В одном живописном месте расположился большой населенный пункт под названием Земляникино.
И так сложилось исторически, что места компактного проживания по интересам у земляничников назывались по-разному: один райончик, респектабельный и зажиточный, назывался Хитровка, другой, попроще и намного больше – Простаково, а на бугре, чуть поодаль – Капустинка, но, конечно же, там не растили капусту, а делали её. И вот живет в Хитровке Сам Самыч Самоваров, живет-поживает, добра наживает, и задумал он поднять цены на бублики и баранки, которые производил. И поднял. А что он, лысый, что ли? Вон сосед, Труба Скважинов, поднял же цену на керосин, и так корпоративненько все жители Хитровки взгрели цены на всё, а вот зарплату работягам, которые на них работают, не подняли, потому как все ходили в «Жабий салон», где их массировали и давили, а это стоило больших денег. Цель этой операции банальна до банальности – увеличить свой, и так немалый, достаток.
Работяги с Простаково проснулись утром и пошли в магазин, и, едять тя мухи, там цены взгреты, и они, опечаленные, пошли на работу. Там узнали, что зарплатка осталась прежней, и ее уже на всё не хватает. Они на площадь гурьбой подались буянить и решили идти на Хитровку войной. Перепугались хитрованы, репы чешут, как быть, может, все цены вернуть назад или, на худой конец, зарплату поднять. Тут вдруг, появился, откуда ни возьмись, этакий вертлявый малый, и звали его Экономхер.
– Не горюйте, жители Хитровки, хотите – спасу вас?
– Хотим, хотим! – заголосили хитровцы.
– А премию Нобелевскую дадите?
– Дадим, дадим!
Хлопнули по рукам. Тут появилась разбушевавшаяся толпа простаковцев и давай всё крушить и кричать: «Верните нам цены!» «Поднимите зарплату!»
Тем временем на крыльцо Хитросовета поднялся Экономхер и заявил громко, и самое главное, уверенно:
– Друзья, что вы беситесь? Хитровцы тут ни при чём, во всем виновата инфляция.
– Кто, кто? – переспросили простаковцы. – Что за фляция такая?
– Ну, как же, вы что, неграмотные, что ли? – продолжал Экономхер. – Это наука такая есть, и её закономерностям всё подчиняется. Я вам скажу больше: грядет кризис и стагнация, так что затягивайте пояса потуже! Но самый страшный – это дефолт, так что, как бы до него не дожить…
Перепугались простаковцы, отродясь таких мудреных слов не слыхивали, да и этот ученый все-таки, лауреат там какой-то премии. А Экономхер уже складно так сыпал вновь придуманными словечками: диверсификация, инвестиция, интеграция, и т. д., и т. п., и пр. Разошлись простаковцы и промеж себя решили, что супротив таких научных доводов не попрешь. Один попытался выступить: мол, «да кто такой этот Хер!?» – так его одернули и поправили: «Экономхер – ученый, Нобелевский лауреат», и «инфляция тебе – не шутка», и «смотри, договоришься до дефолта». Экономхер же, радостный от суммы премиальных и оттого, что такой ловкий, удовлетворенный, пошел домой. А жил он в Капустинке, отец его, старый ростовщик-меняла, вместе с другими соседями Ссудовым, Ипотековым и Кредитманом, открыл у себя на районе школу, где учились их детишки, ее и закончил небезызвестный Экономхер.
После маленькой встряски жизнь в Земляникино текла ровненько, по своим законам, хитровцы жили все лучше и лучше, даже невзирая на частые раздраи промеж себя. Открыли Чепушиловещательную станцию и накачивали простаковцев необходимой, выгодной для себя, информацией.
Простаковцы же были все стройные, как на подбор, ремешки затянуты, и все пристрастившиеся к разного рода развлечениям, особенно к разным играм, а еще очень любили на кухнях почесать языками и позубоскалить в адрес хитрованов. Озабоченные вечным поиском заработков, уже туго соображали, что к чему и что по чем.
В одном только месте мозги закипали от перенапряжения. Вы догадались? – в Капустинке, там в своей школе сынки и дочки капустинцев решали всякие задачи и придумки, как бы преумножить содержимое своих банок, куда они закручивали для засола капусту, да и приструнить нет-нет да забаламутившихся простаковцев.
Один пострел Шустер, сын знатного менялы той же фамилии, придумал:
– А давайте создадим рабовтов из железа и искусственные мозги из проводков, и пусть себе ишачат на нас, опять же вон за речкой эти с Пендосовки всё не угомонятся, а так мы покруче станем и попугаем их, чтоб неповадно было на наш каравай зариться.
– Ну, а этих куда денем?
– Каких таких этих? – удивился Шустер.
– Да из Простаково!
– Аа! – как бы вспомнил придумщик и изрек фразу из недавно пройденного материала в школе: «Боливар не выдержит двоих!» И продолжил уже с энтузиазмом. – Мы их по ящику и накормим, и успокоим. Да и что вы переживаете, мы же придумали ширмы, за которыми нас не найти: инфляции там, растущие, скачущие цены, кризисы, индексы, ну и прочие бла-бла-бла, а эти мозги из проводов… это будет самая главная ширма, на неё можно все валить, хоть войну с пиндосами. Сами поймите, если что, так проводки там перепутали или замыкание произошло, а мы ни при чём, вот так вот.
– Ну ты и голова! – зааплодировали капустинцы.
Да и хитровцам понравилось. И впрямь по чепушильнику в каждой передаче, чуть не захлебываясь от восторга, говоруны славили новые изобретения, а главное – не врали: дескать, такая-то и такая-то механизма будет внедрена и (о, чудо и счастье!) освободит от рабочих рук в таком-то количестве, а если такая-то и такая-то, то в еще большем количестве, а мозги из проводов чуть ли не всех освободят от тяжелого труда, при этом, конечно же, ни слова о том, а куда и в какие края свободным и освобожденным от тяжелого труда податься.
Но простаковцы в накрученной общей эйфории радовались, как дети, новаторским разработкам, чуть даже не приплясывали в квартирках. Вот какова сила Чепушиловидения! Им «конец» подготавливают, а они, как деревянные солдатики Урфин Джюса, радуются при виде огня, который сжигает их самих. Такие вот ширмы просторные, прячься, места хватит всем: и хитровцам, и капустинцам.
Конечно, можно еще долго описывать жизнь земляничников: и про то, как в Капустинке, на заброшенной, старой мельнице стоял какой-то станок печатный и его хозяин, Блеф Банкин, якобы дружен с нечистой. И про то, как хитровцы боялись истории, а особенно той ее части, где описывалось восстание рабов, и всячески затирали этот период, пробираясь по ночам в общую, земляникинскую библиотеку и орудуя там ластиками – резинками в кромешной тьме, так, чтобы никто не увидел, и про то, как простаковцы, когда-то гордые и решительные, вдруг, не без помощи двух других райончиков, превратились в наивных, доверчивых телят, которых готовят на заклание, а они даже этого не осознают. И про то, что в общем и целом жизнь стала какой-то безрадостной и неправильной, скорее всего оттого, что души погибших в том восстании за свободу Земляникино потеряли покой от предательства их жертвенности нынешними обитателями, но это совсем другие истории, уверен, кто-то их знает, а кто не знает, обязательно узнает.
Ученые ставят эксперимент: у нескольких жителей планеты стирают временно память, но оставляют национальную идентификацию на генном уровне и отправляют на необитаемый остров с целью применения идентификации в условиях самовыживания.
На необитаемом острове, ласково омываемом водами наитишайшего мирового океана, под мерный, легкий плеск волн, спали в разных местах несколько мужчин разных национальностей. Упавший с пальмы банан попал прямо одному из них по голове.
– Что это? – проснулся мужчина, недоуменно подняв банан с песка и оглядываясь вокруг.
А вокруг была красота: синее небо, восходящее солнце, пальмы, увешанные бананами и кокосами, и, куда ни кинь взор, лазурного цвета океан.
Мужчина очистил банан и с наслаждением съел его. – Кто я? Где я? Не понимаю, не понимаю, почему я здесь? – и сам себе ответил – Нет. Нет, не помню. – и судорожно начал исследовать содержимое карманов. Карманы в брюках были пусты, а в нагрудном он нашел записку, в которой было только одно слово – «американец». – Аааа, так я американец! – потирая руки, воспрял духом испытуемый. – Так-так-так, значит я прагматичный! – и в легкую распевочку, прогнусавил «ПРОДУМАННЫЙ!».
Тут он начал внимательно вглядываться и осматривать всё в округе, и к его радости, что он не одинок, обнаружил недалеко, в разных местах других спящих мужчин. Он подошел к одному, к тому, который начал потягиваться и пробуждаться. Вновь проснувшийся также с недоумением стал озираться по сторонам, но, увидев рядом стоящего, встал и спросил:
– Где это я?
– У меня в гостях, это мой остров! – не моргнув глазом соврал американец, затем, поймав голодный взгляд вновь пробудившегося на половине банана, который «хозяин» не успел доесть, тут же добавил – А хочешь, я тебе банан дам со своего дерева?
– Хочу! – сглотнув слюну, ответил новенький.
Американец сорвал с пальмы банан, благо дело он был рослым и крепким, и протянул с широкой улыбкой, новенькому:
– На, ешь.
– Спасибо, добрый человек! – жуя банан, поблагодарил новенький. – А как вас звать?
– Я – американец! И зовут меня Сэм! – гордо ответил американец.
– Послушайте, Сэм, а можно еще один бананчик, уж больно они вкусные у вас.
– На, бери еще один, я добрый. Ну, а ты кто?
– Я? Я? – растерялся новичок и машинально зашарил в карманах брюк.
– Ты в нагрудном посмотри. – посоветовал Сэм. И действительно, в нагрудном кармане была обнаружена записка.
– «Поляк»! – прочитал новичок.
– А, так ты поляк!? – глубокомысленно произнес американец, совершенно незнающий и не понимающий, где это и кто это. – Ну-ну, так-так, и как же тебя звать, поляк?
– Иржик. – ответил поляк.
– Ты вот что, Иржик, тут скоро, судя по солнцу, обед будет, и ты наверняка захочешь еще бананов!
– Конечно, Сэм, – уже преданно заглядывая в глаза Сэму, ответил Иржик.
Сэм бережно поднял с песка рядом лежащую палку-дубину, оценил ее боевые свойства взглядом хозяина, помахал ею перед носом поляка и уже твердым, властным голосом, не терпящим возражений, сказал:
– Ты вот что, Иржик, сейчас походи по моему острову и собери все палки, которые валяются здесь, и принеси их сюда. Сэм показал указательным пальцем на хорошую разлапистую пальму.
– Хорошо, Сэм, соберу!
Иржик отправился выполнять задание, а Сэм с палкой пошел к другим, уже просыпающимся. Процедура знакомства с другими проснувшимися была идентична знакомству с поляком: здесь были латыш Янис, эстонец Янес, литовец Янус.
Прохвост, американец Сэм, всем представился владельцем острова и всего, что на нем есть, а за бананы обеспечил занятость.
Кто ставил незамысловатый заборчик из пальмовых листьев, кто за этот заборчик таскал кокосы и бананы, а кто лез на пальмы, добывая их. Литовец же, вдобавок ко всему, отведал удар палкой на глазах у всех остальных за то, что решил без спроса съесть банан, которые он таскал за заборчик. Память трех остальных зафиксировала данную акцию и напрочь стерла желание повторять подобные действия впредь. Тем временем Сэм, уже даже с какой-то ненавистью, посматривал на двух, продолжавших бесцеремонно спать парней.
Прошло уж где-то два часа, события по захвату власти и территории для Сэма разворачивались как нельзя лучше и самое главное – быстро, а эти двое его тревожили на уровне интуиции, расположенной прям под кожей и выдававшей себя в нервном почесывании. Через пару минут, не выдержав нервного зуда, Сэм позвал поляка.
– Иржик! – поманил его пальцем. – Вот тебе палка, Иржик, иди и разбуди этих двух, уже вон и солнце взошло, а они все спят.
– А может, им не мешать, Сэм? – робко возразил поляк, но Сэм одарил его своим самым грозным взглядом, от которого Иржик вжал голову в плечи.
Иржик пытался еще что- то сказать, но как только он открыл рот, Сэм ловко засунул в него полбанана.
– Ешь, ешь! Я добрый!
Поляк, с удовольствием жуя банан, пошел будить двоих спящих. Когда Иржик подошел к спящим, он вдруг сморщился и перекривился, зажал нос и произнес:
– Матка боска, это ужас какой-то! Как тут воняет!
– Чем там воняет? – спросил стоящий невдалеке и наблюдающий за происходящим Сэм. Иржик принюхался, выпятив вперед нос, а ладошкой, как бы погоняя к нему воздух, принюхался и выдал свое экспертное решение:
– Спирт и, по-моему, чеснок.
– Мне это не нравится! – сдвинул брови Сэм, подумав, добавил. – Это влияет на дисциплину!
В это время один из спящих шумно перевернулся на спину, раскинул руки в стороны и громко захрапел, второй, которого Иржик тыкал палкой в бок, присел на песке, смачно зевнул и стал с любопытством озираться по сторонам. Он выглядел не как все, на нем были широкие штаны, вышитая узорами рубаха, а на голове красовался длинный одинокий чуб.
– Ты кто? – спросил Сэм, ему нравилось бесцеремонно задавать вопросы, вкладывая в эту бесцеремонность уже предопределенную субординацию.
– А шо такое? – парень сплел пальцы рук на затылке, потянулся и вопросом на вопрос спросил Сэма – А ты хто?
Сэм сложил руки на груди и выставил ногу вперед, гордо приподнял подбородок и, как бы опуская сверху вниз взгляд, поставил печать под своими словами:
– Я хозяин острова и всего, что на нем: видишь деревья – они мои, на них кокосы и бананы – тоже мои, но я добрый. Хочешь, я тебе дам банан?
– А горилки с салом у тебя случайно нет? – и парень, сглотнув слюну, с надеждой посмотрел на Сэма.
– Нет, но будет! – нашелся мгновенно Сэм.
– А когда?
– Скоро! – соврал Сэм, при этом подкидывал и ловил банан.
Парень провожал взглядом летающий вверх и вниз фрукт. Сэм ловко подкинул банан вверх в сторону парня, и тот ловко поймал его.
– Благодарствуйте, хозяин!
Сэма как будто пронзило током, он обернулся, позвал всех подойти к нему и, когда последним Янес подошел, сказал:
– Знаете, я решил, что хватит нам тут официальных реверансов, а то все «Сэм, Сэм», и на «вы», предлагаю без всяких там церемоний: зовите меня попросту – «Хозяин», вот как он. – и Сэм ткнул пальцем в новенького,
– А кто он? Как его звать? – спросил Янус.
– Чуть не забыл. – вспомнил свой первый вопрос Сэм. – Кто ты? – и Сэм опять встал в картинную позу.
– Та не знаю я, кто я! – развел парень руки.
– А ну, посмотри в нагрудном кармане. – посоветовал Янис.
Парень пошарил в кармане рубахи, но там было пусто, затем в шароварах, и там было пусто, и виновато забормотал:
– Наверное, потерял, шоб те пусто было! – кому-то пожелал он, посмотрев на всю компанию, развел руками и сказал – Немае писульки, – и при этом глупо улыбнулся.
– Хозяин, последний просыпается! Пойдем знакомиться с ним. – предложил Иржик.
Толпа дружно направилась к последнему. Последний, как раз тот, что храпел, встал, быстро скинул с себя одежду и с диким криком забежал в океан по пояс, а затем нырнул, вынырнул… и так несколько раз, фыркая и выкрикивая:
– Уф, хорошо, ох, отлично!
Потом вышел на берег, встряхнулся от вод, как зверь, затем, мельком взглянув на толпу, дружелюбно сказал:
– Привет, пацаны! – и подбежал к первой пальме, вцепился в ствол и начал трясти, несколько кокосов, не выдержав энергии трясущего, сдались ему в плен. Новенький взял один и них, тот, что побольше, и с криком «За ВДВ!» разбил кокос о голову, чем удивил до состояния паралича всех присутствующих, особенно Сэма. Сэм, приняв картинную позу, громко, почти полукриком, объявил новенькому:
– Это мой остров, это мои деревья, это мои кокосы!
– Где это написано, чем докажешь? – жуя орех, быстро парировал новенький.
Оторопелый американец был в бешенстве, подойдя поближе к бунтовщику, замахнулся и хотел ударить его палкой, но тот лихо перехватил ее, сломал о колено, взял американца за шкирку, притянул к себе и со злостью произнес:
– В следующий раз п…лей получишь, понял меня? А теперь пошел на х…!
Сэм, введенный в состояние ступора, ретировался к толпе и стал спрашивать:
– Что он сказал? Что за язык? Я ничего не понял!
И с двумя вопросами в каждом глазу вертел головой на своих подданных, но ни один Ян, ни Иржик не знали и только пожимали плечами, а в цветастой рубахе подошел поближе и прошептал Сэму перевод. Сэм поднял брови:
– Какой плохой человек, какой плохой человек! – опешил от перевода американец. – А ты откуда знаешь эти слова?
Сэм подозрительно глянул на чубастого.
– Откуда? – Сэм, три Яна и Иржик посмотрели на чубастого.
– Сам не знаю. – и вдруг резко ударил себя по лбу. – А может, мы родственники, может, мы братья?
Сэм быстро смекнул, что к чему и сказал:
– Да нет, что ты, какие вы родственники, ты хороший, он плохой! – обнял шароваристого за плечи. – Ты вон какой красивый, а он мерзкий и противный. На, тебе банан, как ты думаешь, кто он?
Ответ ждать было бесполезно: чубастый уплетал банан и ему было не до мыслительных процессов. Легок на помине, подошел новичок.
– Ну, что вы тут, как сычи, насупились, айда на пляж, искупаемся, позагораем, как звать-то вас, чудики?
– Ты сам чудик! – за всех ответил Сэм. – Нам некогда резвиться, у нас дел по горло, надо к закату все успеть, так, чтобы с рассветом новые дела придумать и делать их. А тебя как звать и кто ты?
– Да я тут у себя в кармане записку нашел, там написано… – и новичок, как бы подтверждая подлинность документ, прочитал: «русский».
– Русский? – не понимая почему, но как в каком- то кошмаре, пересохшим языком – повторил американец, у него отчего-то появился звон в ушах и легкое головокружение, через минуту, справившись со своим состоянием, американец продолжил – Как звать тебя, русский? – Иван, Иван я! – ответил Ваня. Тут, как ужаленный, взвился с песка шароваристый:
– Вспомнил, вспомнил, как меня зовут! Иванко, во как! Русский посмотрел на внезапно обретшего имя, рассмеялся и сказал:
– Так ты – хохол, Иванко!
– Это почему я хохол?
– Так на голове у тебя хохол!
Тут к Иванко подошел Сэм и на ухо прошептал:
– Ну, что я тебе говорил?! Ты видишь, какая он сволочь! У тебя чубчик, а он «хохол», говорит. Какие вы братья? Он – Иван, а ты-то – ИванКО! Он просто смеется над тобой, будь с ним поаккуратнее, он очень плохой, я еще сомневался, а теперь вижу: хуже никого нет. Боюсь, он хочет отнять у меня кокосы и бананы.
Рядом стоящие и слышавшие Сэма три Яна и Иржик нахмурились, глядя на Ивана, вся компания во главе с Сэмом дружно стала прогонять его.
– Уходи, Иван, мы не хотим с тобой дружить, ты плохой!
А Сэм больше всех распалялся:
– Ты сказал, что мой остров не мой, и что я здесь не хозяин, а вот они тебе могут сказать, что я здесь хозяин и всё здесь моё. Подтвердите, «друзья»! – перекосившись от этого слова, но вынужденный его произнести, напирал на русского Сэм.
– Сэм здесь хозяин, мы это подтверждаем. Сэм хороший, он нам бананы дает, это его остров!
Опешивший от такого дружного напора, русский растерялся:
– Ну, ладно, ладно вам, не хотите, как хотите… – и пошел один на пляж, пройдя шагов десять, обернулся, посмотрел на компанию, улыбнулся и, покачав головой, сказал – Да вы, б…, секта какая-то, психбольные, а этот Сэм ваш – жулик и прохвост! А ты, хохлатый, наипервейший балбес! Что ты там трёшься? Да забей ты на этого Сэма, пошли купаться, я тебе банановое дерево подарю!
Иванко было дернулся в сторону русского, но на полшаге вдруг что-то вспомнил:
– Не, я не пойду, мне Сэм еще сало обещал, и горилку, ему скоро привезут. Правда же, Сэм? – и Иванко преданно посмотрел на Сэма.
Американец, поникший было от разоблачительной речи русского, встрепенулся:
– Конечно, правда! Я скажу вам больше, скоро много чего привезут, там и сало есть, и горилка, и еще много всякого… Я добрый, дам вам.
При этой новости вся толпа еще дружнее сплотилась вокруг Сэма и еще злее стала корчить физиономии в сторону Ивана.
– Да пошли вы, чокнутые! – махнул в сторону коалиции Иван и пошел обустраивать свою территорию перед наступающей ночью, и планов в его голове было громадье, можно сказать, вагон и маленькая тележка.
Иван засучил рукава и с энтузиазмом принялся наводить порядок на своей территории. Где-то на подсознательном уровне он знал, что она его, он не помнил, откуда, но точно знал и приговаривал:
– Давайте, давайте, вы еще пожалеете, что связались с этим жуликом, вы еще прибежите ко мне. – при этом никакой злости не испытывал к ним, а только одну досаду.
В то же время в глубине острова компания сидела кружком, и Сэм держал речь:
– Вот же занесло на нашу голову этого плохого, неотесанного грубияна, теперь он точно начнет всех обижать. Видали, как он кокос о голову хрястнул, а купался и фыркал, как медведь, нам теперь по одному никак нельзя, правда же, «друзья»?
Почему-то при слове «друзья» Сэм всегда рефлексировал кислой клюквой.
– Но ничего, мы его проучим, подкараулим и отдубасим палками, давайте решим, как мы это сделаем.
– Что значит, «как сделаем»? – спросил литовец Янус.
– Ну, например, ты, Янус, подойдешь к нему и потребуешь: «А ну-ка дай денег, Иван!» – и самое главное, чтобы вид у тебя был страшный.
– А если он не даст? – спросил латыш Янис.
– Тогда подходишь ты и спрашиваешь: «А если нет денег, тогда дай закурить!».
– Так здесь же нет сигарет? – удивленно поинтересовался Янес.
– Ну, что ты тормозишь! – грубовато в сторону эстонца зыркнул Сэм. – Я сам знаю, что ни денег, ни сигарет у него нет, но нам надо найти предлог для ссоры с ним, чтобы проучить его, так вот дальше, когда он ответит отказом, из-за пальм выйдут Иржик и ИванКО. – И что? – напряглись поляк и Иванко.
– А то, что вы скажете Ивану: «Что ты тут маленьких обижаешь и ничего им не даешь, негодяй!»
– Но он же нас не обижал! – опять впрягся эстонец.
Тут уже все понявшие замут загомонили:
– Да не тормози ты, тормоз, ну-ну, дальше-то что, Сэм?
– А дальше… Иванко первым сзади ударит Ивана палкой, а за ним все остальные.
– А шо я-то первый, пусть вон Иржик, у меня голова разболелась.
– Он же тебя больше всех не любит! Он тебя за дурачка считает, перед всеми «хохлом» обзывает, вон и недавно сектантом и психбольным обзывал!
– Та это ж, он про всех. – пробовал включить заднюю Иванко.
– Нет, это он тебя одного! Ты плохо слышал, ты в это время банан жевал. И потом, мы все здесь по запискам, я американец, Иржик-поляк, эти литовец, латыш, эстонец, а ты кто?
Иванко опустил глаза в песок.
– Вот видишь! – продолжал морально уничтожать его Сэм. – А если ударишь первым, мы тебя сделаем…
– Кем, кем? Американцем? – не дав договорить Сэму, воспрянул духом Иванко.
Сэм скривился, отмахнулся рукой, как от назойливой мухи, подумал и изрек, подняв палец кверху:
– Европейцем тебя сделаем!
– Правда? – переспросил счастливый Иванко.
– Вот те крест! – не моргнув глазом, соврал Сэм и показал на палки, случайно сложенные и напоминающие крест. Правда, могильный, кладбищенский, но Иванко был удовлетворен. Затем компания, вдруг в одночасье превратившаяся в банду, улеглась спать, благо роли и функции были распределены.
И русский Ваня ложился спать с разными думками, потом стряхнул их с себя и сказал:
– Утро вечера мудренее! – и заснул крепким сном.
Послесловие. Один из ведущих профессоров, который проводил эксперимент, отошел от большого экрана и сказал:
– Ну, вот что и требовалось доказать, уважаемые коллеги. Национальные характерные черты в прямой зависимости от времени проживания социума, в тех или иных условиях общественного мироустройства, в которых и где проживала данная социальная группа, называемая «Нация».