Сергей Жоголь
Крестовский душегуб

Часть вторая
Роза

Глава первая,
в которой Зверев помимо поисков Дитриха Фишера начнёт расследование ещё одного довольно запутанного дела

Выявить всех тех, кто сегодня побывал в Управлении и мог напасть на Комелькова и конвойного, оказалось не так уж и легко. Остаток дня он бегал по кабинетам, опрашивал сотрудников, рылся в бумагах, а также зашёл в дежурную часть. Сидевший на пропускном пункте сержант долго восстанавливал в памяти тех, кого он сегодня видел или не видел, при этом постоянно снимал фуражку и чесал затылок. Зверев с трудом сдерживался, ругая про себя охранника за невнимательность и тугодумие. Порадовало лишь то, что майор Свистунов, начальник дежурной части (по-видимому, он уже получил соответствующие указания от Корнева), без промедления предоставил Звереву все графики дежурств и книгу посетителей. Звереву, конечно, хотелось взвалить всю бумажную работу на Шувалова, но того в Управлении не оказалось, а терять драгоценное время не хотелось. Зверев поднялся в свой новый кабинет, который Корнев выделил ему и его ещё не сформированной оперативно-следственной группе.

Кабинет располагался на первом этаже. Здесь было довольно убого: старенький стол, на котором стояли пожелтевший от времени графин и два таких же – не менее грязных стакана; несколько деревянных стульев, расположенных рядком вдоль стены и забитый какими-то папками книжный шкаф. На покрытом толстым слоем пыли подоконнике в глиняном горшочке произрастала куцая, но от этого не менее пахучая, герань. Войдя в кабинет, Зверев тут же подошёл к окну, распахнул его, после чего взял горшок с цветком и бросил его в стоявшую в самом углу мусорную корзину; вслед за геранью последовали стаканы и графин. Освободив таким образом кабинет от самых, на его взгляд, ненужных предметов, Зверев уселся за стол, стёр с него пыль носовым платком и погрузился в работу. От графиков и списков у него вскоре заболела голова, но он, пересиливая себя, так и просидел над ними до самого вечера.

Закончив работу в половине девятого, Зверев вышел из Управления и отправился на трамвайную остановку. Трамвай пришлось ждать довольно долго, так что до дома он добрался только тогда, когда уже начало темнеть. Войдя во двор, Зверев поглядел на свои окна и тут же укрылся за кустами. В его квартире на третьем этаже горел свет.

Хорошенькое дельце. Перед тем как уйти из дома, он сначала выпроводил возмущённую Зиночку, и только потом вышел сам, заперев дверь на ключ. Зверев, в отличие от большинства людей, никогда не забывал закрывать дверь и выключать электричество. Запасных ключей от своей квартиры Зиночке Зверев не оставлял, поэтому свет в окне мог означать лишь то, что в его квартире кто-то побывал. Поднявшись по лестнице, Зверев на цыпочках подошел к двери и потянул ручку на себя. Дверь была заперта изнутри. Значит, незваный гость всё ещё там. Зверев достал из кармана ТТ и, стараясь действовать как можно тише, открыл дверь ключом. Он проник в коридор, держа пистолет у виска, и почувствовал запах дорогого табака. Зверев на мгновение замер и именно в этот момент услышал резкий женский голос: «Зверев, сейчас же убери пистолет, а то ещё пристрелишь меня ненароком!» Он узнал голос Риты. Убрав пистолет, Зверев не спеша разулся, прошёл на кухню и уселся на табурет.

* * *

Рита – она же Маргарита Игоревна Ковальская – была одной из многочисленных подруг Зверева. Рита работала в модном салоне на пересечении улицы Гоголя и Октябрьского проспекта. Две недели назад на этой же самой кухне Рита категорично заявила Звереву, что больше не может обманывать мужа, и им необходимо расстаться. Тогда Зверев сделал траурную мину и лишь многозначительно пожал плечами, на что Рита отреагировала довольно импульсивно:

– Не делай вид, что моё решение тебя огорчило! Будь хотя бы сейчас со мной честен!

– Разве я хоть раз тебя обманывал? – удивился Зверев.

Рита надула губки:

– Ты говорил мне, что я тебе нравлюсь!

– Говорил! И готов повторить это сейчас! Что с того?

Рита нахмурила лобик.

– Ещё ты мне говорил, что я тебе очень дорога!

– И это тоже не было ложью!

– Ах вон оно что, то есть тебе дороги все, кого ты водишь к себе на ночь?

– Не могу врать женщинам! Особенно тем, которых считаю настоящими красавицами, – Зверев театрально вскинул взгляд к потолку. – Ты совершенно права, мне дороги вы все! Все до единой.

– Ну ты и сволочь, Зверев! – взвизгнула Рита.

– О Боже, эти слова я слышу чаще, чем что-либо ещё! Ты не оригинальна, моя дорогая! Но сейчас не об этом. Не могу понять, к чему все эти пересуды? Ты сказала, что решила порвать со мной, потому что не хочешь больше обманывать мужа! Это так, или ты что-то не договариваешь?

Рита фыркнула, нахохлилась:

– Я нашла в твоей постели рыжие волосы!

– Что с того?

– Я хочу знать, прежде чем оставить тебя, кто эта женщина!

Зверев изобразил задумчивость, потом небрежно принялся рассуждать:

– Если волосы, которые ты нашла, длинные и прямые, то это скорее всего Люба, официантка из одного маленького ресторанчика с дурацким названием «Крабик». Если волосы средней длины и вьются, то это наверняка Зиночка, жена одного довольно важного дядечки, фамилию которого я по понятным причинам не могу тебе назвать… Если же волосы совсем короткие… Стоп! Мне же не нравятся женщины, стриженные под мальчиков. Волосы, которые ты нашла, они же не короткие?

– Ну ты и сволочь, Зверев!

– Довольно! Эти слова ты уже сегодня говорила. Ты решила больше не изменять мужу, и я считаю, что это служит веским основанием для разрыва наших отношений. Так что, моя девочка, я желаю тебе долгого семейного счастья, и более не смею тебя задерживать. Однако если ты вдруг передумаешь…

– Не передумаю! – гневно выкрикнула тогда Рита и покинула «логово зверя», именно так до этого она называла квартиру своего любовника.

В тот момент он решил, что Рита объявится уже через пару дней, но когда этого не случилось, Зверев не особо огорчился. Он отнёсся к случившемуся вполне философски и даже порадовался за вновь обретшую друг друга семейную пару.

* * *

Сегодня, спустя целых пятнадцать дней после их «трогательного» расставания, обнаружив бывшую любовницу на собственной кухне, Зверев в душе был немного разочарован. Ему было искренне жаль, что семейная идиллия супругов Ковальских продолжалась недолго. Рита снова выглядела возбуждённой. Худая, большеглазая, с идеальным изгибом бровей – женщина стояла у окна и неистово курила. На ней было утянутое широким поясом сиреневое платье с белыми манжетами и кружевным воротником. Рита теребила пальцами маленькую сумочку из замши, которую то и дело сжимала с такой силой, что её цупферный замок то и дело расстёгивался. Также опытный взгляд Зверева сразу же отметил, что глаза Риты, вопреки обычному, накрашены наспех, а три окурка в пепельнице искурены только наполовину. «А сегодня она выглядит немного иначе, чем при нашей последней встрече, – продолжал рассуждать про себя Зверев. – Она бледна, её нижняя губа подрагивает. Неужели и впрямь что-то серьёзное…» Видя, что женщина не решается заговорить первой, Зверев спросил:

– Откуда у тебя ключ?

Рита вздрогнула, словно ей дали пощёчину.

– Что? Ключ? Какой ещё ключ?

– Ключ от моей квартиры, – пояснил Зверев, стараясь говорить как можно мягче.

– Ах, ключ, – Рита расстегнула сумочку, достала из неё ключ и положила на стол. – Еще полгода назад, пока ты спал, я нашла у тебя в кармане ключи и решила, что стоит сделать с них слепок.

– Ты сделала по оттиску дубликат? И всё это время имела ключ от моего логова? Ты бы добилась большого успеха, если бы связала свою жизнь с криминалом…

– Перестань! Мне сейчас не до твоих дурацких шуток. – Рита загасила папиросу и посмотрела Звереву в глаза. – Мне нужна твоя помощь. Я думаю, что Болеслав узнал про наши с тобой отношения. Ты же знаешь, он такой ранимый и вспыльчивый, не знаю, как он такое перенесёт.

Зверев ни разу не сталкивался с Болеславом Ковальским, и если что и знал о нем, то только со слов самой Риты. Зверев стал судорожно вспоминать: Ковальский Болеслав Янович, театральный деятель, считает себя потомком польских аристократов, ученик самого Заха́вы^[6], некогда блистал на сцене театра Пушкина. Играл роль какого-то там царевича в постановке «Борис Годунов». Чувствительный, вспыльчивый, ранимый… Что там она про него ещё рассказывала? В настоящее время переживает творческий кризис, поэтому много пьёт, постоянно где-то пропадает в поисках работы. Пока Зверев напрягал свою и без того уже гудящую голову, Рита продолжала возбуждённо говорить:

– …пришла домой, а её нет! Ты понимаешь, он забрал Розу и исчез. Он наверняка всё узнал, поэтому и уехал. Куда он мог направиться? Может, в Ленинград? Или в Москву? У него же совсем нет денег! Кроме тех, что он забрал из моей шкатулки. Но там же всего несколько тысяч. Как он собирается жить?

Зверев вскинул руки вверх и ударил ладонями по столу.

– Стоп! Остановись, а то мой мозг закипит от твоих завываний. Ты так возбуждена и перепугана из-за того, что твой муженёк-неудачник сбежал от тебя в неизвестном направлении, прихватив с собой все ваши деньги и какую-то розу?

– Что??? – если до этого Рита разговаривала громко, то сейчас она заорала так, что её крики наверняка услышали все соседи. – Что значит «какую-то розу»? Вообще-то мы сейчас говорим о моей дочери. Говорю же, Болеслав узнал о нашем с тобой романе, забрал с собой дочь и уехал!

«Тьфу ты! Твою ж маму так! – Зверев чуть было не сказал это вслух. – Как же он мог забыть? Роза – это же семилетняя дочка Ковальских. Хотя Рита сама виновата. Если про мужа она постоянно что-то говорила в ходе их романтических свиданий, то о дочери почему-то упоминала лишь пару раз и то вскользь. Дело наконец-то проясняется. Если бы Рита столько не трепалась о своем муже и его гениальности, а начала с главного…»

– А ну, цыц! И больше так не ори! – шутливый тон Зверева тут же улетучился. Рита отшатнулась и медленно опустилась на край табурета. – Просто отвечай на вопросы!

Рита покорно закивала.

– Когда ты обнаружила пропажу дочери? – приступил к опросу Зверев.

– Позавчера я довольно поздно вернулась с работы. Было около десяти, в это время Розочка обычно уже спит. Ни дочери, ни мужа дома не оказалось. Болеслав часто уходит по своим делам, так что Роза давно уже научилась засыпать одна.

– А что ещё за дела у твоего мужа по ночам? Ты же говорила, что в театре он пока не играет.

Рита наморщила лобик, виновато потупилась:

– Ну ты же понимаешь… Болеслав тяжело переживает свой уход из театра. Он артист! Настоящий артист, но его совсем не ценят…

«Это вы с муженьком так думаете, – рассуждал Зверев. – Наверняка те, с кем работал Ритин муженёк, не считают его столь уж выдающимся».

– Давай не будем ходить вокруг да около! Твоего мужа выставили из театра, и он подался во все тяжкие. Ты работаешь, а он пропивает все ваши деньги! Так?

– Я же говорила, что он очень ранимый. Он талантливый, понимаешь?..

– Хватит! Если у него когда-то и был талант, то сейчас он уже наверняка его пропил. Итак, ты пришла домой и обнаружила отсутствие мужа и пропажу дочери! Что ты там говорила про шкатулку и деньги?

– В шкатулке лежала моя зарплата, муж её забрал. Всего несколько тысяч.

– Ещё что-нибудь пропало?

Рита начала покусывать губы, отвела взгляд.

– Драгоценности. Витой браслет из золота, цепочка и кулон…

– Так! – усмехнулся Зверев. – А ты в милицию заявляла? Вдруг вас просто ограбили.

– Нет! Муж время от времени уже брал у меня деньги и драгоценности и закладывал их, но я их всё время выкупала.

Зверев аж крякнул. Понятно теперь, почему Рита с ним вообще связалась. Да от такого муженька к чёрту лысому убежишь.

– Соседи что-нибудь видели?

– Бабка с нижнего этажа видела в окно, как Болеслав вышел из дома с чемоданом… Вчера около восьми вечера.

– А девочка? Её кто-нибудь видел?

– Обычно, когда я на работе, Роза приходит из школы около двух, учит уроки, а потом идёт гулять.

– Вчера её кто-нибудь видел?

– Не знаю! – Лицо Риты скривилось. – Я особо никого не спрашивала!

– Но почему?

– Потому что я не особо лажу с соседями! Все они зануды, сквалыги и сплетники! Вот почему! Слушай! Мне всё это уже надоело! Ты устроил мне настоящий допрос, как будто я какая-то преступница. Это ты у нас сыщик, вот и ищи мою дочь! Если хочешь, допрашивай соседей, ещё кого-нибудь! Но найди мне мою дочь!

Вот так дела. Зверев с трудом сдержал улыбку.

– Ну что ж, гражданка Ковальская, если вы обращаетесь ко мне как к представителю органов правопорядка, в таком случае я рекомендую вам обратиться в районное отделение милиции по месту жительства. Там у вас должны принять заявление о пропаже ребёнка и похищении денежных средств и драгоценностей. Если в течение трёх дней ваша дочь и муж не объявятся, будет возбуждено дело, и милиция займётся их поисками. Так же вынужден вас попросить, не появляться более в моём доме, ибо следующий ваш подобный визит я могу посчитать незаконным проникновением в моё жилое помещение, – Зверев взял со стола дубликат ключа и сунул в карман. – Это я забираю, а слепок пока что предлагаю вам уничтожить добровольно.

Не веря своим ушам, Рита сидела с открытым ртом несколько минут, а потом вытащила из сумочки платок и разрыдалась.

– Перестаньте плакать, гражданочка! Слезами горю не поможешь, – всё тем же суровым тоном заявил Зверев.

После этих слов Рита бросилась ему на шею.

– Паша! Миленький! Зачем же ты со мной так? Ты же говорил, что я тебе дорогá! Помоги мне! Пожалуйста!

Зверев аккуратно отстранил от себя рыдающую Риту.

– Ладно! Не ной! Всё это, конечно, очень некстати, но в беде я тебя не брошу.

– Правда? Ты мне поможешь?

– Сказал же, помогу – значит помогу! Будем надеяться, что с твоей малышкой всё в порядке.

Не дослушав Зверева, Рита повисла у него на шее.

Глава вторая,
в которой Зверев узнаёт некоторые подробности из жизни Болеслава Ковальского

После продолжительных «утешений» покинутой всеми Риты Зверев уснул лишь под утро, но всё же заставил себя встать, когда будильник прозвенел в семь утра. Наспех собравшись, он выпроводил безутешную Риту, и заверил её, что отложит все дела и непременно займётся поисками Болеслава Ковальского и малютки Розы. Когда, войдя в здание Управления, Зверев узнал от дежурного, что Корнева вызвали в Главк на какое-то срочное заседание, в душе порадовавшись тому, что не придётся объясняться с начальником, Зверев отыскал Шувалова в одном из кабинетов следственного отдела. Тот был хмур, и когда Зверев протянул напарнику руку, тот не ответил на рукопожатие и лишь буркнул в ответ:

– Ты мне вчера связки растянул. Я после нашего с тобой общения еле ручку в руках держу.

– Сам виноват! – Зверев пожал плечами. – Нечего было продуктами кидаться, за загривок меня хватать. Так что уж извини.

– Знаешь, где я твои извинения видал!

– Догадываюсь, но в гроб тебе пока ещё рановато! Поэтому давай закончим дрязги и займёмся делом?

– Закончим… пока!

– Тогда собирай манатки и дуй за мной! – Зверев вскинул руку к виску и щёлкнул пальцами. – У нас с тобой теперь отдельный кабинет!

Когда они вошли в кабинет, Шувалов скривился.

– Ну и дыра! Не так уж тебя и ценит начальник, раз засунул сюда и не нашёл местечка получше.

– Не бухти! Договорились же, что дело – прежде всего. Если хочешь, то можешь здесь прибраться. Пыль протереть, вымыть полы…

Видя, как Шувалов начинает скрипеть зубами, Зверев решил немного повременить с шутками.

Цель оправдывает средства! У него сегодня и без того много дел, поэтому очередная стычка с майором может и подождать.

Выслушав ещё несколько фраз об убогости их новой «обители», Зверев подробно изложил следователю их с Корневым общую версию о сложившейся обстановке.

– Значит, теперь у меня не только старик, а и ещё двое покойников! Вот так дела.

– Зато теперь есть от чего оттолкнуться. Ты ведь дело Дудукина, видимо, уже собирался закрывать?

– А что ты хотел, старик умер естественной смертью…

– Сержант Лискин тоже, вот только Комельков, мерзавец такой, всю статистику нам испортил…

«Опять двадцать пять! Я же, кажется, решил с шутками повременить», – подумав так, Зверев тут же придал себе строгий вид.

Узнав о том, что смерть Комелькова и конвойного, наделавшая столько шума в Управлении, наверняка связана со странной кончиной старика Дудукина, Шувалов продолжил в привычной ему манере бурчать и жаловаться на судьбу. Поспешив покончить со всем этим, и чтобы заняться делами Риты, Зверев вручил майору дубликат ключей от их нового кабинета и бросил перед ним на стол пачку бумаг. Порекомендовав Шувалову разобраться в бумагах и дождаться Корнева, Зверев сообщил, что уходит, чем вызвал новую волну негодования у своего ворчливого коллеги.

Посвящать Шувалова в Ритины проблемы Зверев не стал. Если Корнев узнает, что Зверь по собственной инициативе вместо того чтобы принять все меры по розыску Фишера, расследует пропажу какой-то девочки, он наверняка придёт в ярость. Поэтому, оставив все возмущения Шувалова без ответа, Зверев помахал рукой и выскочил из кабинета. Не задерживаясь больше нигде, он покинул здание Управления и отправился на улицу Пушкина, где располагался городской театр драмы.

* * *

Хотя и говорят, что театр начинается с вешалки, но сегодня для Зверева областной драматический начался с тотальной проверки. На входе за столиком сидела мощная бабулька в круглых очках и с огромной бородавкой на носу. Увидев незваного посетителя, она тут же вскочила, перегородила путь и пробасила:

– Куда прёшь? Не видишь, закрыты мы!

– Мне бы к директору, – Зверев показал документ.

Вахтёрша рассматривала удостоверение несколько минут, внимательно изучая каждую букву.

– Настоящее! Можете не сомневаться! На зуб пробовать не стоит, – улыбнувшись, сказал Зверев.

– Чего? – не поняв шутки, спросила бабка.

– Обычно золото на зуб пробуют. Впрочем, это к делу не относится. Мне бы к директору вашему попасть, – не утруждая вахтёршу объяснениями, повторил Зверев.

– К Мезенцову? Так нет его.

– А кто есть?

– Так все здесь: Гордеев, Санинский, ну и я, разумеется.

– С вами всё понятно, а Гордеев и Санинский – это кто?

– Ну темнота, – ухмыльнулась бабка, обнажив при этом несколько позолоченных зубных протезов. – Санинский – это же звезда! Настоящее светило!

Зверев пожал плечами:

– С астрономией у меня, признаться, не очень. А должность у этого выдающегося деятеля искусств есть?

– Так артист… народный!

– Понятно, а Гордеев кто? Тоже артист?

– Лев Иваныч! Режиссер! – дивясь неосведомлённости Зверева, хмыкнула бабка.

– Тогда мне к нему. Ко Льву этому вашему! Не волнуйтесь, я ненадолго. Задам пару вопросов и мгновенно испарюсь, исчезну как тень в горячий полдень.

Зверев попытался просочиться мимо хранительницы Мельпоменова храма, но бабка и не подумала сдавать своих позиций так просто.

– Не станет Гордеев с тобой говорить!

– Отчего же?

– Так… репетиция у него!

– Репетиция! Это же просто шик! А что нынче ставит Гордеев?

– Так этого… как его там? Фигаро!

– Замечательно! – манерно прижав руки к груди, воскликнул Зверев. – С удовольствием посмотрю, как готовят вашу постановку.

– А тебе оно зачем?

Зверев, собиравшийся было пройти к лестнице, застыл на месте. Раз заграждение уже преодолено, не стоит ли его использовать для укрепления своих позиций?

– Я разыскиваю одного из ваших артистов! – выпалил он напрямик.

– Кого? – хитро прищурилась вахтёрша.

– Да так… Простите, а как вас по имени-отчеству?

– Варвара Семёновна я…

– Скажите мне, уважаемая Варвара Семёновна, давно ли вы видели Болеслава Ковальского?

Бабка тут же поморщилась, махнула рукой.

– Этого пьянчугу? Так уж с неделю он сюда и носа не кажет. С тех пор как он сорвал нам спектакль, Гордеев тут же к Щепкину побежал. «Гоните, – говорит, – в шею этого проходимца, видеть его больше не желаю!»

– Гордеев, как я понял, – это режиссер! А Щепкин…

– Так директор Щепкин… Василь Юрич! Ты ж к нему вроде бы как и шёл, аль я напутала чего? – бабка тут же сощурила глазки.

Зверев хлопнул себя ладошкой по лбу.

– К нему, к нему! К кому же ещё? А что вы там говорили про срыв спектакля? Часом, ничего не перепутали?

– Я? Перепутала? – вахтёрша снова оскалилась. – Да тут такое было. Шёл спектакль. Фигаро этот самый.

– Тот самый, которого сейчас ваша труппа репетирует?

– Тот самый и есть! Раньше-то ваш Ковальский в том спектакле какого-то Альмавиву^[7] играл. А тут как-то во время вечернего спектакля в антракте, смотрю, спустился наш Болеслав Янович в гримёрку и с Петькой Трошкиным там, значится, уединился.

– А Петька это…

– Гримёр наш! Я сперва подумала, что он так просто к нему зашёл, физиономию подпудрить, а спустя пять минут гляжу, выходят оба, рожи – как редис, глаза мутные, говорят громко, и у обоих языки заплетаются. Ну, думаю, – всё, накидались, касатики, под завязку! И быстро-то как! Что потом было, я точно не знаю, но, по слухам, все потом это обсуждали, Болеслав-то наш второй акт напрочь завалил: текст четыре раза путал; чуть в суфлёрскую кабинку не упал, а под конец так взял и непотребными словами браниться стал; когда зрители стали возмущаться, взял, сорвал с себя парик и в зал его швырнул. После этого Лев Иваныч к Щепкину пришёл и потребовал, чтобы Ковальского немедленно из театра выперли, а на роль Альмавивы этого Санинского взял. Вот они сейчас и репетируют целыми днями, чтобы остальные спектакли не срывать.

Зверев наморщил лоб, потёр подбородок и задал очередной вопрос, просто так, наудачу, но попал в точку:

– А Болеслав Янович ни с кем из ваших артисточек… Ну вы же понимаете… Вы ведь наверняка знаете, с кем у него из ваших отношения были.

Вахтёрша гортанно рассмеялась:

– Проще сказать, с кем у него их не было! Почитай со всеми.

– Так если он у вас пьяница! Кому ж такой понадобился? К тому же у него жена, дочка маленькая.

– И что? Жена не стена! Когда это кого останавливало? Он же ведь вон у нас какой красавец. Да сам погляди! Вон он – морда бесстыжая! – вахтёрша указала пальцем на вереницу фотографий, висевших по обеим сторонам длинного коридора в вестибюле. Зверев тут же приклеился взглядом к фотографии мужчины с зачёсанными назад волосами. Открытый лоб, расширенные скулы и ямочка на подбородке, способные, вне всякого сомнения, вызвать настоящий восторг у большей части представительниц прекрасной половины человечества. «Да уж, – подумал Зверев, – и впрямь красавец, аж гордость берёт от того, что от столь безукоризненного муженька Рита почитай через день бегает к нему».

– Значит, вот он какой – наш пан Ковальский! – усмехнулся Зверев.

– Он! Не сняли ещё прохиндея, а пора бы уж. Он ведь, гад, перед тем, как выперли его, успел ещё и денег у всех назанимать. И у вертихвосток наших, и у костюмеров, и даже у режиссера! Я, дура, тоже лопухнулась. Полтыщи ему заняла до получки, а он фьють… Ты, милок, коль найдёшь его, супостата, ты с него мои полтыщи уж стребуй, а я в долгу не останусь. На спектакль какой без билета пройти, иль ещё чего…

– Непременно стребую, если найду. Вот же какой негодяй, но мы ему ещё покажем. А вы мне не расскажете, что он вообще за человек, ваш Ковальский?

– Чего ж не рассказать? Болеслав Янович – он ежели при деньгах, то одевается как франт! Дамочки от него без ума. Он их по ресторанам водит, горы золотые сулит.

– А под этими дамочками вы кого ж имеете виду? Артисточек ваших?

– Да нет! То есть раньше – да, а сейчас нет. Наши уже давно от него плюются. Он же как напьётся, так тут же из ангела в чёрта превращается!

– В драку, что ли, лезет?

– Да нет! Какое там! Он же неженка и трус, только на словах герой. Просто он как пить начинает, то гудит целую неделю, а то и две. Из-за того его из театра нашего и попёрли.

– А когда он в запое, то где обычно останавливается, домой идёт?

– Не всегда. Бывает, что у бабы очередной уснёт, а бывает, что и в подворотне заночует. А бывает, что у собутыльника своего квартируется, у Петьки Трошкина.

– А вы адрес этого Петьки можете мне сказать?

– Конечно могу, только не надобен тебе его адрес, потому как Петька Трошкин – это наш гримёр. Он уже месяц как в завязке, а Ковальского Петька и сам ищет. Потому как тот и ему денег задолжал.

Зверев нахмурился, почесал подбородок.

– Получается, что где мне искать Ковальского, вы не знаете?

– Наверняка не знаю, но наколочку дать могу. Петька говорил, что этот алкаш частенько в «Трёх ершах» зависает. Ты туда наведайся, касатик! «Три ерша» – это кабак такой, в двух кварталах отсель.

– А сам Петька там Ковальского отчего ж не ищет?

Вахтёрша покрутила пальцем у виска.

– Ну ты, милок, даёшь! Да ежели наш Петька в «Три ерша» заявится, так в нашем театре тут же на одного гримёра меньше станет. Сейчас-то Петька совсем не пьёт, а как в этом гадюшнике окажется, так тут же сразу и сорвётся.

– Спасибо вам, Варвара Семёновна, пойду я, пожалуй. Раз уж вы сказали, что директора на месте нет, то я в другой раз к вам наведаюсь.

Вахтёрша деловито распрямила плечи, надула щёки, но тут же, опомнившись, ухватила Зверева за рукав.

– Ты, милок, только про полтыщи мои не забудь. Пусть этот гад сперва мне должок отдаст, а уж потом остальным. А то ведь сам понимаешь. Живу я одна-одинёшенька, едва ли не впроголодь…

– Всё понимаю, Варвара Семёновна! Обязательно денег у Ковальского для вас потребую. Можете не сомневаться, – высвободив рукав из цепких рук пожилой женщины, Зверев вышел из здания театра.

* * *

Над входом в заведение, про которое рассказала Звереву работница драматического театра, висела надпись – «Пивная». Чуть ниже располагалась ещё одна табличка с нарисованной на ней кружкой пива, размещённой в окружении трёх изогнутых рыбёшек. У самого входа, возле переполненной чугунной урны, валялись окурки, обрывки газеты и пара пустых бутылок из-под «Столичной». Одно из окон заведения было разбито.

Войдя в пивную, Зверев тут же ощутил себя «белой вороной». Уж не ошиблась ли многоуважаемая Варвара Семёновна, сообщив ему, что именно в этой дыре коротает дни столь привлекательный мужчина и известный деятель театрального искусства Болеслав Ковальский. Дым стоял коромыслом, запах рыбы и кислого пива сразу же заставил Зверева поморщиться. Здесь было довольно шумно и многолюдно. Заросшие щетиной подбородки, отёкшие глаза и дурковатые беззубые улыбки, от которых хотелось расплакаться – посетители сидели за столами в засаленных рубахах и драных пиджаках, большинство из них даже не потрудились снять с голов кепки. Почти весь прилавок заведения был заставлен алюминиевыми подносами, на которых скопились кружки с недопитым пивом и целые горы немытой посуды. Растрёпанная дама в грязном халате, стоявшая за стойкой, мечтательно смотрела в окно, курила «Казбек» и стряхивала пепел в одну из стоявших перед ней тарелок с остатками еды. Когда Зверев прошёл мимо, женщина одарила его скоротечным взглядом и снова уставилась в окно.

Потолкавшись между столиками и поймав на себе несколько недобрых взглядов, Зверев вдруг резко оживился. «А мне сегодня везёт! Вот что значит установить контакт и приятельские отношения с обслуживающим персоналом, – подумал Зверев, помянув добрым словом словоохотливую вахтёршу театра имени Пушкина, – и директора с режиссером тревожить не пришлось. Вот же он – незаслуженно изгнанный со сцены заслуженный деятель искусства!»

Сидевший за крайним столиком рослый мужчина отличался от окружавшего его контингента как наружностью, так и одеянием. Стильный пиджак, довольно помятый и сшитый по последней моде, широкие брюки и модные туфли на шнуровке выдавали его явно непролетарское происхождение. Рубашка и немного расслабленный жёлтый галстук в горошек опять же смотрелись неплохо, хотя, как и всё прочее одеяние Болеслава Яновича, тоже выглядели несвежими. На шее мужчины висел белый шёлковый платок, в одной руке Ковальского дымилась истлевшая до самого мундштука папироса, в другой он держал видимо давно уже опустевшую кружку из-под пива. Охватившей накануне Зверева гордости за умение отбивать жён у писаных красавцев у него почему-то тут же поубавилось.

Безусловно, когда-то безупречное лицо Ритиного муженька сейчас выглядело одутловатым и опухшим. Капилляры на носу и щеках местами полопались. Немытые по крайней мере пару недель волосы и опустошённый взгляд добавляли в этот печальный образ ещё больше негатива. Перед Ковальским на столе красовались голова и ободранный хребет закопченного леща, несколько измятых бумажных салфеток и забитая окурками пепельница. На скатерти и на брюках мужчины, равно как и повсюду под столом снежинками искрилась серебристо-жёлтая рыбья чешуя. «Да уж… найти тебя оказалось не так уж и сложно, вельможный пан Болеслав Янович», – усмехнулся про себя Зверев и подсел за столик к Ковальскому.

Тот встрепенулся, выпрямился и, вскинув голову, довольно пафосно поинтересовался:

– Чем обязан?

– Разговор имеется! – грубо ответил Зверев.

Словно вдруг что-то вспомнив, Ковальский вдруг съёжился. Вся его бравада моментально куда-то улетучилась. Он побледнел, шмыгнул носом и плаксиво промямлил:

– Вы насчёт денег? – Ковальского трясло, его язык слегка заплетался.

– Не совсем! – уклончиво ответил Зверев.

– То есть вы не от Артура?

– Нет! Я не от Артура!

Ковальский снова выпрямился и придал своему помятому лицу оскорблено-удивлённый вид.

– Тогда ещё раз повторюсь! Чем обязан… товарищ?

– Прежде всего, я хочу знать где твоя дочь? – Зверев решил играть в открытую.

– Что? Где кто?.. Какая ещё дочь? – Болеслав Янович начал бледнеть.

Ковальский замотал головой, словно желая таким образом поскорее прийти в себя и хотя бы немного протрезветь. «Похоже, дело – дрянь, – подумал Зверев. – Про девочку он ничего не знает – это плохо! Однако ему, судя по всему, на неё не плевать, а значит, не будет юлить».

– Ты что же, забыл имя дочери?

Ковальский дёрнулся, едва не опрокинув стоявшую перед ним кружку.

– Роза! Моя милая Розочка? Что с ней?

– Твоя жена решила, что девочка с тобой…

– Рита… Рита решила, что Роза со мной? Что за чушь?

«Теперь и я понимаю, что это чушь», – пробубнил Зверев себе под нос.

– Твоя дочь исчезла два дня назад, – продолжил он с нажимом. – Ты должен немедленно всё рассказать! Куда делись деньги и драгоценности из шкатулки! Куда могла подеваться Роза и самое главное – кто такой этот Артур, которого ты так боишься.

– Вас прислала Рита? – с определённой долей сомнения поинтересовался Ковальский.

Зверев огляделся по сторонам.

– Я из милиции, – решив не открывать всех деталей, ответил Зверев.

Левая бровь Ковальского выгнулась дугой.

– Вон оно что! А можно мне взглянуть на ваши документы, товарищ?

– Обойдёшься! – возмутился Зверев. – Здесь не то место, где стоит махать удостоверением!