Сергей Анатольевич Никитин
Как квакеры спасали Россию
Всего беженцев, по данным, подтвержденным Министерством внутренних дел (апрель 1916 года), 2 768 395 человек (из них 2 562 000 человек в европейской части России).
Расходы русских властей – наличные деньги, выдаваемые беженцам в размере 25 коп./сутки, в общей сложности составляют 25 266 650 фунтов стерлингов в год.
В каждом центре работают организации помощи:
1) Национальный комитет (называемый Татьянинским комитетом, по имени великой княжны Татьяны Николаевны).
2) «СоБеж».
3) Организации, работающие с конкретными национальностями: польские, еврейские…
4) Сугубо местные или частные организации.
В своих посланиях в Лондон квакеры отмечали, что английский язык в России не был общеупотребительным и не годился для общения с представителями властей. Никто из чиновников не владел английским на уровне, достаточном для беседы. Выручил Татлок, который знал французский. При этом англичане отмечали, что «немецкий язык в России вообще verboten» (запрещен. – нем.).
Итак, Кэдбери вскоре уехал из Москвы в Петроград, а оттуда – в Лондон. Трое оставшихся квакеров отправились дальше на восток, в Самару.
Путешествие на поезде заняло 36 часов. У путешественников были с собой рекомендательные письма самарскому губернатору, в земство, в местное отделение общества Красного Креста. Власти на местах оказывали квакерам очень теплый прием. Губернатор Андрей Афанасьевич Станкевич, искренне рассчитывая на помощь своей губернии, сообщил англичанам, что на вверенной ему территории проживают 170 000 беженцев, многие из которых пережили тяготы пути с запада и холодную зиму. По его словам, тысячи беженцев умерли от тифа и общей неустроенности. Особо он подчеркнул, что среди беженцев много детей-сирот, которые требуют большего внимания, чем то, какое власти были в силах им уделить. Официальные лица, с которыми довелось встретиться квакерам в Самаре, советовали им отправиться в Бузулук, уездный город, расположенный на востоке Самарской губернии. Условия жизни беженцев здесь считались наихудшими.
В Самаре англичанам показали несколько центров для беженцев. Они съездили во Владимировку, расположенную в 60 километрах от города, и в Екатериновку – в обеих деревнях расселили беженцев. По свидетельству Ригга, беженцам в полное распоряжение предоставили там три больших дома, куда заселились приблизительно по 50 человек. При этом поляки были размещены отдельно от русских по причине разных вероисповеданий и, как выяснили квакеры, по причине различия в употребляемой пище.
Беженцы рассказали им, что власти обеспечивают их жильем, дровами и керосином, но жить им приходилось на скудное жалованье, размер которого был определен в сорок копеек в день на человека. Они выражали недовольство тем обстоятельством, что жалованье, предназначенное на пропитание, выдавалось с задержкой, а одеждой, вопреки положению о беженцах, власти их не обеспечивали.
Карта Бузулукского уезда.
Т-во Скоропечатни А. А. Левенсон, Самара, 1912
Ригг и его товарищи прислушались к совету посетить Бузулук, и, заручившись теперь уже в Самаре рекомендательными письмами к местному земству и чиновникам администрации, отправились туда. Представители губернатора и земства встретили англичан тепло. Однако некоторые жители города никак не могли взять в толк, почему эти иностранцы заинтересовались беженцами и даже решили, что работа с беженцами – это часть какого-то тайного зловещего плана. Зато гостеприимные земские чиновники в честь прибывших издалека гостей дали обед и организовали поездку по деревням, где ранее расселили беженцев. Вот тут-то и выяснилось, что жители сельских районов остались практически без медицинской помощи: местные власти из‐за нехватки медицинских работников, призванных на войну, вынуждены были закрывать здесь больницы и амбулатории.
Бузулукский уезд Самарской губернии в 1913 году насчитывал 6 станов и 51 волость с деревнями и селами. Несколько волостей входили в один врачебный участок, которых было несколько по всему уезду. У участка имелись больница и участковый врач, и каждый такой врач обслуживал обширную по английским меркам территорию, равную по площади графствам Сюррей или Сассекс. К моменту прибытия в уезд делегации квакеров медицинскую помощь там оказывать было некому: на многих участках больницы были закрыты, врачей и их помощников призвали в действующую армию.
Квакеры – совместно с принимающим их земским секретарем и переводчицей мисс Манир – осуществили ряд инспекционных поездок по уезду. Вначале они направились на север, в село Могутово. Квакерам сказали, что в этой деревне имелся большой дом, в котором никто не жил. Некогда он принадлежал московскому табачному купцу Бостанжогло, но теперь пустующим зданием владело земство. Квакеры заранее решили в этом строении открыть детский дом для беженцев.
Это было первое знакомство квакеров с русской глубинкой. Теодор Ригг подробно описал детали поездки: гостеприимство и хлебосольство местных помещиков, каждый из которых непременно желал познакомиться с англичанами, накормить и напоить их. Квакеры завели знакомство с местной бузулукской знатью: бывшим предводителем дворянства Андреем Павловичем Ждановым, семейством Стобеус. Из Могутова путь лежал в расположенное неподалеку село Державино, где имелись небольшая больница и амбулатория. В мирные времена больница обслуживала крестьян северных поселений Бузулукского уезда. Теперь же и амбулатория, и больница были закрыты. Дальше их путь лежал в Плешаново, где квакеры осмотрели местные амбулаторию и больницу; они были приятно удивлены условиями работы и наличием сотрудников. После Плешанова была Грачевка, в которой имелся больничный центр, обслуживавший население волостей Талли, Ключей и Кузьминовки. В Грачевке нашли приют около 700 беженцев из русскоязычного населения Польши. Квакерам рассказали о закрытии больниц в Любимовке и Андреевке. Неутомимые англичане снова двинулись в путь и провели день в этих селах. Условия, в которых жили беженцы и местные крестьяне этой южной части уезда, произвели на квакеров удручающее впечатление. Уровень жизни был ужасный, беженцы испытывали нужду во всем. Закрытие больниц в Андреевке и Любимовке весьма усложнило жизнь и местного населения, и беженцев южной части Бузулукского уезда, а также прилегающей территории Уральского уезда. Неудивительно, что волостные чиновники проявили большую заинтересованность в открытии больниц в этих двух деревнях, пообещав англичанам самое активное содействие.
По возвращении в Бузулук Ригг и двое его товарищей поблагодарили власти города за организацию поездки в составленном ими докладе, переданном властям Бузулука 23 мая (5 июня) 1916 года.
Во время встречи с земством квакеры подробно изложили, в чем могла бы заключаться их работа в Бузулукском уезде, и составили план неотложных мер:
1. Открытие и обеспечение штатом больницы и амбулатории в Любимовке.
2. Открытие детского дома в доме табачного купца в Могутово и открытие там же амбулатории, что могло бы частично компенсировать закрытие больничного центра в Державино.
3. Открытие центров для трудоустройства беженцев в Любимовке и других деревнях, как только для этого найдется необходимый штат.
4. Раздача одежды и спецпитания беженцам в деревнях по соседству с больничными центрами.
План был одобрен земством, английским помощникам была обещана всемерная поддержка при осуществлении указанной работы.
Отчет о поездке, а также предложения по организации работы в Бузулукском уезде должен был передать Комитету помощи жертвам войны Джозеф Берт, который возвращался в Лондон.
Вот что писал Ригг в сопроводительном письме:
Теодор Ригг
Бузулук
Самарская губерния
8 июня 1916 года
Дорогая Рут Фрай
…Теперь наконец мы понимаем, что осмотрели районы, где ситуация сложилась весьма благоприятно для нашей работы и где существует большая потребность в медицинской работе и материальной помощи одеждой. В Бузулукском уезде насчитывается около 35 тысяч беженцев, из Ташкента и Туркестана ожидается приезд еще 10 тысяч человек. Они в основном расселены в деревнях, тогда как в самом Бузулуке всего 1500 беженцев. Мы завершили инспекцию типичных участков Бузулукского уезда, что дало нам достаточное представление о ситуации с беженцами и жизни местных крестьян. <…> Я совершенно уверен, что если бы наши женщины могли говорить по-русски, такая группа могла бы быть эффективно использована в работе по распределению одежды и в организации мастерских и т. п. – при поддержке Бузулукских властей.
Вчера председатель Татьянинского комитета выразил надежду на то, что мы поможем им в распространении одежды для беженцев, которая у них уже имеется в наличии. Когда наши работники хоть немного подучат русский, я уверен, мы сможем привлечь больше женского персонала для работы среди беженцев. Что касается мужского персонала, то на настоящий момент мы пока не видим, как их можно было бы задействовать с пользой для дела. Понятно, что по мере увеличения потребности в рабочих руках найдется работа и для нескольких мужчин, но на данный момент мы не можем советовать вам отправлять кого-либо из сотрудников мужского пола.
После отъезда Роберта Берта Теодор Ригг и Тэтлок решили составить максимально подробные требования к набору штата, а также список всего, что требовалось для осуществления задуманного. В качестве первого шага они считали необходимым снять дом, который мог бы служить квакерам для жилья и для работы. Ригг вновь отправился в Любимовку и Могутово, чтобы уточнить, какого рода перепланировки и ремонтные работы потребуются в таких двух домах. Надо было продумать все до мелочей: меблировку, обеспечение кроватями, продовольствием, дровами.
Первая партия медицинских работников и помощниц из Англии добиралась в Россию через Норвегию и Швецию; в июне они прибыли в Бузулук. Таким же путем добиралась и вторая партия англичан, оказавшаяся на месте в конце августа 1916 года. Среди них были замечательные люди. Главным медиком был доктор Дж. Тэйлор Фокс, а в числе его помощниц были уже известные по своей работе во Франции и Сербии Флоренс М. Барроу, Дороти Уайт, Мэри Паттисон и Элеанор Линдсей.
Необходимо было детально продумать план работ, озаботиться размещением квакерского штата в Любимовке и Могутове. Серьезной проблемой было отсутствие переводчиков, без которых сотрудникам было сложно, а порой и невозможно работать. Группе с самого начала помогала мисс Манир, оказавшая неоценимые услуги на раннем этапе переговоров с местными властями. Немного позднее появились мисс Уэбстер и мисс К. Жукова, прибывшая туда из Ростова.
В качестве главной задачи квакеры считали открытие больницы в Любимовке. Для отбора детей в детдом в Могутове необходимо было предварительно провести обследование семей беженцев. Доктор Дж. Т. Фокс, Элзи Фокс, Дороти Уайт и необходимый штат сиделок отправились в Любимовку, чтобы отрыть больницу и заняться трудоустройством беженцев. Флоренс Барлоу совместно с другими работниками занялась обследованием семей беженцев в окрестностях Любимовки и Андреевки.
Той же осенью из Англии прибыли еще работники, благодаря чему квакеры смогли укомплектовать штат детдома в Могутове и открыть центры для беженцев в Богдановке и Ефимовке.
Местные власти, судя по дневникам и письмам квакеров, относились к Английской миссии благожелательно. Местное население, которое не жаловало беженцев, по-доброму относилось к англичанам, которые помогали всем: и беженцам, и местным. В самарской газете «Волжский день» осенью того года была опубликована заметка «Англичане в деревне», в которой отмечалось, что Бузулукское земство предоставило в распоряжение англичан две уездных больницы: любимовскую и андреевскую, а также дом в имении Бостанжогло в селе Могутове. При этом англичанам было поставлено условие, чтобы медицинскую помощь они оказывали не только беженцам, но и местному населению. В заметке говорилось, что все необходимые медикаменты поступали квакерам непосредственно из Англии, а также что врачи добросовестно относились к своим обязанностям, и местное население им вполне доверяло.
В октябре 1916 года квакеры организовали переезд нескольких семей беженцев и сирот из южной части уезда в отремонтированный дом Бостанжогло в Могутове. У некоторых беженцев главы семейств умерли либо их не было вообще. Перевезти их оказалось труднее, чем предполагалось. Но к середине октября переезд был завершен, и квакеры очень этому радовались, тем более что они успели до первого снега. В конце ноября квакеры назначили одну из своих сотрудниц, мисс Вебстер, руководителем могутовского дома. В этом же селе работали мисс Грейвсон и мисс Линдсей. Представителем Комитета в Могутове был Вилфред Литтл.
Офис квакерской миссии в 1916–1918 годах находился в доме 27 на Оренбургской улице в Бузулуке. Иллюстрированная почтовая карточка, нач. XX в.
На огромной территории Бузулукского уезда, в шести медицинских центрах, созданных в больших селах, началась рутинная работа. Кроме поликлиники и больницы, квакеры открыли в Могутове мастерские, чтобы занять беженцев работой, дать им средства к существованию.
Основной офис Квакерской миссии помощи находился в Бузулуке, на улице Оренбургской, в доме 27. Официально он назывался так: Английская Миссия. Общество Друзей по оказанию вспомоществования жертвам войны.
Теодор Ригг писал:
Я нахожусь в Бузулуке, который теперь называю своим домом. Здесь наша штаб-квартира. Нас тут трое, но нам редко удается собраться вместе. Кто-нибудь обязательно находится в разъездах. Чаще всего я. Как приятно возвращаться домой, в Бузулук, и как я радуюсь, когда на горизонте виднеются кресты и купола бузулукских церквей. Это значит, что скоро я буду дома. Здесь мы ощущаем некоторую свободу, недостижимую в такой же мере в других местах. Здесь мы можем отбросить некоторые формальности, забыть о каких-то трудностях. Приятно узнавать мировые новости, которые доходят до этой части России, наслаждаться неторопливой беседой на самые разные темы с моими коллегами.
Понятно, что не все шло гладко, случались ошибки. Не всегда все удавалось хорошо скоординировать, силы и время тратились порой не на самое насущное. И тогда, и в последующие годы квакеры пытались действовать по шаблону, делать все так, как если бы это было в Англии. Например, пытались организовать работу по стандартам британских больниц. Квакерский комитет в Лондоне, в свою очередь, допустил ряд ошибок в выборе сотрудников для миссии, и эти ошибки часто приводили к сложностям и взаимному недопониманию между Бузулуком и Лондоном, а также к трениям внутри квакерского коллектива, работавшего в России.
Увы, никто из приехавших в Бузулук не был хорошим администратором. Приходилось учиться на ходу, набирать опыта на практике, и, похоже, никто так в этом и не преуспел. Не следует забывать, что большинство сотрудников были очень молоды. И все они приехали сюда из благополучной Англии, можно сказать, из тепличных условий, из своих удобных домов. Живя своей сравнительно безопасной жизнью в Великобритании, многие никогда не сталкивались с реальной жизнью бедняков, с ужасами эпидемий. Никто из них не знал, что значит потерять дом, хозяйство, свое место в жизни, бросить все и бежать, уехать на сотни и тысячи километров от дома.
В России окружающая действительность не имела ничего общего с тем, чему их учили дома, не была похожа на то, к чему они привыкли на родине.
Нельзя не удивляться смелости и настойчивости, с которыми члены этого случайного коллектива подошли к решению стоявших перед ними задач. Тем более что все попытки, предпринимаемые ими для того, чтобы принести помощь и утешение несчастным людям, среди которых они очутились, с самого начала казались обреченными на неудачу.
Усилия квакеров могли показаться мизерными по отношению к проблеме, которую они пытались решить. Но они делали все, что было в их силах, и полностью отдавали себя своей работе. Своей искренностью и честностью, сами того не осознавая, они проложили путь для следующей миссии квакеров, которая осуществлялась во время страшного голода 1921 года.
Самым насущным требованием беженцев была занятость, работа. Только работа могла помочь им избавиться от апатии, скуки, безысходности, обуревавших каждого переселенца. После деятельной жизни у себя дома эти люди внезапно остались не у дел, в одночасье превратились в нищих, зависящих от милости окружающих.
На встречах с квакерами звучало однозначное мнение: для того чтобы обрести утраченное чувство собственного достоинства, беженцам нужна работа, а не раздача питания в суповых кухнях или иная форма благотворительности. Квакерам следовало безотлагательно создавать условия для работы беженцев, чтобы, кроме занятости, у них был еще и заработок. Им нужно было найти помещения для мастерских; все материалы для работы должны были поставляться из Бузулука, а это как минимум 8–10 часов езды на гужевом транспорте: именно на таких расстояниях от города находились квакерские центры. Кроме того, надо было выбрать такой род деятельности, который был бы под силу любому беженцу, а это не так-то легко. Ограниченность в средствах заставляла искать что-то такое, что пользовалось бы большим спросом, а расходы на материалы и зарплату возмещались бы без задержек. Да и сама продукция должна быть такой, чтобы продажа ее давала прибыль квакерской миссии, тем самым обеспечивая ее будущее и самоокупаемость.
После нескольких экспериментов было решено, что лучшим решением было бы прядение пряжи. Из ниток можно было вязать теплую одежду: носки, чулки, зимние фуфайки, можно было изготавливать незамысловато вышитое домашнее белье. Пожилые женщины могли прясть пряжу, молодые – вязать. Была и небольшая группа специалистов по вышивке. Некоторые научились шить фуфайки, и дело пошло. Люди стали получать жалованье, соответствовавшее уровню заработков в этих краях. При этом они исходили из рыночной цены на произведенную продукцию. Понятно, что ограниченность в средствах не давала развернуться: работу, однако, получили по одному человеку из каждой беженской семьи, хотя бы на 3–4 дня в неделю.
К ноябрю 1916 года мастерские открыли в Богдановке, Любимовке, Андреевке и Могутове. Многие теснились в маленьких помещениях; каждой мастерской заведовал квакер из Английской миссии. В Преображенском беженцы получали шерсть, пряли и вязали прямо на дому, а в феврале 1917‐го открылась еще одна мастерская. Теодор Ригг писал в дневнике:
Мы открываем новый центр помощи в Ефимовке. Я занимался ремонтом помещений, которые мы будем использовать в своей работе. Кроме того, мы приобретали материалы, необходимые для работы центра. Это довольно долгое и хлопотное дело, ибо кое-что надо было покупать в Самаре, потом организовать доставку поездом в Бузулук, а уже оттуда – на санях в деревню Ефимовка.
За зиму работой обеспечили 730 женщин и девушек, что дало финансовое обеспечение 2800 беженцам. Со временем стало понятно, что самым выгодным занятием было производство тканей: цена на мануфактуру поднималась, а качество продукции повсюду падало. Попробовали сначала в Андреевке, получилось. Тогда было решено заняться ткачеством в каждом квакерском центре. Ткацкие станки изготовили беженцы, которые – в силу возраста – обладали опытом и знанием. Вязальщикам пришлось переквалифицироваться в ткачей, и это занятие стало самым важным предприятием в местной кустарной промышленности. В уезде стали шить отличную одежду, в городе такие вещи были в дефиците, и, если товар достигал прилавков магазинов или рынков, покупателям приходилось выкладывать хорошие деньги, чтобы приобрести продукцию, сделанную руками беженцев.
В феврале 1917 года Теодор Ригг с коллегами встретился в Самаре с бывшим предводителем дворянства Бузулукского уезда Булыгиным. Глава квакерской миссии писал в Лондон:
Мы беседовали с господином Булыгиным в Гранд-отеле, в Самаре… Мы пояснили ему, что после консультаций с нашим Лондонским комитетом и ввиду возрастающей вероятности достижения мира раньше, чем это ожидалось, мы решили разобраться, в чем могут нуждаться беженцы, возвращающиеся в разрушенные губернии на западе России и в Польше.
Князь Львов, с которым квакеры встретились в эти же февральские дни, посоветовал им непременно пообщаться в Петрограде с Алексеем Борисовичем Нейдгардтом, тогдашним главой Татьянинского комитета.
Татьянинский комитет, которым руководил Нейдгардт, был центральным органом попечения о нуждах беженцев в Российской империи. В их ведении было много детских домов, схожих с тем, какой квакеры организовали в Могутове. На встрече с Львовым квакеры выразили намерение встретиться с графиней Ольгой Толстой. Львов сказал, что графиня Толстая накануне уже поведала ему о квакерах, и он надеялся, что она представит англичан его родственнице, которая как раз руководила детским домом для детей беженцев в Минске.
И хотя квакеры рассматривали планы расширения своей работы в России, тем не менее они остались в Бузулукском уезде. В феврале 1917 года в Любимовке прошло очередное заседание квакерского комитета, на котором было решено, что 1000 фунтов стерлингов в месяц достаточно для того, чтобы покрывать все расходы Английской миссии. Апрельское заседание комитета Английской миссии, проведенное в той же Любимовке, заслушало отчет доктора Фокса, который вместе с Татлоком побывал в Самаре, Москве и Петрограде. Кроме того что эти двое стали свидетелями Февральской революции в столице, у них состоялось много полезных встреч как с чиновниками, так и с вышедшими на свободу политическими противниками царского режима.
Доктор Фокс рассказал о знакомстве с графиней Толстой и ее друзьями в Москве. Он предложил пригласить ее в Бузулук, чтобы она могла своими глазами увидеть, чем квакеры занимаются в уезде. На этом же заседании было предложено попросить Лондонский комитет выслать в Бузулук информацию об исторических связях квакеров с Россией в прошлом.
Видимо, в эти дни у квакеров появилась мысль о долговременности их отношений с Россией, с русским народом. Революционные события давали множество надежд и ожиданий. Возможно, именно тогда в голову Теодору Риггу пришла идея квакерского посольства, идея, которую он отстаивал в беседах с коллегами как в России, так и в Лондоне. Не исключено, что одним из побудительных импульсов была встреча с Ольгой Толстой в Москве.
Графиня Ольга Константиновна Толстая, урожденная Дитерихс, – невестка Льва Николаевича Толстого, теща Сергея Есенина, сестра героини картины Ярошенко «Курсистка», сестра начштаба Колчака. Первой из россиян она вступила в Религиозное общество Друзей, но это произошло значительно позже.
Когда Ольге было 27 лет, эта красивая, умная, образованная и увлеченная идеями Толстого (ее сестра была замужем за В. Чертковым) девушка познакомилась с повесой и весельчаком Андреем Толстым, сыном писателя. Вскоре они поженились, родились дети: Соня (1900) и Илья (1903). Но уже в 1904 году, после пяти лет семейной жизни, Андрей увлекся Анной Толмачевой, дочерью генерала Соболева. Ольга, узнав об этой связи, уехала с детьми в Англию, к сестре Анне. Сестра жила там со своим мужем Владимиром Григорьевичем Чертковым, который вынужден был покинуть Россию семь лет назад: его выслали из страны за помощь русским духоборам.
В Англии состоялось первое знакомство Ольги Толстой с квакерами: они проявляли большой интерес к идеям Толстого и к Черткову. Собственно, Ольга по своей натуре полностью соответствовала идеалам квакеров: мудрая, религиозная, стремившаяся помочь нуждающимся, сторонница ненасилия.
Эти черты невестки пришлись по сердцу великому русскому писателю, который обожал Ольгу и внуков – детей своего легкомысленного сына. Андрей Львович, расставшись с Толмачевой, увел из семьи жену тульского губернатора Арцимовича. На этот раз у него возникло серьезное чувство, и он даже отправился в Англию, к жене, и развелся с ней. В 1908 году он женился на Екатерине Арцимович. Оставшись одна с двумя детьми, Ольга Константиновна вернулась в Россию.
Встречи с английскими квакерами сделали ее имя известным в британском Обществе Друзей; они поддерживали контакты с Ольгой уже после того, как она возвратилась на родину. Весной 1917 года британские квакеры Фокс и Татлок встретились в Москве с Толстой, а квакеры, работавшие в Бузулуке, попытались привлечь Ольгу Константиновну к их деятельности. Они обратились к графине Толстой с вопросом, не сможет ли та помочь в деле поиска постоянного учителя для приюта в Могутове, поскольку «тот педагог, который был послан в село земством, не может считаться удовлетворительным». Квакеры всячески пытались зазвать Ольгу Толстую в Бузулук, но она так и не покинула Москву.
На майском заседании квакерского комитета в Бузулуке стало известно о приезде квакеров из США. Квакеры, находившиеся в России, одобрили решение Лондона о направлении из Америки четырех работников для помощи беженцам. Трое из них должны были работать в южной части уезда, четвертый – в Могутове.
Бурные события в стране не обошли стороной и квакерскую миссию. В апреле 1917 года Теодор Ригг так писал в дневнике:
В России происходят знаменательные события; революция была принята населением Бузулука, состоялась небольшая демонстрация; прошли с флагами, прозвучали какие-то здравицы, немного речей, но все обошлось без беспорядков. Эта часть России, кажется, вполне поддерживает революцию; великий день для России; возможности впереди – головокружительные; может быть, это начало новой эры.
Двое из нас, д-р Дж. Т. Фокс и Р. Р. Тэтлок исследуют возможность начала работы для беженцев из городов Вильно и Гродно, живущих в этих районах. Я лично не думаю, что мы сможем много сделать в этом направлении сейчас, поскольку несколько наших работников отбывают в Англию.
В самом деле, той весной и летом несколько сотрудников миссии уехали домой, так что в течение одного месяца квакеры лишились трех высококвалифицированных медицинских сестер, что, конечно, было серьезным ударом по штату медработников, и без того не полностью укомплектованному. В Любимовке разразился тиф. Маргарет Барбер, про которую говорили, что «она знает всех и все крестьяне знают ее», смогла на самом раннем этапе понять опасность и умудрилась вовремя диагностировать болезнь и уговорить заболевших перебраться в больницу. В Бузулук приехал сотрудник британской медицинской миссии в Китае доктор Бредли. Он решил свой шестимесячный отпуск провести в России, и его направили в Андреевку. Именно он, его опыт оказались как нельзя кстати: доктор был специалистом по редким заболеваниям, характерным для Дальнего Востока. Многие остававшиеся в России сотрудники миссии не смогли уберечься от болезней, что добавило сложностей в работе: надо было перетасовывать коллектив, перемещая людей с одного места на другое. Другая причина для беспокойства заключалась в том, что неурожай того года грозил нехваткой питания следующей весной. Планировать будущую работу в такой обстановке, с учетом неопределенности политической и экономической ситуации, становилось все сложнее. Росло беспокойство среди перемещенных лиц, штат английской миссии сокращался. Лето 1917 года было периодом замешательства и неопределенности.