Сергей Милушкин
Майнеры
Глава 14
– Скок, ты чего раскисший, ночка не удалась? У меня сегодня кое‑что есть, увидишь, быстро повеселеешь. – Андрей Хворост, сидящий с Денисом за одной партой, подмигнул, похлопал себя по боковому карману пиджака, за тканью которого угадывались контуры небольшого прямоугольника.
Они встретились на ступеньках школы, Андрея привез отец, нападающий столичной футбольной команды первого дивизиона «Пламя». Судя по новенькому «гелендвагену», «Пламя», о котором никто никогда не слышал, побеждало во всех значимых европейских суперкубках.
– Да не спалось что‑то, голова болела, – ответил Скоков, выискивая взглядом Ларина. Он не знал, сколько у математика сегодня уроков и когда они начинаются, поэтому заметно нервничал. Вчерашний день казался триллером, просмотренным на самом позднем сеансе, после которого он сразу лег спать, а теперь не мог отличить реальность от вымысла.
Выходя утром из подъезда, он оглядел двор из окошка стальной двери, удостоверился, что, кроме дворника Джанибека (Скок называл его Джа за добродушие и готовность в любое время дня и ночи предложить косяк), никого на улице нет, а тот, улыбаясь, метет и без того вылизанный тротуар.
– Привет, Джа! – стараясь выглядеть естественно, Денис оглядел местные закоулки в поисках замаскированных полицейских.
– Привет, друг!
– Как дела, все тихо?
– Как в Святом Сионе, брат! Тишина и спокойствие!
– Во сколько же ты просыпаешься, Джа?
– Я бужу солнце по утрам, солнце баюкает меня по вечерам, – он выглядел счастливым. Денис не понимал причин его ровного, неизменного добродушия, не могла же одна марихуана давать такой эффект. Нищий, одетый в самый дешевый спортивный костюм, который, наверное, и двухсот рублей не стоил на Черкизовском рынке, Джа умудрялся не только оставаться в приподнятом настроении в паршивые дни, но и дарил позитивные эмоции всему двору.
– Ну да, – сказал Скок. – Я вижу. Ладно, Джа, побежал в школу. Нужно доучиться этот класс, недолго осталось.
– Что‑то вашей тетушки не видно, – сказал Джа, смахивая метлой один‑единственный окурок в жестяной совок.
Скок помедлил с ответом. Что ему сказать? Тетка и раньше тут нечасто появлялась, но разве от дворника что‑то утаишь? Раз спросил, значит – заметил.
– В командировке. В длительной. Приедет… через месяц или два. Пока неизвестно.
Джа подмигнул ему.
– Теперь и на тачке хорошей можно погонять по вечерам, да, брат?
«А говорит, до заката засыпает, – хрен! Нужно быть осторожным, хоть мигрант без документов и выглядит как свой в доску парень, но… береженого бог бережет», – подумал Скоков.
– Ага, – подмигнул ему в ответ Денис. – Только ты ей‑то… не говори, хорошо?
– Конечно, брат! – лучезарная улыбка Джа озарила половину двора. – Может, как‑нибудь покатаешь?
Начинается – сперва покатаешь, потом…
– Джа, не в обиду, но трава в России не имеет официального признания, так что…
– Какая трава, брат? – Он рассмеялся, присел на корточки и коснулся исцарапанной рукой едва проклюнувшейся зеленой растительности. – Обычный мятлик!
Денис кивнул и зашагал мимо гаража к школе, до которой было около полутора километров. Всю дорогу он думал, что делать с телом Поляка, которое лежало, обернутое мешками, в багажнике «вольво».
Утопить? Сжечь? Просто выбросить на свалке? – Все эти варианты он прикидывал с легким содроганием, вчерашнее собственное поведение казалось ему абсурдным, не мог он настолько хладнокровно убить человека, а потом спокойно ехать в машине, да еще и разговаривать как ни в чем не бывало.
– Скок, Скок! Что с тобой? – голос Хвороста вывел его из оцепенения. – Пойдем дунем, пока звонок не прозвенел.
– Я что‑то не хочу, – ответил Денис, но, по правде говоря, был не прочь, хотя и понимал – случись что, он будет не в форме. Хворосту абсолютно по фиг, количество головного мозга, доставшегося ему от папаши, можно уместить в чайной ложке, хотя сам по себе Андрей – можно сказать, нормальный парень. «Можно сказать» – это потому, что полностью нормальных, как обоснованно считал Скоков, не бывает. – Но ты давай, быстрее. – Он мельком глянул в сторону мусорки за углом рампы, там стояла компания Глеба Житко, бандюгана из параллельного класса.
Если отпустить Андрея одного, у того однозначно возникнут проблемы, траву отберут, а самого если не изобьют, то настроение испортят. Зачем ему сосед по парте с хреновым настроением? Двоих вряд ли тронут – слишком много возни перед началом уроков.
Они зашли за рампу, Хворост быстро сделал самокрутку, набил ее травой из коробка.
– Эй, че там у вас? – крикнул Глеб, поигрывая мускулами. Вероятно, у них первым урок физкультуры и Житко, стероидный бодибилдер, решил, как обычно, покрасоваться перед девчонками. Выглядел он смешно, словно надувной матрас, внезапно получивший возможность разговаривать. Но, стоит признать, многие клевали на такую туфту. По крайней мере, Настя Арсюткина, красотка из 11 «А», модель девяносто‑шестьдесят‑девяносто, при виде которой облизывались не только все парни из старших классов, но и, что греха таить, многие учителя мужского (и женского) пола.
– Вчерашнюю махорку докуриваю, – бросил Хворост, понимая, что силы неравны, но отступать поздно.
– Махорку? А если проверю?
– Прослезишься, – бросил Скоков и закашлялся, дым попал ему в глаза.
– Ах‑хах, два дебила курят шило, – заржал Житко, и вся компания его поддержала. – У нас забористый табачок, только что из солнечного Афганистана, да, Плешь?
– Ага!
Плешью они называли одноклассника, подцепившего стригущий лишай осенью. Все это время он ходил с рваными клочьями волос на голове, выкрашенными в ядреный зеленый цвет.
– Это Чурка достал. – Житко потрепал по щеке худого парня с очень злыми карими глазами. Чуркой они его звали не из‑за каких‑то националистических взглядов, а по фамилии – Чур. Тот не обижался, привык.
Они стояли впятером. Разумеется, одолеть их вдвоем вряд ли бы получилось, но кому охота сразу с утра попасть к директрисе на прием?
– Помните, что с прошлой недели торчите нам косарь? – Житко бросил недокуренную сигарету на землю, припечатал ее кроссовкой Air Max Jordan.
– Интересно, с какого бодуна? – поинтересовался Скоков.
– Ага, что‑то не припомню, – сказал Хворост. После нескольких затяжек он мог вполне потерять страх и адекватность. – Может, это вы нам торчите?
Лицо Житко вытянулось.
– Что ты сказал, Хворост?
– Я сказал, это вы нам торчите.
Назревала драка. Но видно, не всем с той стороны хотелось влезать в конфликт из‑за ерунды, Плешь взял Житко за локоть и что‑то зашептал на ухо.
Житко слушал и вращал глазами.
– Э‑э, – осклабился он, – ошибочка вышла! Что, испугались, гундосы?! – видно, ему не слишком хотелось сдавать назад.
– Завтра футбол, косарик‑то вы и проиграете. Если не зассыте поставить.
– Ставлю две, что выиграем, – сказал Скоков.
– И я накину еще три. Итого пять, что мы вас отымеем в двух партиях по сорок пять минут как… – Тут, видно, Хворост сообразил, что не стоит продолжать, иначе они не то что не одержат победу, скорее всего, даже не дойдут живыми и здоровыми до школьного стадиона.
– Откуда такие деньги, сосунки? – осклабился Житко. – Хотя какая разница. Главное, что вы принесете их мне на блюдечке с кровавыми соплями! – он снова заржал, радуясь шутке и предвкушая футбольный поединок, в исходе которого он, похоже, не сомневался.
– Эй, Хворост! – Скоков слегка ткнул товарища, который увлекся перепалкой с дружками Житко. – Давай докуривай, через пару минут звонок!
– Ага, – бросил тот, не оборачиваясь. – А ты, Кислый, – он тыкнул пальцем в сторону низкорослого крепыша, обычно стоящего в команде противоборствующего класса на воротах, – вообще хреновый вратарь, батя сказал – ты отстой.
Все знали, чем занимается отец Андрея, хотя это не сильно прибавляло авторитета как самому Хворосту, так и его словам.
– Че ты все за батю прячешься, – процедил Кислый, которого подобный выпад явно задел. Как‑никак, если про тебя что‑то говорит человек, куда лучше разбирающийся в футболе, чем твои одноклассники, хоть и играющий в первой лиге, это не может пройти мимо ушей остальных, самолюбие – штука очень нежная. И злопамятная. – Готовь бабло лучше, мудила.
– Ты на кого хавальник разинул, – ринулся вперед Хворост, явно перебрав с куревом. – Да я…
Скоков успел поймать его за куртку, послышался треск материи, но плотный джинс удержал забияку, не дав разгореться драке.
– Хватит, хватит, Хворост, нам еще играть!
Тот взмахнул руками, словно крыльями, и смачно плюнул на землю аккурат между буквами «С» и «Т» в слове «СТАРТ», написанном белой краской на асфальте, – вокруг школы проходила беговая дорожка, размеченная кривым почерком учителя физкультуры Валерия Павловича.
– Сука, – процедил Хворост. – Они у нас еще попляшут.
Но, похоже, Житко и не собирался драться – он стоял в прекрасном настроении, выдыхая дым прямо в лица дружков.
– Давай, давай, – бросил он вслед удаляющимся друзьям, – папашку не забудь взять, чтобы за мячом бегал.
– Ты не помнишь, каким у нас алгебра? – спросил Скоков раскрасневшегося товарища.
Тот повернулся к нему лицом. Глаза покраснели, зрачки сузились, на лице играла безразличная улыбка.
– Я доктор, что ли? Спроси у Савельевой, она к тебе неровно дышит, а не я.
Саша Савельева училась в параллельном, 11 «А» классе и, по мнению Скокова, всячески его избегала, выражая свои чувства полупрезрительными взглядами и фразами, сказанными вроде бы не ему лично, но отражающими ее отношение к тому образу жизни, что он вел: «Как можно положиться на человека, которому наплевать на самого себя». Сказанное в кругу подружек с расчетом, что услышит и он, намекало, что она не может ему доверить себя, даже если случится нашествие зомби.
Месяц назад он пригласил ее в кино на премьеру ужастика «Я плюю на ваши могилы», но, только услышав название, она скривилась так, словно ее накормили гнилой картошкой.
– Скоков, ты не мог придумать более ужасный способ пригласить девушку на свидание? Неужели я похожа на человека, который будет ЭТО смотреть?
Вечером, придя домой, она отыскала пиратскую копию фильма в онлайн‑кинотеатре, надела наушники, представила, что ОН сидит рядом, обняла медведя и просмотрела фильм от начала до конца, закрывая глаза на самых страшных сценах. Она думала, что вместе могло быть не так страшно, а с НИМ, наверное, совсем нестрашно. Разве что – чуть‑чуть. Но это такой сладостный страх, ведь понятно, что он, в отличие от прыщавых выпендрежников‑отличников, по крайней мере, был самим собой, не притворялся заучкой.
Когда он вытворял очередной фортель, ей порой приходила мысль – за напускным шутовством, под маской развязного беспечного хулигана скрывается другой Скоков, умный, ранимый, честный, добрый…
«Кто ты?» – спрашивала она мысленно, но в следующую секунду очередная его выходка рассеивала смутные сомнения, оставляя легкое чувство головокружения, подобное тому, что испытывает человек, очнувшись от внезапного наваждения.
«Если в следующий раз он пригласит, я пойду хоть на „Ночь живых мертвецов“», – думала она.
Когда она увидела на первом этаже школы информационное сообщение о предстоящем футбольном матче между 11‑ми «А» и «Б» классами, нарисованное Валериком, сразу же решила, что обязательно пойдет, и не потому, что любила футбол или ей нравился «гелендваген» папы Хвороста, а потому, что Скоков будет играть на месте левого нападающего.
Глава 15
Той ночью, сидя возле темно‑синего «вольво», в багажнике которого лежал скрюченный труп наркомана, пытавшегося отобрать деньги, вырученные за продажу машины, Ларин отправил СМС жене:
«Светочка, поздравляю с рождением дочери, я счастлив и горжусь тобой, и у меня нет слов, как мне хочется быть с тобой сейчас и целовать маленькие ножки. Твой Д. Л.»
Совершенно вымотанная длительными родами, которые, слава богу, закончились хорошо, Света прочитала его сообщение только в семь утра, когда медсестра тронула ее за плечо.
– Пора кормить, дорогуша, – и протянула плотно запеленатый сверток.
Она взглянула в сморщенное личико дочки, – как же дочь похожа на Ларина, особенно когда тот сердится, подумала она, освобождая грудь.
Потом вспомнила про СМС, взяла телефон, лежащий на прикроватном столике, и вновь его прочитала. Дочка припала к груди, ее мерное причмокивание наполнило Свету нежностью.
Она снова и снова перечитывала послание мужа, пока ее взгляд, не видящий ничего, кроме букв, не наткнулся на время отправки сообщения: 2:31 после полуночи. Родила в 22:46. СМС мужу отправила уже из палаты – в 23:17.
Снова посмотрела на экран телефона. Все верно, ошибка исключена. Дима ответил только через три часа после того, как узнал, что у него родилась дочка. Через три часа! Но написать несколько чертовых символов – это же не телеграмму дать, как в прежние времена, – ехать на почтамт не требуется!
Где он все это время находился?!
Закончив кормить дочку, Света принялась ее баюкать, скорее автоматически, ребенок не кричал, – она хотела успокоить себя, а не ее.
Репетиторство? Да, возможно, но не в два часа ночи. Дежурство? Могло быть, конечно, только он уволился, они разговаривали долго на эту тему и решили, что будет лучше для всех, если он оставит работу на складе бытовой химии (и, возможно, наркотиков), за которым следят бандиты.
Уснул? Остается только эта версия. Но как он мог уснуть в такой день? Это не похоже на Ларина, он должен стоять под окнами палаты с цветами и шампанским, но, сколько она ни выглядывала, видела один и тот же высокий решетчатый забор с незнакомыми лицами, помятыми нетрезвой глуповатой восторженностью.
Он не обещал, что придет, сказала она себе. Но разве ЭТО нужно обещать?
Марго прислала пышное видеопоздравление, она радовалась совершенно искренне, в ее глазах стояли слезы, а когда начала перечислять, что они с Виктором купили для малышки, и вовсе разрыдалась.
– Света, я так счастлива за тебя, ты себе представить не можешь. – Камера показала комнату, заставленную розовыми коробками, пакетами, подарочными наборами, цветами, конфетами, – у Светы возникло ощущение, что Марго покупала это для себя, – но дарила совершенно без зависти, с той нерастраченной материнской любовью и чувством, которым переполняло ее участие в радостных событиях.
– Напиши, когда родишь! Боже, я так волнуюсь, – говорила она на камеру, вытирая слезы, – мы тебя встретим, ни о чем не волнуйся, все будет сделано по высшему разряду.
На заднем плане поддакивал Виктор, он тоже улыбался, хотя и не так восторженно, и уж точно не утирал слезы. Но в чем его упрекать? Он спонсировал сумасшедшие выдумки Марго, старался угодить ей, иной раз и вовсе бездумно потакал – но не от глупости или желания купить ее любовь, ему хотелось сделать ей приятное.
И в самом деле, Марго так увлеклась приготовлениями к рождению дочери невестки, что депрессия отошла на второй план и за долгое время у нее случилась почти полностью трезвая неделя.
«Нужен ребенок, нужен ребенок, нужен ребенок», – твердил про себя Виктор, но откуда могло взяться чудо? Ему никогда не иметь детей. Он боялся, что она сойдет с ума или что‑то в этом роде, если узнает правду.
Виктор спускался в подвал дома, открывал сейф, наливал полный стакан виски и смотрел на свой миллион, упакованный в плотные пачки. Он думал, можно ли за миллион долларов купить маленький орущий комочек. И приходил к выводу, что нельзя.
– Мы звонили Диме, хотели приехать к тебе все вместе, когда ты родишь, но он не берет трубку, – простодушным тоном продолжала Марго на записи, – наверное, на занятиях.
Когда же она сняла это видео? Света посмотрела на время. Видео от Марго пришло в пять часов вечера. Он мог быть на уроках или каком‑нибудь факультативе. Да, мог. Но мог и не быть.
Света отложила телефон. Сердце ее билось, и, если бы не дочка с лицом ангела, она, пожалуй, позвонила бы Ларину прямо сейчас, в семь утра, и спросила его, что все это значит. Где, черт возьми, его носило, когда она корчилась в родовых схватках? Она имела право знать, потому что в последнее время он стал сам не свой. Света понимала – он переживал, что не получается обеспечить семью, особенно в такой момент, – наверняка корил, изводил себя.
Она взяла телефон снова, хотела набрать СМС, начала писать, но тут заерзала дочка, и вместо длинной тирады она написала: «Доброе утро, мы уже не спим». Сфотографировала лицо малютки и нажала «Отправить».
Когда он получил сообщение, сразу понял, что она взбешена. Телефон лежал на пассажирском сиденье «вольво». Радио в машине играло старый хит группы «Самоцветы» «Не надо печалиться», и он подпевал, шевеля губами.
Автомобиль, миновав оживленную улицу, свернул в незаметный переулок, проскочил узкоколейку, потом довольно долго ехал вдоль еще голой лесополосы, пока не уткнулся в приземистое одноэтажное здание серого кирпича, с черно‑оранжевыми потеками из‑под ржавого карниза.
Он решил не выезжать из города – слишком опасно. Банда ГТА в Подмосковье поставила на уши все правоохранительные органы, машины досматривали вооруженные автоматами полицейские с собаками, кое‑где подтягивали армию – нечего и думать, чтобы проскочить с трупом в багажнике, завернутым в джутовый мешок.
На невзрачной табличке здания крупными буквами было написано: «Кремация животных», чуть ниже, на большом белом плакате, красными печатными буквами красовался прейскурант. «Животное свыше 60 кг – 8000 р.» – гласила третья снизу строчка.
Еще ниже болталась приписка с восклицательным знаком: «Захоронение трупов животных на территории Москвы и Московской области запрещено законодательством Российской Федерации».
Ларин позвонил в дверь.
Ночью он вспомнил, что пару лет назад отвозил кремировать немецкую овчарку родителей Светы по кличке Фрида, она скоропостижно умерла ночью с воскресенья на понедельник, он тогда обзвонил половину Москвы, пытаясь сообразить, куда деть ее труп. Проблему решил дворник, он и подсказал адрес, добавив, что город ему доплачивает за утилизацию мертвых животных, а он делится с владельцем крематория. От того требуется справка о кремации, на основе чего выплачиваются деньги. Выручку делят пополам.
Навстречу ему вышел старик неопределенного возраста, тот самый, что и два года назад. Кажется, его звали Миша.
– Что там у вас? – спросил он глухим безжизненным голосом, оглядывая «вольво».
– Ротвейлер, – сказал Ларин.
– Крупный?
– Килограммов шестьдесят.
– Сами дотащите? Мне надо глянуть.
– Он три дня пролежал на даче, воняет сильно, – сказал Ларин.
– Ничего, – ответил старик. – Такой закон. Вдруг там не ротвейлер, а что‑то другое…
Ларин ждал этот вопрос. И все равно почувствовал, как взмокли ладони.
– Пойдем, – сказал он. – В багажнике.
Старик подошел к машине, скрестил руки.
– Ну. Открывай.
Ларин нажал на кнопку, дверца распахнулась вверх, не спеша развязал мешок, из которого с глухим стуком вывалилась черная с подпалинами голова, по которой ползали жирные зеленые мухи. Он тотчас закрутил мешок веревкой.
Старик кивнул.
– Точно справишься? А то могу помочь.
– Да, – сказал Ларин. – Дотащу. Я уже был у вас.
– Немца привозили, – сказал старик.
– Точно.
– Ладно, я составлю акт, а вы, если знаете, куда нести, идите.
– Конечно, – ответил Ларин.
Старик удалился. Ларин снова открыл багажник, откинул полог черной ткани и достал мешок. Крематорий работал с семи утра, и, когда Ларин позвонил, он думал, что план может выгореть, если старик до сих пор там работает. Мертвую собаку он купил у коммунальщиков, отлавливающих бродячих животных, за три тысячи рублей. Те удивились, но вопросов не стали задавать.
– Плати и забирай хоть всех, – сказал мутный тип с порезанным лицом в черной кепке. – Мы еще наловим. Обычно выкупают живых, мертвых – впервые.
– В анатомичку нужно, – сказал Ларин.
Подхватив тело Поляка, Ларин прошел через проходную и свернул влево по дорожке. Здесь располагалось такое же приземистое здание бледно‑желтого цвета, из центра которого торчала высокая труба. С ее верхушки, прикрытой жестяным конусом от дождя, змеился бледно‑серый дымок.
Он вошел в помещение, слева стояли две каталки, поодаль располагались ниши печи крематория. Недолго думая, Ларин взгромоздил мешок на одну из тележек.
– Готовы? – услышал он и вздрогнул, старик подошел очень тихо.
– Да.
– Подвозите и загружайте на поддон.
Ларин подкатил телегу к печи, перетащил тело в мешке на покачивающийся поддон с высокими краями и рывком задвинул его внутрь. Помедлил, потом рывком закрыл стальную крышку на засов.
Возле печи располагалась допотопная панель управления с градусником, выключателем, красной выщербленной кнопкой «Старт» и черной, полностью стертой «Стоп».
Старик встал около печи.
– Какая здоровая собака, – он сделал неопределенный жест подбородком.
– Да, – сказал Ларин. – Большая. Могу доплатить за вес. – Он был готов сам нажать кнопку «Старт», лишь бы побыстрее начать процедуру кремации.
– Вроде не так воняет. Или я уже нюх совсем потерял.
Ларин промолчал, наблюдая за его движениями. Если вдруг Мише придет в голову еще раз проверить мешок, то… он не представлял, что будет.
Старик все медлил.
– А что с ним случилось?
– Соседи отравили крысиным ядом, спать мешал.
– Да, – сказал старик. – В последнее время часто привозят отравленных собак. Люди совсем озверели. – С этими словами он задвинул крышку печи и нажал кнопку «Старт».
– Прах будете забирать?
Ларин кивнул.
– Член семьи.
– Тогда придется подождать полчаса. – С этими словами старик вышел, а Ларин застыл на месте, наблюдая, как оранжевое пламя сочится сквозь многочисленные щели. Нестерпимая жара заставила его отойти, но он так и продолжал стоять рядом, словно боялся, что процесс внезапно остановится и из огненного ада выйдет горящая фигура человека, сжимающая в одной руке шприц, а в другой – отвертку.
