Сергей Владимирович Лобанов
Мы будем на этой войне. Не родная кровь
Что будет с Иваном? Опять посадят? Эти типы на полицейских не похожи. Могут вообще искалечить и даже убить.
А что будет с детьми и с ней самой?
Елена молча плакала, утирая слёзы кухонным полотенцем.
Утро ничего нового не принесло.
К этому времени женщина решила всё рассказать и пойти вместе с этими людьми на встречу с Иваном. Хитрить бессмысленно и очень опасно. Да и он вряд ли станет прятаться, как только узнает, что произошло. Нужно что-то делать. Пусть Иван повинится перед директором, прощения попросит. Авось, тот и простит. Ведь не со зла же муж совершил такой поступок.
Как она задумала, так и сделала.
Оба типа среагировали сдержанно. Казалось, они вообще не способны испытывать каких-либо эмоций, кроме угроз в чей-то адрес.
Елена собиралась пойти на встречу с Иваном. Мысли о детях и их безопасности держали её в крайнем напряжении. Ни о чём другом думать женщина не могла. Она твёрдо надумала убедить мужа сделать всё, что скажут эти люди. Только бы с сыном и дочерью ничего не случилось!
Один из типов остался в квартире присматривать за ней и за детьми, пока она ходит к мужу. Второй ещё утром ушёл и передал своим подельникам, сидевшим в машине у подъезда, всё, о чём узнал.
Втроём они решили организовать засаду, чтобы успеть перехватить объект до того, как баба придёт на место встречи. Ведь он сам наверняка явится раньше, чтобы убедиться в отсутствии возможной засады. Вот поэтому и порешили занять позицию загодя и взять объект в момент его появления, когда он особо не ждёт этого.
Они расположились на площадке одного из подъездов, у окна. План был простым: взять мужика тёпленьким и доставить к заказчику. Что уж он там сделает с ним, их не интересовало. Задаток получен, остальное – после завершения работы. Плюс, от себя назначенный штраф – за беспокойство, так сказать. Жить на что-то надо, времена непростые настали.
Никто из группы не собирался причинять вред детям или бабе: они всего лишь инструмент для достижения цели.
Пришлось, конечно, изобразить разбойников с большой дороги. Им, бывшим операм, это не составило никакого труда.
Пока не начался весь этот бардак, они работали в службе безопасности у своего нынешнего заказчика, на то время являвшегося их работодателем. Всё изменилось, фирма приказала долго жить, парни остались не у дел. А у всех семьи. Тут на их удачу дал знать о себе шеф. Проблема, мол. Надо встретиться.
Как бывшие опера предполагали, так и получилось: объект появился на пару часов раньше. Не торопясь зашёл во двор, постоял, зыркая по сторонам, затем пошёл в подворотню.
– Он? – спросил один у старшего.
– Чё ты спрашиваешь, видел же фотки у них дома и на работе в личном деле, – проворчал тот.
– На всякий случай. Ты у нас старший, вот и советуюсь, – заёрничал сдержанно напарник.
– Хорош умничать, – осадил его главный. – Действуем по плану.
Первым вышел тот, что ёрничал. Вида он был совсем обычного. Таких в последнее время в городе полно: нахохлившиеся, в тёмной невзрачной одежде, куда-то идущие, не зевающие обывательски по сторонам, лишь бросающие быстрые колючие взгляды.
Опер прошёл не спеша через неширокий пустынный двор и направился к подворотне, ведущей на улицу, ещё не так давно запруженную постоянными автомобильными пробками, сейчас же свободную и непривычно широкую.
Он прошёл мимо Ивана, покосившись на того настороженно, как сделал бы это любой, встретивший незнакомца в не самом приятном месте.
Никитин тоже проводил его внимательным взглядом, не почувствовав никакой опасности.
Минут через десять из подъезда вышёл второй, направляясь тем же путём, что и первый. Тем самым они перекрыли оба выхода: из подворотни на дорогу и обратно во двор.
Иван, не обладая нужными в такой ситуации знаниями, сам загнал себя в ловушку, ещё не догадываясь о том, что та захлопнулась.
Второй зашёл в подворотню и, слегка замедлив шаг, спросил у Никитина:
– Закурить будет?
– Самого бы кто уго…
Договорить он не успел. Незнакомец рванулся к нему, снёс с ног и заорал:
– Мордой вниз, сучара!!! Руки за спину!!!
Ошеломлённый Иван даже не пытался оказать сопротивления навалившимся крепким и решительно действующим мужикам.
Знакомо щёлкнули на запястьях наручники.
«Вот и всё…», – только и успел подумать он отрешённо.
Его продолжали держать на асфальте, замотав скотчем щиколотки и руки, сведя за спиной локти. Из такого положения не всякий йог выпутается. Чего уж там говорить об обычном человеке.
Тем временем третий подогнал машину. Никитина сгребли в охапку и забросили в обширный багажник.
– Вот и всех делов, – удовлетворённо вымолвил старший, заводя двигатель. – Поехали, что ли, заберём Ваську из той хаты.
Так они и поступили. Когда собрались все вместе, старший сказал:
– Пора груз сдавать. А с бабы этой мы всё равно ничего не получим. У них там шаром кати. Зря запугали только.
– А я бы всё равно дожал, – возразил Василий. – Что-нибудь да возьмём. Чё их жалеть? Время сейчас такое, никто никого не жалеет, о себе думать надо.
– Тоже верно, – покладисто согласился старший. – Что-то я расчувствовался. От радости, видать, что легко всё так вышло. Дожмём, пожалуй, семейку эту, пусть выворачиваются, как хотят. Кстати, баба у него не то чтобы страшная, но какая-то… даже не знаю, с чем сравнить. Жизнью затюкана. А, во! Серая мышка. Да, очень подходит. У меня б на такую не встал.
– Этому зеку пойдёт и такая. Другая посимпатичнее не стала бы с ним жить. У него, как у латыша – только хрен, да душа, – хохотнул Василий и добавил: – Какой нормальной бабе такой мужик нужен? И она сама никому не нужна, раз на зону замуж поехала. Так что они друг друга стоят.
– А при чём тут латыши? – не понял старший.
– Это я от бабушки своей запомнил, – пояснил Василий. – Я ещё маленький был, она иногда вспоминала свою молодость в тылу во время войны. Говорила, как-то привезли к ним в деревню ссыльных латышей целыми семьями от мала до велика. У них вообще ничего не было с собой, только летняя одежда. Бедствовали они очень. Голодали, собирали грибы в лесу, а толком в них не разбирались. Умерли почти все, кто от отравления, кто от голода и пришедших зимой морозов.
– Да, было времечко… – вздохнул старший. – Сейчас не намного лучше, кстати. То ли ещё будет.
– А баба у него и вправду страшная, – вернулся Василий к прежней теме.
– Зато можно не бояться, что рога наставит, – хмыкнул старший.
– Да уж, – согласился Василий. – Но с другой стороны, как говорится, лучше торт сообща, чем дерьмо в одиночку. Хотя, оно, конечно – кому понравится узнать, что его красивую жену полгорода дерёт? А красивые они все такие – на передок слабые. Считают, что с одним мужиком жизнь впустую теряют. Так что тут ещё, в натуре, подумаешь, что лучше: не красивая, но верная, или красивая, но не верная.
Двое других оперов участия в разговоре отчего-то не принимали. Замолчали и оба разговаривавших.
Дальше ехали молча.
На одной из улиц дорогу автомобилю преградила возбуждённая толпа. Такие орды в городе собирались часто. Орали, митинговали, выдвигали какие-то требования, частенько что-нибудь громили. Редко кто мог им помешать. Правоохранители и без того захлёбывались в вале преступлений, силовиков раздирали сомнения: то ли федеральную власть поддерживать, переставшую зарплату платить, то ли к набирающей силу оппозиции примкнуть, хотя и там зарплату тоже только обещают, правда, более высокую.
– Стой! Стой! – занервничали попутчики в один голос.
Но старший уже и сам затормозил и хотел развернуться, но не успел.
Машину разом окружили. Кто что орал – непонятно, но вся злость толпы сконцентрировалась на этом автомобиле, осыпаемом многочисленными ударами.
– Прорывайся! – закричали мужики старшему.
Но тот замер нерешительно. Как прорываться, по людям, что ли?
А с улицы кто-то заорал громче всех, перекрикивая толпу:
– Вот они, сволочи! Жируют! Раскатывают тут, а мы без жратвы сидим! Мочи их!!!
Тут же под очень сильными ударами посыпались стёкла. В салон полезли злые лица и цепкие руки.
Старший отбросил все сомнения и даванул на педаль акселератора.
Машина рванулась назад, сбила нескольких человек, проехала по ним…
Гомон толпы разорвали вопли боли…
Кто-то отхлынул в сторону, другие, наоборот, облепили автомобиль, повисли на нём гроздьями, сумели на ходу раскрыть двери, помешать водителю ехать дальше… Потом выволокли его и пассажиров вон, затаптывая всех насмерть…
Никитина вытащили из багажника. Кто-то разгорячённый пнул его пару раз, но зарвавшегося экзекутора оттолкнули, крича:
– Э! Ты чё! Этот-то при чём?!
С него сорвали скотч, сняли наручники. Посыпались участливые вопросы: что, да как и почему.
Иван, ещё не веря в своё столь неожиданное освобождение, взмолился:
– Беспредельщики наехали, сам не понял, почему. Перепутали с кем-то, видать. Пацаны! Домой мне надо срочно! Дайте пройти! Дети у меня там, жена!
– Ишь, заботливый какой. Дети! У всех дети, – послышалось из толпы. – Ладно, дайте ему пройти, пусть топает.
Никитин пробрался через толпу, ловя на себе со всех сторон какие-то хищные взгляды, будто он лично виноват во всех бедах. А может быть, ему так казалось, всё-таки столь неожиданный захват, поездка связанным в багажнике, потом столь же неожиданное освобождение, когда казалось, что уже всё, конец, оказали на него сильное воздействие. А в таком состоянии мало ли что может показаться.
Домой он бежал, не жалея сил, гоня от себя страшные мысли о том, что с родными и близкими ему людьми могло что-то случиться. Ведь вышли же как-то на него эти преследователи. Наверняка у него дома побывали! Ну, зачем, зачем он так легкомысленно рискнул безопасностью близких?! Только бы ничего не случилось, только бы ничего не случилось…
Подскочив к двери, забарабанил в неё, позабыв о том, что есть ключ.
С той стороны послышался робкий голос Елены:
– Кто?
– Лена, это я! С вами всё хорошо?! Ничего не случилось?!
Дверь широко распахнулась. Женщина со слезами бросилась на грудь мужу:
– Господи… Ваня… Ваня…
– Ну, что… что?.. Где дети, что с ними?
– Ничего, ничего, Ваня… Всё хорошо. Но тут были страшные люди, они искали тебя, забрали деньги и сказали, что мы должны в два раза больше.
– Собирайтесь, – сказал Иван, закрывая за собой дверь.
– Куда, Ваня? – отрешённо спросила успокоившаяся вдруг женщина, прижимая к себе дочь, и глядя то на мужа, то на сына. – Куда мы пойдём? Они всё равно найдут нас, куда бы мы ни пошли…
– Уже не найдут, – холодно ответил Никитин, вспоминая затоптанных до смерти преследователей.
– Не найдут? – не поняла женщина.
– Нет. Но лучше всё же уйти отсюда. Мне за вас так спокойнее будет. Нас всё равно хозяева скоро попросят. Сама знаешь, за аренду платить нечем.
– Куда же мы пойдём? – губы Елены снова затряслись в беззвучном плаче. – А что ты сделал с этими людьми?
– Не реви, – строго сказал Иван. – Я ничего не сделал. Другие сделали. И я тут не при чём.
– Не буду, не буду… – торопливо ответила женщина, прижимая ладонь к губам.
– К Андрею пойдём. Попросимся на постой временно. А там видно будет. Даст Бог, не откажет нам брат мой. Человек он хороший, не то что Федька. Давай, собирайтесь. Берите вещи. Зимние – тоже. Складывайте всё в сумки. Продукты возьмите, какие остались, спички, соль. Идти придётся пешком. Автобусы не ходят, сами знаете.
Спустя пару часов, небольшая семья покинула квартиру, отправляясь в неизвестность, ещё не зная, как отреагирует старший брат на их появление в такое непростое время.
Ну, даст Бог, не выгонит.
Путь предстоял неблизкий – километров двадцать через весь город, с правого берега на левый, потом за городом ещё пару десятков вёрст отмахать.
Раньше они не задумывались никогда о том, что придётся ходить вот так, через весь миллионный, вытянувшийся по обоим берегам Енисея, мегаполис, без всякой надежды на попутный общественный транспорт. Не заметные прежде многие километры, быстро и легко поглощаемые автобусами от остановки до остановки, теперь вдруг оказались такими длинными, долгими и трудными для преодоления.
Глава II
Противостояние
Задумка Трошина по устранению прежнего «бугра» и наиболее опасных «быков» прошла успешно. Сработал тот самый принцип неожиданности, когда Фёдор сходу застрелил не ожидавшего такой подлости главаря и троих стоявших рядом громил. К делу подключились двое подельников Трошина, пустившие в ход полученные пистолеты.
Безоружный Слава, оказался не у дел и в первые же секунды скоротечной перестрелки был убит опомнившимися бандитами. Так же, смертельно ранили Костю. Но на этом успехи бандюков закончились. Фёдор и Олег сумели добить тех, кто никогда под них не пошёл бы. Остальные сдались без боя, побросав стволы.
Именно на это и рассчитывал Трошин.
После расправы он выгнал с территории профилактория родственников убитых и перевёз свою семью на новое место. Когда жена узнала все подробности, то впала в истерику, кричала, что не станет тут жить, вернётся назад. Но Фёдор оставался глух к её бурным эмоциям. В конце концов, она успокоилась и даже освоилась, общаясь с нежданными новыми соседями.
Дела у Трошина шли неплохо. Он продолжил дело прежнего главаря и сумел сохранить наработанные тем связи с коррумпированными правоохранителями. Те сами вышли на него и в жёсткой форме предложили свои условия взамен на относительную свободу действий. Фёдор, не будь идиотом, согласился.
Он сделал Олега своей правой рукой, невольно удивляясь беспринципности и жестокости молодого парня. Порой Фёдор сам побаивался его, но виду не подавал. Да и заместитель оказался далеко не дурак – всё понимал и выше установленной ему планки прыгнуть не пытался.
На протяжении всего времени, как ему удалось стать главарём, Трошин ни на день не переставал думать о Наталье, к которой его тянула необъяснимая сила, будто других женщин и нет на свете. С женой он старался быть прежним, справедливо считая, что она не виновата. Ну не любит он её больше, да и не любил никогда так, как Наталью, ну что теперь делать!
Однажды, уже в последние дни августа, выбрав свободное время, он решил заехать к ней в гости. Незваным. Неожиданно. Как всегда, впрочем. Ни на что не рассчитывая, поехал всё же.
Поехал один, не взяв с собой никого, что при неспокойных временах было довольно таки рискованно: народ, обозлившийся до предела на всё и всех, запросто мог расправиться с владельцем дорогой машины. Тут как повезёт. Иные ходят, бросают колючие взгляды, сплёвывают порой со злобой, но этим и ограничиваются. А если попадёшь на разгневанную толпу, жаждущую чужой крови, то дело худо: машину разобьют вдребезги, а самого затопчут насмерть.
За стёклами уютного автомобильного салона проплывали опустевшие, замусоренные, пыльные улицы города. Дома, как живые существа настороженно и хмуро глядели многочисленными неприветливыми окнами.
От почти полного отсутствия транспорта дороги стали непривычно широкими. Одинокие сгоревшие легковушки по обочинам заставляли сердце тревожно сжиматься от осознания собственной незащищённости.
Куда люди попрятали своих четырёхколёсных коней, для Трошина оставалось загадкой. В квартиры затащили, что ли? Ведь раньше в том же центре не протолкнуться было от пробок и сотен припаркованных машин. Наверное, многие попросту покинули мегаполис, ставший не только неприветливым, но и опасным, подавшись поближе к земле, где есть возможность хоть как-то прокормиться.
Дом сталинской архитектуры находился почти в центре города. Трёхкомнатная квартира с высокими потолками досталась Наталье от давно умершей бабушки по материнской линии. Ещё с мужем она сделала евроремонт, превратив запущенное пожилой женщиной жильё в уютное современное гнёздышко.
Фёдору сразу понравилось там, но вот зазноба его никак не желала растопить в своём сердце лёд. И потому он чувствовал себя лишним в этой квартире, хотя многое отдал бы, чтобы всё стало наоборот.
Поднявшись на третий этаж, Трошин решительно постучал в дверь, уже заранее зная, что дальше порога его не пустят. В последнее время так и бывало. Наталья разговаривала с ним в дверях, не предлагая войти, как сделала это, вероятно от неожиданности, в его первый после долгого перерыва приезд.
Всякий раз после таких встреч он уходил, испытывая странное ощущение: удовлетворение оттого, что увидел предмет своего обожания, и обиду что опять оказался отвергнутым.
За дверью послышались лёгкие шаги. Настороженный голос спросил:
– Кто?
– Наташа, это Фёдор. Открой, пожалуйста.
Через некоторое время дверь, будто раздумывая, открываться или нет, слегка приоткрылась. В проёме стояла дочь Натальи – Ксения.
У Трошина аж сердце ёкнуло и сладостно заныла душа.
Семнадцатилетняя девушка была чертовски хороша. Юность сочеталась с хорошо развитыми соблазнительными формами. Светлая чёлка ровно пострижена и закрывает лоб до бровей. Длинные осветлённые волосы гладкой тяжёлой волной падают за плечи и прячутся за гибкой стройной фигуркой. Серые глаза широко распахнуты, густые ресницы слегка подведены. И больше никакой косметики на хорошеньком личике, да она только испортила бы всё.
Девушка прекрасно сознавала свою красоту и выглядела неприступной гордячкой. Копия матери в пору её молодости. Впрочем, с годами Наталья стала лишь красивее, умело используя внешность и свойственную ей женственность.
– Здравствуйте, дядя Федя, – сказала вежливо девушка.
– Здравствуй, Ксюша. Не ожидал тебя увидеть. А где мама?
– Она ушла талоны отоваривать.
– А что ж одна-то? А ну как отберёт кто продукты на обратном пути?
– Если бы мы вдвоём пошли, то шансов дойти без потерь было бы больше? – слегка улыбнулась девушка. – А вы чего к нам опять?
– А то ты не знаешь, – неожиданно для самого себя вздохнул Трошин.
– Зря ходите, дядя Федя. Не любит мама вас. Неужто не понимаете?
«А Ваньку, значит, любит?», – в сердцах едва не воскликнул Фёдор, но сдержался и даже внешне остался прежним.
Что она понимает в любви, эта девчонка?! Ветер в голове ещё, а рассуждать пытается как взрослая, самонадеянно полагая, что знает о жизни всё.
Трошин собрался уже уходить, как вдруг заметил вышедшего из комнаты в коридор пасынка Ивана – семнадцатилетнего Романа, хорошо сложенного, высокого, но ещё по-юношески хрупкого. Впрочем, с возрастом из этого мальчика должен получиться видный мужчина.
– А он что тут делает?! – спросил безмерно удивлённый Фёдор.
Уж чего-чего, а подобного он никак не ожидал. Это что же получается? Братец уголовничек в своё время дорогу перешёл, а теперь его выкормыш здесь ошивается! Отчим за матерью, этот за дочкой ухлёстывает! Просто какая-то династия ухажёров!
– Это не ваше дело, – спокойно ответила Ксения и закрыла дверь.
Вот так! Дочка вся в маму пошла. Та тоже вот так закрывает дверь перед его носом – спокойно и насовсем. А он всё ходит и ходит! Чёрт бы побрал эту проклятую любовь!
Трошин не спеша ехал по улице, погружённый в свои мрачные думы. Появление Натальи стало для него неожиданным. Она шла по пешеходной дорожке с небольшой плетёной хозяйственной сумкой в руке.
В последнее время горожанам стали выдавать талоны на продукты первой необходимости. Это несколько разрядило ситуацию, но не ослабило социальное недовольство в целом.
Фёдор быстро развернулся на пустой дороге, поравнялся с женщиной. Та шарахнулась в сторону, но когда за опустившимся стеклом увидела знакомого, несколько успокоилась, однако совсем окаменела лицом.
– Здравствуй, Наташа, – сдержанно поприветствовал он женщину.
– Здравствуй, Фёдор, – отозвалась та, не поворачивая головы в его сторону, продолжая идти не торопясь.
– Напугал я тебя?
Женщина промолчала.
– Я заезжал к тебе только что. Даже не ожидал, что встречу на улице.
– Зачем ты ездишь ко мне, Фёдор? – ровно поинтересовалась Наталья, и также спокойно продолжила: – У тебя же семья есть. Мы уже не раз и не два говорили об этом. Что ты мучаешь и себя, и меня?
– Люблю я тебя, Наташа. Вот и езжу, – хмуро ответил Трошин.
– А я тебя не люблю. И говорила об этом уже много раз.
– А брательника моего любишь, значит, да? – непроизвольно катая желваками, спросил Фёдор.
Губы Натальи тронула лёгкая усмешка и тут же пропала.
– Ивана-то? А это не твоё дело. И я не лезу в его жизнь, как ты в мою. Где твоя гордость, Фёдор? Что ты за мужик такой? Вот вы братья с Иваном, а совсем разные.
У Трошина в нервном тике задёргалась щека.
– Не надо сравнивать меня с этим уголовником, – всё же спокойно сказал он.
– В ином уголовнике человеческого больше, чем в свободном, никогда не бывавшем там, – вздохнула женщина.
– Это ты сейчас обо мне? – недобро сверкнул глазами Фёдор.
Его лицо и бритая наголо голова покраснели от сдерживаемой злости.
– Это я сейчас вообще, – по губам Натальи опять скользнула едва заметная улыбка.
«Вот за что я её люблю, а? – подумал вдруг Фёдор. – Обычная баба. Да, симпатичная и даже красивая, на мой вкус. Но таких полно. Почему именно она? Скажи кому, – так ведь удивятся, ответят: посмотри вокруг, открой глаза, одиноких баб пруд пруди, а ты за одной юбкой таскаешься. И будут правы. Я сам это понимаю без чужой подсказки. Что со мной происходит?
Вон, и мочки ушей у неё некрасивые, и кожа на шее уже дрябнуть начала, и осанка изменилась, и глаза потухшие. Но она может быть другой, я знаю это, я видел её другой и просто терял голову, мычал как телёнок. Откуда у некоторых женщин такая особенность – забирать у мужиков разум и волю? Что за напасть такая?!»
– Уезжай, Фёдор, – спокойно произнесла Наталья.
– Ну, ладно, – процедил Трошин и прибавил газу.
Он внезапно для самого себя решил поехать к Ивану, всё же понимая, что глупо, вздорно и бессмысленно. Но Фёдор хотел только одного – врезать зеку со всей дури, сколько есть в руках. Всю жизнь эта морда на его пути маячит. И выкормыш его туда же!
Трошин знал, где снимает квартиру Иван, хоть и не общался с ним почти: мать как-то между делом рассказала, что бывала у Ваньки в гостях. А Фёдору адрес почему-то запал в память.
Его автомобиль летел по улицам. За стёклами мелькали редкие прохожие и ещё более редкие машины, ведомые водителями по каким-то делам.
Вот промелькнула небольшая толпа, азартно бьющая кого-то. Другие раскачивали легковую машину с уже выбитыми стёклами, чтобы перевернуть её.
По кузову джипа гулко стукнули несколько камней или ещё чего-то тяжёлого.
Фёдор зло выругался и дал ещё газу, оставляя далеко позади беснующихся молодчиков.
Никого застать дома ему не удалось. Выяснять у соседей он ничего не стал. Да и внезапная ярость поутихла.
Пора возвращаться на свою базу.
Сегодня Трошин запланировал выезд за город на очередную охоту. Его ухари сидеть без дела не должны: кормить надо всю эту ораву из родственников. Нужно решать вопросы с горючкой для машин и для дизеля, чтоб свет был. Нужно решать вопросы, чтобы была вода и своевременное и постоянное тепло в батареях – зима не за горами. Помимо этого есть ещё куча всяких дел и делишек. Полицаям ещё надо отстёгивать, чтобы не лезли, куда их не просят.
Проблем не меньше, чем в его бывшем бизнесе.
Прежде Фёдор никогда бы не подумал, что занятие криминалом может включать в себя столько забот. Только в фантазиях кажется: раз – и всё! Деньжат срубил по-лёгкому, можно жить весело. У кого-то так и получается, наверное. Но у них и ответственности нет такой, как у него. В общем, как ни крути, а приходится ему быть точно таким же заботливым отцом-командиром, что и прежнему главарю. И зачем он только надел на себя чёртов хомут? Бросить всё к едрене фене? А как жить тогда в нынешних условиях? По мелочи шакалить? Так он никогда не хотел этого, всегда к большему стремился. Вот и получил, чего просил.
Ещё поговаривают, что со дня на день в город введут войска. Уже появились военные патрули. Так что введение войск должно положить конец почти полной безнаказанности. Но ведь это означает, что и ему самому придётся лечь на дно. Тягаться с регулярными войсками нечего и думать.
Будь что будет. А пока надо урвать что-то и себе.
Трошин вздохнул нерадостно.
Его мысли опять переключились на Наталью.
Чёрт бы побрал эту любовь…
* * *
Небольшое семейство Никитиных без особых проблем добралось до загородного коттеджного посёлка, где жил старший брат – Андрей Николаевич Савельев со своей семьёй.
Шли вынужденные переселенцы почти четыре дня, делая частые остановки для отдыха. Пятилетнюю Вику Иван нёс то на руках, то на плечах. Уже почти взрослый семнадцатилетний Ромка помогал матери нести вещи.
Первую ночь провели в каком-то подъезде. С утра двинулись в путь, к концу дня прошли оставшуюся часть города и заночевали на окраине в небольшой рощице, не разжигая костра, чтобы ненароком не накликать беду.
В следующие неполных два дня преодолели путь до посёлка и подошли к большому и красивому, из красного кирпича коттеджу Савельевых, обнесённому высоким, тоже кирпичным забором.
Переговорное устройство работало.
Автоматический замок на калитке щёлкнул. Никитины зашли на просторный, ухоженный двор с газонами, клумбами, дорожками из красивой брусчатки, резной в завитушках беседкой, большими в пару обхватов соснами, сохранёнными при строительстве дома. Всё здесь говорило о достатке и благополучии.
Из дома им навстречу спешил Андрей Николаевич. Он радушно обнял брата и сказал энергично, окинув быстрым взглядом немудрёные пожитки гостей:
– Вижу-вижу! Молодцы, что приехали. Теперь я хоть за вас буду спокоен. Проходите в дом.
– Андрей, мы ненадолго. Не хотим стеснять тебя. Как определимся с жильём, сразу съедем, – смущаясь, ответил Иван.
Андрей Николаевич на правах старшего брата дал ему лёгкий шутливый подзатыльник и сказал с улыбкой:
– Будешь молоть чепуху – получишь ещё. Всё, проходите в дом. Приводите себя в порядок, отдыхайте. Пешком ведь шли, а? Понятное дело. С транспортом нынче проблема. Отдохнёте, а вечером организуем семейный стол по поводу встречи.
Остаток лета Иван со своей семьёй проживал у Савельевых.
Вдвоём братья лишь однажды выбрались в город, чтобы забрать мать. Поддавшись активным уговорам сразу двух сыновей, она согласилась на переезд.
Предлагать Фёдору переехать, Андрей Николаевич не собирался. Он только Ивану рассказал о том, что видел его в банде. Все остальные в посёлке узнали лишь о факте нападения и гибели людей во второй машине.
Было у Андрея Николаевича большое желание увидеть Фёдора и поговорить с ним по душам, что называется. Намять бока, а потом сдать в полицию, несмотря на то, что брат: его необходимо остановить, пока он не натворил бóльших бед.
Ещё до прихода Ивана, несколько раз Андрей Николаевич ездил в город, да всё никак не мог найти среднего брата.
Не получилось найти его и на этот раз, когда поехали за матерью. Никто из соседей так и не знал, куда он делся. Впрочем, братья понимали, какими делами занимается Фёдор.
Уехали ни с чем.
Размеренную и однообразную жизнь посёлка постоянно нарушали горячие и тревожные новости о ситуации в стране. Душевное напряжение от неизбежности наступления страшных времён не отпускало обитателей дорогих коттеджей. Все разговоры велись об одном и том же – как там, в Москве и в других регионах. Смогут ли выровнять ситуацию, появятся ли прежняя уверенность и определённость?
В доме Андрея Николаевича часто собирались гости и говорили, говорили, говорили…
Наверное, в этих бесконечных разговорах люди находили для себя какую-то отдушину, боясь оставаться наедине со своими тяжкими мыслями и предчувствиями. А так – поговорили, вроде как легче стало на время.
Мать братьев, Иван и Елена тоже присутствовали на таких посиделках. Впрочем, они занимали наблюдательную позицию, стесняясь высказывать свои мысли в компании далеко не бедных людей, отягощённых самомнением, а порой и самолюбованием от собственных складных и пространных речей.
Когда бывала электроэнергия, все прилипали к телевизорам, жадно впитывая новости и любую другую информацию, часто противоречивую. Но в целом всё было ясно: войны не избежать. На компромисс противоборствующие стороны – чтоб им пусто было! – идти не желают. По всей стране активизировались военные комиссариаты, рассылая пачками повестки о так называемой переподготовке «партизан». Мужиков и раньше время от времени дёргали на такие сборы. Кто-то ездил, но большинство попросту игнорировали подобные повестки: у всех работа, дела, семья… А тут какая-то идиотская, никому не нужная переподготовка.
На этот раз всё было иначе. Повестки вручали в руки в присутствии вооружённого патруля, давали на сборы не более пятнадцати минут и уводили как под конвоем. Если кто-то артачился, то патрульные не церемонились – применяли грубую физическую силу. Ходили слухи, что порой доходило до применения оружия.
Теперь у обывателей исчезли последние сомнения. Теперь только самый наивный мог ещё поверить, что это обычные сборы. Потом все вернутся и всё будет по-прежнему.
К концу августа власть в городе почти бескровно перешла в руки оппозиционеров.
Почти бескровно, если не считать покалеченных и убитых во время бесконечных митингов, потасовок непримиримых сторонников противоборствующих групп и группировок, личных разборок из-за каких-то конфликтов.
Местная верхушка оппозиции самопровозгласила себя легитимной властью и тут же окружила город тремя общевойсковыми бригадами, командование которых пока ещё официально подчинялось центру, но разделяло взгляды и намерения оппозиционеров.
Причиной послужило вполне объяснимое желание новой власти иметь весомую поддержку и защиту.
Руководство страны этим фактом осталось очень недовольно, но сделать ничего не могло, поскольку Москву раздирали те же самые центробежные силы. В стольный град тоже ввели верные власти войска. Но это ещё больше разозлило людей. На улицах появились баррикады. Столица замерла в предчувствии большого кровопролития.
Так что на неопределённое время центру стало не до регионов, особенно отдалённых.
Всю страну уже давно накрыла уродливая мозаика политического, национального и религиозного расслоения общества. Теперь за непокорность и инакомыслие одних, другие открыто стали угрожать им не просто жёсткими мерами, а жестокой расправой.
И всё же, несмотря на вынужденное бездействие центра, власть во многих регионах продолжала оставаться в прежних руках.
Там, где её перехватили оппозиционеры, ещё толком не определившиеся со своим центральным руководством, ничего особенного пока не происходило, кровь рекой не лилась, но все понимали – это ненадолго. И какая бы власть ни была на местах, ничто уже не остановит недовольных ею.
Сторонники центра навешивали ярлыки сепаратистов на оппозиционеров и всячески клеймили тех позором, постоянно уличая в связях с разведками недружественных держав.