Сергей Малицкий
Брехня
Глава третья. Два совета
– Это как это? – спросил Илюха.
Дашка стояла в дверях кухни, засунув руки в муке в карман на клеенчатом фартуке. В домашнем халате, с короткой желтоватой челкой над глазами, пучком на затылке и выбившимися локонами на висках. С бровями вразлет, которые в таком блондинистом варианте, без туши, Илюхе нравились даже больше. Не со слишком тонкими и не со слишком полными губами. Все еще стройная и довольно упругая в свои почти пятьдесят. «Пока смерть не разлучит нас». Нет, никто таких слов в загсе хренову тучу лет назад им не говорил. Но они всегда звучали у Илюхи в голове.
Телефон лежал под вешалкой в коридоре на трех сырых сторублевках. Ну, точно, здесь же висели с утра и штаны. Встал он в половине четвертого. Глаза-то только в гараже продрал, могли сторублевки выпасть? Могли. Или не могли? Клапан-то на месте? Или он его потом застегнул? Может, они к ладони его прилипли, когда он их прихлопывал? А телефон откуда?
Илюха вытащил из кармана старый и испытанный сотовый и снова набрал Лешку. Изделие китайского легпрома задергалось и послушно принялось издавать привычный Лешкин рингтон.
– Ты чего делаешь-то? – спросил Илюха жену, потому что первый вопрос показался ему самому слишком невразумительным.
– Пельмени леплю, – спокойно ответила Дашка.
В голову Илюхе сразу полезли разные картины. Реклама из телика, где весь день проскучавшая у окна молодая жена, увидев усталого мужа, возвращающегося с работы, высыпала на стол покупные мороженые пельмени и припудрила их мукой. Анекдот про рыбака, который заканчивался фразой – «А мой дурак на рыбалку пошел». Но в первую очередь он вспомнил совет того самого Сан Саныча Шмаля.
– Главное, Илюха, это стабильность! – говорил владелец водочного производства, когда Разливахин подвозил его до дома на служебной газели по причине сдачи Шмальского БМВ в ремонт.
– В стране, что ли? – с хохотком откликался на очередное вразумление Илюха, потому как и тогда тоже была пятница, а в ящике с ключами постукивали завернутые в тряпицу очередные умыкнутые им поллитровки «Божьей росы».
– Забудь про страну, – негромко, так, как умел только он, смеялся Сан Саныч. – Если в ней и есть чего стабильного, то об этом лучше особо не распространяться. Роток на замок. Когда соберутся крючить и подвешивать, начнут с тех, кто на заметке стоял, а заметки, боюсь, уже составляются. Так что болтать попусту не следует. Я о семье говорю.
Что там Шмаль выдал про страну и про крючить, Илюха особо не понял. А вот про семью ему стало интересно. Хотя бы потому, что у самого Сан Саныча никакой семьи вроде не было, а у Илюхи ровно наоборот. Красавица и огонь-девка Анна Ильинична на обучении в торговом институте в Москве и Дарья Никитична Разливахина собственной персоной его законная жена – ягодка опять, домохозяйка и она же дежурный техник в ближайшем ЖЭУ, где слесарил и неизменный друган Илюхи Леха – если с полным уважением, то Алексей Алексеевич Попов.
– И чо там? – поинтересовался Илюха. – В семье, то есть?
– Два правила, – стер с лица усмешку Шмаль. – Если хочешь, чтобы у тебя все было в порядке, никогда не спеши. Не торопись, короче. Спешка сам знаешь, где нужна.
– При ловле блох и при поносе! – загоготал Илюха затертой присказке.
– Именно, – кивнул директор. – Считай про себя до… пятидесяти хотя бы. А лучше до ста. И думай, что делать. И не лучше ли не делать ничего. Понял?
– Понял, – кивнул Илюха. – Как не понять. Досчитать до ста. Только тут ведь какое дело, пока до ста досчитаешь, уже ни скандала, ни драки не получится. А выхлоп-то куда девать? И как же это… обида, если что. Или там… правда?
– Правда? – удивился Сан Саныч. – Ты зачем женился, дорогой Илья Степанович? Чтобы у тебя правда была или жена? И кто тебя кормит, дорогой? Правда или жена? Я уж не спрашиваю, с кем ты в постель ложишься…
– Это разве делится, что ли? – удивился Илюха. – Черт. Даже не знаю. Ну ладно. Это ведь первое правило? Хотя, было бы неплохо, чтобы она тоже до ста считала, а не за сковородку или за скалку хваталась. А второе какое?
– Второе еще проще, – вздохнул Шмаль. – Не задавай вопросы, на которые тебе могут ответить что-нибудь такое, что тебе не понравится.
– То есть? – вовсе вытаращил глаза Илюха.
– Что есть то и есть, – буркнул Сан Саныч и посмотрел куда-то в сторону, словно разглядывал что-то, чего Илюха не мог увидеть при всем желании. – Просто прикинь, какой ответ ты можешь получить. Ну, мало ли. Вдруг ты в рот женушке своей какую-нибудь сыворотку правды влил? Или даже не ты влил, а кто-то? И что она тебе скажет? И как ты будешь с этим жить? Ты хочешь с ней разбежаться? Диван пополам двуручной пилой хочешь распиливать? Телевизор? А?
– Упаси боже, – пробормотал Илюха. – Она скорее сама меня распилит.
– Ну, вот и думай, – прошептал Сан Саныч, уже собираясь выйти из газели, потому что остановил ее Илюха прямо у его дома. – Думай, что она тебе может ответить. И надо ли это тебе. Понял?
– Ну как же? – принялся чесать в затылке Илюха, щурясь на своего начальника. – Как же жить-то? С неотвеченными вопросами?
– А вот так! – понизил Шмаль голос, уже вылезая из машины, но обернулся, прежде чем захлопнуть дверцу. – У нее же ведь тоже к тебе может быть ой как много вопросов… И вот еще что. Запомни вовсе самое главное. Для твоего счастья многого не нужно, всего лишь не быть дураком и следовать двум правилам. А вот у баб правил вовсе нет. У них вся жизнь – бои без правил. Но это не значит, что их за это надо порицать. Жалеть их надо, Илья.
– И… – хотел что-то сказать Илюха, но Шмаль уже закрыл дверцу и зашагал к своему коттеджу.
Разговор этот продолжения не имел, но осадок в душе Илюхи оставил. Разливахин, правда, и думать не стал в эту сторону, не хотелось ему баламутить то, что осело и улеглось, но зарубку на сердце тогда сделал. И теперь он косился на Дашку и в самом деле боялся услышать ответ на тот самый прямой вопрос, который висел у него на языке.
Он успел досчитать до пятидесяти пяти, когда Дашка шевельнулась и с фирменной усмешкой выдала:
– Деньги лежали на галошнице. А телефон я нашла на скамейке у подъезда, когда за мукой ходила. Не включала, может, запароленный, хотела написать объявление, да на дверь повесить, но не успела. Пельменями занялась. Чей хоть он?
– Разберусь, – пробурчал Илюха, подхватил Лешкин телефон вместе со сторублевками и сунул его в карман. – А стираешь чего?
– Тюльку из спальни решила постирать, – спокойно ответила Дашка. – Серая уже от пыли стала.
Илюха сделал шаг по коридору и посмотрел через горницу на открытую дверь во вторую комнату. Тюли на окне спальни и в самом деле не было. Карниз, правда, оставался на месте, но дубовым был тот карниз, местного производства. На нем можно было вешаться. Выдержал бы.
«Девяносто два, – продолжал считать про себя Илюха. – Девяносто три».
– Чего делать-то собираешься? – почесала мучной рукой нос Дашка, отчего тот сделался белым. – Я хотела после обеда к мамке съездить. Я велосипед возьму?
«Девяносто восемь, девяносто девять, сто, – закончил отсчет Илюха. – Никогда она раньше про велосипед не спрашивала. Перебор. В обратную сторону что ли отсчет брать?»
За окном спальни, которое как раз выходило на другую сторону дома, засвистела сирена скорой помощи и тут же смолкла. Послышались голоса и даже как будто чей-то стон. На лице Дашки не дрогнула ни одна мышца.
– Ну так чего? – спросила она.
– Не знаю пока, – вздохнул Илюха. – Велосипед бери, чего не взять. А я пойду покурю.
– Ты же бросил! – словно ожила Дашка, то ли удивляясь, то ли собираясь закатить скандал. – Уже лет пять как!
– Иногда надо, – вдруг совершенно спокойно сказал Илюха. – Для сердца. Чтобы… чего не вышло. Я только одну.
За окном снова завелась какая-то машина. Наверное, та самая скорая. Уже не глядя на жену, Илюха сбросил с ног сапоги, сунул ноги, не меня носков, в стоптанные кроссовки и вышел из квартиры. Когда он спустился на первый этаж, покинул подъезд и присел на скамейку, сердце и в самом деле билось в груди так, что захотелось окутать его клубами уже забытого дыма. Но сигарет не было.
Мимо скамейки просеменила пергидрольная Манька, цокая языком и жадно встряхивая тюлевую штору с позвякивающими на ней зубастыми прищепками. Где-то в горле образовалась несглатываемая горечь, и Илюха потянулся к карману, вытянул оттуда ту самую заветную и только что обретенную бутылочку «Божьей росы» и попытался сорвать с нее пробку. У него ничего не вышло. Он с недоумением вытаращился на бутылку, встряхнул ее и снова попытался скрутить пробку, накинув на нее для верности грязный носовой платок. Пробка проворачивалась в ладони вместе с бутылкой, но с места не сдвигалась ни на миллиметр.
«Захрясла!» – понял Илюха и вдруг подумал, что следовать двум правилам не так уж и сложно. Куда как сложнее выполнять то, что Сан Саныч к счету не представил, но почему-то упомянул – не быть дураком. Как будто это зависит от человека. Щелкнул пальцами, и ты уже не дурак.
Илюха покачал головой и, шелестя сторублевками, зашагал к магазинчику.
Глава четвертая. Притирка
– Садись, – сказала Ольга Олеговна.
– Куда? – не понял Димка, окидывая взглядом стоянку возле отдела. Прижимаясь к близким трамвайным рельсам, на ней грелись под почти летним солнцем кореец Васина, китайское не пойми что Пепелаца, Матиз хозяйки из прилегающего дома и уродливый Уазик с какой-то шишкой на крыше – на вид чуть длиннее обычного.
– Сюда, – отчеканила Ольга Олеговна и шагнула к Уазику. – Не тяни резину, лейтенант. Никогда «буханку» не видел?
– Так вы на нем? – поразился Димка, забираясь в кабину и озирая салон, набитый какими-то древними приборами.
– Взяла то, что было, – с какой-то странной усмешкой пробурчала подполковница, разыскивая в сумочке, что скорее напоминала офицерский планшет, ключи. – У него, кстати, центрального замка нет, а передние двери вообще не запираются. Ладно, вот и ключи. Хотя можно завезти и отверткой, если умеючи. Так что велика вероятность, что дали то, чего не жалко. Как тебе удобно, так и думай. Ничего, что я на ты? Но по легенде в прошлой жизни это был топопривязчик УАЗ-452Т-2. Или что-то в этом роде. Я в механику не погружалась, но он служил чем-то вроде передвижного топографического пункта, такой увеличенный до размеров автомобиля курвиметр. Или ты и этого слова не знаешь? Плюнь, не забивай голову ерундой. Короче, когда-то эта хрень помогала определять координаты для запуска всякой разрушительной военной фигни. А теперь – наше средство работы и передвижения. Нам что надо? Проходимость и объемистость. С объемистостью, правда, пока не очень.
Она оглянулась в салон и смешно сморщила нос.
– Гирокомпас, вся фигня. Уже не работает давно, а просто так не выкинешь. Ладно, решим и эту проблему. А может, и не будем.
– А это что? – Димка ткнул пальцем в торчащий между сиденьями крашеный в военный цвет стальной лючок. – Я что-то такого прибамбаса не видел на буханках. Тоже какой-то гирокомпас?
– Нет, – посмотрела на него как на тяжелобольного и вздохнула Ольга Олеговна. – Не скажу, что там было раньше, а теперь здесь термос.
Подполковница нажала сразу на две кнопки, повернула крышку, притопила ее, повернула еще раз, откинула и из нержавеющего нутра вытянула обычный икеевский серый термос.
– Кофе. Будешь?
– Попозже, – кашлянул Димка. – Может быть. Куда мы едем?
– Куда скажешь, – ответила Ольга Олеговна. – Главный ориентир – дело Шмаля. Слышал о таком?
– Елки-палки! – удивился Димка. – Так это вам к Пепелацу надо было. Он как раз и прислан был сюда из столицы два месяца назад, когда кто-то запалил законсервированный заводик Шмаля. А сам Шмаль пропал аж пять лет назад. Меня тогда и в отделе еще не было, учился я.
– Ну и как? – со странной улыбкой посмотрела на него Ольга Олеговна. – Выучился?
– Вроде бы, – насторожился Димка.
– Тогда имей в виду, лейтенант, – понизила Ольга Олеговна. – Я тебе объяснять причины своих поступков не обязана. Если я решила выбрать тебя, значит, у меня были для этого основания.
– Какие… – начал было вопрос Димка, но тут же осекся.
– На первый раз сочтем, что ты оступился, – вздохнула подполковница. – Поэтому разъясню. Два пункта. Первый – все, что мы делаем, является абсолютно секретным. А теперь подумай, Травин, можно ли что-то доверить вашему Пепелацу? И еще одно прикинь, с чего бы это он не вернулся туда, откуда был к вам прислан, а осел здесь? И последнее, а что, если я его работу проверяю? И не только его?
– Я понял, – помрачнел Димка. – Только вот что… Он, конечно, тут недавно и вообще… прикомандированный. Только я ни под кого из ребят копать не хочу.
– Тебе и не придется, – отрезала Ольга Олеговна. – Просто выполняй мои указания. Доносы писать не заставлю, кляузничать – тоже. Остальное – по мере поступления. Работы у нас много, но должны успеть. Может, и раньше управимся. Не шутила я по этому поводу. Вторым пунктом на сегодня, хотя я и не знаю, сколько их будет, у нас тот самый сгоревший два месяца назад заводик Шмаля. Дальше посмотрим.
– А первым? – насторожился Димка.
– Твой дом, – развела руками подполковница. – Ты же в частном секторе проживаешь? Мне нужен не просто молодой и шустрый, а молодой и шустрый в полицейской форме. Так что, дорогой, придется тебе переодеться!
– Еп… – сцепил зубы Димка. – Там же… моя Василиса!
– Вот и прекрасно, – улыбнулась Ольга Олеговна. – Заодно и спасем твою будущую семейственность! Что там у вас было запланировано? Голубые озера? Или воскресный шопинг в славном городе Рязани? Пусть видит, что тебе никакой отдых в эти три дня не светит. Заодно и продемонстрируем, какая я стерва. Успокоим твою Василису, обеспечим тебе алиби и последующее сочувствие. Это кстати лучший способ борьбы с ревностью, предъявить подруге объект ненависти. Ложная цель, называется. Да, если есть, возьми халат, чтобы форму не изгадить, резиновые сапоги и лопату. Васин сказал, что ты в частном секторе обитаешь, должна быть лопата. Пригодится она нам. Если нет, купим. Рукавицы у меня есть.
***
На деревенской улице, которыми городок был окружен, словно столовая скатерть бахромой, проходимость Уазика оказалась вполне к месту, хотя и имелась там всего одна большая, уже подсыхающая лужа. Пока Димка натягивал полицейскую форму, которая состояла из неудобных ботинок, брюк, кобуры с ремнем, рубашки с галстуком и фуражки, копался в чулане, разыскивая лопату, халат и резиновые сапоги, да пихал все это, исключая шанцевый инструмент, в рюкзак, куда сунул и нормальную смену приличной одежды, Ольга Олеговна, снова нацепив на нос очки, разговаривала у калитки с вышедшей туда же Василисой – Димкиной девушкой, а по сути гражданской женой. Выглядела Василиса скромно, но не в смысле довольно яркой внешности, а в смысле представленного темперамента, хотя в глубине ее черных глаз посверкивали искры. С тугой черной косой, высокой грудью, основательным станом и глазами миндалинами в правильном месте округлого и румяного лица ей подошло бы стоять на сцене в длинном сарафане (тем более, что сарафан был уже на месте) и исполнять песню «Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву». На ее фоне Ольга Олеговна казалась видавшей виды столичной стервой не слишком высокого роста, пусть и высшего разряда. Тем не менее Василиса слушала ее внимательно, время от времени переводила взгляд на их средство передвижения и кивала. В конце разговора, когда Димка уже тащился к уазику, подполковница выудила из планшета рулончик пятитысячных купюр и вручила его Василисе, сказав, как успел расслышать Димка, «если ваш лейтенант поможет мне разобраться с очень важным делом, я ему добавлю еще столько же».
Василиса кивнула Ольге Олеговне, обняла Димку, ткнулась носом в его лоб, поскольку была чуть повыше избранника, и сказала, что потерпит без Голубых озер, тем более, что в саду есть уличный душ, да и погода пока что не так чтобы была очень жаркой. С тем и ушла.
Димка забросил рюкзак между гирокомпасом и какими-то коробками, вставил туда же лопату и с некоторым недовольством спросил:
– Это из каких же фондов?
– Из генеральских, – вздохнула Ольга Олеговна и добавила, явно намереваясь закрыть тему. – Дальше, дорогой мой Дмитрий Игоревич, без реверансов и рефлексии. Я должна решить очень серьезную проблему. Так что разъяснения будешь получать только в необходимом объеме. Это кто?
– В смысле? – удивился Димка и тут же начал крутить головой.
– Если я задаю вопрос, значит, на него надо отвечать, – процедила сквозь зубы Ольга Олеговна, снова надевая очки. – Причем отвечать без глупых уточнений.
Димка поморщился, но тут же проследил за взглядом начальницы и обнаружил, что смотрит она на высокого мужчину в черной рубашке и черных брюках, который стоял возле такого же черного японского внедорожника примерно в сотне метров от обляпанного грязью топопривязчика. Абсолютно лысая голова чернорубашечника поблескивала на все еще утреннем солнце почти так же ярко, как и золотая цепь на его шее. Пожалуй, та казалась толще цепи Пепелаца раза в три. Припаркован придорожник был возле трехэтажного особняка. Тот еще достраивался, и та самая лужа собственно появилась не без помощи тяжелой строительной техники, занятой на этом строительстве.
– Это Жиклеров, – скривился Димка. – Глеб Афанасьевич. Юрист из городской администрации. Дом вот тут строит. Обещал асфальт положить, но потом. А то разобьют дорогу же…
– На бандита похож, – прищурилась подполковница. – Где-то я это уже слышала… Глеб Афанасьевич… Ну точно. Из вашего кабинета и долетало.
– Да Пепелац… – Димка поджал губы. – Перепелец. Вадим Георгиевич. Они приятельствуют с Жиклеровым. Договаривались о чем-то на выходные.
– Похоже, мы ему интересны, – заметила Ольга Олеговна, снимая очки. – Вот и полный комплект. Хорошо.
– Чего полный комплект? – сдвинул брови Димка.
– Не бери в голову, так, техническое… – пробормотала Ольга Олеговна, извлекая из сумки нечто напоминающее миниатюрный шокер. – Значит, ты говорил, что Пепелац прибыл сюда как раз по поводу того пожара?
– Ну да, – кивнул Димка, глядя, как Жиклеров садится в крузак, разворачивается и уезжает. – Завод же вроде как должен был отойти к городской администрации, во всяком случае намечались какие-то торги, а тут пожар. Но так ничего и не узнали. Замыкание проводки или что-то в этом роде.
– Вот и узнаем, – хмыкнула подполковница. – Где он находился?
– С другой стороны города, – ответил Димка. – На территории бывшего «Станкостроителя». Там полно арендаторов, чуть ли не в каждом цеху. Станкостроитель-то гикнулся уже давно. Так что… Но хозяйство Шмаля в стороне располагалось, поэтому никто кроме него не пострадал. Правда, Шмаля уже пять лет как…
– Ладно, – оборвала Димку Ольга Олеговна. – Поехали. Посмотрим на пепелище.
Глава пятая. Назадсмотрящий
На входе в магазин Илюха притормозил и глубоко вдохнул. Ошибки он допустить не мог. Триста рублей по нынешним временам считались так себе суммой. Можно, конечно, было взять поллитровку, а если чего попроще, то даже и ноль семь, а что дальше? Завалиться под кустом сирени в родном дворе? Чтобы потом та же Манька не только презрительно морщилась при встрече, но и сплевывала под ноги? Нет уж. Не в этот раз. Тем более, что бултыхалась в кармане благословенная «Божья роса». Нет, все дальнейшие шаги следовало делать выверенно, с максимальной осторожностью и с полным уважением к сущему. А то еще чего не хватало, залить глаза, да пойти к Дашке на разборки. Нет, в отношениях с женой следовало выдержать паузу и легкий холодок. А там уж жизнь встряхнет, и все яйца сами по ячейкам разбегутся. Главное, чтобы не побились при этом. Хотя змеиные, где-то слышал Илюха, мягкие.
Он даже не мог представить, откуда к нему пришла эта мысль про змеиные яйца, поэтому встряхнул головой и вспомнил про дочь. Ощутив явную потребность разбавить не только трезвость, но и душевную смуту, Илюха выцапал из кармана собственный телефон и прямо у магазина позвонил Аньке. Дочь, которая должна была обретаться в Москве еще месяца полтора, – отвечала на его вопросы сонно и выглядела слегка раздраженной. Илюхе даже послышался где-то в отдалении мужской храпаток, но Анна Ильинична тут же успокоила папочку, что никакого храпа нет, просто она чуть простыла и похрюкивает. В подтверждение своих слов она прокашлялась, и храп и в самом деле прекратился. Илюха хотел было возмутиться, но тут же вспомнил про два Шмалёвских правила и просто поинтересовался, когда счастье объявится в родных пенатах? Счастье сообщило, что маменьке уже давно весь расклад выдала, в июне сессия, а там как пойдет, есть вариант отдыха… с подружками в Анапе или южнее, договоримся. Пока, папочка. В телефоне раздались гудки.
Илюха стиснул в кулаке сотовый, медленно досчитал про себя до двадцати одного, зачем-то сказал «очко», потом зашел в магазин, который по какой-то неведомой ему самому причине называл не так, как написано на вывеске, а «Красное и черное», и купил четвертинку, скромный батончик якобы колбасы и половинку хлеба. Как раз триста рублей и растратились почти без остатка. Илюха высыпал мелочь в карман, где она зазвенела о покатые бока «Божьей росы», вышел из магазина и потопал к мастерской справного мужика и художника Андрюхи, что обитал неподалеку от ворот местного кремля.
Все дело было в том, что в свое время художник этот, которого Илюха назвать другом все же не мог, а числил если и не приятелем, то просто уважаемым мужиком, был каким-то там спортсменом, и с тех пор сохранил широкие плечи и крепкие лапищи, пожимая которые, Илюха, который и сам был никак не из мелких и изнеженных, всякий раз морщился, потому как косточки его при этом похрустывали.
Открыв калитку в каменной арке, Илюха обогнул запущенный старинный дом, на первом этаже которого обитали какие-то, судя по стеклотаре, вечно пьяные архитекторы, поднялся на второй этаж и постучал в обшарпанную дверь. Андрюха оказался на месте. На деревянной подставке у него стояла свежая картина, несколько холстов замерли вдоль стен, вывернутые тыльной стороной на случай нечаянного зрителя, еще что-то висело на стенах.
– Илюха? – удивился художник, откладывая кисть и прихлопывая вымазанный краской фартук на коленях. – Ты чего это?
– Привет, – протянул ему ладонь и привычно поморщился от крепкого рукопожатия Илюха. – Дело есть.
– Какое же? – еще сильнее удивился Андрюха.
– Выпить хочешь? – спросил Илюха. – Закусон с собой.
– Блин, – смягчил сорвавшееся с губ ругательство Андрюха, с которым, что Илюха твердо помнил, ему еще ни разу не удавалось выпить. – Ты не в ту дверь зашел, Разливахин. Какого лешего? Я же работаю!
– Извини, – заторопился Илюха. – Это я для порядка. Ну, мало ли. Дело-то в другом. Есть один казус, тебе понравится, думаю. Всех забот – одна минута, зато потом сможешь похвастаться, так и так, был еще такой случай… Только дай мне пять минут, отдышаться, я же все-таки постарше тебя лет на пять…
Андрюха недовольно засопел. Не любил он, когда кто-то вторгался к нему посреди, как он сам говорил, мазни. Илюха об этом знал, потому лишь мельком бросил взгляд на большой холст, над которым Андрюха трудился вот прямо сейчас. Там была изображена заснеженная поляна почему-то с едва различимым розовым оттенком, туманные деревья без листьев, серое небо, дом или амбар в отдалении непонятной архитектуры и невидимая, но явно ощутимая тоска в одном флаконе с покорностью судьбе. Точно в настроение Илюхи. Он уже хотел спросить о чем-то у Андрюхи, но поймал недовольный взгляд художника, развернулся и уперся взглядом в другую картинку, что висела на стене, отчего тут же сказал:
– Ой!
По всей видимости, это было то самое единственное слово, которое Андрюха готов был услышать.
– Чего ойкаешь-то? – спросил он.
– Обалдеть… – выдохнул Илюха.
На не очень большой картине был нарисован Сан Саныч Шмаль. Сходство было удивительным. Профиль, тяжелый с горбинкой нос, маленький подбородок, тяжелые веки, розоватость пронзенного мелкими сосудиками лица. Вылитый директор водочного бизнеса. Правда, зимой и летом Шмаль рассекал в какой-нибудь бейсболке, лысая голова у него мерзла даже в помещениях, а тут на голове у комерса имелся какой-то странный то ли клоунский, то ли ночной колпак с завязками, но все равно это был он. На остальное можно было даже не смотреть, хотя, конечно, внимания заслуживали и угловатый кружевной воротник на шее Шмаля, и пижама в горошек черного и кремово-белого цвета на всем его теле, да и красная подушка под его пятой точкой. Несколько удивляло, что сидел Сан Саныч вовсе не в директорском кресле, а ехал куда-то на веселом, несколько карикатурном слоне, который в свою очередь тоже чем-то неуловимо напоминал Шмаля, и смотрел Сан Саныч куда-то назад, что истине никак не соответствовало, потому как бывший начальник Илюхи никогда не оглядывался.
– Это же Шмаль! – выдохнул Илюха. – Сан Саныч! Вот, автор вот этого, его работа!
С этими словами Разливахин извлек из кармана и поставил на стол бутылку «Божьей росы».
– Одно лицо! – потрясенно пробормотал он в полной растерянности и, нащупав табуретку, сел.
– Это, который, что ли, пропал пять лет назад? – удивился Андрюха.
– Ага, – кивнул Илюха, продолжая завороженно смотреть на картину. – И у которого два месяца как заводик закрытый на Станкостроителе сгорел. Он тебе позировал, что ли?
– Да я его вообще никогда не видел, – отмахнулся Андрюха. – Слышал что-то, а в лицо никогда. Мне, кстати, до этого никто об этом не говорил. Иногда находили сходство кое с кем, – художник закатил на мгновение глаза, – мол рожа такая же отвратительная, но так ведь и это обманка. Первый эскиз-то от двухтысячного, я тогда его и в лицо не знал.
– Не, – замотал головой Илюха. – Точно Шмаль. Как называется картинка-то?
– Назадсмотрящий, – поскучнел Андрюха и, не дожидаясь вопроса, прокомментировал, – если есть впередсмотрящий, должен быть и антипод. Вот. Считай, что я закрыл тему. Назадсмотрящий.
– А… почему на слоне? – поднял брови Илюха.
– Потому что Россия – родина слонов, – устало объяснил художник.
– Да? – удивился Илюха.
– Ты это… – вздохнул Андрюха. – Давай, что у тебя за дело.
– Так вот, – кивнул на бутылку Илюха. – Ты, конечно, можешь не пить, но… Вон у тебя какие ручищи. Помоги открыть. У меня что-то не выходит. И я сразу уйду! Неволить тебя не стану. И пить тоже здесь не буду. Ни глоточка. Даже не нюхну.
– Детский сад же, – поморщился Андрюха, взял бутылку, обхватил пробку кольцом стальных пальцев и повернул.
Пробка не стронулась с места. Андрюха удивленно поднял брови и зажал пробку уже всей пятерней. Результат был тем же. Художник почесал в затылке и взял с верстака тряпицу. Обмотал пробку тканью, зажал бутылку между колен и с покрасневшим от натуги лицом сделал еще одну попытку.
– Вот! – торжествующе воскликнул Илюха.
– Твою же мать, – процедил сквозь зубы Андрюха. – Да я у обычного бутылька уже горлышко свернул бы. Что-то тут не так. А ну-ка погодь…
В течение последующих пяти минут художник сначала поцокал по горлышку стеклорезом, затем поводил по бутылочному боку надфилем. А после этого завел машинку вроде той, которой ювелиры надписывают металлические подарки, и маленьким колесиком попытался процарапать этикетку, стекло и пробку.
– Хрен! – почему-то радостно сказал Андрюха и схватился за ноут, что стоял неподалеку. – Смотри!
Илюха шагнул поближе и уставился на приятную сердцу картинку. На кирпиче лежали газетка, яичница, стоял стакан, наполненный на треть водкой, папироска и две рыбки, одна, правда, обглоданная до кости. Неплохой закусон, оставленный в небрежении. Мухи уже ползали по нему.
– И чего? – не понял Илюха. – Архивное, что ли? Фотка или натюрморт?
– Эх… – махнул рукой Андрюха. – Имитация! Фаберже. Ювелирная работа. Стакан с водкой из хрусталя. Остальное, что из камня, что из серебра и эмали. Понял?
– Нет, – покачал головой Илюха.
– Это не водка, – понизил голос Андрюха. – Приглядись! Этикетка, пробка, стекло – все из одного материала. Словно в форме отлито. Раскрашено как-то и все. Ты где это взял? Ты же, кажется, работал там когда-то? Не из кабинета упер? А если это такой выставочный экземпляр? Ну, не Фаберже, а что-то в таком же роде.
Илюха ответил не сразу. Он еще раз попытался вспомнить, откуда у него эта бутылка, но так и не смог. Ни одной картины не вставало в мозгу, а те, что вставали, неизменно заканчивались откупориванием похожих бутылок и провалами в памяти.
– Подожди, – замотал он головой. – А это как же?
Илюха встряхнул бутылку. Содержимое ее, подступающее почти к пробке, слегка всплеснулось.
– Тоже хрусталь? Только жидкий?
– А вот этого я уже не знаю… – задумался Андрюха. – Но одно тебе скажу… Раритет это. Я ведь по любому должен был царапину оставить. Даже на хрустале. Тут и алмазный резец не нужен. Аномалия это какая-то, приятель. Так что ты уже держи меня в курсе. Самому интересно. А хочешь я тебе за эту бутылку дам две… нет, три обычных?
– Нет, – поспешил спрятать бутылку в карман Илюха.
Слишком часто он оказывался у разбитого корыта, хватаясь за заманчивые предложения. Тот же ваучер когда-то обменял на бутылку красного, а мог бы, как Леха, на две бутылки беленькой.
Всплывший в голове Леха вконец испортил Илюхе настроение, поэтому он сразу заторопился и метнулся к выходу:
– Ты прости меня, Андрюха, что оторвал тебя от работы. А ведь скажи, интересная штука… Я еще подумаю над твоим предложением…
