по-дружески хлопнул молодого паладина по спине.
– А что им нужно?
– Кто их знает, они и говорить-то не умеют, хотя некоторые утверждают, что общались с орками, но таких я не встречал.
– Что будете делать с ним? – нахмурился Люциан от подозрительного безразличия генерала.
– Пристрелим, отрежем голову, наткнём на кол, и пусть все думают, что это трофей.
– А, может, его поймаем?
– Это ни к чему, мы их ловили первое время, но от них нет толку. Это животные, – удивился генерал, – зачем?
– Ради исключения.
– Ну, хорошо, наследник, – усмехнулся Небирос и махнул стражникам. – Сети!
Ворота с хрустом раскрылись, из них вышли четверо с пиками. Они выстроились полукругом, выставив острия на орка, а тот бьётся в стену и не замечает присутствия. От его ударов по стене стекает кровь. Один из стражников свистнул, и орк замер. Его ноздри принюхались, почуяв чужой запах.
– Эй, животное, мы тут, – зверь развернулся к ним и зарычал. Пожелтевшие зубы не сильно отличались бы от человеческих, если бы не двойные клыки. Глубоко посаженные глаза налиты кровью, в их тёмных тонах только зрачки бликуют от уличного света и чуть выглядывают исподлобья. Орк дёргался в припадках ярости, но продолжал стоять на месте. Серую морду покрывает испарина, учащённое дыхание и запёкшаяся слюна в уголках рта больше напоминают безумие, чем ярость. Орк ещё доли секунды простоял в окружении стражников, пока на него не спустилась со стены сеть. Пытаясь вырваться из её объятий, он путается сильнее и в результате падает на пыльную землю. Стражникам остаётся лишь добить его ногами до беспамятства и затащить в крепость.
– Генерал, куда его? – Люциан оглянулся на спокойствие генерала.
– В казематы, – ответил тот и сплюнул табак в сторону со стены. – Там таких как он много. Хочешь с ними познакомиться поближе, наследник?
– С Вашего разрешения, конечно, – генерал закатил глаза и пожал плечами, для него это уже так бестолково и утомительно, что он усмехнулся и направил паладина рукой вниз.
– Ох, эта молодость, – произнёс генерал вслед и остался на стене, а Люциан уже сбежал вниз и догнал стражников, которые тащат зверя за деревянную дверь под стеной.
Люциан огляделся и поймал на себе удивлённые взгляды стражников, за которыми решил спуститься в казематы. Холодный и тёмный коридор уводит глубоко под стену. Редкие свечи освещают дорогу. Он идёт уверенными шагами, не обращая внимания на то, что в казематах воняет гнилью и фекалиями. Через метров двадцать появились клетки не только с орками, но и с людьми, которые то ли в ужасе, то ли в безумии жмутся к дальнему углу и что-то бормочут. Проведя здесь день, можно сойти с ума. Орки вокруг ведут себя агрессивно: рычат, трясут железные клетки и издают устрашающие звуки.
– На кой чёрт нам сдалась ещё одна эта тварь? – послышались голоса стражников, которые торопливо тащат сеть впереди. Они стараются говорить тихо в надежде, что Люциан их не услышит. – На кол их всех, делов-то…
– Не знаю, ну, раз генерал сказал, значит ему это надо.
– А по-моему, это всё этот паладин-выскочка задумал…
– Тише, услышит же.
– А что не так? – повысил голос один из них. – Нам самим жрать нечего, а тут ещё этих тварей корми, – он обернулся посмотреть, слышит ли Люциан или нет, а тот нарочно отвернулся, будто рёв орков перекрывает речь. – Приехал из своей Твердыни, он там наверняка даже дыма не нюхал, да и крови не видел, а уже в командование лезет. Вот что значит удачно родиться…
– Да что ты завёлся? – остановил его другой стражник. – Затащим по-быстрому, да и свалим отсюда, – они занесли сеть с телом орка в пустую клетку и, смотав её, заперли дверь. – Фер, – почтительно и лживо они прошли мимо Люциана, скалясь в темноте лицемерными рожами. Сам же паладин взглядом проводил их до выхода, ожидая, когда они его оставят. Присутствие этих молодых стражников невольно раздражает и тем самым сбивает его с мыслей. Безудержным гоготом ознаменовался их полный и безвозвратный выход из казематов. Люциан отсеял их из своих мыслей и подошёл к клетке, где остался лежать орк. Он ещё дышит, но побили они его знатно.
