Сергей Макаров
Дети отцов
Виктор еще раз спросил, не вспомнила ли Ирина Федоровна тех вещей, которые упомянуты в иске.
Она задумчиво сказала:
– Да нет, не вспомнила. Когда дед жил последние годы, я молодая была, энергичная, училась, карьеру начинала. Я редко к нему ездила.
Помолчав, она добавила:
– Честно говоря, я вообще к нему не ездила. Папа переселил его поближе к себе, о нем заботились, я лишь иногда звонила ему, с праздниками поздравляла.
Потом она еще сказала:
– Давайте к вам муж мой приедет, Ватацис, поговорите с ним. Деда моего он не застал, но, может быть, про дядек моих что-то расскажет: он по работе с ними больше общался, чем я.
И, помолчав несколько секунд, задумчиво проговорила:
– Мне они всегда неинтересны были. Папа являлся центром моего мира.
И добавила:
– И даже сейчас он так и является центром моего мира.
Иван Васильевич Ватацис позвонил Виктору уже на следующий день, и договорились о встрече в их адвокатском офисе. Виктору по телефонному разговору показалось, что Ватацис – человек спокойный, вплоть до флегматизма, и педантичный. Это проявилось в том, что он максимально детально согласовал место, дату и время встречи – до минуты. Если это действительно так, то они с женой прекрасно уравновешивают друг друга, как два полюса. Еще у Виктора сложилось впечатление, что его собеседник – из тех людей, которые принципиально никогда никуда не спешат, но при этом всегда везде успевают. Он говорил неспешно, но в его речи ощущалась полная уверенность в том, что он говорит, и точное знание того, зачем он это говорит.
Иван Васильевич приехал в офис, они с Виктором познакомились и расположились в переговорной.
Представление, создавшееся после телефонного разговора, оказалось верным: собеседник являлся спокойным, уравновешенным флегматиком, и внешность у него была такой же невозмутимой и в хорошем смысле неяркой, как и характер. Выше среднего роста, нормального для его возраста телосложения, очень пропорциональный – возникало впечатление, что это человек, стопроцентно соответствующий всем стандартам. Открытое лицо располагало собеседника к нему, но ровная доброжелательная улыбка выдавала безэмоциональность этой открытости, а значит – открытость являлась внешним щитом.
Аккуратно зачесанные русые волосы дополняли впечатление равновесности собеседника.
Он вполне мог бы стать сотрудником службы разведки, настолько его внешность представлялась незапоминающейся. Но – глаза: выражение глаз помешало бы ему быть успешным разведчиком (хотя с выражением глаз можно было бы поработать, но Иван Васильевич явно не считал это необходимым). Глаза умные, внимательные, живые, но – немного грустные.
И взгляд его все же располагал к доброму доверию к нему.
Несмотря на занимаемый пост генерального директора такой крупной корпорации, как «Никея», Ватацис отличался естественностью и вежливостью в общении (и появлялось очевидное впечатление того, что он таков не только в общении с адвокатом – а вообще со всеми).
Слегка разведя руками и подняв удивленно брови, он начал повествование:
– Даже не знаю, что рассказать вам. Ира сказала встретиться с вами и побеседовать и сказала, что вы все спросите. А я такой, знаете, «муж со списком» из анекдота, который идет в супермаркет и покупает то, что жена указала в списке.
Виктор поневоле улыбнулся. Открытая доброжелательность собеседника в соединении с его мягким чувством юмора и явной самоиронией еще более располагали к нему.
– Ирина Федоровна сказала, что вы не были знакомы с ее дедом, и собственно про его вещи не можете ничего сказать, но можете рассказать про ее дядей, работающих в корпорации.
– А, ну это да.
Ватацис задумался.
– Я ведь случайно попал на такую высоту. Вы знаете, что Ласкарины – это семья понтийских греков, спасшихся сто лет назад в России от погрома в Турции?
– Нет, не знал.
– Дед Федора Максимовича смог спастись. Его родители с детьми сумели бежать, переплыли через море в Грузию, а оттуда ушли в Тавриду, где у них жили родственники. Так они и остались в России. Фамилию они сменили, чтобы она звучала по-русски. Максим, отец тестя, уже был не Ласкариди, а Ласкарин. А мои предки тогда тоже спаслись, и он, когда я пришел работать в корпорацию, узнав, что я тоже грек, стал опекать меня. Работал я хорошо, старался, Федор Максимович увидел это и стал продвигать меня. Потом познакомил меня со своей старшей дочерью.
Ватацис рассказывал все это ровно и как-то основательно, но – не скучно. Виктор подумал, что нет ничего удивительного в том, что Федор Ласкарин присмотрел этого надежного мужчину в мужья своей старшей дочери, которой решил передать бизнес.
Иван Васильевич продолжал:
– Тесть правил корпорацией жестко и при жизни своего отца, который был номинальным учредителем и владельцем, и после его смерти, когда он переоформил корпорацию на себя. Ира такая же, как ее отец, строгая до жесткости и нравом крутая, но – справедливая и очень честная. Отец был для нее всем, она просто благоговеет перед ним. Она, такая жесткая и решительная бизнесвумен, совсем несентиментальная, всегда называет его «папа».
– Это да, мы заметили.
Ватацис помолчал, подумал и потом продолжил:
– Братьям своим Федор Максимович воли не давал – держал их под контролем, а они и не рыпались. Он им такие зарплаты и премии выплачивал, что им и не к чему стремиться было: они ни в чем не нуждались. Братья у него все разные, Алексей и Иван деятельные, остальные трое – ленивые. Ну, говорю как есть. Я видел, что недовольство у них – подспудное, тихое – зреет, но они никаких разговоров не заводили.
– Сильно боялись старшего брата? – уточнил Виктор.
– Нет, не сильно – просто побаивались. Но нет, никаких репрессий он в отношении братьев не стал бы применять – он просто так с ними поговорил бы, что им вмиг расхотелось бы на что-то претендовать. Они все знали, что бизнес создал Федор Максимович, просто оформлен он был на их отца. Федор из всех братьев выше всего пробился, и когда он бизнес создал – он всю семью поднял, и все братья благодаря ему обогатились, ничего не делая для этого. Там еще один брат был, Константин, он сам ничего не добился, но помогал Федору создавать бизнес. Но он умер молодым.
– А какие были отношения Ирины Федоровны с дядями?
– Да никакие. Только на семейных торжествах в особняке ее отца встречались. В корпорации реально работали только Алексей и Иван, но Федор Максимович построил все так, что взаимодействие между директорами шло через него лично, он до последних своих дней сам всем управлял, ему плохо стало в его кабинете – «скорая» его из офиса забирала. Поэтому все деловые контакты между Ирой и ее дядями шли через Федора Максимовича. А семьями мы не дружили.
– Понятно. А общение как складывалось?
Ватацис помолчал:
– Ну, не очень хорошо складывалось. Ира считала, что дядя Леша и дядя Ваня плохо работают, и предлагала Федору Максимовичу их уволить, оставив просто членами совета директоров, или даже вообще выкинуть их из компании.
– Они знали об этом?
– Знали. Ира предъявила им претензии прямо во время совещания, я не смог ее остановить. Когда она в запале, меня она не слышит. Но Федор Максимович прикрикнул на нее, и она замолчала. Он потом отдельно послушал ее и сказал, что проведет ревизию деятельности Ивана. Но вскоре он умер.
– А чем ведали дядя Ваня и дядя Леша?
– Иван Максимович получил поручение вести приморский проект, где нужно было обойти главного конкурента «Никеи» – компанию «Э-Пир». Схлестнулись там интересы. А Алексей Максимович ведал Юридическим департаментом.
– Как лично вы думаете, что сейчас изменилось – почему дяди Ирины Федоровны именно сейчас воспряли, да еще и все вместе?
Ватацис поднял брови, показывая свое удивление:
– Не знаю точно. Почему сейчас – понятно. Очевидно, что Федора Максимовича они боялись, и при его жизни не рыпались. А Иру они не боятся и не любят, считают ее выскочкой. Меня больше удивляет то, что они объединились – они вообще-то между собой не особо дружны. А тут рррраз – и выступили с иском все вместе. Что-то их объединило.
Иван Васильевич задумался, и потом добавил:
– Нравом тесть был крут, конечно, это Ира от него унаследовала, она вообще во всех смыслах папина дочка. Она настояла, чтобы наш сын носил имя и фамилию деда по матери – он Федор Ласкарин, а не Ватацис, мне пришлось согласиться.
В рассказе мужа Ирины Федоровны прозвучало глубоко и тщательно скрываемое огорчение. Виктор смог его почувствовать лишь благодаря своей профессиональной проницательности.
Ватацис продолжал:
– Она и кулаком по столу быстро научилась стучать, как ее отец делал, и говорить резко – у нее даже интонация такая же, как у него. Но его самого младшие братья привыкли слушаться, а его дочь они слушаться точно не хотят, это было понятно по их отношению.
Он помолчал, и добавил:
– Я говорил об этом Ире, но меня она не слышит.
На следующий день Владимир среди прочих дел сказал брату:
– Слушай, мне корреспондент звонил, хочет с нами обоими интервью провести. Что думаешь?
– А о чем нам рассказывать? – усомнился Виктор. – О делах нельзя говорить – адвокатская тайна. Наши рассуждения изложить – да кому они интересны.
– Скучный ты, – сказал старший брат, изображая зевоту. – О нас надо рассказывать, мы – два брата-адвоката.
– А, – понял Виктор, – поэтому он и звонил тебе, чтобы что-то скандальное послушать?
– Ну да! – оживился Владимир, не замечая усмешку брата. – Давай расскажем, как мы с тобой раньше ссорились и ругались при каждой встрече, а потом помирились.
– Слушай, – явно засомневался Виктор, – ну это такое личное, думаю, не стоит это публично рассказывать.
– Но надо же рассказать, как это произошло! Все знали, что мы с тобой на ножах, это же все обсуждалось каждый раз.
– Ну да, – с грустью вспомнив, согласился Виктор.
– Ну так и нужно все прояснить! А то адвокатское сообщество заинтриговано.
Последнюю фразу Владимир произнес с нарочито загадочным видом. Но Виктор посмотрел на него с таким укором, что Владимир махнул рукой и ушел из кабинета.
Но потом он вернулся:
– Так, два брата-адвоката, когда у нас встреча с братом нашим названным, Василием?
– Послезавтра, – ответил Виктор. – Ты все-таки хочешь пойти на нее? Я же провожу переговоры с ним как представитель Поныриной.
– Да ладно тебе! Братан же наш!
– Братан – это в русском языке двоюродный брат, – назидательно пояснил Виктор. – Вот твой Владислав и мой Вячеслав – братаны.
– Ой, Вить, какой же ты все-таки скучный! – начал сердиться Владимир. – Пошли вместе на встречу.
– Хорошо, – вынужден был согласиться Виктор. – Но, Володь, обещаешь, что не будешь давить на него?
– Да обещаю, обещаю!
И, помолчав, добавил со смехом:
– Чего на него давить-то? Он ведь и сам меня боится.
– Так – Володя!…
– Не волнуйся! Все хорошо будет, – заверил старший брат.
Вечером перед уходом из офиса Виктор заглянул к Владимиру, чтобы напомнить:
– Завтра встреча с Шишмановым, давай вместе проведем ее.
– А что там? Что-то гражданское или арбитражное? Он же крупный бизнесмен?
– Да, бизнесмен. Но он расстался с женой, они разводятся, и теперь у них споры и о месте жительства и воспитании детей и о разделе имущества.
– Семейное? – не скрывая отвращения, откровенно скривился Владимир. – Слушай, давай ты проведи встречу. Ну не люблю я семейные дела.
– Ну давай эту встречу вместе проведем, а потом дело буду вести я, как и дело Ласкариной, – предложил Виктор.
– Ну ладно, – нехотя, с явным нежеланием, но согласился старший брат.
Михаил Петрович Шишманов приехал вовремя, молча кивнул в ответ на приветствие секретаря и прошел в переговорную, в которую она его проводила. От предложенных ею чая или кофе он отказался, молча помотав головою.
Во всем его виде ощущалась мощная основательность.
Братья Синегоровы, предупрежденные секретарем, прошли в переговорную, поздоровались с Михаилом Петровичем, представились, обменялись с ним рукопожатиями и расположились за переговорным столом напротив него.
Оба брата почувствовали, какое крепкое и даже жесткое рукопожатие у этого обращателя.
Он был заметно выше среднего роста, крепкий, сильный, про таких говорят «крепко сбитый». Возможно, в юности он по-настоящему занимался спортом, причем каким-то настоящим мужским спортом – тяжелой атлетикой или единоборством. Сейчас ему явно было уже не до спорта, но наработанная крепкая мощь осталась, хотя и немного сглаженная возрастом.
Глаза – глаза у него были тяжелые, даже не взгляд, а сами глаза тоже были тяжелыми. Пересекаться с ним взглядом было трудно, явно мало кто выдерживал его взгляд, при том, что его нельзя было назвать злым или злобным. Но во всем его облике чувствовалась твердая сила, привыкшая побеждать.
Синегоровы могли выдерживать его тяжелый взгляд лишь благодаря тому, что перехват и удержание на равных взгляда собеседника они давно освоили как профессиональный адвокатский навык.
Владимир вообще явно почувствовал в Шишманове родственную душу.
Наступило молчание. Братья уже поняли, что Шишманов – вот точно не оратор и что ему трудно говорить даже тогда, когда это нужно ему. К тому же им показалось, что он несколько смущен.
Виктор начал беседу:
– Михаил Петрович, мы готовы помочь вам в решении тех правовых проблем, которые сейчас у вас есть. Какая наша помощь нужна?
Сказал – и по взгляду вопрошаемого собеседника понял, что тот считает его чересчур многословным.
Шишманов еще помолчал, потом стал говорить ровно и размеренно, явно обычным своим стилем, не замедляя его, но внушительно:
– Мы с женой разошлись несколько месяцев назад. Сейчас она подала заявление на развод. И она забрала с собой детей. У нас два сына. Одному восемь лет. Другому три года. И еще будет раздел имущества.
– Иск о разделе имущества она уже подала?
– Нет. Но ее адвокат написала мне, что скоро подаст этот иск.
Виктор делал записи.
– А кто ее адвокат?
– Какая-то Паолова.
Синегоровы про себя отметили, что Шишманова обратилась к одному из сильнейших адвокатов Москвы по семейным делам.
Виктор продолжил спрашивать:
– А с детьми что?
– Это самое главное. Сыновья должны остаться со мной.
– А ваша жена настаивает, чтобы дети остались с нею?
– Да.
– Ну, мы должны предупредить, что суд скорее всего оставит детей с мамой.
– Сыновья должны остались со мной.
– Вы настаиваете именно на проживании сыновей с вами? Не на определении порядка общения вас с ними?
– Нет. Сыновья должны жить со мной.
Голос Шишманова наполнялся металлом, как на сталелитейном прокате бежит красный раскаленный металл и тут же застывает. Виктор понял, что надо повести беседу с другой стороны.
– А почему ваша жена возражает против проживания детей с вами?
– Потому что она не согласна с тем, как я их воспитываю.
– А как вы их воспитываете? – заинтересовался Виктор.
– Правильно воспитываю. По-мужски.
– А можете сказать конкретнее? Нам нужно знать, чтобы понять, как отстаивать вашу позицию.
Шишманова удивило слово «позиция», поэтому Виктор, видя это, уточнил:
– Ваши интересы.
– В строгости воспитываю. Все делать с моего разрешения. За нарушения – наказание.
– Наказания – телесные? – в голосе Виктора тоже стало меньше доброжелательности и больше сухого металла.
– Да. Ремнем по заднице. Когда подрастут, буду за нарушения по-настоящему бить, в душу. Чтоб не нарушали.
Владимир явно не видел ничего запретного в таком воспитании (хотя своего Владислава он и не бил – впрочем, иногда хотелось всыпать ему, ну да ладно). А вот Виктора это сообщение Шишманова о его воспитательных мерах сильно напрягло, потому что Шишманову такие методы воспитания явно казались нормальными – ибо он добавил:
– Меня так мой отец воспитывал, и я вырос нормальным мужиком. И своих сыновей нормальными мужиками выращу.
Такой махровый консерватизм все сильнее напрягал Виктора:
– Но применение таких телесных наказаний судом будет воспринято неодобрительно.
– Это было в моей семье и будет в моей семье, – настойчиво сказал Шишманов, почти готовый стукнуть кулаком по столу.
– Если ваша жена заявит о таких методах, иск об определении места жительства детей с вами можно даже не заявлять – суд откажет и оставит детей с мамой, и даже порядок вашего общения с ними установит ограниченный.
– Мне нужно, чтобы сыновья остались со мной. Не допущу, чтобы они получали бабье воспитание.
Голос Шишманова звучал все жестче.
– Но телесные наказания неприемлемы! – Виктор тоже ожесточался.
Владимир, видя это, положил руку на руку младшего брата и проговорил примирительно:
– Виктор Всеволодович, ну, система воспитания такая. Давайте дослушаем Михаила Петровича и поймем, как мы можем помочь ему.
И, обращаясь к Шишманову, предложил:
– А с имуществом что?
– Есть две компании – «Видин» и «Тырново». «Видин» – это компания моего отца, я ее унаследовал. «Тырново» создавал я. «Видин» должна остаться мне. «Тырново» – тоже мне, но я выплачу жене компенсацию. Справедливую.
– Какие-то документы у вас есть с собой? – спросил Владимир.
– Да. Есть.
Шишманов передал пакет документов. Братья стали просматривать их. Виктор нашел постановление о привлечении к административной ответственности за побои в отношении сына. Его терпению наступил предел.
Владимир, увидев это, взял документ и прокомментировал, обращаясь к Шишманову:
– Это дело прошлое.
Шишманов, видя реакцию обоих братьев на этот документ, проговорил:
– Мне вас рекомендовали. Я хочу, чтобы мое дело вели вы. Но я хочу, чтобы мое дело только лично… вы вели, – сказал он, обращаясь к Владимиру. – Мне нужен адвокат, понимающий меня.
То есть недоверие к Виктору он проявил яснее ясного. Причем было видно, что Шишманов в последний момент сказал «вы» – ему явно было привычнее обращаться ко всем на «ты».
Виктор почти покраснел от возмущения. Он собрался возразить, потому что вообще не хотел, чтобы они брались за это дело, но устраивать спор в присутствии будущего доверителя было бы явно некрасиво, и он молчал.
– Да, хорошо, – согласился старший Синегоров. – Но вести дело мы будем вместе с братом – мы все дела ведем вместе.
– Хорошо. Понимаю. Но работать я буду только с… вами.
Когда Шишманов уехал, Синегоровы пришли в кабинет – и Виктор тут же повернулся к брату и устроил ему разнос.
– Ты зачем это дело взял?! Мужик детей бьет так, что на него административку уже заводили, еще раз ударит – на него уголовку заведут, и он детей своих вообще не увидит! Ты о чем думал?!
Владимир был настроен миролюбиво, тем более что еще во время встречи с Шишмановым он понял, что Виктор рассержен.
Да и не ждал он, что брат так взъярится.
– Вить, ну, ты, это, ну – успокойся. Он к нам за помощью пришел. Ничего страшного он не сделал.
– Ничего страшного не сделал? Да он сыновей своих бьет, чтобы мужиками их вырастить! Ты своего Владика бьешь?!
– Нет, не бью, – признал Владимир.
– И я Вячика не бью! Ну, чужой этот Шишманов нам! Зачем нам с ним работать?
Владимир применил решительный ход:
– Так, Вить, пожалуйста, заткнись!
Видя, что младший брат закипает из-за этой грубости, старший Синегоров мягко, просяще повторил:
– Пожалуйста!
Виктор сумел остановиться.
Владимир продолжил:
– Так, давай пойдем сейчас пообедаем. У тебя в ближайшие два часа ничего срочного нет?
Виктор помотал головой.
– Вот и отлично. Пойдем. И пока будем идти – ни слова. Хорошо?
Виктор кивнул головой.
Они оделись и вышли из кабинета. Сотрудники, которые не могли не слышать их крики, смотрели с трепетом – такими они своих шефов еще не видели.
Виктор шел молча, с непроницаемым выражением лица. Владимир, чтобы не различаться с ним, принял такое же выражение лица.
Расчет старшего брата оказался верным: пока они шли до ресторана, Виктор подуспокоился, поэтому за столиком они смогли начать нормально обсуждать проблему.
Виктор продолжал настаивать:
– Зачем мы ему будем помогать?
– Вить, если не мы – то кто?
– Понятно, ты включил свой десантурный лозунг, – заворчал Виктор.
– Ну а как? Он же все равно обратится к каким-то другим адвокатам, и те заверят его, что «конечно-конечно, сыновья будут с вами!» – и с треском проиграют ему дело. Мы с тобой хотя бы честно ему все расскажем.
– Это да, – вновь заворчал Виктор, тем самым соглашаясь с правотой старшего брата. – А как будем работать с ним?
– Ну, без тебя я точно не справлюсь! – развел руками Владимир.
– И как с ним строить общение?
– Общаться с ним буду я, – заверил Владимир. – Но позицию разрабатывать тебе.
– Да, понятно! – еще раз проворчал Виктор, но уже просто для проформы. – Но ведь место жительства сыновей с ним точно не определят.
– Это да, это так. Но давай попробуем, может быть, определим ему порядок общения с сыновьями такой, что они по полнедели будут жить с ним?
Возвращения Синегоровых после обеда в офис сотрудники ждали с тем же трепетом, с каким провожали их в ресторан. Но их богатыри-шефы вошли такие улыбающиеся и жизнерадостные, что все поняли: гроза миновала, тучи рассеялись, небо прояснилось, работаем дальше.
На следующий день Виктор и Василий созвонились, подтвердили встречу.
Виктор и Владимир приехали заранее. Виктор немного волновался, Владимир – тоже, хотя и тщательно демонстрировал беззаботность. И чем тщательнее он ее демонстрировал своими шутливыми и даже подчас грубоватыми комментариями – тем точнее его младший брат понимал, что тот волнуется.
Василий приехал вовремя. Виктор заметил его, еще когда тот был у гардероба, и тут же сказал Владимиру:
– Вот, похоже, Василий.
И напомнил:
– Так – ты мне обещал.
Владимир скривился:
– Да помню, помню! – а сам уже повернулся в ту сторону, в которую смотрел Виктор, чтобы поскорее высмотреть нового неизвестного доселе брата.
Василий тоже узнал их – ничуть не удивительно из-за их схожести и их известности.
Его внешность отличалась от внешности старших братьев. Но что-то неуловимо общее проглядывалось. Ростом он был пониже их, телосложения рядового, но выглядел бодро.
Василий шел к ним. Виктор видел, как он идет. Посмотрев на старшего брата, он понял, что тот смущен, и именно из-за смущения собирается сказать: «Здравствуй, брат наш названный!» – ну уж очень понравилась ему эта фраза, поэтому сказал ему тихо, – «Молчи!».
И вот Василий подошел к ним. Смотрел он на них осторожно, даже – напряженно, но – без опаски.
Синегоровы встали, и все поздоровались и пожали друг другу руки, представляясь.
– Виктор.
– Василий.
– Здравствуй…
Виктор мысленно зажмурился, ожидая продолжение фразы.
–…Вася! Володя, – представился старший брат.
Синегоровы заняли стол так, чтобы Василий мог расположиться с третьей стороны и все три брата были как бы в круге.
Чтобы завязать беседу, Виктор спросил:
– Мы можем на «ты» общаться?
– Да, конечно! – с легкостью согласился Василий.
– Отлично. Мы с Владимиром ведем дела вместе, так что можем все обсуждать.
– Хорошо.
Василий весь как-то напрягся и сказал:
– Но скажу сразу – моя доверительница запретила переговоры.
– Понятно, – вздохнул Виктор.
– Но мы можем продолжить разговор?
В вопросе Василия прозвучала тревога. Он явно пытался скрыть опасение того, что братья откажутся общаться с ним без делового повода, но скрыть это у него получалось плохо.
– Конечно! – твердо заверил его Виктор.
– А как мы можем общаться, если мы с… тобой будем судиться в деле Поныриной и Яузиной? – все так же неуверенно обратился к нему Василий.
– Ты же знаешь, что мы раньше вообще воевали друг с другом, – напомнил Владимир, решительно вклиниваясь в разговор. – И дело о наследстве Бобровой вели с разных сторон. Слышал?
– Слышал, – ответил Василий.
– Ну вот так и будем общаться.
– Все нормально, Вась! – заверил его Виктор. – Мы же адвокаты. Дела – делами, а родство – это родство.
– Извините, что я не стал говорить заранее об отмене переговоров, потому что очень хотел встретиться и познакомиться с вами… братья.
От того, как Василий сказал «братья», веяло теплом. И дальше стало понятно, почему:
– Я один сын у мамы, и мне всегда хотелось, чтобы у меня было больше родни.
Виктор понимающе кивнул.
А вот Владимир спросил:
– А отец?
– Он ушел, когда мне было пять лет, у него потом была другая семья.
– Еще одна новая семья? – удивился Виктор.
– Насколько я знаю – да.
– То есть у тебя такая же история, как у нас.
– Да. Но вас двое.
Витя и Володя переглянулись. Хорошо, что младший брат не ведает о всех их ссорах и драках.
– Когда узнал, что есть вы – мои братья – хотел познакомиться с вами, но долго не решался к вам подступиться – вы такие известные.
– Мы такие! – самодовольно похвалился Владимир.
Виктор с укором посмотрел на него, и Владимир добавил примирительно:
– Но мы хорошие. Ты нас не бойся.
– Не боюсь, – с улыбкой ответил Василий. – Получается, отец нас всех троих направил в адвокатуру?
– Да, – ответил Виктор, – он, получается, ни с кем из нас общения не прерывал, направлял.
– Да, до самой смерти, – уточнил Василий. – Я случайно узнал, что он уже умер.
– Да, и мы случайно, – подхватил тему Владимир, – С нами на связь он давно не выходил, а мы сами его не искали. Конечно, есть у нас обида на него, но и у тебя, похоже, такая обида есть.
– Есть, конечно, – подтвердил Василий. – Он же меня бросил.
– Как и нас, – заметил Виктор. – Он, получается, всех нас бросил. И мы в адвокатуру сами пробились, сдавали экзамен, без всяких поблажек.
– И я точно так же сдавал. Так, а что у меня с вами еще общего? – заинтересованно спросил Василий.
– Ты женат? – спросил Владимир.
– Да! – радостно ответил Василий. – И мы ждем ребенка!
– Прекрасно!
– Поздравляем!
– Спасибо!
– Как зовут жену?
– Евдокия.
Виктор и Владимир переглянулись.
– А наших жен зовут Елизавета и Екатерина. Дети есть?
– Нет, ждем первенца.
– Прекрасно. А у нас есть по сыну, у него (Виктор показал на Владимира) Владислав, у меня – Вячеслав.
– Здорово! – восхитился Василий. – Мою маму зовут Евгения. А вашу маму?
– Елена.
– Вот это да. Значит, все мужские имена у нас на «В», все женские – на «Е», – отметил Виктор. – Надо же, как подобралось.
И дальше беседа шла так, как будто бы два брата просто давно не виделись с третьим и теперь, встретившись, обменивались новостями за это время.
Когда встреча, явно затянувшаяся дольше намеченного времени – хорошо, что у всех троих братьев не было других дел на этот вечер (точнее, Виктор и Василий незаметно для Василия отменили все назначенные на вечер мероприятия) – все же завершилась, они вышли на крыльцо ресторана и там еще разговаривали. Но наконец все поняли, что уже очень поздно, тепло попрощались, договорились еще раз встретиться (!), можно здесь же и без машин, чтобы выпить за знакомство (!), старшие братья пригласили Василия приехать к ним в гости в офис («Нет, реально приехать, это не простая вежливость, реально приезжай к нам!» – сурово сказал Владимир, и изящное слово «вежливость» восхитительно расходилось со всей его суровой внешностью и речью) и пошли к своим машинам.
Василий шел и думал о встрече, и на лице его сияла довольная приятная улыбка. Если бы кто-то хотел сказать о его улыбке поэтично, он мог бы выразиться, что она перекрывала свет вечерних московских фонарей. Сбылась его мечта: он, будучи единственным ребенком в семье, всегда хотел найти родственников. И вот он нашел их, да еще каких – таких классных родных братьев.
Виктор и Владимир ехали вместе. Владимир довез Виктора и поехал домой. Трогаясь с места, он сказал:
– Нормальный парень!
– Да! – полностью согласился Виктор. – Я тебе говорил свое первое впечатление, что он нормальный и что общение с ним сложится.
– Но вам с ним еще дело этих, как их…
– Яузиной и Поныриной – подсказал Виктор.
– Да – оно! Вам же еще надо провести его?
– Ну, надеюсь, сможем.
Истинное родство – оно такое, неожиданное. Мы можем жить с рождения рядом, в одной квартире и все детство воевать друг с другом каждую минуту каждого дня, по любому поводу. И потом, вырастая, продолжать сражаться уже во взрослой жизни по серьезным поводам, причем сражаться ожесточенно и даже яростно, непримиримо, до ссоры, до драки, до оскорблений, до разрыва общения.
А потом волею судеб и собственного умудрения взять – и, развернув все, помириться. И стать не просто ближайшими родственниками, но и истинными друзьями (что в данном случае даже ценнее, чем кровное родство).
Так старшие Синегоровы смогли, решительно оставив в прошлом свою казавшуюся непримиримой вражду, помириться и, будучи уже совсем взрослыми людьми, по-настоящему подружиться.
А можем, будучи кровными родственниками, вообще никогда не видеться и даже не знать о существовании друг друга, а потом встретиться – и с первых же минут разговора понять, что мы – родные не только по крови, но и по духу. И предыдущих лет незнакомства как будто бы и не бывало – настолько ровно складывается разговор, когда хочется познакомиться сразу за все потерянные для общения годы и узнать друг друга так, как если бы жили с рождения рядом, в одной квартире.
Так Синегоровы в этот день обрели младшего брата.
На следующий день, когда Виктор приехал в офис, помощник, работающий по делу Ласкариной, принес ему одну из центральных газет, открыв ее на развороте со статьей «Константин Ласкарин – Робин Гуд наоборот» за авторством некоего Эдгара Залихватова. Начав читать и поняв, о чем эта статья, Виктор поблагодарил помощника, дочитал статью, и когда Владимир приехал в офис, сразу дал ему прочитать ее.
Статья была двойственная. С одной стороны, вроде бы шли ссылки на факты: заявления в милицию, возбужденные и неожиданно прекращенные уголовные дела, исчезнувшие люди, некоторые из которых были потом найдены убитыми, а некоторые – так и вообще не были найдены.
Главное – во всех этих деяниях обвинялся Константин Ласкарин – «младший брат Федора Ласкарина, унаследовашего бизнес-империю «Никея».
С другой стороны, если читать объективно, то довольно быстро становилось понятно, что в статье факты изложены так, чтобы, не доказывая их, бросить тень на Константина Ласкарина, а через него – на его брата Федора.
Синегоровы умели читать прессу правильно – отделяя факты, приводимые журналистами, от даваемых ими толкований этих фактов. Но многие наши сограждане так читать прессу не умели, и эта статья, конечно, могла сильно впечатлить обычного среднестатистического россиянина, жадно впитывающего любую острую информацию.
– Статья – ни о чем, – презрительно бросил свое мнение Владимир, прочитав ее.
– Но в ней читателя четко подводят к мысли о том, что Константин грабил и убивал богатых людей, а Федор с помощью своих ведомственных связей прикрывал брата, а потом эти награбленные деньги вложил в развитие ООО «Никея» и тем самым обеспечил ее взлет. И еще тут подчеркнуто, что это ООО создал их отец, а Федор его потом унаследовал и уже сам с помощью этих награбленных денег сделал крупной корпорацией.
