Сергей Нечаев
Русская Ницца
© Нечаев С.Ю., 2022
© ООО «Издательство «Аргументы недели», 2023
Эмиграция – страшная вещь.
А.И. Герцен
О, этот Юг, о, эта Ницца!..
О, как их блеск меня тревожит!
Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет – и не может…
Нет ни полета, ни размаху —
Висят поломанные крылья,
И вся она, прижавшись к праху,
Дрожит от боли и бессилья…
Ф.И. Тютчев
Предисловие
Отношения между русскими и французами издавна были тесными и непростыми. Миграция шла в обоих направлениях, причем началась она в XI веке, когда во Францию навсегда уехала Анна Ярославна, дочь киевского князя Ярослава Мудрого, ставшая там женой короля Генриха I и матерью короля Филиппа I.
Хорошо известен и сподвижник Петра I Франц Яковлевич Лефорт (François Le Fort), в свое время вынужденный покинуть Францию из-за участия в дуэли. А ведь были еще граф Эммануил Францевич де Сен-При (Guillaume-Emmanuel Guignard, vicomte de Saint-Priest), знаменитый генерал-эмигрант, состоявший в 1812 году начальником Главного штаба 2-й Западной армии; граф Александр Федорович Ланжерон (Alexandre-Louis Andrault, comte de Langéron), генерал от инфантерии российской армии, перешедший на нашу службу в 1790 году; Арман-Эмманюэль дю Плесси, герцог де Ришелье (Armand-Emmanuel du Plessis de Richelieu), внучатый прапраправнук знаменитого кардинала де Ришелье, эмигрировавший в Россию после Великой французской революции и ставший градоначальником Одессы (знаменитым Дюком), а потом генерал-губернатором Новороссийского края, и многие-многие другие.
Исторически так сложилось, что в конце XVIII – начале XIX века в России жило и работало множество французов. Особенно их число здесь увеличилось после Великой французской революции. Связано это с тем, что после 1789 года «азиатская» Россия самым парадоксальным образом оказалась чуть ли не единственной страной, сохранившей идеалы и ценности старого режима. В этот исторический момент, при Екатерине II, а в еще большей степени при Павле I, Россия превратилась в центр европейских контрреволюционных сил.
Помимо бежавших от революционного террора дворян в России оказалось и немало всевозможных художников, музыкантов, поваров, гувернеров… Осела в России и часть французов из числа военнопленных солдат и офицеров Великой армии Наполеона. Кого тут только не было. Кто не помнит знаменитое Пушкинское: «Приехал и мосье Трике, остряк, недавно из Тамбова, в очках и в рыжем парике»?
Заметное движение в обратном направлении началось где-то в середине XIX века.
Русскую эмиграцию во Францию можно разделить на пять основных этапов:
Первый этап – дореволюционный. Сюда входят все виды эмиграции из царской России во Францию: экономическая, политическая, учебная, артистическая. По данным официальной статистики, в 1851 году во Франции проживало 9,3 тысячи русских. В 1866 году эта цифра возросла до 12,2 тысячи, а в 1901 году – до 16,1 тысячи человек. В начале века русскоязычное население во Франции не было сплочено в общину, и ничто не связывало эмигрантов первой волны с теми, кто приехал в более поздние периоды.
Второй этап открылся российскими революциями начиная с 1905 года и завершился Второй мировой войной. Огромная волна эмиграции на втором этапе привела к тому, что численность русских за рубежом достигла 2,5 миллиона человек. По другим данным, Россию покинуло около 2 миллионов человек. При этом в качестве объединяющей страны русская эмиграция избрала именно Францию, а Париж – своей столицей. Связано это с тем, что между Россией и Францией на протяжении многих лет имели место устойчивые контакты, взаимно влиявшие на формирование двух культур. К тому же Франция была единственной страной, признавшей правительство генерала Врангеля. Все изменилось в 1925 году, после признания Францией Советской России, когда все русские, проживавшие во Франции, были лишены советского гражданства, и это окончательно закрыло им путь обратно. По официальным данным, если в 1906 году во Франции проживало 15,6 тысячи русских, то в 1926 году их уже стало 67,2 тысячи, а в 1931 году – 71,9 тысячи человек. Число получивших французское гражданство русских возросло за 1926–1931 годы с 5,8 тысячи до 11 тысяч человек.
Третий этап начался после Второй мировой войны и был связан с невозвращением на родину бывших военнопленных и перемещенных лиц. Считается, что после окончания войны и немецкой оккупации Франции здесь осталось около 100 тысяч бывших советских граждан. В беспорядке и суматохе послевоенного времени многие из них потом переселились в США, но более 60 тысяч все же остались во Франции. По официальным данным, в 1946 году во Франции жило 50,9 тысячи русских и еще 16 тысяч имели французское гражданство. К 1962 году число проживающих во Франции русских уменьшилось до 26,2 тысячи человек, зато число «натурализованных» возросло до 26,6 тысячи человек.
Четвертый этап, уже не столь массовый, – исход из России инакомыслящих (1970–1991). В этот период попасть во Францию можно было и путем брака с французом, хотя тогда это были единичные случаи. К 1982 году число постоянно проживающих во Франции русских уменьшилось до 7,5 тысячи человек, а число «натурализованных» – до 19,7 тысячи человек.
Пятый этап связан с русскоязычными гражданами, уехавшими из стран бывшего СССР в постсоветский период. В это время начала процветать экономическая эмиграция: многие надеялись найти во Франции хорошую работу. Одновременно с этим начало ужесточаться французское иммиграционное право, и получение разрешения на работу стало нелегким делом. Пятый этап был отмечен и волной прибытия во Францию так называемых «новых русских», то есть деловых людей, сумевших заработать «быстрые» деньги. Именно они составили большинство из тех, кто купил себе шикарные виллы на Лазурном Берегу и прекрасные квартиры в самых дорогих кварталах Парижа.
Во Франции наряду с Парижем крупным центром сосредоточения эмигрантов из России стал юг Франции, в частности Лазурный Берег[1], включая города Ницца, Антиб, Ментона и Канны. Так, например, уже в зимний период 1881–1882 годов в Ницце постоянно проживало более двух с половиной тысяч россиян. В 1911 году в Ницце было открыто русское консульство, а в 1913 году русская колония здесь насчитывала около 3300 человек.
О том, что произошло далее, специалист по православию во Франции Софи Олливье пишет:
«После Первой мировой войны и русской революции началась великая русская эмиграция, состоявшая в основном из аристократов, интеллектуалов и военных. Большинство из них надеялось вернуться однажды в свою страну и хотело сохранить свой язык. Их творческое, интеллектуальное, философское и духовное влияние было весьма значительным. Они все были открыты по отношению к французской действительности, и многие из них женились на француженках».
В настоящее время только в Ницце ежегодно бывает от восьмидесяти до ста тысяч русских, но это в основном туристы, не имеющие к эмиграции никакого отношения. По данным Государственного института демографических исследований (INED), во Франции сейчас постоянно живет около пяти тысяч русских, но эта цифра не включает в себя тех, кто натурализовался и имеет французский паспорт.
Часть первая
Золотой век аристократического туризма
Глава первая
Русские зимы в Ницце
В первой половине XIX века Ривьеру (тогда она еще не была французской) лишь изредка посещали приезжие из России. В частности, зимой 1843–1844 годов в Ницце был замечен Н.В. Гоголь. Этот, по определению В.В. Набокова, «самый причудливый человек во всей России» приехал сюда в ноябре месяце из Дюссельдорфа и вплоть до 19 марта жил у Виельгорских[2], работая над вторым томом «Мертвых душ».
Надо сказать, что первый том его поэмы «Похождения Чичикова, или Мертвые души» вышел в свет в 1842 году. Трехлетие, последовавшее после этого, стало для писателя периодом напряженной и очень непростой работы над продолжением. Но написание второго тома шло вяло и с большими остановками. Переезд в Ниццу несколько оживил работу, однако Н.В. Гоголю все равно приходилось буквально заставлять себя писать, преодолевая душевную усталость и творческие сомнения.
С семьей Виельгорских Н.В. Гоголь познакомился в Петербурге. Это была аристократическая семья, приближенная ко двору. Мать, Луиза Карловна, даже слыла подругой императрицы. Люди образованные и добрые, они сердечно приняли Н.В. Гоголя, по достоинству оценив талант этого своеобразного молодого человека.
Особенно подружился Николай Васильевич с младшей дочерью Виельгорских Анной Михайловной, прозванной в семье Нозинькой. Нозинька делилась с писателем своими проблемами, сомнениями, надеждами, просила его советов во всех трудных или важных обстоятельствах. Случилось так, что Н.В. Гоголь был в Риме в апреле-мае 1839 года, когда там, на вилле княгини Зинаиды Волконской, жил или, вернее, умирал от чахотки молодой Иосиф Виельгорский. Н.В. Гоголь был последним, кто видел его живым, он проводил ночи у постели умирающего юноши, и он же выехал навстречу его матери, Луизе Карловне, и первым сообщил ей горестную весть. Это несчастье еще более сблизило Николая Васильевича с семейством Виельгорских.
Биограф Гоголя В.И. Шенрок высказывает предположение, что писатель делал предложение Анне Виельгорской. Возможно, он и в самом деле был влюблен в Нозиньку, но в ответ на свое предложение получил отказ. При всем своем либерализме и простоте обращения Виельгорские все же вряд ли могли согласиться на брак дочери с каким-то «худородным» малороссом. Ко всему прочему такое родство могло не понравиться и императрице.
Бывала в Ницце и близкая знакомая Гоголя А.О. Смирнова. В свое время она была одной из первых придворных красавиц. Александра Осиповна была хорошей знакомой В.А. Жуковского, П.А. Вяземского и А.С. Пушкина. Однако потом А.О. Смирновой пришлось покинуть двор и Петербург, и связано это было с тем, что ее муж Николай Михайлович Смирнов дослужился до больших чинов и был назначен калужским губернатором.
Был ли Н.В. Гоголь влюблен в Александру Осиповну? Многие в этом не сомневались, в частности С.Т. Аксаков, который писал:
«Гоголь, несмотря на свою духовную высоту и чистоту, на свой строго монашеский образ жизни, сам того не ведая, был несколько неравнодушен к Смирновой, блестящий ум которой и живость были тогда еще очаровательны».
Если и так, мудреного ничего нет – Александра Осиповна и в сорокалетнем возрасте, который считался в те времена чуть ли ни старушечьим, была неотразима. Однако с Н.В. Гоголем все было совсем по-другому. Если и была любовь, то совершенно иного рода – чисто духовная.
* * *
Итак, переезд в Ниццу несколько оживил работу Н.В. Гоголя над вторым томом «Мертвых душ».
2 декабря 1843 года он писал из Ниццы своему другу поэту В.А. Жуковскому:
«В Ниццу я приехал благополучно, даже более чем благополучно, ибо случившиеся на дороге задержки и кое-какие неприятности были необходимы душе моей… Ницца – рай; солнце, как масло, ложится на всем; мотыльки, мухи в огромном количестве, и воздух летний. Спокойствие совершенное. Жизнь дешевле, чем где-либо. Смирнова здесь. Соллогубы тоже здесь. Графиня Виельгорская тоже здесь, с сыном и меньшою дочерью… Я продолжаю работать, то есть набрасывать на бумагу хаос, из которого должно произойти создание «Мертвых душ».
21 декабря 1843 года он писал другому своему другу – поэту Н.М. Языкову:
«Погода прекрасная, то есть всегдашнее солнце, но не работается так, как бы я хотел. Живу я в виду небольшого хвостика моря, на которое, впрочем, хожу глядеть вблизи. Здесь нашел несколько знакомых, семейство Виельгорских, Соллогуба, который, кажется, охотник больше ездить по вечеринкам, чем писать… Хочу насильно заставить себя что-нибудь сделать и потому веду жизнь уединенную и преданную размышлениям… Если ты при деньгах, то ссуди меня тремя тысячами на полгода или даже двумя, когда недостанет».
Живя в Ницце у Виельгорских, Н.В. Гоголь делал записи в особую тетрадь. С этими записями он никого не знакомил. Исключение составила лишь А.О. Смирнова, также оказавшаяся в ту пору в Ницце.
Позже она вспоминала:
«Гоголь был очень нервен и боялся грозы. Раз как-то в Ницце, кажется, он читал мне отрывки из второй и третьей части «Мертвых душ», а это было нелегко упросить его сделать… Я вся обратилась в слух. Дело шло об Улиньке, бывшей уже замужем за Тентетниковым. Удивительно было описано их счастье, взаимное отношение и воздействие одного на другого… Тогда был жаркий день, становилось душно. Гоголь делался беспокоен и вдруг захлопнул тетрадь. Почти одновременно с этим послышался первый удар грома, и разразилась страшная гроза. Нельзя себе представить, что стало с Гоголем: он трясся всем телом и весь потупился. После грозы он боялся идти один домой. Виельгорский взял его под руку и отвел. Когда после я приставала к нему, чтобы он вновь прочел и дочитал начатое, он отговаривался и замечал: «Сам Бог не хотел, чтобы я читал, что еще не окончено и не получило внутреннего моего одобрения».
Наступил 1844 год. Н.В. Гоголь «засел в Ницце», как он писал друзьям. Он скрывался там от дурной погоды, от неотступных дождей, преследовавших его по всей Европе. Он жил на берегу моря, в тихом предместье, и погода стояла превосходная. В воздухе не было ни малейшего ветерка. С утра до вечера в ярко-синем небе сверкало солнце. Стараясь вести «жизнь уединенную и преданную размышлениям», Николай Васильевич специально избегал частых встреч с русскими знакомыми – с семействами Мещерских и Соллогубов[3], которые также жили в Ницце. Однако, несмотря на все старания, подкрепленные чудесной погодой и задумчивым уединением, дело не слишком продвигалось вперед. Н.В. Гоголю не писалось; что-то неясное, неуловимое наводило на него тоску и томление, мешало «как следует работать».
15 февраля 1844 года он писал Н.М. Языкову:
«Жуковский отныне переселяется во Франкфурт, куда я еду тоже. В Ницце не пожилось мне так, как предполагал. Но спасибо и за то; все пошло в пользу, и даже то, что казалось мне вовсе бесполезно».
19 марта 1844 года Н.В. Гоголь выехал из Ниццы и направился через Страсбург в Дармштадт.
26 марта 1844 года, уже из Страсбурга, он написал Л.К. Виельгорской:
«Пароход, на который сел я, чтоб пуститься по Рейну, хлопнулся об арку моста, изломал колесо и заставил меня еще на день остаться в Страсбурге. Вопросивши себя внутренне, зачем это все случилось, на что мне дан этот лишний день и что я должен сделать в оный, я нашел, что должен вам написать маленькое письмо. Письмо это будет состоять из одного напоминания. Вы дали мне слово, то есть не только вы, но и обе дочери ваши, которые так же близки душе моей, как и вы сами, – все вы дали слово быть тверды и веселы духом. Исполнили ли вы это обещание?»
22 января 1845 года он писал из Парижа В.А. Жуковскому:
«В Париже я как-то вновь расклеился… Время идет бестолково и никак не устраивается».
24 февраля 1845 года он жаловался А.О. Смирновой:
«Париж или лучше – воздух Парижа, или лучше – испарения воздуха парижских обитателей, пребывающие здесь на место воздуха… вновь расстроили приобретенное переездом и дорогою, которая одна бывает для меня действительнее всяких пользований. С Виельгорскими я видался мало и на несколько минут… Я провел три недели совершенным монастырем, в редкий день не бывал в церкви».
* * *
Согласно классическому определению, эмигранты (от лат. emigrans – «выселяющийся») – это лица, выезжающие на постоянное жительство в другое государство. Поэтому русских людей типа Н.В. Гоголя, Виельгорских или А.О. Смирновой никак нельзя назвать эмигрантами. Ни о каком постоянном месте жительства на Ривьере тогда не было и речи. Люди просто выезжали зимой к теплому морю, и поездка в Ниццу для них мало отличалась от поездки в Крым или на Кавказ.
К середине 50-х годов XIX века в Ницце проживали 104 семьи иностранцев, из которых русских было всего 30 семей, англичан – 29, французов – 24 (Ницца тогда еще не была французской территорией) и прочих национальностей – 21.
Как видим, русских было много лишь относительно других иностранцев. Но, что характерно, уже в то время журнал L’Indépendant Belge полушутливо-полусерьезно писал:
«Англичане подхватывают грипп в Ницце. Они утверждают, что это русские принесли туда не только свою природную суету и суматоху, но и свой климат».
Что тут скажешь… Англичане – весьма специфические граждане с болезненным цветом лица, и молчание – это типично английский способ беседовать. Русские по своей природе совершенно не такие. Они более активные, более компанейские, более шумные. Они – душа нараспашку. Тишина в русском общении – это не согласие, а, скорее, разногласие. Она просто невыносима.
Конечно, бывавшие тогда в Ницце наши соотечественники мало походили на пресловутых «новых русских» 90-х годов прошлого века и относились лишь к наиболее образованным и обеспеченным слоям населения. Однако и они проводили время весьма специфически.
В качестве примера можно привести рассказ жившей в Ницце русской художницы Марии Башкирцевой. Правда, он относится к более позднему периоду (к маю 1876 года), однако описываемое весьма характерно. Мария Башкирцева пишет:
«Сегодня вечером я даю праздник, каких уж много лет не видела rue de France. Вы, может быть, знаете, что в Ницце существует обычай встречать май, то есть вешать венок и фонарь и плясать под ними в хороводе. С тех пор как Ницца принадлежит Франции, обычай этот постепенно исчезает; во всем городе едва можно увидеть каких-нибудь три-четыре фонаря… Я велю приготовить заранее и повесить посреди улицы громадную махину из ветвей и цветов, украшенную венецианскими фонариками. У стены нашего сада Трифону (слуга дедушки) было поручено устроить фейерверк и освещать сцену время от времени бенгальскими огнями. Трифон не чувствует под собой ног от радости. Все это великолепие сопровождается музыкой арфы, флейты и скрипки и поливается вином в изобилии… Мы отправляемся на террасу соседей – я, Ольга, Мари и Дина, потом становимся посреди улицы, созываем танцующих и с успехом стараемся возбудить оживление. Я пела и кружилась с остальными к удовольствию добродушных горожан Ниццы, особенно людей нашего квартала, которые все знают меня и называют mademoiselle Marie. Не будучи в состоянии делать что-нибудь, я стараюсь быть популярной, и это льстит маме. Она не смотрит ни на какие издержки. Особенно понравилось всем, что я пела и сказала несколько слов на их наречии… Я смотрела на пляску и слушала крики, совершенно замечтавшись, как это часто бывает со мной. Когда же фейерверк закончился великолепным «солнцем», мы вернулись домой под ропот удовлетворения».
Фейерверк, бенгальские огни, музыка, песни, «вино в изобилии»… Никто «не смотрит ни на какие издержки»… Что же, чопорным англичанам было от чего приходить в отчаяние. Русских было мало, но с их присутствием уже приходилось считаться.
Коренным образом все изменилось после 1856 года.
Глава вторая
Приезд в Ниццу вдовствующей императрицы Александры Федоровны
Настоящая русская колония возникла на Ривьере во второй половине XIX века, причем именно русские сделали ничем не приметную тогда Ниццу знаменитой на весь мир.
Началось все с того, что с 1856 года в Ницце стала подолгу гостить вдовствующая императрица Александра Федоровна (урожденная принцесса Фридерика Шарлотта Вильгельмина, известная также как Шарлотта Прусская). Эта дочь прусского короля Фридриха Вильгельма III, родившаяся в Потсдаме в 1798 году, 13 июля 1817 года вышла замуж за Великого князя Николая Павловича, брата российского императора Александра I. После восшествия супруга на престол в 1825 году она стала российской императрицей, а после кончины Николая I – через тридцать лет – начала носить титул вдовствующей императрицы.
Привлеченная мягким целебным климатом Ривьеры, эта пятидесятивосьмилетняя женщина начала подолгу жить в Ницце. Более того, в расположенной неподалеку бухте Вильфранш ею была приобретена земля (около сорока гектаров) и построен комплекс зданий для членов императорской фамилии.
Надо признать, что место для отдыха и лечения слабых легких Александра Федоровна выбрала, мягко говоря, неожиданное. Ривьера, включая Вильфранш и Ниццу, входила тогда в состав Сардинского королевства, а меньше чем за год до того войска сардинского короля Виктора Эммануила II совместно с войсками англо-франко-турецкой коалиции нанесли России тяжелейшее поражение в Крымской войне.
Только оборона Севастополя от войск альянса стоила России сотни тысяч жизней и почти миллиарда рублей. Армия, в течение многих десятилетий не знавшая по-настоящему серьезных и судьбоносных поражений, была деморализована, двор паниковал. Супруг Александры Федоровны император Николай I, загнавший, по его собственному выражению, страну в «крымский капкан», так и не смог подписать унизительный мир, по которому Россия лишалась Черноморского флота и протектората над балканскими народами. Он скончался в 1855 году. Официально было объявлено, что причиной смерти стала «скоротечная эмфизема легких на фоне нервной лихорадки», однако осмелевшие русские либералы тут же принялись утверждать, что император «умер от стыда».
После этого престол перешел к Александру II, старшему сыну Николая I. Он-то и подписал в 1856 году Парижский мирный договор, согласно которому, кстати сказать, России запрещалось иметь военный флот в Черном море.
От русского двора ждали реванша, однако новый глава Министерства иностранных дел князь Александр Михайлович Горчаков успокаивал западных послов:
«Все считают, что русские сейчас очень сердиты. Это неверно. Мы не сердимся – мы стараемся сосредоточиться».
После таких заявлений в Европе стали еще больше бояться возможных русских интриг и политических диверсий.
И вот в это самое время, в сентябре 1856 года, то есть спустя всего полгода после окончания Крымской войны, в Вильфранше бросил якорь русский фрегат, на борту которого находилась вдовствующая императрица Александра Федоровна, мать нового российского монарха Александра II. Официальное объяснение столь неожиданного визита, вызвавшего пересуды в европейских столицах, было таким: императрица решила найти заграничный зимний курорт для своего любимого внука, наследника престола Великого князя Николая Александровича, который должен был войти (но так и не вошел) в русскую историю под именем Николай II.
* * *
В ту пору в королевских домах Европы действительно было модным иметь «свой» курорт. И царевич действительно очень нуждался в лечении.
Николай Александрович, старший сын императора Александра II, родился в сентябре 1843 года. Судьба этого молодого человека, которому было уготовлено столь блистательное будущее, сложилась трагически. Как и подобает наследнику престола, он стал атаманом всех казачьих войск и генерал-майором свиты Его Императорского Величества. В начале 1860-х годов он в сопровождении своего воспитателя графа С.Г. Строганова совершил ряд ознакомительных поездок по стране. Но тяжелая болезнь очень мешала ему, и в 1864 году его было решено окончательно оставить жить за границей. В сентябре он был помолвлен с принцессой Дагмар, дочерью Христиана IX, короля Датского.
Европейские светила определили у Николая Александровича туберкулез позвоночника. Лишь один медик обнаружил нарыв в позвоночной мышце, однако ему не поверили и упорно продолжали начатое лечение. В результате прописанные холодные ванны привели лишь к ухудшению. Царевич держался безукоризненно, и мало кто догадывался о его муках.
Считается, что понятия «любовь» и «династический брак» – вещи несовместные. Однако в данном случае имело место счастливое исключение из этого жесткого правила – русский наследник престола и датская принцесса полюбили друг друга. Вместе они любили кататься верхом, но однажды случилась беда – царевич упал с лошади и еще сильнее повредил позвоночник.
Принцесса Дагмар последовала за ним в Ниццу, но болезнь ее жениха стала стремительно прогрессировать. Вскоре нарыв лопнул, и гной разлился по всему телу, дойдя до головы.
Перед смертью царевич взял слово у брата Александра, что тот не оставит его любимую Дагмар.
Николай Александрович умер на вилле «Бермон» (Bermond) в Ницце в апреле 1865 года, сделав брата Александра наследником престола.
Вот что пишет об этом в своей книге «Прогулки по Французской Ривьере» Б.М. Носик:
«В апреле 1865 года умер старший сын императора Александра II, Великий князь-наследник Николай Александрович. Умер 21 года от роду в окружении семьи – безутешной матери-императрицы Марии Александровны[4], отца, братьев, невесты…
К этому времени императрица Мария Александровна уже бывала в Ницце, приезжала сюда лечиться. Осенью 1864 года был в Ницце и государь-император, принимал здесь же, на нынешней авеню Царевича, в нынешней клинике, а тогдашней вилле «Пейон»[5], французского императора Наполеона III».
* * *
Отпевание царевича Николая Александровича имело место в церкви Николая Чудотворца, первом русском православном храме Ниццы. Бедную Дагмар, обезумевшую от горя, с трудом смогли увести оттуда.
Инициатива создания этой церкви принадлежала неугомонной Александре Федоровне. Именно благодаря ее усилиям и настойчивости удалось преодолеть сопротивление католических властей, отнюдь не горевших желанием увидеть на своей земле церковь православной конфессии.
Строительство этой церкви началось в 1858 году, и уже через год состоялось ее освящение.
Французский исследователь Н. Росс пишет об этой церкви:
«Императрица, находившаяся в Ницце с осени 1856 года, жила на большой вилле, терраса которой выходила на Promenades des Anglйs. Именно на этой террасе была оборудована православная часовня, освященная 10 декабря 1856 года, еще до начала строительства русской церкви на улице Лоншан, участок под которую был получен лишь в 1857 году».
Далее Н. Росс уточняет:
«В 1858 году священник русской церкви крестил 23 ребенка и предал земле также 23 православных верующих. В ней было 10 бракосочетаний. Самым многолюдным, конечно же, стало бракосочетание князя Николая Алексеевича Орлова, сына князя Алексея Орлова. Этот блестящий генерал, ему был 31 год, женился на княгине Екатерине Трубецкой, которой было всего 18 лет»[6].
Церковь эта, расположенная на улице Лоншан, действует и поныне, и верующие, входя в нее, могут любоваться замечательными иконами, написанными профессором Санкт-Петербургской академии художеств М.И. Васильевым, а также удивительным иконостасом из резного дуба, пожертвованным лично императрицей Александрой Федоровной. Кстати сказать, и в наши дни в этой церкви в день смерти Николая Александровича проводится поминальная служба.
На месте смерти царевича Николая Александровича его отцом была выстроена памятная часовня, долгое время бывшая местом паломничества для всех россиян, прибывавших в Ниццу.
После отпевания тело царевича на фрегате «Александр Невский» было доставлено в Петербург, и в июле 1865 года наследник престола был похоронен в Петропавловском соборе, традиционной усыпальнице русских царей.
По мере роста русской колонии в районе Ниццы маленькая церковь на улице Лоншан перестала вмещать во время богослужений всех прихожан, и в связи с этим было высказано пожелание построить в городе новый, более просторный и вместительный храм. Императрица Мария Федоровна[7] не забыла свою первую любовь и оказала этому проекту полную поддержку, став попечительницей специально созданного «Строительного комитета нового русского православного храма в Ницце». Благодаря ее усилиям в 1903 году началось строительство нового храма.
Храм строился на земле, являвшейся частной собственностью семьи Романовых (в парке разрушенной виллы «Бермон», где умер царевич, недалеко от возведенной в его память часовни). После многочисленных остановок в строительстве, связанных с недостатком финансовых средств, в декабре 1912 года произошло его торжественное освящение. После этого Николай II великодушно подарил эту землю Русской церкви.
У входа в храм установили мраморную доску с надписями на русском и французском языках:
«Сей соборный храм сооружен Монаршим попечением и щедротами Государя Императора Николая II и Его Августейшей матери Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны. Освящен 4(17) декабря 1912 года».
Храм, по праву считающийся самым красивым и ценным русским православным храмом за пределами России и первым из зарубежных русских церквей получивший почетное наименование Свято-Николаевского собора (в ту пору это было необыкновенное явление для русской церкви за границей, и подобной чести не удостоилась даже церковь на улице Дарю в Париже), был построен архитектором М.Т. Преображенским по образцу московских пятиглавых церквей. Для его строительства использовались лучшие европейские материалы: облицовочный кирпич был изготовлен в Германии, черепица для куполов и майолика – в Италии, резьба по мрамору была выполнена итальянскими мастерами. Купол колокольни и все шесть крестов, венчающих главы, покрыли сусальным золотом. Внешние декоративные элементы (арочные проемы, ниши для окон, наличники дверей, балкончики на колокольне и т. д.) выполнены из резного белого мрамора и являются уникальной по своему совершенству работой.
Внешне собор очень напоминает собор Василия Блаженного в Москве, лишь маковки его куполов расписаны не так ярко, как московские, и выдержаны в серо-зеленой гамме. Он находится на авеню Николая II, выходящей на бульвар Царевича. В крипте собора расположен Музей русской колонии в Ницце.
Главной частью внутреннего убранства собора является иконостас, созданный в Москве в знаменитых мастерских братьев Хлебниковых по образцу старинных храмов Москвы и Ярославля. Иконы писаны в духе школы иконописца XVII века Симона Ушакова.
Кстати сказать, именно здесь находится удивительная икона Николая Чудотворца, бывшая личная икона царевича Николая Александровича. Икона эта была при смертном одре царевича, а после кончины последнего она долгое время провисела над входными дверями памятной часовни, возведенной на месте царской виллы «Бермон». Под влиянием южного солнца, дождя и ветра образ этот абсолютно почернел, и Святой лик превратился в темное неразличимое пятно. В дальнейшем икону перенесли в новый собор и поместили на внутренней стороне иконостаса. И вот в мае 1935 года церковный сторож вдруг заметил, что образ начал светлеть. Просветление увеличивалось с каждым днем, и из-под слоя затвердевших капель лака появилось необыкновенное по красоте изображение Святителя Николая, а по сторонам – Спасителя и Божией Матери. Вскоре можно было свободно прочесть текст раскрытого Евангелия в руках Спасителя и надпись над иконой. Свершилось чудо, и научных объяснений тому нет…
