Сергей Мусаниф
Во имя рейтинга
Сначала он принял меня за пророка наподобие того жирного парня, что прорицал Агамемнону. Мне стоило большого труда объяснить ему, что я не способен видеть будущее, а вижу только настоящее, зато в настоящем способен видеть все, что заслуживает внимания.
Так оно и было. За каждым стоящим внимания персонажем было закреплено по несколько «насекомых», а я мог принимать изображение от любого. Мне стоило только активировать терминал и набрать пальцами правой руки имя объекта, изображение которого мне требовалось, после чего информация проецировалась прямо на контактную линзу. Ахилл восхитился дару и попросил продемонстрировать его в действии, но я отказался, пообещав устроить сеанс во время ужина. У меня были веские основания полагать, что за ужином к нам присоединятся Одиссей и Диомед, чей корабль вот-вот причалит в бухте неподалеку от города, и мне не хотелось убеждать людей по отдельности, если я мог сделать это оптом.
Дэн
Пока полковник Трэвис наслаждался отдыхом во дворце басилея Ликомеда, я пробежался по другим персонажам. Макс был прав, ничем особенным за последний час они не занимались.
Все самое интересное намечалось на вечер. Визит Рыжего и Алкаша к Киборгу, Дружку и Дятлу и их совместная беседа; плюс знакомство с полковником Трэвисом, который пока не заслужил никакой клички от нашего персонала.
Мы с Максом уже решили, что будем показывать Алекса наравне с другими героями шоу. Ну и что, что Гомер ничего о нем не писал? Многие ли читали Гомера? А те, кто читали, люди разумные, должны признавать за поэтом право на некоторые вольности. Ну упустил из виду одно действующее лицо.
Я сам, например, до начала этого шоу никогда не слышал ни о правителе Крита Идоменее, ни о жирном пророке Калханте, ни о троянце Сарпедоне, считавшемся сыном Зевса. А они оказались если и не ключевыми фигурами, то все равно далеко не последними персонажами. Пусть будет еще и Алекс. В конце концов, его имя по произношению очень схоже с Аяксом.
Будет у нас три Аякса. Крупный, Мелкий и Средний.
Полковник Трэвис
Уже под вечер Ахилл оставил меня одного в отведенных мне покоях.
Я решил немного попрактиковаться в «даре богов», улегся на постель, закрыл глаза и активировал терминал.
«Добрый день, полковник, – появилась надпись на виртуальном мониторе. – Ваши сегодняшние цели?»
«Наблюдение», – отстучал я на виртуальной клавиатуре.
«Введите имя объекта».
«Гектор», – набрал я. Мне было любопытно, чем в настоящее время занимается Приамид.
И тотчас перед моим взором появилась картинка.
Гектор и Парис стояли на крепостной стене. Гектор смотрел на грозовое небо, Парис смотрел на побережье. И то и другое не предвещало троянцам ничего хорошего.
Угроза, веявшая со стороны моря, была гораздо реальнее. Дождь редко уносит с собой человеческие жизни, а даже если и уносит, то не все. И дождь, как долго бы он ни шел, рано или поздно заканчивается.
А чем заканчивается ахейское нашествие, мы знаем из школьных учебников. Жалко, что в школе не проходят Гомера чуть позже, возможно, у меня в памяти отложилось бы больше.
Я уже начинал понимать, что того минимума знаний, который предоставил мне Дэн, мне в работе может и не хватить.
– Как ты думаешь, мы победим? – спросил Парис.
Троянский лавагет довольно долго молчал. Думал, что именно стоит сказать младшему брату, заварившему кашу, которую будут расхлебывать больше ста тысяч человек?
– Не знаю, – наконец ответил Гектор. – Стены Трои высоки, но сейчас для войны неудачное время. Конечно, все мы знали, что рано или поздно Агамемнон обратит свой взор в сторону нашего города, но никто не ждал, что это случится так быстро. Я полагал, что у нас в запасе есть хотя бы год. Хотя бы год. Ты подарил ванакту Микен прекрасный повод, брат.
– Гектор…
– Я предчувствовал беду, еще когда отец отправил тебя в это проклятое посольство в Спарту. Тебе не хватает опыта для такой миссии, не хватает мудрости, не хватает хладнокровия. Мне надо было настоять и отправиться самому.
– Там я обрел любовь!
Нет, ну что за придурок!
– Парис, ты мой брат, и я всегда буду любить тебя, что бы ты ни натворил…
Должен признать: у Гектора железные нервы. Я б на его месте братишке просто шею свернул. А этот еще разговаривает, объясняет…
– …Однако прошу: не обижайся на меня, твоя так называемая любовь может стоить нашему городу слишком дорого.
– Этот ублюдок Менелай…
– Поимел тебя, как мальчишку, которым ты и являешься. Его женитьба на Елене была чисто стратегическим ходом, который позволил присоединить Спарту к империи Агамемнона. Поверь, Менелай не испытывал к ней никаких чувств тогда, не испытывает их и сейчас. Я уверен, что он смеялся, когда узнал, что его супруга сбежала с тобой. Больше того, я не удивлюсь, если он сам подстроил ваш побег. Однажды она уже принесла Атридам владычество над Спартой, и они думают, что теперь она принесет им владычество над Троей.
– Когда они придут?
– Я думаю, довольно скоро. Сколько времени понадобится Агамемнону, чтобы собрать все свои войска и посадить их на корабли? Месяц? Два? Добавь сюда время, которое потребуется флоту, чтобы пересечь море, и у тебя будет ответ.
– Когда они будут здесь, я вызову Менелая и мы решим исход этой войны в честном поединке.
– Не решите. Во-первых, Менелай тебя убьет. Подумай сам, тебе двадцать один год, и махал мечом ты только в палестрах. Ты не знаешь, что такое настоящий бой, никогда не слышал предсмертных криков врага, твоя жизнь еще ни разу не зависела от твоего меча. Менелаю – тридцать пять, и он всю жизнь провел в войнах, отстаивая интересы старшего брата. А во-вторых, даже если Менелай и согласится на такой бой, и произойдет чудо, и сами боги помогут тебе сразить младшего Атрида, Агамемнон все равно не уведет свои войска от наших стен. Он идет сюда не за женой младшего брата. Мечта и цель Агамемнона – империя Пелопидов, раскинувшаяся от края до края нашего мира.
– Я все же вызову Менелая.
– Ты взрослый мальчик, и это твое право, – сказал Гектор. – Но, если мнение старшего брата хоть что-то для тебя значит, я – против. Ваш поединок, чем бы он ни закончился, ничего не решит.
Гектор и Парис.
Они не могли меня видеть, зато я очень хорошо видел обоих. Два брата, совсем непохожие друг на друга. Парис – смазливый парнишка, в меру храбрый, не в меру глупый и романтичный. Но – парнишка. Не более того. Возможно, будущий хороший воин, будущий убийца Ахилла, будущий предводитель своего народа. Его свершения еще впереди.
А вот его старший брат. Гектор. Которому не надо ничего и никому доказывать. Нормальный, уверенный в себе мужик. Несущий огромную ответственность и отнюдь не радующийся этому. Муж, отец, сын, брат, наследник своего отца, военачальник своего города.
И он прекрасно понимает, что город обречен. Что стены, какие бы крепкие и высокие они ни были, не выдержат натиска войска, какое приведет Агамемнон. Что двадцать тысяч его солдат – ничто по сравнению с легионами Атридов.
А мне нравится этот город. Красивый город. Большой. И люди в нем живут вполне приличные. Жаль, что греки выиграют войну.
Или как там говорил Дэн? Ахейцы. Жаль, что ахейцы выиграют войну.
– Кто-то идет, – сказал Парис.
Гектор повернул голову:
– Это Кассандра.
– Я пойду, – быстро сказал Парис. Разговаривать с вещей сестричкой ему явно не хотелось. Она не слишком жаловала братца и даже просила убить его, когда он вернулся в город из своих скитаний. Кто сказал, что видеть будущее – это дар? На самом деле это проклятие. – Пойду к Елене, а то ей неспокойно… Только… Ответь мне прежде на один вопрос, Гектор. Что мы будем делать, когда сюда придут ахейцы?
– Я скажу тебе, – сказал Гектор. – Но только тебе, и, если ты кому-нибудь повторишь мои слова, я от них откажусь. И я никогда этого не повторю. Когда сюда придут ахейцы, мой младший брат, мы будем умирать.
Парис вздрогнул, словно его брат, а не сестра, был пророком.
Парис спешно удалился, и его место подле брата тут же заняла Кассандра.
Некоторое время они стояли молча.
Гектор не отводил глаз от неба. Выискивал знамения своих кровавых и жестоких богов? Или просто не хотел смотреть пророчице в лицо?
– Гектор, ты любишь меня?
– Что за вопрос, Кассандра, – сказал он. – Конечно же люблю. Ты – моя сестра, моя кровь и плоть. Почему ты спрашиваешь?
– Среди греков будет воин по имени Ахилл.
– Я слышал о нем. Его отец – Пелей, великий герой.
– А его мать – бессмертная богиня. Она еще в младенчестве окунала его тело в Стикс и сделала его неуязвимым.
– Это я тоже слышал.
– Его практически невозможно убить.
– «Практически» – не значит «невозможно».
– Гектор, если ты меня любишь, пообещай мне, что не будешь драться с ним. Тебе не победить в этой схватке.
– Ты просишь слишком многого, Кассандра, – сказал он после небольшой паузы. – Говорят, что Ахилл – лучший воин среди греков. Также говорят, что я – лучший воин среди троянцев. Я не знаю, правда это или нет, но если правда, то однажды нам с ним придется встретиться на поле. А там… Боги решат, кому выжить.
Фаталист.
Хотя нет. Скорее просто притворяется фаталистом. Так удобнее спорить с женщинами, особенно если женщина – твоя сестра и тебе не хочется ее обижать. На самом деле он не верит в судьбу. И если на поле боя ему суждено будет встретиться с Ахиллом, то винить в этом стоит не судьбу, а долг.
Гектор верит в долг.
Его долг – защищать город от врага.
Ахилл – враг.
Дальше объяснять нет смысла.
Я щелкнул виртуальной клавишей и выключил трансляцию.
Глава 6
Полковник Трэвис
Стол владыки Скироса ломился от яств. Здесь были и жареная баранина, и свежие лепешки с сыром, изобилие фруктов, и несколько сортов вина, которые в эти варварские времена было принято разбавлять водой. Впрочем, это по желанию. Можно и не разбавлять.
За столом присутствовали: ваш покорный слуга, Ахиллес, его приятель Патрокл, их учитель Феникс и хозяин сего гостеприимного места басилей Ликомед.
Беседа не клеилась, особого аппетита тоже никто не выказывал. В воздухе висело некоторое напряжение, вызванное сообщением о том, что Одиссей с Диомедом уже в городе.
Ликомед распорядился, чтобы их пропустили во дворец и проводили к нам без всяких проволочек.
Слово «война» вертелось у всех на языках.
Ахилл с Патроклом были молоды, а в молодости война значит совсем не то, что в более зрелом возрасте.
В молодости война – это романтика. Это шанс прославиться и войти в историю. Войну воспевают поэты; слушая их песни и сказания, молодые девицы млеют и падают в обморок.
В молодости человек не принимает войну всерьез. Ему кажется, что он бессмертен, и купание в Стиксе тут совершенно ни при чем. И в своем времени я видел мальчишек возраста Ахилла, у которых при одном упоминании войны горели глаза, я видел, как они бредили подвигами, я видел, как они мечтали о славе, и я видел, как они умирали. В этом не было ни красоты, ни романтики.
И нет никакой разницы, падешь ли ты от удара меча или от пули снайпера, сгоришь ли ты в танке или получишь копьем в живот. Смерть одинаково непривлекательна во все времена.
Для Ахилла это была чужая война. Троянцы не покушались на его дом, троянцы не угрожали никому из его близких. Но я видел, что Ахиллу чертовски хочется повоевать.
Феникс, как я понимаю, обязанный везде сопровождать своих учеников, не горел особым желанием оказаться в Троаде. Конечно, он стар, и никто не будет требовать от него геройских подвигов, но ему не хотелось быть даже свидетелем грядущей кампании.
Ликомеду было все равно, или он успешно притворялся. Этот добродушный здоровяк, которому злые языки приписывали убийство легендарного героя Тесея, был радушным хозяином, который не вмешивается в дела своих гостей. Попросили приютить Ахилла со свитой – пожалуйста. Притащил тот Ахилл какого-то незнакомца, встреченного на берегу, – да ради бога. Являются двое незваных парней, чтобы утащить его гостя на войну, – флаг им в руки. Всем нальет вина, всем предоставит по постели и по сговорчивой рабыне, всех одарит улыбкой, всем кивнет, со всеми согласится и никому не расскажет, что он обо всем этом думает на самом деле.
Мудрая позиция, учитывая, в какие времена он живет.
Ахилл провозгласил тост за хозяина дома, Ликомед ответил тостом в память отца Пелида, мы плеснули вина на пол, дабы почтить богов, и тут двери мегарона распахнулись и нашим взорам предстали правители Аргоса и Итаки.
То ли они плохо переносили качку и никак не могли отойти от плавания, то ли слишком устали от ходьбы по окрестностям, но обоих покачивало. Одежды на них были запыленные и мятые, оружия не наблюдалось.
– О, – сказал Диомед, расплываясь в улыбке и глядя на кубки в наших руках. – Лаэртид, мы вовремя. Радуйтесь, хозяева!
– Радуйтесь! – вторил ему Одиссей, и я увидел, что оба они пьяны в стельку. В хлам. Вдрабадан. Пьяны настолько, что еле держатся на ногах.
Ликомед тоже просек ситуацию и оперативно предложил гостям присесть. Одиссей с Диомедом расположились за столом, налили себе неразбавленного вина, богов почтили чисто символически, по глоточку, и сразу же опрокинули кубки в свои глотки. От закуски оба отказались.
– Рад видеть вас в своем доме, – сказал улыбчивый хозяин. – Много слышал о доблестных героях, но никогда раньше не встречал вас, богоравные.
– Невелика потеря, богоравный хозяин, – отозвался Одиссей. – Таких пьяниц, как мы, в любой таверне двенадцать на дюжину.
– О, мы и правда герои, – сказал Диомед. – Вчера мы победили двенадцать амфор вина и сравнялись в подвигах с Гераклом. Сегодня мы хотим его переплюнуть. Принесем жертву Дионису, Лаэртид?
– Конечно, Тидид.
Они снова опрокинули кубки. Никто из присутствующих за ними не успевал.
– Как прошло плавание? – осведомился Феникс.
– Э… спокойно, – сказал Одиссей. – Наверное, спокойно, потому что в моей памяти оно не задержалось. Правда, иногда штормило, но только в нашей каюте, да, Тидид?
– Иногда и на палубе, – сказал Диомед. – Удивляюсь, как мы не выпали за борт.
– Это была бы большая потеря для армии, – сказал Одиссей. – Если бы мы выпали за борт, троянцы могли бы спать спокойно.
– Но недолго, – сказал Диомед.
– Да, к счастью, основная угроза Илиону – это не мы с тобой.
– Ага. Почтим Диониса?
– Сколько угодно.
Они в третий раз почтили Диониса.
Наблюдать за Ахиллом было смешно. Сначала он пытался игнорировать присутствие гостей, делая вид, что ему абсолютно все равно, зачем они сюда пришли. Потом его начал угнетать тот факт, что они совершенно не обращают на него внимания, и он уподобился поставленному на огонь чайнику, медленно закипая. Однако пытался не подать виду, хотя у него плохо получалось. Он был похож на невесту, жених которой флиртует со священником у брачного алтаря.
– Кстати, – сказал Одиссей. – Нам надо почтить не только Диониса, но и Посейдона. Нам, между прочим, еще обратно плыть.
– Хорошая мысль, – одобрил Диомед. – А потом мы почтим Зевса, Аполлона, Ареса, Гермеса, Гефеста и конечно же Аида, в гостях у которого мы скоро окажемся. А потом мы почтим всех богинь. И в первую очередь – Афину, твою небесную покровительницу.
– Насколько я знаю, она благоволит не только ко мне.
– Тогда за Афину!
Вечер обещал превратиться в сплошной марафон тостов, и я всерьез начал опасаться за сохранность винных погребов Ликомеда.
Одиссей с Диомедом выпили за Посейдона, как и обещали, дабы обратная дорога была безопасной, потом за Ареса, чтобы помог им в грядущих битвах, потом за Гефеста, потому что оба уважали ремесленников, потом за Аполлона, потому что хорошо поет, потом за Зевса, который самый главный, потом за Аида, у которого все будут, потом за Гермеса, который всем поможет оказаться у Аида, потом за Афродиту, которая устроила всем веселую жизнь, потом за Артемиду, потому что она лапочка, потом за Геру, потому что она жена самого главного и не выпить за нее – значит оскорбить этого самого главного, потом за Персефону и Деметру – без особых причин. Исчерпав список богов, богоравные пьяницы принялись пить за вождей, своих и чужих.
Они выпили за семейную жизнь Менелая и молодость Нестора, за мудрость Крупного Аякса и рост Мелкого, за бескорыстие Идоменея и благородство Париса, за глупость Приама и трусость Гектора, за верность Елены и прозорливость Кассандры, за грацию Калханта и беспутство Андромахи.
Мне было весело.
Эти двое умудрились упомянуть всех, и для каждого у них нашлось доброе слово. Если боги действительно существуют, они должны явиться сюда персонально и разорвать охальников на части.
Они оскорбили всех участников предстоящей войны и если кого-то и пропустили, то лишь из-за уважения к присутствующим или по причине элементарной забывчивости.
Фениксу было страшно. Казалось он на самом деле ждал здесь явления разъяренных богов или, на худой конец, разъяренных вождей.
Ликомед откровенно потешался.
Патрокл хмурился, глядя за злобного Пелида.
Ахилл молод и горяч. Его только что оскорбили своим невниманием, ему явно не нравились насмешки над теми, в ком он видел своих благородных соратников или не менее благородных противников. Он кипел. Еще немного, и он схватится за меч.
Ликомед просек настроение неуязвимого. Чего ему точно не было нужно, так это чтобы в его доме пролилась кровь героев, предназначенная для пролития в совсем другом месте, поэтому он попытался направить разговор в интересующее Пелида русло.
– Что привело вас в мой скромный дом, богоравные? – А сам подлил богоравным еще вина.
– Не такой уж он скромный, – сказал Одиссей. – Вот мой дом – тот просто воплощение скромности.
– Это ты еще моего дома не видел, – сказал Диомед. – Скромность – это неподходящее для него слово. По сравнению с сегодняшним приемом я обитаю в нищете.
– В нищете? – спросил Одиссей. – Ты, ванакт Аргоса, обитаешь в нищете? Это я, жалкий басилей маленького каменистого острова, затерянного в море, нищий. А ты просто купаешься в роскоши.
– Богоравные! – воззвал Ликомед. – Полно вам спорить о недостатках ваших жилищ. Разве не дело привело вас сюда?
– Дело? – спросил Одиссей. – Ты помнишь о деле, Тидид?
– Смутно.
– А я что-то припоминаю. Мы должны разыскать какого-то юношу.
– Да? – изумился Диомед. – Так мы нашли уже двоих. – Он бесцеремонно указал пальцем на Ахилла с Патроклом. – Мальцы, который из вас Пелид?
Ахилл вскочил на ноги и схватился за меч, Патрокл схватился за Ахилла, Ликомед попытался вклиниться между ними и гостями.
Одиссей с удивлением посмотрел на обнаженную бронзу в руке Ахиллеса, потом перевел взгляд на Диомеда, потом снова на скульптурную композицию «держите меня семеро».
– Убери меч, – сказал Ликомед. – Не видишь, это говорят не они. Это говорит вино, которое они выпили.
– Да, – согласился Одиссей, – это не мы. Это вино в нас пыталось тебя обидеть. Прими мои извинения, горячий Пелид.
Тон, которым говорил сын Лаэрта, ничуть не был похож на извиняющийся, но Ахилл все-таки спрятал меч и позволил Патроклу усадить себя на место. Феникс облегченно вздохнул, Ликомед налил всем вина.
– О, герой богоравный Ахилл, сын Пелея, – сказал Одиссей. – Нас прислал сюда Ага… Агам… мемнон.
– Кто? – спросил Диомед.
– Старший Атрид, – уточнил Одиссей. – Атрид хочет пригласить Ахилла сложить голову во имя его славы.
Я не совсем понял, во имя чьей конкретно славы Ахилла зовут сложить голову, но остальные, видимо, что-то поняли и не стали заострять на этой фразе внимание.
– Он зовет тебя на войну, – пояснил Диомед. – На Трою. Ты дружен с Агамемноном, богоравный?
– Нет, – сказал Ахилл.
– Ты присягал ему на верность?
– Нет, – сказал Ахилл.
– Ты видел его когда-нибудь, хоть раз в жизни?
– Нет, – сказал Ахилл.
– Тогда тебе ничто не мешает умереть за него, – сказал Одиссей. – Хочешь, мы расскажем тебе об Агамемноне?
– Нет, – сказал Патрокл.
– Хороший он человек, Агамемнон, – сказал Одиссей. – Вождь вождей, между прочим.
– Верный муж, – сказал Диомед.
(По возвращении с войны Агамемнон будет зарезан собственной женой, вспомнил я.)
– Любящий отец, – сказал Одиссей.
(Перед началом войны Агамемнон принесет в жертву богам собственную дочь.)
– Стойкий военачальник, – сказал Диомед.
(В критический момент сражения, когда ахейцы будут проигрывать троянцам и те доберутся до их кораблей, сложит с себя командование, которое примет Диомед.)
– Бескорыстный друг, – сказал Одиссей.
(Во время войны он отберет пленную девушку у Ахилла, желая унизить последнего. У меня начало складываться впечатление, что не один я знаю, как дальше пойдут дела.)
– Короче, гнида редкостная, – подытожил Одиссей.
– Как можешь ты говорить такое о человеке, которому присягал на верность? – спросил Феникс.
– Я присягал, – сказал Одиссей с пьяной улыбкой. – Я признал его владычество над Итакой. Я клялся в верности, я клялся исполнять его приказы, я клялся воевать за него. Но я никогда не клялся любить его, и я никогда не клялся его уважать.
– И ты готов высказать все это ему в лицо? – осведомился Ахилл. – А не клясть за глаза?
– Я высказывал, Тидид может подтвердить.
Диомед кивнул.
– И Агамемнон знает, как я к нему отношусь, – продолжил Одиссей, – и отвечает мне взаимностью. Но ничего не может сделать, ибо я не нарушаю свою клятву. Он хотел, чтобы я отправился на Скирос, и вот я здесь. Он хотел, чтобы я нашел Ахилла, и я его нашел. Правда, это было не так сложно, как он думал. Еще он хотел, чтобы я уговорил Ахилла отправиться в Троаду, так я и уговариваю. Поплывешь на Трою, Пелид?
– Не говори сейчас, – сказал Диомед. – Подумай до утра. Мы все равно не тронемся в обратную дорогу раньше завтрашнего полудня.
– Сбор войск в Авлиде, – сказал Одиссей. – Еще вина, Тидид?
– Не откажусь.
Они выпили.
– Не держи на нас зла, Ахиллес, – сказал сын Лаэрта. – Мы будем горды биться плечом к плечу с сыном Пелея.
– И с твоим другом Патроклом.
– И мы всегда будем рады выслушать совет твоего учителя Феникса, – сказал Одиссей.
Про Ликомеда он ничего не сказал, очевидно, у правителя Скироса был «белый билет». И только тут сын Лаэрта заметил меня. Или сделал вид, что только что заметил.
– Боюсь, я забыл твое имя, богоравный.
– Это Алекс, сын Виктора, – сказал Патрокл. – Мы встретили его сегодня днем на берегу.
– Алекс, сын Виктора? – повторил Одиссей. – Откуда ты, богоравный Алекс?
– Издалека.
– Он говорит, что боги дали ему дар видеть на расстоянии, знать, что происходит сейчас по всему миру. И даже стены не преграда для его всепроницающего взора, – сказал Патрокл.
– Это полезный дар, – признал Одиссей, – особенно во время войны. Хотя я никогда и не слышал о подобном.
– Не оскорблю ли я богоравного Викторида, если попрошу продемонстрировать мне его дар? – спросил Диомед.
– Нет, тем более я обещал Ахиллу показать его.
– Отлично, – сказал Диомед. – Скажи мне, богоравный, чем занят сейчас наш вождь вождей?
Я активировал терминал и ввел имя. Мои манипуляции не остались незамеченными для сына Лаэрта, и он более внимательно стал смотреть на мои руки.
Я не стал закрывать глаза. Так изображения наслаивались друг на друга, но не создавалось впечатление, что я сплю. Напротив, казалось, что я всматриваюсь в даль.
– Агамемнон сидит в своем шатре наедине с Менелаем и амфорой вина.
– Что делает сейчас моя жена?
Перенастройка. Я точно знал, что за Пенелопой тоже ведется наблюдение.
– Спит, как и положено в столь поздний час.
Одиссей улыбнулся:
– Что делает Аякс Большой?
Ввод.
– Тешит свой приап в обществе рабыни.
Ахилл с Патроклом сияли, как мальчишки, которым дали потрогать космический корабль. Феникс недоверчиво улыбался.
– Да простит меня богоравный Алекс, – сказал Одиссей, – но это не доказательство. Сейчас уже ночь, и вполне естественно, что кто-то объят Морфеем, кто-то возносит хвалу Эроту, а кто-то приносит жертвы Дионису. В твоих словах нет ничего удивительного, я тоже мог ответить так же.
– Что убедит тебя, Лаэртид?
– Мой друг Диомед выйдет в соседнюю комнату, – сказал Одиссей. – Посмотри, что он будет там делать. А когда он вернется, он подтвердит твои слова. Согласен?
– Конечно, – сказал я.
Учитывая, сколько здесь собралось персонажей реалити-шоу «Троя», «насекомых» тут должно быть не меньше пары дюжин. А может, и больше. Но пересчитывать мне было лень.
С выходом Диомеда возникла небольшая проблема. Оказалось, что Диомед так хорошо посидел, что почти забыл, как ходить. Лишь после трех неудачных попыток ему удалось подняться на ноги и выползти в соседнюю комнату.
Обратно он не торопился.
– Ну, что он делает? – спросил Одиссей.
– Спит, – сказал я. – Лежит на полу и спит.
– На спине или на животе?
– На правом боку. Левая нога согнута в колене, правая рука под головой.
Одиссей встал и, продемонстрировав неожиданно твердую походку, сходил полюбоваться на спящего приятеля, после чего вернулся за стол.
– Ты прав, богоравный Викторид, – сказал Одиссей. – Воистину ты щедро одарен богами.
– Я распоряжусь, чтобы богоравному ванакту Аргоса предложили достойный его отдых, – сказал Ликомед и удалился.
– Я тоже хочу кое-что показать, – сказал Ахилл и хлопнул в ладоши.
Феникс тут же сослался на усталость и смылся. Он знал, что произойдет через считаные минуты.
Я тоже знал. Я наблюдал эту сцену трижды во время своей подготовки.
В мегарон вошел молодой раб. У него было атлетическое телосложение, ростом он не уступал и Крупному Аяксу, но в глазах парня затаился страх.
– Ты хочешь свободы? – обратился к нему Ахилл.
– Нет, господин, – испуганно ответил раб.
– Тогда я изменю вопрос. Ты хочешь жить?
– Да, господин.
– В том углу мегарона лежат доспехи и оружие. Ты можешь выбрать все, что захочешь, а у меня будет только этот меч. Срази меня, и ты будешь свободен.
Раб вооружился по полной программе. Панцирь закрывал его тело, шлем – голову. В одной руке он держал щит, а в другой меч, который был в два раза длиннее меча Пелида.
Судя по глазам, раб был готов к смерти. Боялся ее, но был готов.
Ахилл пошел на него.
Дэн
Макс вернулся с двумя чашками кофе, и мы снова вонзили свои взгляды в монитор. На экране полковник Трэвис внедрялся в чуждую нам культуру, и мы нервничали.
Кто знает, как поведут себя эти греки. Вдруг они примут его за лжеца и самозванца, кем он в принципе и являлся, и захотят принести его в жертву своим кровожадным богам. Или захотят принести его в жертву по какой-нибудь другой, не менее убедительной для их времен причине. Я, конечно, не дурак, по крайней мере, мне хочется на это надеяться, но даже гений не способен просчитать абсолютно все варианты.
Все прошло нормально. Небольшая доля лести, и Киборг готов был есть с его руки, Дружок целиком доверял суждениям Киборга, а Рыжий с Алкашом настолько пьяны, что готовы были проглотить любую чушь про дары богов.
И уже после того, как из мегарона вынесли тело разрубленного чуть ли не пополам раба, после того, как Ахилл и Патрокл, обняв друг друга за плечи, удалились к себе, после того, как вернувшийся Ликомед проводил гостей в отведенные им покои, сын Лаэрта пришел поговорить с полковником Трэвисом.
Полковник Трэвис
В бытность мою разведчиком мы проходили множество разнообразных спецкурсов, которые и не снились обычным людям даже в кошмарных снах.
Инструкторы накачивали нас виски до такой степени, когда благородный напиток начинал течь у нас из ушей, а после этого проводили тесты на внимательность, логическое мышление, память или просто и без затей устраивали нам проверку рукопашным боем. Порой это было жестоко, но через какое-то время некоторые из нас научились поглощать чудовищные количества алкоголя и при этом сохранять трезвость и в мышлении, и в реакциях.
Не знаю, где учили этому искусству Одиссея, но Диомеда на тех курсах и близко не было. Доблестный ванакт Аргоса храпел во всю мощь своей глотки, а мы с Одиссеем стояли на балконе, глядя на спокойное море и лунную дорожку, бегущую к дворцу, и в голосе Лаэртида не было и сотой доли того опьянения, которое он так удачно сыграл в мегароне.
– Зачем ты здесь, Алекс?
– Что ты имеешь в виду?
– Зачем ты на Скиросе? – спросил Одиссей. – Только не пытайся мне лгать. Лгать такому лжецу, как я, бессмысленно. И я не поверю в сказку, что ты хотел посмотреть вблизи на такого героя, как наш Пелид. Все его геройства либо в будущем, либо в его воображении.
– Я хочу попасть в Троаду, – сказал я. Этому парню лучше не врать. По крайней мере сейчас.
– Зачем тебе наша война?
– Я прибыл издалека, Лаэртид, очень издалека. Ты даже не слышал о той стране, в которой я живу, ибо она лежит слишком далеко отсюда.
– За Гипербореей?
– Да.
– Ты проделал долгий путь.
– Не по своей воле, – сказал я. – Мой правитель направил меня сюда. Он прослышал о грядущей великой войне и хочет, чтобы я стал свидетелем этих событий.
– Но ты и так все видишь, – заметил Одиссей.
– Смотреть издалека – это одно дело, – сказал я. – И совсем другое – смотреть на что-то, находясь внутри этого.
– Но зачем твоему правителю такая информация? Он хочет воевать с нами и послал тебя в качестве лазутчика?
– Поверь, война меж нашими державами невозможна, – сказал я. – Тот путь, что проделал я, не сможет пройти ни одно войско.
И скажите мне, что я вру.
– Ты не врешь, – сказал Одиссей. – А жаль. Какое-то время я думал, что ты подослан правителем Трои, чтобы убить Ахилла. Я бы не стал тебе мешать.
– Вот как?
– Он болен, – сказал Одиссей. – Но я не знаю, как называется эта болезнь. Он убьет меня, по крайней мере попытается меня убить, если я назову его безумным, но он безумен. Он должен был родиться богом, волею Зевса был рожден человеком, однако его мать сделала все, чтобы человеком он так и не стал.
– Ты не боишься быть столь откровенным со мной?
– Нет, – сказал Одиссей. – Не спрашивай почему, я не знаю. Я чувствую людей и чувствую, что могу тебе доверять. И я видел, какими глазами ты смотрел на Ахилла. Он нравится тебе не больше, чем мне.
– Ты прав. Он – зверь.
– Невелик подвиг – убить раба, – сказал Одиссей. – Для того чтобы разрубить человека от плеча до пояса, нужна только сила. Для того чтобы быть героем, одной силы мало. А мальчик хочет быть героем, более великим, чем его отец.
– Такова его судьба.
– Судьбе надо помогать, – сказал Одиссей. – Не судьба делает человека героем, а сам человек. Хотя, на мой взгляд, это самая глупая цель, какая только может быть в жизни, – стать героем. Век героев короток.
– Зато их слава живет в веках.
– Плевать мне на такую славу, – сказал Одиссей, чье имя стало нарицательным и чьи подвиги вошли в легенды. – Я не увижу этой славы, и мне в ней мало прока. Я хочу любить свою жену, видеть, как взрослеет и мужает мой сын, я хочу посмотреть, каким человеком он станет, я хочу увидеть внуков и знать, что мой род, берущий начало от самого Гермеса, будет продолжен.
