Сергей Кожушко
Тринадцатый сын

Старуха вздрогнула. В ее глазах появился испуг. Она мелко-мелко затрясла головой.

–Ну, как хочешь, – с некоторым облегчением в голосе пропищала нянечка, удаляясь с надменной улыбочкой.

Нянечка спустилась по скрипучей лестнице на первый этаж и робко постучала в дверь кабинета директора интерната.

–Кто там еще? – раздраженно прозвучал голос хозяйки.

–Это я, Анна Васильевна! – елейно пропела нянечка, заглядывая внутрь.

–Что, не пожелала спуститься? – спросила Анна Васильевна женщину, прибывшую в одиночестве. – Я так и знала! Вы сами видите, – обратилась она к двум мужчинам, расположившимся на черном кожаном диване у окна под зелено-коричневой пальмой, – женщина еще не старая, а ума, извините, уже совсем нет. К тому же очень капризная. Ну, что с ней поделаешь! Первые посетители за столько лет и вдруг так…

Один из гостей, тот, что был старше, с саквояжем на коленях, усмехнулся уголками губ:

–Да, за эти тридцать лет она ничуть не изменилась!

Директриса насторожилась и удивленно приподняла тонкие ниточки бровей.

–Вы ее давно знали? – осторожно поинтересовалась она, в следующее мгновение с недоумением заметив, что гости были… босы!

Пожилой мужчина с саквояжем взглянул на своего молодого спутника и туманно ответил:

–Можно сказать, что знал. Давно.

Директриса, глядя округлившимися глазами на ноги посетителей, рассеянно развела руками:

–Мне очень жаль, но сегодня вы ее уже наверняка не увидите… Может, придете еще раз?

Мужчина отрицательно покачал головой и полез в саквояж.

–Коли так получилось, передайте, пожалуйста, ей вот это, – он протянул директрисе резную деревянную шкатулочку.

Во взгляде хозяйки вдруг вспыхнул алчный огонек. Поспешно взяв шкатулку, она заверила гостей:

–Непременно передам. Можете в этом не сомневаться! Кстати, к вашему сведению, ей у нас живется очень даже неплохо. Отказа ни в чем нет. Когда хочет…

Пожилой мужчина жестом оборвал ее:

–Спасибо. Нас это не интересует. От вас требуется передать ей наш скромный подарок. Обязательно лично в руки и желательно побыстрее.

Он учтиво поклонился, тряхнув богатой седой шевелюрой и, перекинув плащ через руку, подал знак молодому: «Пора!»

Едва странные посетители покинули кабинет, директриса закрылась изнутри и взяла в руки принесенную для старухи шкатулку. Сделанная в форме миниатюрного ларца, окованного по углам серебряными пластиночками, она была очень тяжелой – внутри нее, как предположила директриса, что-то лежало. Директриса подергала крышку ларца – та оказалась закрытой на маленький навесной замок. На обратной стороне замка чьей-то умелой рукой была вмонтирована кнопка величиной со спичечную головку. Догадавшись о ее назначении, директриса нажала на нее и крышка шкатулки под действием невидимых пружин поднялась…

После того, как удовлетворенная отказом нянечка удалилась, старуха, которую била нервная дрожь, залезла в кровать и укрылась с головой одеялом. Так она пролежала довольно долго, не смыкая слезящихся глаз, трясущаяся и подавленная. Когда же за дверью послышались торопливые шаги множества ног и тревожный говор, она высунулась из своего укрытия. За окном опускались сумерки. Где-то, совсем рядом, взвыла и сникла сирена, хлопнули дверца автомобиля.

–Это случилось! – пробормотала старуха.

Она на удивление резво соскочила с кровати, распахнула платяной шкаф и вывалила его содержимое на пол. Выбрав из старого тряпья изъеденное молью пальто, старуха накинула его поверх халата, сменила тапочки на стоптанные туфли, сунула за пазуху тряпичный сверток и, быстро перебирая своими больными ногами, выбежала из комнаты.

Дверь в кабинет директрисы была взломана. У входа толпились жильцы, чуть дальше перешептывался персонал, собравшийся в полном составе. Двое врачей склонились над телом директрисы, распластанным на столе для совещаний. Они безуспешно пытались отыскать в нем хоть какие-то признаки жизни.

Старуха, на которую ни кто не обратил внимания, протиснулась вперед и оказалась рядом с мрачными и вспотевшими от напряжения докторами. Первой она увидела раскрытую шкатулку – черную, словно закопченную изнутри. После шкатулки ее взгляд упал на свисавшую с крышки стола руку покойной. Кисть ее была раскрыта, и на ладони виднелся знак, словно выжженный при помощи тавро. Знак напоминал изображение лица с непропорционально большим ртом, черными впадинами глазниц и вытянутыми вверх ушами.

–Это случилось! – шепотом повторила старуха и бросилась проч.

Ни кто из окружающих ее слов не услышал. Да и на нее саму не обратили внимания, как не обратили внимания на странный знак, образовавшийся на ладони погибшей.

Глава 2

Мадам Готье приходила на работу ровно в восемь часов утра. Управляющий Швейцарским филиалом австрийского строительного концерна «Shtern» господин Дитц, у которого опрятная и пунктуальная сорокалетняя дама служила в доме кухаркой, обычно в семь тридцать уезжал в фирму. Мадам Готье до обеда колдовала на его кухне, приводила в порядок двухэтажный особняк и, накормив престарелого кокер – спаниеля, удалялась по своим делам.

В это утро она задержалась на пятнадцать минут – по дороге к дому господина Дитца заглох ее старенький «Opel» и женщине пришлось добираться до южной окраины Цюриха на такси.

Мадам Готье открыла ажурную металлическую решетку ворот и прошла во двор, засаженный по периметру кустарником. Прямо перед крыльцом был разбит шикарный цветник – гордость господина Дитца, состоявший из чайных роз и орхидей. Мадам Готье остановилась на узкой мозаичной дорожке рядом с цветником, вдыхая терпкий и сладковатый аромат. Она всегда мечтала иметь собственный дом и именно такой цветник. Правда, ей больше по душе были гиацинты и лилии. Да и более скромным особняком она могла обойтись. Но, увы, мадам жила на шестом этаже старого дома, глубоко вросшего в асфальт на углу двух оживленных и пыльных улиц. И цветы росли у нее на узком подоконнике в пластиковом ящике.

Перед тем, как войти в дом, мадам Готье еще раз окинула восхищенным взглядом благоухающую поляну и вдруг поморщилась. В нескольких шагах от нее, рядом с кромкой дорожки, отчетливо виднелся отпечаток ступни. Крошечные, еще не распустившиеся бутоны роз в этом месте были втоптаны в сырую от прошедшего ночью дождя землю. На листьях соседних орхидей дрожали под осторожным дуновением ветерка опавшие розовые лепестки.

«Странно, – подумала мадам Готье, – господин Дитц не мог допустить такую небрежность. Тогда, кто?»

Она достала из сумочки ключ, щелкнула дверным замком. Мадам уже собиралась распахнуть дверь, как неожиданно неприятная догадка возникла в ее мозгу: а если в дом проникли воры? Может, не стоит рисковать, а вызвать полицию? Но тогда придется давать пространные объяснения стражам порядка! Вся округа будет осведомлена об этом инциденте. А господин Дитц так не любит привлекать внимание к своей персоне!

Перешагнув через свой страх, мадам Готье все же решилась и осторожно шагнула в дом.

Оказавшись в просторном и светлом холле, кухарка огляделась, но ничего подозрительного не заметила. Все вещи находились на своих местах, никакого беспорядка, обычно оставляемого ворами, не наблюдалось. На перламутровом столике, стоявшем справа от двери, белел конверт. Мадам Готье взяла его в руки и заглянула внутрь. И тут-то все ее опасения окончательно развеялись: в конверте лежала ни кем не тронутые банкноты – оплата за прошедшую неделю. Господин Дитц всегда рассчитывался с ней подобным образом.

Вздохнув с облегчением, мадам спрятала конверт в сумочку и направилась к платяному шкафу переодеваться…

Господин Дитц до маниакальности любил чистоту и порядок. Паркетные полы в его особняке сверкали наподобие зеркал, свет люстр отражался в идеальной полировке мебели ручной работы. А уж кухня своей стерильностью напоминала операционный зал. Какая-либо вещь, поставленная хозяином на определенное место, более ни куда оттуда не переносилась.

Господин Дитц отличался особой привередливостью и в еде. Пища, приготовленная для него, должна была быть свежей, калорийной и легкой. Это являлось особенно важным для его мозга, утомленного интенсивной работой, и желудка, подвергаемого постоянной опасности язвы из-за больших нервных перегрузок.

Мадам Готье отвечала строгим требованиям Дитца и потому работала у него шестой год. В благодарность за усердие и аккуратность хозяин год назад удвоил своей домработнице жалование…

Несмотря на сварливый и желчный характер Дитца, мадам Готье не жаловалась на хозяина. Она появлялась в доме в его отсутствие, делала свою работу и уходила до прибытия Дитца. Если у него имелись какие-либо просьбы и поручения, он, по обыкновению, оставлял на перламутровом столике записку, составленную корявым неразборчивым почерком. К которому мадам Готье долго не могла привыкнуть.

Но особенно трогало кухарку то, что Дитц всегда помнил о дате ее рождения. В этот день он приходил раньше обычного, чтобы застать мадам у себя дома, и обязательно приносил с собой какой-нибудь презент…

По давно заведенному порядку мадам Готье начинала уборку с кухни. Первым делом следовало накормить спаниеля. Обычно, заслышав звон кастрюль, облезлый кобелек изо всех своих старческих сил ковылял на трясущихся ногах на кухню к мадам, усевшись в углу рядом с пустой миской, терпеливо ждал, когда та насыплет ему корму. В этот раз он почему-то не объявился. Кухарка тщательно вымыла его миску и полезла в холодильник за собачьей едой. Открыв дверцу холодильной камеры, женщина обнаружила ее забитой до отказа. Мадам Готье очень удивилась этому. Господин Дитц сам никогда продукты не покупал и, так как он жил один, то по магазинам всегда ездила кухарка. Вчера еще холодильник был пуст, и мадам Готье собиралась сегодня его заполнить. Но ее машина сломалась. Это внесло некоторые коррективы в планы мадам Готье…

В поисках коробки с собачьим кормом женщина приподняла один целлофановый пакет, забитый свежим мясом, другой. Третий, лежавший сверху, сполз ей на руку, и она долго пристраивала его на прежнее место.

–Свининка! – довольно сказала она, похлопав по объемному мешку. – Сделаем котлетки на пару. Господин Дитц их очень любит!

На верхней полке под морозильной камерой, завернутая в целлофан, находилась свиная голова, за которой виднелась коробка с кормом для собаки. Мадам Готье, просунув руку, потянула коробку на себя. Свиная голова сорвалась с полки и упала ей под ноги. Мадам Готье охнула, нагнулась за охлажденным деликатесом и вдруг взвыла наподобие сирены воздушной тревоги. Из прозрачного мешка на нее глядели стеклянные глаза господина Дитца…

Полиция и фоторепортеры прибыли одновременно. На место преступления в сопровождении дюжины детективов приехал и сам комиссар Луазье – тучный, хронически всем недовольный господин, дослуживавший до своей отставки последние месяцы.

Комиссар был мрачнее тучи. Взглянув блеклыми выпученными глазками на толпу зевак и корреспондентов, он рявкнул хриплым голосом:

–Всех с улицы убрать! Очистить территорию от посторонних!

Толпа недовольно загудела, но Луазье никогда не отменял своих приказов. Опираясь на массивную трость (его хромота была следствием давнего огнестрельного ранения) и тяжело дыша, он вошел в дом.

В холле на кушетке сидела бледная и обмякшая мадам Готье.

–Вы обнаружили труп? – грубо спросил кухарку Луазье.

Та вперила в комиссара бессмысленный взгляд.

Комиссар махнул на мадам рукой и проследовал на кухню.

На кафельном полу в самом центре кухни криминалистами уже были аккуратно разложены части человеческого тела, некогда принадлежавшего господину Дитцу. Рядом с головой убитого, точно тряпичная кукла, валялся обезглавленный трупик спаниеля.

–Жестоко! Весьма жестоко, – пробормотал комиссар, еще более хмурясь.

Подобных зверских и бессмысленных убийств в их городе не случалось давно. Резонанс обещал быть весьма громким, и теперь на карте стояла честь комиссара, как шефа всей полиции Цюриха. А до заветной пенсии оставалось всего лишь несколько месяцев! Как все это некстати!..

Здравствуйте, господин комиссар! – услышал Луазье тихий характерный голос.

Он обернулся. Перед ним с толстой тетрадью в одной руке и огрызком карандаша в другой стоял инспектор Гордон, известный специалист по «мокрым» делам.

–Что-то уже накопали? – сразу перешел к делу комиссар.

Гордон развел руками:

–Пока ничего.

–Так уж и ничего? – засомневался Луазье, наслышанный о привычке Гордона до поры до времени утаивать от прессы и от начальства результаты предварительного расследования. – Не вводите меня в заблуждение, инспектор!

Гордон пожал плечами и для подтверждения своих слов раскрыл девственно чистую тетрадь, куда он обычно вносил заслуживавшие внимания детали дела:

–Ни единой зацепки!

–Не смешите меня, инспектор! С вашим-то опытом и не за что зацепиться! А кровь? Наверняка после такой мясорубки где-нибудь в доме остались следы крови. Где было совершено убийство?

Инспектор вновь пожал плечами:

–Эксперты облазили весь дом, но следов крови не обнаружили.

–Соседей опросили? Они, ведь, могли что-то заметить.

Гордон снисходительно улыбнулся:

–Ничего необычного. Более того, соседка Дитца видела, как он ровно в половине восьмого выезжал из ворот собственного особняка.

–Но на машине мог быть…

«Уважай старость!» – мысленно сказал себе инспектор и как можно деликатнее опередил Луазье:

–Мы проверяли – машина в гараже, бензобак пуст, внутри – стерильная чистота. Более того, ночью прошел дождь, а шины у джипа господина Дитца совершенно сухие без каких либо следов грязи. Так что, судя по всему, ни кто на нем ни куда не ездил.

–Хм! – озадаченный Луазье усмехнулся. Это дело окончательно перестало ему нравиться. А ведь до пенсии осталось…

Комиссар ткнул тростью тело несчастного пса и спросил, обращаясь скорее к себе:

–Его-то за что?..

Прибыла санитарная бригада. Двое здоровяков принялись деловито укладывать останки господина Дитца в черные пластиковые мешки.

–Собаку не забудьте прихватить, – напомнил им инспектор Гордон.

Санитары, переглянувшись, засунули тушку спаниеля в пакет с конечностями Дитца.

–В фирму убитого сообщили о случившемся? – спросил Луазье инспектора.

–Нет. Сейчас я как раз собирался туда ехать.

Комиссар кивнул и еще раз обошел кухню, постукивая тростью о кафель пола.

–Господин комиссар! Я вам больше не нужен? – поинтересовался инспектор у Луазье.

Комиссар поманил Гордона к себе толстым узловатым пальцем:

–Инспектор, отныне и до окончания расследования я жду вас у себя с докладом каждое утро. Слышите, – блеснула сталь в голосе Луазье, – каждое утро!

–Да, господин комиссар!..

Проходя мимо бледной мадам Готье, инспектор вдруг впервые услышал ее слабый голос.

–След, – пробормотала кухарка, глядя куда-то мимо Гордона.

Инспектор остановился и осторожно уточнил:

–Что вы сказали, мадам? Какой след?

–След человеческой ступни в цветнике, – глядя туда же, повторила кухарка.

–Вы можете его показать?

В знак согласия мадам Готье прикрыла глаза. Гордон бережно взял ее под руку, и они вместе вышли во двор. За оградой замелькали вспышки фотокамер – оттесненные полицией на противоположную сторону улицы, представители прессы оживились, надеясь получить хоть какую-нибудь информацию об этом громком преступлении.

Мадам Готье шаркающей старческой походкой подошла к тому месту, где обнаружила странный отпечаток и, не глядя на цветник, ткнула пальцем:

–Это здесь.

Гордон присел на корточки, тщательно осматривая цветник.

–Мадам, вы не могли бы показать точнее, – попросил он ее спустя некоторое время.

–Да, вот же он! – недовольно воскликнула кухарка, нагибаясь.

–Но, здесь ничего нет! – с легкой усмешкой возразил инспектор.

К своему недоумению мадам Готье никакого следа не увидела. На его месте рос прекрасный розовый куст, с распустившихся лепестков которого еще не успели скатиться капли утренней росы. Кухарка огляделась и обиженно сказала:

–Но я его видела! Вы мне не верите?

–Место вы не могли перепутать?

–Конечно, нет!

Гордон заметил, как на глазах мадам Готье навернулись слезы. Ее лицо сморщилось, и она была готова вот-вот разрыдаться.

–Мадам, можете не сомневаться – я верю каждому вашему слову, – успокоил старуху Гордон. – Мы с вами еще не один раз увидимся, и я, надеюсь, получу от вас самую ценную информацию!

Кухарка вяло улыбнулась и, достав из кармашка платок, утерла покрасневшие глаза.

Секретарь управляющего Швейцарским филиалом австрийского строительного концерна «Shtern» очаровательная мадемуазель Коко вбежала в приемную шефа без одной минуты восемь. Швырнув сумочку в угол и, мельком взглянув на себя в зеркальце, она села за свой рабочий стол и включила компьютер. Шеф мадемуазель Коко, будучи человеком пунктуальным, требовал, чтобы его сотрудники являлись на свои рабочие места без опозданий. Если же таковое все же случалось, то провинившийся мог отделаться словесным нагоняем от управляющего, его могли оштрафовать, а в худшем случае – уволить. Строжайшая дисциплина, введенная господином Дитцем сразу после его назначения восемь лет назад на должность управляющего, поначалу вызывала недовольство у большей части персонала. Дело даже дошло до небольшой «сидячей» забастовки. Однако управляющий оказался «крепким орешком» и не поддался давлению. Зачинщики беспорядков были уволены, остальным сотрудникам шеф повысил зарплату, и дело сразу пошло на лад.

Сам господин Дитц являлся образцом для подражания. Всегда аккуратно подстриженный и выбритый до блеска, благоухающий дорогими одеколонами, в великолепном английском костюме он ровно с восьмым ударом массивных напольных часов отворял дверь приемной и вежливо, но сухо здоровался с секретарем и проходил в свой кабинет.

Боявшаяся и недолюбливавшая шефа в первые месяцы его руководства, мадемуазель Коко вскоре неожиданно для себя влюбилась в этого пятидесятилетнего господина. В нем ей стало нравиться буквально все: и манера держаться, и тембр голоса, и то, как он подписывал бумаги и отдавал распоряжения. Узнав, что господин Дитц живет один, она дала себе слово, что женит шефа на себе.

Мадемуазель Коко стала сверх всякой меры исполнительной, старалась предупредить любое желание управляющего, задерживалась на работе до тех пор, пока шеф не уезжал. Управляющий же воспринимал заботу молодой секретарши, как должное служебное рвение и ни о чем другом не догадывался.

И вот однажды мадемуазель Коко решилась открыться Дитцу. В одну из пятниц, когда служащие разошлись по домам, она, предусмотрительно отключив телефоны, вошла к управляющему, изучавшему смету расходов на следующий квартал, и села в кресло напротив господина Дитца.

Пролистав с десяток страниц, Дитц, наконец, бегло посмотрел на нее из-под очков и равнодушно сказал:

–Рабочий день уже закончился. Можете идти домой.

–Я знаю, господин Дитц, – ответила она низким грудным голосом и, протянув руку, коснулась пальцами ладони управляющего.

–Если у вас что-то ко мне есть, то прошу побыстрее. У меня очень много дел! – не отрываясь от бумаг, предупредил девушку Дитц.

–Господин Дитц, – проговорила Коко тоном, каким исповедуются грешницы, – я хочу с вами заняться любовью! Немедленно! Вот на этом самом столе! Прошу вас!..

Дитц невозмутимо высвободил ладонь, снял очки и, прищурив правый глаз, холодно изрек:

–Мадемуазель Коко! Еще одно такое предложение и я вас уволю! Знайте, я вас ценю, как очень хорошего работника. Но не более! А теперь до свидания, мадемуазель Коко!..

Нравоучительная тирада Дитца словно холодный душ смыла с девушки долгое наваждение. Никогда более управляющий не напоминал ей об этой странной беседе, а Коко стала воспринимать господина Дитца не более чем, как шефа…

Напольные часы пробили восемь. Пришедшая в себя и отдышавшаяся Коко поглядывала на дверь, ожидая прибытия шефа. Но вот уже стрелки на циферблате показали восемь десять, четверть девятого, половину, а господин Дитц все не появлялся. В приемной образовалась небольшая очередь – несколько руководителей отделов ожидали управляющего.

Через час пустого ожидания секретарь решилась и, сняв телефонную трубку, набрала домашний номер Дитца, затем позвонила шефу на мобильник. Однако ей ни кто и не думал отвечать…

Около полудня на пороге приемной управляющего появился невысокий худой мужчина в светлом мятом костюме.

–Господина управляющего нет, – встретила не успевшего открыть рта гостя мадемуазель Коко.

–Я знаю, – буркнул тощий, уверенно направляясь к секретарскому столу. – Вы секретарь господина Дитца?

–Да, но господин Дитц будет позже, – повторила Коко, вставая.

–Инспектор Гордон. Управление городского комиссариата полиции, – представился мужчина.

Девушка побледнела. Служащие, сидевшие в приемной, прервали свои разговоры и насторожились.

–С господином Дитцем… что-нибудь… случилось? – путаясь в словах, спросила Коко.

Инспектор оглядел притихшую публику и предложил секретарше:

–Пройдемте в кабинет управляющего.

–Но, господин Дитц не любил, когда в его отсутствие кто-то…

–Я думаю, господин Дитц на этот раз не рассердится, – прервал мадемуазель Коко Гордон, решительно открывая массивную дверь, обитую, вопреки современной офисной моде, плотной коричневой кожей…

Более всего Гордон не любил приносить весть о чьей-либо смерти. Слезы, обмороки, сердечные приступы – всего этого инспектор не выносил, несмотря на долгие годы службы в полиции. И в этот раз едва они уединились в просторном кабинете, инспектор долго не мог решиться сообщить этому очаровательному созданию об убийстве хорошо знакомого ей человека. Выручила Гордона сама девушка, первой задав страшный вопрос:

–Господина Дитца больше нет?

Инспектор кивнул.

–Как это случилось? Когда?

–Вероятно, этой ночью. Его, – инспектор на секунду задумался о том, стоит ли подробно расписывать увиденное им в особняке Дитца, – его убили.

У Коко подкосились ноги и она села на краешек стола. Тот самый, на котором она предлагал господину Дитцу заняться с ней любовью.

–Но, за что? – одними губами спросила она.

–Вот это и предстоит мне выяснить. Позволите? – спросил Гордон, располагаясь за бескрайним столом управляющего.

Инспектор раскрыл на первой странице толстую тетрадь, которую до этого держал под мышкой, маленьким перочинным ножиком подточил карандаш.

–Если вы в состоянии отвечать на вопросы, тогда мы начнем нашу беседу.

Коко утвердительно кивнула и шмыгнула покрасневшим носом.

–Сколько лет вы работали с господином Дитцем?

–Восемь.

–Каковы были ваши отношения?

Мадемуазель Коко вспыхнула румянцем смущения, но быстро справившись собой, уверенно ответила:

–Деловые.

Гордон, заметив реакцию девушки на свой вопрос, усмехнулся и невозмутимо продолжил:

–Чем занимается ваша компания?

–Мы поставляем строительное оборудование.

–Где находится головной офис?

–В Вене.

–Кто ваши партнеры?

–О, их очень много! Причем, не только в Швейцарии, но и в Бельгии, Германии, России…

–В России? – переспросил Гордон, оторвавшись от тетради.

–Да, в России! А что в этом необычного? – удивилась Коко.

Инспектор поскреб пальцем затылок и взглянул на черный экран компьютерного монитора шефа.

–Не мог ли ваш управляющий заниматься еще чем-то, помимо поставок строительного оборудования?

Коко непонимающе округлила глаза:

–Что вы имеете в виду?

–Я имею в виду нелегальные финансовые операции, например, с представителями российского теневого бизнеса.

–Вы о русской мафии?! – воскликнула девушка.

–И о ней тоже.

–Что вы! Ни с русской, ни с итальянской мафией, насколько мне известно, он ни каких отношений не имел. Хотя, на моей памяти, пару раз к шефу приходили подозрительные типы. Но, вы не знали господина Дитца! В таких вопросах он был крайне щепетилен и на нарушение законов никогда не шел.

Инспектор что-то зачеркнул в своей тетради и, сделав очередную запись, поинтересовался:

–Вы знали кого-то из его друзей, знакомых?

–У него не было друзей. Господин Дитц жил очень замкнуто и кроме деловых, ни каких других отношений ни с кем не поддерживал.

Гордон вновь усмехнулся, вспомнив о «деловых отношениях» между этой миловидной дамой и мужчиной, годившейся ей в отцы. Впрочем, он мог и ошибаться по поводу близости их отношений.

–Скажите, в последние дни вы не замечали что-нибудь необычное в поведении господина Дитца? – продолжил Гордон.

Секретарша пожала плечами:

–Нет, ничего такого…

Инспектор оглядел просторный, несколько мрачноватый кабинет управляющего. Темные дубовые панели, массивная австрийская мебель, натертый до блеска ясеневый паркет пола, в котором отражался свет тяжелых бронзовых светильников и плотные, наглухо закрытые портьеры – все это говорило о непростом характере хозяина апартаментов.

«Как же они с ним работали?» – подумал Гордон, вспомнив тяжелый характер своего шефа – комиссара Луазье.

За тонированным стеклом шкафа, стоявшего справа от двери, инспектор разглядел коллекцию сувенирных ваз, кубков и всякой утвари, не имевшей практического назначения. Инспектор кивнул на выставку красивых безделушек:

–У господина Дитца было хобби?

Сообразив, о чем идет речь, мадемуазель Коко с улыбкой возразила:

–Что вы! На эти глупости у него не оставалось времени! А то, что вы видите, это своеобразные поощрения нашего филиала от головной компании.

–Взглянуть позволите?

–Разумеется!

Гордон открыл стеклянную створку и взял в руку плоскую мраморную чашу.

«Господину Ф. Дитцу и его сотрудникам за лучшие экономические показатели в 2011 году. Генеральный директор концерна «Shtern» И. Майер» – прочел инспектор надпись на латунной табличке, прикрепленной к чаше.

Серебряный кубок, выполненный в форме раскрытой пасти змеи, был датирован две тысячи двенадцатым годом, тяжелый рыцарский меч – тринадцатым…

–Странно, – задумчиво сказал Гордон, оглядев всю коллекцию сувениров.

Мадемуазель Коко вопросительно взглянула на инспектора:

–Вы о чем?

–Странно то, что я не вижу ни одного сувенира, датированного позже четырнадцатого года. Ваш филиал стал работать хуже?

–Нет, нет! – воскликнула секретарша. – При господине Дитце такого просто не могло случиться!

–Тогда, в чем причина?

–Не знаю. Этим вопросом я не задавалась.

Гордон вновь снял с полки начищенный до блеска рыцарский меч.

–Люблю старинное оружие, – сказал он, поглаживая прохладную сталь. – Впрочем, это искусная имитация.

Послышалась негромкая трель, а затем и треск факса. Аппарат заурчал, выдавливая из себя бумажную ленту.

–Извините! – сказала Коко, направляясь к столу.

Она оторвала лист, развернула его и пробежала глазами по тексту присланного сообщения. Гордон заметил, как секретарша изменилась в лице. На лбу ее, под каштановой челкой, даже проступили мелкие капли пота. Инспектор подошел к мадемуазель Коко и, заглянув через плечо, прочел присланный документ:

«1. Выражаю глубокие соболезнования по поводу трагической гибели управляющего Швейцарским филиалом концерна «Shtern» господина Дитца.

2. На должность управляющего филиалом назначаю господина Рихарда Кремера. Обеспечьте встречу 13.08.2017 г. в 06 ч. 30 мин. Рейс 2368.

Директор концерна И. Майер (личная подпись)»

После тягостной минуты недоуменного молчания Гордон спросил девушку:

–Кто мог сообщить в Вену о гибели господина Дитца?

–Ума не приложу! – удивленно воскликнула она. – Выход на директора концерна был только у господина управляющего.

–Тогда откуда им стало известно о трагедии? Разве вам это не кажется странным?..

Глава 3

Анжела в очередной раз оглядела большой праздничный стол, накрытый по случаю дня рождения дочери Лизы в гостиной. Вдруг у нее возникло ощущение, что на нем чего-то не хватает. Она пересчитала количество столовых приборов, проверила наличие ножей для откупоривания бутылок и солонок. Обойдя стол дважды, она поняла, что забыла положить салфетки. Анжела зашла на кухню и, раскрыв дверку навесного шкафа, взяла оттуда пару хрустящих упаковок. Из комнаты, что располагалась над кухней, донесся звонкий детский смех. Там, наверху, с Лизой занималась гувернантка. На какое-то мгновение смех прекратился, и стало слышно, как женщина о чем-то быстро говорит. Когда гувернантка закончила свой короткий монолог, последовал еще более сильный взрыв смеха. Улыбнувшись, Анжела вернулась в гостиную. Посмотрев на камин, она подумала, что не мешало бы его разжечь. Однако за окнами стояла необычная для августа жара, и лишь кондиционеры, установленные в каждой комнате, спасали хозяев особняка.

В этот коттедж они переехали три месяца назад. Всегда мечтавший о собственном доме, муж Анжелы Максим Николаев вначале спроектировал его, а затем, как появилась возможность, воплотил мечту в жизнь. Дом был небольшой, но очень уютный. Более всего Анжеле нравилось то, что теперь они жили на окраине города, вдали от шумных магистралей и чадящих заводов, окруженные плотным кольцом лесопарковой зоны…

Нетерпеливые детские ножки, обутые в сандалии, застучали по лестнице.

–Мама! Смотли! – звонко крикнула по-детски неуклюже спускавшаяся по лестнице со второго этажа Лиза. – Это деда Саса!

Девчушка держала в ручонке альбомный листок, на котором зеленым фломастером была изображена квадратная фигурка человечка с оттопыренными прутиками ножек-ручек. Шедшая сзади с целой кипой ее рисунков гувернантка, придерживая Лизу за платье, говорила:

–У вашей дочери, Анжела Вячеславовна, ярко выраженные художественные способности. Вы только посмотрите, как хорошо она схватывает детали!

Анжела поцеловала подбежавшую дочь в прохладный лоб, бросила беглый взгляд на рисунок и, сказав лаконично «умница», вновь подошла к столу.

«Красников, Леповы, четыре семьи из фирмы Максима, трое подруг из адвокатской конторы со своими бой-френдами…», – мысленно принялась пересчитывать Анжела, глядя в список гостей.

Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть.

«Наверное, праздничный торт принесли», – решила Анжела.

Отправив дочь с гувернанткой наверх, она вышла в прихожую.

На пороге стоял Лепов. По виду гостя Анжела поняла, что тот пришел с недоброй вестью.

Не здороваясь, он тяжелой пошатывающейся походкой прошел прямо в гостиную и сел за праздничный стол. От него сильно пахло спиртным, но пьяным он не выглядел. Без особых церемоний, Лепов налил из графина в рюмку водки и залпом ее выпил. Анжела пододвинула к нему салатницу, но майор закусывать не стал, а лишь сглотнул невидимый комок, подкативший к его горлу. Сделав несколько судорожных вдохов, он, наконец, выдавил из себя:

–Александр Павлович…

–Что! – вскрикнула Анжела, и тут же вспомнив о ребенке, прикрыла ладонью рот.

–… в больнице в крайне тяжелом состоянии.

–Что с ним? – уже умоляющим шепотом спросила Анжела.

–Дэ-тэ-пэ… Он хотел вас всех увидеть напоследок. Я на машине…

Глаза Анжелы растерянно забегали. Она схватила мобильник, торопливо набрала номер Максима. Тот не отвечал. Тогда она перезвонила на его рабочий телефон. Через пару секунд раздался голос секретарши Максима: