Сергей Кремлев
Дневники Берии – не фальшивка! Новые доказательства
С учётом военной круговерти развёрнутые пометки в дневнике о времени и обстоятельствах пребывания у Сталина имели для Берии несомненную и очевидную практическую ценность – не понимать этого способны лишь неисправимые академисты, никогда в жизни не отвечавшие за мало-мальски живое дело.
Собственно, у Берии, как у любого выдающегося организатора, имелась, конечно, и прочно выработанная привычка к точности и конкретности. Поэтому неудивительно, что он фиксировал ряд подробностей в дневнике и до, и после войны, но, повторяю, особенно часто он вносил такие подробности только в период войны.
Такую же информационную – кроме прочего – функцию явно выполняли и записи о том, кто и когда бывал у Сталина. Хотя порой они носят явно эмоциональный оттенок, о чём – чуть позднее.
Профессор Козлов пишет:
«Журналы Сталина послужили фальсификатору основой для отражения в «Личном дневнике» составов персональных участников совещаний у Сталина и изменений в них в течение одного заседания. «Личный дневник» буквально наполнен записями типа «потом Коба меня еще задержал одного», «Были только Молотов, Жданов, Георгий (Маленков. – В.К.)», «Был только Молотов», «Кроме меня был только Молотов», «Сегодня почти час был с Кобой наедине», «Сегодня товарищ Сталин говорил мне, когда остались одни…», «Вчера докладывал Кобе один, при мне вызвал Клима (Ворошилова. – В.К.) и Молотова», «Сидели Коба, Клим, Молотов и я… Потом подошли военные», «Коба заседает с маршалами и генералами, Меня пока не вызывает», «Коба постоянно совещается с военными», «Просидел час у Кобы с Шолоховым… Потом остались одни», «Коба провел совещание по нефти. Собрал всех, было почти 50 человек», «Позавчера Коба провел большое совещание с военными. Нас не пригласил, был только Вячеслав (Молотов. – В.К.). Сегодня был у Кобы вместе с Всеволодом (Меркуловым. – В.К.)», «Только что от Кобы. Были только Вячеслав, Георгий и я» (т. 1, с. 67, 71, 78, 79, 84, 96, 167, 169, 174, 183, 186–187, 191,206, 253, 308). Примеры подобных записей можно было бы продолжать до бесконечности, и все они исключительно восходят к Журналам Сталина (ср. соответственно с. 242, 245, 246, 295, 298, 306, 308, 309, 313, 321, 334, 335, 355)».
Могу со всей ответственностью заявить, что опубликованный мною дневник Л.П. Берии ненаполнен записями «типа»… и что примеры подобных записей нельзя продолжать «до бесконечности».
Чтобы понять, имею ли я право на такое заявление, достаточно прочесть дневник с карандашом в руках. Мой рецензент просто спрессовал ряд отдельных предложений из разных записей в один блок и создал впечатление, что дневник чуть ли не из одних подобных коротких фиксаций и состоит. Но, во-первых, это не так (чуть ниже я это покажу), а во-вторых, мы ведь имеем дело с дневниковыми записями за полтора десятка лет!
Из такого массива записей при желании можно, пардон, надрать чего угодно! Или историк Козлов не знает, что цитирование должно быть корректным?
Что же до заявления профессора Козлова насчёт того, что все цитированные им записи в дневнике «исключительно восходят к Журналам Сталина», то тут уж получается вообще в огороде бузина, а в Киеве дядька. Как же могут расходиться записи в дневнике о пребывании в кабинете Сталина (даже если допустить, что дневник сфальсифицирован) с записями в опубликованных ныне журналах, где были зафиксированы эти посещения?
В любом случае – хоть умелой фальсификации, хоть подлинных записей – полное соответствие должно быть налицо. Но так ведь оно и есть. И на мой взгляд, полная корреляция хронологии и фактологии записей в дневнике и точно установленных исторических коллизий доказывают как раз обратное – подлинность дневников Л.П. Берии.
Профессор Козлов задаётся вопросом: «Для чего фальсификатору потребовалось систематически сообщать такие детали на протяжении всего «Личного дневника» Берии?» – и отвечает на него так:
«Все дело в том, что хроника посещений, время посещений, состав посетителей, менявшийся часто по ходу встреч у Сталина, – это единственные реальные и достоверные факты, беспристрастно зафиксированные в Журналах Сталина. Указания на них в «Личном дневнике» Берии должны были, по замыслу фальсификатора, придать публикуемому документальному источнику признаки не только подлинности, но и достоверности. Стремление фальсификатора именно этими деталями подчеркнуть подлинность и достоверность «Личного дневника» Берии невольно превратило Берию в человека, маниакально стремящегося фиксировать не только свое присутствие на совещаниях у Сталина, но и присутствие других своих товарищей, да еще и отмечать последовательность их приходов и уходов в пределах одного совещания. «Выдающийся менеджер», оказывается, не гнушался примитивным личным филерством».
Ну, во-первых, таких деталей на протяжении всего дневника просто нет. Это я, как публикатор дневников, тоже могу заявить со всей ответственностью, и доказывается это простым внимательным чтением дневника всё так же с карандашом в руке.
Надо сказать, что я благодарен профессору Козлову – он заставил меня ещё раз вернуться к тексту дневников уже в свете его обвинений и ещё раз подвергнуть проверке свой вывод об аутентичности текста. И результаты моего дополнительного анализа лишь укрепили эту мою уверенность.
А если уж говорить о признаках подлинности и достоверности дневников, то наиболее убедительными должны быть признаны, на мой взгляд, не сведения о присутствии того или иного из коллег Берии в кабинете Сталина, а достоверные исторические данные, присутствующие в тексте дневников. Сам же профессор Козлов (о чём подробнее позже) не отрицает полного соответствия всех достоверных исторических событий и т. д. тому, что описано в дневнике.
Но как быть с обвинением в том, что я, якобы фальсифицируя дневники, превратил Берию в некий гибрид самовлюблённого нарцисса и филёра? По утверждению моего оппонента, Берия в дневниках оказывается противоречиво двойственным: с одной стороны, он якобы маниакально стремится подчеркнуть, даже наедине с самим собой, свою постоянную близость к Сталину, а с другой – как дневальный у тумбочки, он мелочно отмечает последовательность приходов и уходов в пределах одного совещания своих коллег…
Профессор Козлов иронизирует – мол, «выдающийся менеджер» не гнушался, оказывается, примитивным личным филёрством.
К слову…
Фразы «…«Выдающийся менеджер», оказывается, не гнушался примитивным личным филерством» в варианте, опубликованном в академическом журнале «Вопросы истории», нет. Очевидно, она была сочтена слишком вульгарной для публикации такого уровня. Но символично, что слова «выдающийся менеджер» взяты профессором Козловым в кавычки – мол, какой там «выдающийся»! Зато слова о примитивном личном филёрстве кавычками не снабжены, явно выдавая полное неприятие современным российским историком исторической роли Л.П. Берии.
На этом моменте я позднее остановлюсь более подробно.
Так как же – был Лаврентий Павлович склонен к слежке за своими коллегами даже в кремлёвском кабинете Сталина или тот факт, что в его записях действительно нередко отмечено присутствие коллег и их приходы и уходы, можно объяснить иным образом, чем это сделал профессор Козлов?
Мой оппонент такую особенность дневников объясняет стремлением фальсификатора Кремлёва придать якобы подложным дневникам большую достоверность. Но внимательное изучение дневниковых записей с тех позиций, которые отстаивает профессор Козлов (повторяю, что я предпринял такой анализ только после прочтения его статьи), показывает, во-первых, что детализация приходов-уходов и т. п. характерна в основном для периода войны.
Я уже отмечал, что это был особый период. И имеет ли право тот, кто принимается за анализ текста дневников Л.П. Берии (или кого-либо ещё) на предмет установления их аутентичности, упускать из виду и не принимать во внимание чисто психологический момент?
Поставим себя на место Берии.
Война… Ситуация меняется порой калейдоскопически в течение одного дня. Но для Берии день за днём протекают, в некотором отношении, крайне однообразно: наркомат, Совнарком, кабинет Сталина, Совнарком, совещания, быстрый перекус, кабинет Сталина, недолгий сон, быстрый завтрак, наркомат и т. д.
Так – изо дня в день… Где-то отступают и наступают, кто-то гибнет или воюет, а Берия изо дня в день занят одним и тем же: слушает, говорит, читает, пишет, кое-как спит, кое-как принимает пищу, читает, диктует, пишет, говорит, слушает, говорит…
А затем – опять слушает, говорит, читает и пишет.
День за днём – одни и те же лица и ситуации. С какого-то момента эти лица будут стоять перед тобой постоянно – достаточно закрыть глаза. Каждый грибник знает, что после удачного, но утомительного дня в лесу, засыпая, видишь перед глазами грибы, грибы, грибы…
Вот так – насколько я себе это могу представить – было и у Берии, когда он оставался наедине с собой и дневником. Перед глазами по-прежнему стояли Сталин, Молотов, Маленков, Меркулов, Микоян и т. д. Берия вновь, записывая впечатления и мысли дня, переживал события дня, и это отразилось в стиле записей военного времени. Тем более что привычка к точности у старого чекиста Берии не могла не проявляться как в большом, так и в малом, почти рефлекторно.
Нет же, профессор Козлов усматривает здесь то ли неуклюжесть «фальсификатора» Кремлёва, то ли «примитивное личное филёрство» Берии.
Но если анализировать каждую конкретную «подозрительную» (с позиций профессора Козлова) запись в дневниках, то можно увидеть, что упоминание о появлении в кабинете Сталина того или иного человека или его уходе имеет в разных записях разную окраску и не является простой регистрацией на манер того, как это делалось в «Журналах Сталина». Нередко, в контексте записи, такое упоминание несёт вполне определённую смысловую или эмоциональную нагрузку.
И это можно показать.
Возьмём – для чистоты эксперимента – две последние записи, приводимые самим профессором Козловым (можно было взять и две первые или две любые другие, суть анализа не изменится).
Итак, первая его якобы цитата: «Позавчера Коба провёл большое совещание с военными. Нас не пригласил, был только Вячеслав (Молотов. – В.К.). Сегодня был у Кобы вместе с Всеволодом (Меркуловым. – В.К.)».
Три безбожно выдранные из текста фразы взяты из первого тома дневников «Сталин слезам не верит» (с. 253). Не знакомый с дневниками читатель может подумать, что этой якобы «филёрской» записью всё и ограничилось. Но ведь это совершенно не так. Вот что на самом деле находим мы в дневнике от 26 мая 1941 года:
«Позавчера Коба провел большое совещание с военными. Нас не пригласил, был только Вячеслав (В.М. Молотов. – С.К.).
Сегодня был у Кобы вместе с Всеволодом [1]. Всеволод поставил перед Кобой вопрос об аресте Сергеева [2] и Ванникова [3]. Придется арестовать и начать следствие. Есть данные, особенно по Сергееву. Георгий (Г.М. Маленков. – С.К.) поддерживает.
Как разлагаются люди, не пойму. Сергеев сын рабочего. Тебя подняли, выучили, работай. А ты становишься сволочью. Тут дело серьезное, его придется мотать и мотать.
А Ванникова жалко, разболтался.
Потом поговорили по общей ситуации. Коба нервничает. На него не похоже, но перед нами ему скрывать нечего. Мне и Всеволоду сказал, что больше вас знают только ваши подчиненные [4]. Посмотрел на Пономаренко, говорит: «А у Пантелеймона и так всё на виду» (в примечаниях к текстам «Дневников» 1, 2, 3 и 4 я дал соответствующие справки. – С.К.)».
Ну и где же здесь признаки и следы «филёрства»? Факт присутствия на совещании Молотова и факт прихода к Сталину с Меркуловым не выпячиваются. Они просто упоминаются – по привычке Берии к точности, всего-то. Профессор же Козлов выстраивает вокруг некорректно цитируемого даже не отрывка, а обрывка записи целую теорию.
Достойно ли это?
При этом обращаю внимание читателя на то, что с 23.25 вместе с Берией и наркомом госбезопасности Всеволодом Меркуловым в кабинете Сталина находились также Маленков и 1-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко. Маленков был вызван к Сталину в 21.15 вместе с руководителями наркомата авиационной промышленности Шахуриным, Яковлевым и Ворониным, которые ушли как раз в 23.25. Однако их приход-уход и наличие в сталинском кабинете Берия, как видим, в дневнике не отметил. Ведь главное в записи от 26.05.41 г. то, что касается обстоятельств, относящихся к «епархии» Меркулова.
Меркулов, кстати, зашёл в кабинет вместе с Берией, но вышел оттуда менее чем через полчаса – в 23.50, сам. То ли «фальсификатор» Кремлёв, то ли «филёр» Берия сплоховал и этого факта не отметил. Как не отметил Берия и того, что ушли они от Сталина втроём – он, Маленков и Пономаренко, уже в 15 минут первого ночи.
Впрочем, это вполне понятно: Лаврентий Павлович был ведь крупнейшим государственным деятелем, а не секретарём-регистратором.
А вот ещё одна «цитата» из дневников, приведённая профессором Козловым: «Только что от Кобы. Были только Вячеслав, Георгий и я».
Увы, мой оппонент и здесь некорректно вырвал из контекста всего одну фразу. А ведь в действительности мы имеем дело с весьма обширной записью (т. 1, С. 307–308).
И записью за какое число!
За 7 ноября 1941 года!
Прошёл день 24-й годовщины Октябрьской революции, прошёл парад войск Московского гарнизона на Красной площади, накануне, 6 ноября, состоялось традиционное торжественное заседание Моссовета, прошедшее на этот раз на станции метро «Маяковская», выступил на этом заседании Сталин…
И вот в ночь с 7 на 8 ноября Сталин с 0.10 до 0.40 собрал у себя, в своём кабинете, только Молотова, Маленкова и Берию. О чём могли они говорить и зачем мог собрать их Сталин в такую ночь, после стольких событий? Запись в дневнике даёт нам ответ на этот вопрос через десятилетия.
Вот эта запись полностью:
«А вот вам х…й, а не Москва. Парад провели и через год проведем! И через десять! И через сто! И в Берлине Парад проведем!
Как грязь смыло. Коба – Гений! Другой подумал бы, что не время. А он сказал, надо провести. И провели!
И собрание провели.
Только что от Кобы. Были только Вячеслав, Георгий и я. Сказал, что же, товарищи, не думали мы год назад, что так отметим Октябрьскую годовщину. Но главное, что мы ее отметили и дальше отмечать будем. А этот подлец Гитлер, может, десятую годовщину своего рейха и отметит, а уже пятнадцатой годовщины ему не видать! Потом посмотрел на нас, говорит, какой пятнадцатой? Что мы, за годик не управимся?
Может, и управимся. За три точно должны!»
Неужели профессор Козлов не способен допустить, что Берия мог не из «филёрских» соображений отметить в личном дневнике факт приглашения Сталиным к себе в кабинет лишь ближайших и наиболее важных соратников в такой день!
Точнее – уже ночь…
Ах да, впрочем, это же не Берия записывал. Это фальсификатор и лжец Кремлёв заставил его выглядеть «примитивным филёром».
Проанализировав подобным «глубоким» образом текст дневника, профессор Козлов подытоживает:
«Таким образом, очевидно, что одним из источников фальсификации «Личного дневника» Берии стали Журналы Сталина, причем фальсификатор не только не смог скрыть их использование, но и невольно выдал свою зависимость от них».
Повторяю: профессор Козлов ломится в открытую дверь. Я не только не пытался скрыть использование «Журналов Сталина» в своей работе (не для фальсификации, а для анализа текста дневников и событий, в нём описанных), но прямо и не раз об этом говорил.
«Журналы» были для меня действительно некой «путеводной звездой», хотя при подготовке дневников к изданию я пользовался – если продолжить сравнение – всей «звёздной картой» эпохи, то есть множеством как документальных источников, так и мемуаров и т. д. И надо отдать ему должное, профессор Козлов «прозорливо» узрел также и эту черту моей работы, отметив:
«Однако в руках фальсификатора были не только опубликованные Журналы Сталина. Ко времени изготовления подлога в его распоряжении находились многочисленные документальные публикации подлинных документальных источников, которые он использовал при изготовлении «Личного дневника» Берии. И надо отдать должное фальсификатору за его усердие: им несть числа. А потому, жалея себя и читателей, ограничимся всего несколькими примерами».
Каковы же эти примеры? А вот каковы:
«Запись от 24 декабря 1941 г. в «Личном дневнике» Берии сообщает: «Разбираюсь со старыми завалами. В октябре прошли материалы из Лондона по работам в области атомной энергии… Якобы уже идут серьезные работы. Сообщают, что сила взрыва будет в огромнейшей степени больше, чем обычной взрывчатки… Пока Кобе ничего докладывать не буду, пока не до этого и надо разобраться. Может, брехня? Посмотрим» (т. 2, с. 314). Эта запись представляет собой не что иное, как фальсифицированную интерпретацию подлинного комплекса документов, опубликованных в документальной публикации «Атомный проект СССР» (т. 1, ч. 1, с. 239–245). Эта же публикация (т. 11, кн. 2, с. 440–444) стала, например, источником части записи в «Личном дневнике» за 28 февраля 1946 г.: «Год занимаюсь Ураном, настое…ли склоки с учеными. Мешик сообщает: возникли осложнения по академику Семенову. Не могут договориться, как его использовать…» (т. 3, с. 15). Запись от 17 апреля 1946 г. о заседании Специального комитета при Совете Министров СССР по атомной бомбе (кн. 3, с. 21–22) представляет собой пересказ соответствующего протокола заседания Спецкомитета от 13 апреля 1949 г. (т. 11, кн. 1, с. 90–91)».
Здесь спорить не с чем! Я действительно самым тщательным образом пользовался при анализе и подготовке дневников к изданию (в том числе – при комментировании записей) именно тем многотомным изданием документов по Атомному проекту СССР, о котором упоминает профессор Козлов.
Но могло ли быть иначе? Так же как «Журналы Сталина», этот капитальный «атомный» документальный источник просто нельзя не учитывать и не использовать как для оценки аутентичности дневников, так и для их комментирования.
Я его и использовал тем более активно, что хорошо знаком с теми, кто провёл огромную работу по рассекречиванию и изданию документов советского Атомного проекта, – Героем Социалистического Труда, физиком Г.А. Гончаровым (ныне, к сожалению, покойным) и бывшим сотрудником 12-го ГУ МО СССР полковником П.П. Максименко.
Продолжим знакомство с «разоблачениями» профессора Козлова:
«Запись от 13 октября 1941 г. в «Личном дневнике» Берии сообщает о некоем «большом разговоре» у Сталина: «Снова доказывал Кобе, – пишет якобы Берия, – что взрывать город (Москву. – В.К.) и уходить не дело. Ни х…я мы толком не взорвем, потому что опыт уже есть, когда отходим, бардак… А надо крепче организовать оборону на случай уличных боев…» (т. 1, с. 306). Тут в распоряжении фальсификатора находился уже иной источник – многотомная документальная публикация «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне», где помещены «Постановление Государственного Комитета Обороны о проведении специальных мероприятий по предприятиям г. Москвы и Московской области» от 8 октября 1941 г. (т. 2, кн. 2, с. 185–186) и «Записка комиссии по проведению специальных мероприятий в Государственный Комитет Обороны с представлением списка предприятий г. Москвы и Московской области, намеченных к уничтожению» от 9 октября 1941 г. (т. 2, кн. 2, с. 196–197). Эта же публикация (т. 111, кн. 1, с. 27) легла, например, в основу записи «Личного дневника» Берии от 7 января 1942 г.: «Руки до чего доходят, до чего не доходят. Хорошо напомнил Рогов. Надо исправить. Флот на особистов смотрит еще хуже, чем армия. Раздолбаи. Флотская разведка работает х…во, лодки гибли не пойми от чего, а они все флотские традиции. В задницу ваши традиции. Вам отдавали лучших людей… Ну ладно, это дело мы быстро укрепим и наладим» (т. 2, с. 12).
Использование документов этих двух документальных публикаций при фальсификации «Личного дневника» Берии прослеживается достаточно часто».
А вот тут я должен огорчить своего оппонента…
Увы, многотомного документального издания «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне» я в своём распоряжении не имел и не имею – у меня ведь, не москвича и не официозного исследователя, возможностей члена-корреспондента РАН В.П. Козлова нет.
Так что я, к моему величайшему сожалению, даже в руках не держал тех томов, на которые ссылается, как на якобы источник фальсификации, профессор Козлов. (Имеются в виду тома «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне: Сборник документов. Т. 2. Кн. 2: Начало: 1 сентября – 31 декабря 1941 года. – М., 2000; То же. – Т. 3. Кн. 1: Крушение «блицкрига»: 1 января – 30 июня 1942 года. – М., 2003»).
Уже после издания трёх томов дневников я по случаю приобрёл, будучи в гостях в Твери, лишь один том этого капитального издания, но он относится ко времени подготовки вермахтом операции «Цитадель» в районе Курской дуги, то есть к весне 1943 года. Наличие под рукой этого тома позволило мне расширить комментарий к 4-му тому уже недатированных материалов Л.П. Берии «Без Сталина России не быть».
Так что профессор Козлов может включить в перечень документов, «использованных Кремлёвым для фальсификации», только этот том.
Могу подсказать ему также, что мне пришлось внимательно и вдумчиво поработать с теми томами сборников документов «Лубянка и Сталин», которые охватывают период с 1937 по 1953 год.
Что же до остальных документальных публикаций подлинных документальных источников, которые я, по утверждению профессора Козлова «использовал при изготовлении «Личного дневника» Берии» и которым, по его подсчётам, «несть числа», то признаюсь, что тут мой оппонент попал, что называется, в точку.
За время работы по подготовке дневников к печати, их комментированию и снабжению развёрнутыми примечаниями я перерыл и использовал если не горы, то уж точно пару холмов сборников документов, газетных и журнальных публикаций, мемуаров, «мемуаров» и биографических справочников.
Ведь я понимал свою задачу (да и долг как перед «Павлом Лаврентьевичем», так и перед Лаврентием Павловичем) не просто как обнародование сенсационных дневников выдающейся исторической личности, но именно как оценку и анализ той эпохи, свидетелем и творцом которой был Л.П. Берия.
Профессор Козлов тоже не прошёл мимо этого аспекта дневников, но как!
А вот как:
«Названные три источника фальсификации и еще много других дали возможность фальсификатору, прикрываясь подлинными документальными источниками, сфальсифицировать и «дневниковые записи» Берии, характеризующие его уже как человека, личность, государственного деятеля. Перед нами предстает не столько убежденный коммунист, сколько прагматичный государственный деятель, для которого, впрочем, нет крепостей, которые он не может покорить, благодаря своей неукротимой энергии, блестящим организаторским способностям, умению подбирать и мобилизовывать людей».
Тут уж получается вообще в огороде бузина, а в Киеве дядька!
С каких это пор, во-первых, убежденному коммунисту заказано быть прагматичным государственным деятелем, а прагматичному государственному деятелю – убежденным коммунистом?
Во-вторых, настоящий коммунист-руководитель – это всегда прагматичный государственный деятель. Вот Хрущёв, например, был карикатурой на настоящего коммуниста, и поэтому он никогда не был прагматичным государственным деятелем, зато зарекомендовал себя выдающимся волюнтаристом и выдающейся же бездарью.
Ну и, в-третьих, что должен был делать Л.П. Берия, ведя дневник, чтобы профессор Козлов соизволил признать его убеждённым коммунистом? Через слово писать: «Да здравствует всепобеждающее марксистско-ленинско-сталинское учение!» или «Ура ВКП(б) и её славной преемнице КПСС!»?
