Сергей Жигалкин
Об иных горизонтах здешнего. Апология вечного возвращения
Символ течения времени – круг
Рисуя окружность, хотя бы и циркулем, нельзя прийти в ту же точку – всегда будет микроскопическое отклонение, начало и конец идеально не совпадут. Получатся только спирали, другие кривые, волнистые и нерегулярные, но всегда незамкнутые. Замкнутую кривую, к примеру окружность, нельзя провести – такого в природе не существует. Точка, какое-то тело, предмет в своём движении никогда не опишут круг. Поэтому неуместна и аналогия течения времени с движением по идеальному кругу. Такой аргумент часто приводят против возможности замкнутых траекторий.
Действительно, если есть начало и процесс движения – вычерчивают окружность, раскручивают волчок или бросают бумеранг, – конечная точка с начальной не совпадёт: движение, воспринимаемое как процесс, и в самом деле не замыкается в математический круг. Орбиты планет при каждом обороте немного смещаются, нынешние весенние ветры отличаются от прошлогодних, история хоть и повторяется, но не совсем и в ином антураже.
Тем не менее замкнутые формы со всей очевидностью существуют: годичные кольца деревьев, капли росы, солнце, луна, мало ли что. Только они появляются сразу как замкнутые – разом даются как нечто целое. Одно дело – линия, создающаяся движением точки, и другое дело – линия, как и точка, данная сразу вся. Брошенный камень создаёт на воде круги – сразу круги, которые лишь распространяются и угасают. У окружностей на воде нет ни начальной точки, ни конечной – они идеальны, поскольку созданы не исторически, не продвижением точки, а изначально явились как таковые. Начало, причина рождения этих окружностей не в мире движений и образуемых движениями образов, форм, а в мире ином: причина их – брошенный камень, вода. «Здесь» этих окружностей приходит сразу из «Там».
Также возникновение мира свершается не во времени, но за его пределами – во вневременнóм. Поэтому время, которое есть суть и способ существования всего преходящего, вполне может быть явлено в целом и сразу всё, причём и как прямая, и равно как круг. Дело другое, что в силу неведомых нам причин, метафизических и изначальных, всё время в целом, весь этот мир, бывший и будущий, мы не в состоянии ни увидеть, ни даже вообразить.
Форма сферы и, соответственно, окружности, круга считается наиболее совершенной и потому наиболее подходящей для космоса. Вспомним гармонии сфер Пифагора, шарообразное сущее Парменида, сферос Эмпедокла, сферическую Вселенную Платона, сферического Адама или просто посмотрим на звёздное небо, на солнце, луну. Каким представляется мир при уподоблении времени прямой линии, нам всем хорошо известно, ведь это и есть этот мир. Однако мало кто размышлял, каким он представится, если исходить из того, что время течёт не по прямой, а по кругу.
Но как понимать фразу «время течёт по кругу»? Двигаясь поступательно, от прошлого к будущему, в точности так, как и по прямой, время, однако, свершает круг и некогда возвращается к уже бывшему себе самому. То есть космос некогда вновь возвращается к себе самому – к тождественному себе. Тождественному даже и в отношении времени своего бытия, ведь, пройдя круг, время возвращается именно в некогда бывшее, в то же мгновение. Другими словами, космос не повторяется в далёком будущем в другой момент времени, а именно возвращается в этот самый момент.
Каждый момент времени – это не новый, а именно тот же, «некогда бывший» момент.
Воображая окружность, точку на ней, на уровне логики понять и представить это очень легко. Пройдя по окружности, мы попадаем в ту самую точку, откуда и вышли. Тождественность абсолютная: и космос, и время в точности те же.
Если мысленно заглянуть в будущее, на миллионы и миллионы лет вперёд, то окажется, что будущее постепенно перетекает в наше сегодняшнее прошлое – в то, что в данный момент мы воспринимаем как прошлое. Причём чем дальше во времени какие-то события будущего, тем они ближе к нам в прошлом. Аналогично наоборот: если мы мысленно оборачиваемся назад, к прошлому, то где-то в невообразимой дали оно становится будущим. При этом чем ближе к нам прошлое, тем оно дальше от нас как будущее. Самая далёкая точка времени при взгляде вперёд или назад – этот самый момент, настоящее, тождественное самому далёкому прошлому и самому далёкому будущему. То есть настоящее, самое далёкое будущее и самое далёкое прошлое – это одно и то же.
Иными словами, мир, существующий в это мгновение, возвратится не в будущем – он возвратится, вернее, уже возвратился, именно в это мгновение и существует прямо сейчас. Мы пребываем и здесь, и одновременно в прошлом и будущем, самых далёких от нас. Всё, что вокруг, уже некогда было, некогда будет опять и вместе с тем оно есть в настоящий момент.
Однако понять и принять это экзистенциально, всем своим существом, весьма затруднительно. Каждое мгновение получается и преходящим, и вечным. С одной стороны, оно мимолётно и с течением времени забывается, растворяется, исчезает в небытии. С другой стороны, вновь и вновь возвращаясь, оно где-то и как-то существует всегда, и, через определённые времена во всей полноте являясь опять, подтверждает своё нерушимое и неизменное бытие. Эта двойственность преходящего – и кратковременность, и вечность его бытия, – разумеется, парадоксальна. Поэтому учение о круговом течении времени вызывает недоумение и протест.
Но есть один тонкий момент, который не позволяет без тени сомнений отринуть учение. Всё дело в том, что интуитивно, против всей логики, доводов, смысла, причастность мгновения к вечности очевидна.
И это понятно, ведь вся эта грандиозная Вселенная во всём своём величии и всей красоте не может быть явлена ни для чего – зачем-то явиться на миг и потом вдруг исчезнуть, пропасть без следа, навсегда…
Когда сквозь мимолётное, сквозь краткий миг вдруг проступает иное, нетленное, запредельное, которого мы не видим, не слышим, не сознаём, но близость которого чувствуем всем существом, возникает желание неодолимое: немедленно это постигнуть, раскрыть, удержать… Ностальгия по этому самому мигу, по неведомой нам его подлинной сущности… Напомним, что именно это стремление, разумеется, неосуществимое, – путеводная нить философии возвращения всех вещей.
С метафизической точки зрения формула «время есть круг» прежде всего устраняет радикальное различие времени и вечности: временнóе причастно, погружено или присутствует в вечности, отражает её, ну а вечное порождает, хранит или содержит в себе временнóе. При этом, конечно, данная формула ни в коем случае и не приравнивает вечность и время: одно дело – ум, порождающий сон, и дело другое – сам сон.
У окружности нет ни начала, ни конца, нет уникальных точек, отличных от прочих, с которыми мы могли бы связать начало и конец преходящего мира, а также вечность, царящую прежде и после него. То есть проблема возникновения и разрушения этого мира, проблема наличия бытия естественным образом оказывается вынесенной за пределы круга времён, в иное.
Геометрия окружности предполагает центр. В отношении центра все точки находятся в одинаковом положении, а сам центр располагается вне окружности, вне хода времени. Даже наивысший момент бытия, когда космос полностью разрушается и, возвратившись к своему непроявленному изначальному единству, заново воссоздаётся, в отношении вечности, центра, не отличается от прочих моментов, ничтожных и несовершенных. И созидание космоса – в вечности, в вечности и ползущий по стеблю травы муравей.
Круг времён не имеет начала во времени, не имеет конца, он существует всегда, но откуда он взялся? Каким образом он мог возникнуть, каким образом точка расширилась в круг? Ведь вечность недвижна и неизменна, ничего нового в ней не может вдруг зародиться, возникнуть, произойти.
Вспомним уже упоминавшийся образ неоплатоников: солнце не порождает лучи, огонь не создаёт свет – они просто исходят от них. Исчезнет солнце – исчезнут лучи, погаснет огонь – погаснет и свет. Так же и всё мироздание исходит из вечности, отражает её, существует благодаря ей. Нет никакого самостоятельного бытия, помимо вечности: всё объемлется ей. Непричастного к вечности не существует.
При «взгляде извне» круг времён – нечто целое и единое, неизменное, существующее всегда. Неизменны движение и перемены, события, судьбы людей – неизменно течение времени внутри круга времён. Смерти, рождения, метаморфозы, эволюции и инволюции, как мы их понимаем, существуют только для нас – для странников круга времён.
Так как любое мгновение круга времён равно причастно к вечности, то и искать её следует не в каком-то особом, великом мгновении, где нам, положим, открыто вообще всё, а в каждом мгновении, прямо сейчас. Вечность, выход из круга времён, не покидая его, одинаково достижимы или недостижимы из любого мгновения.
Интересно, что смысл учения о вечном возвращении в философии стоиков, если следуют ей недостаточно глубоко, путая равенство с тождеством, раскрывается много хуже, чем в философии, допустим, неоплатоников, где возвращение прошлого формально и отрицается. У неоплатоников Единое, данное как многое, всё в целом и разом отражается во вселенском Уме, откуда «потом» и возникают миры. То есть всё бытие вместе с прошлым и будущим существует в Уме недвижно и вечно, как нечто одно – точно так же, как в круге времён. Время же возникает, когда мировая Душа (которая есть порождение, логос Ума) отворачивается от Ума – от созерцания круга времён в его целостности – и обращается к конкретным формам, феноменам, действиям, наделяя тем самым их жизнью, – когда погружается в круг времён.
Доктрина вечного возвращения изменяет важнейшие ориентиры. Вместо ожидания грядущей вечности и глубочайшей внутренней обращённости исключительно к потустороннему, за пределы этого мира, центральным становится данный момент, каждый момент… и мимолётный, и одновременно вечный. Ориентация в каждом мгновении двойственна: в направлении вечного, запредельного, присутствующего в этом самом мгновении, и вместе с тем (или вместо того) в направлении преходящего мира. Подобно тому, как мировая Душа обращена к Уму, а через него и к Единому, и вместе с тем (или вместо того) – ко множественному преходящему бытию.
При этом причастность мгновения к вечности постигается не в результате логических размышлений, хотя, как подготовка, они тоже, наверное, имеют значение. Случается всё неожиданно. Привычный мир вдруг изменяется и предстаёт в совершенно ином измерении – как первозданный, неведомый, новый, но вместе с тем как бесконечно знакомый. Всё преображается, раскрывается, сливается с собственным изначальным прообразом, становится тем, что оно есть, – всё возвращается к собственной сущности. Будто весь прежний мир рухнул, умер, исчез, и вместо него мы вошли в вечность, которую знали давно, знали всегда и ждали всю жизнь…
Причастность мгновения к вечности раскрывает иной горизонт здешнего бытия. Вместо призрачного, мимолётного, обречённого обратиться в ничто всё предстаёт как реальное. Все вещи вокруг пребывают в безмолвии вечности, нерушимы и неизменны и именно таковы, каковы они есть. Сияние форм. Таковы и мы сами: такие, какие мы есть, какими мы были и будем всегда.
Воодушевление от присутствия в преображённом мгновении не знает границ, однако не всё так безоблачно, просто и очевидно, ведь в реальное превращается не только великое, но и ничтожное…
Открывается новая истина: вечность и подлинный мир совсем не такие, какими мы их представляли себе, пока лишь мечтали и размышляли о них. Хотя всё вокруг обновилось и засияло в неведомом ранее свете, мы сами остались всё теми же ограниченными, несовершенными существами – не стали ни демонами, ни богами, остались всего лишь людьми, не знающими даже себя. Не сделался совершенным и мир. Последняя истина не восторжествовала, радикального разрешения тайны бытия не произошло. Наоборот, эта тайна лишь обнажилась.
Поэтому у нас не пропало стремление к иной, ещё не постигнутой глубине, а это стремление – та самая сила, которая вращает круг. По-прежнему всё движется дальше и дальше по времени, пусть озарённому вечностью.
Кроме того, люди, мы с вами, слишком привязаны к сущему, погружены в страсти и всякий бред и нечувствительны к ветру с той стороны, поэтому «мгновения вечности» крайне редки, уникальны. Рутина, несчастья, невежество, зло возвращаются тоже, они тоже в вечности, тоже реальны. Зачем, почему? Ответа нет, вернее, есть много ответов…
К примеру, такой: всеведение, абсолютная полнота таковы лишь в том случае, если способны постигнуть, включить в себя всё, также неведение и несовершенство. Но находиться в неведении, постигнуть его и пережить может лишь ограниченный ум – конечное, несовершенное существо. Логически безупречно: всеведению неведение недоступно. И чтобы всеведение всё же было всеведением, оно против всей логики должно быть способно преображаться и в ограниченное существо, во всякое ограниченное существо.
Так или иначе, в преображённом мгновении мир из призрачного и мимолётного превращается в реальный, то есть в причастный к вечности, где навигация совершенно иная. Реально и значимо всё – каждая мелочь, каждый пустяк. Особую значимость приобретают все наши действия, намерения и устремления – ведь всё, что исходит от нас, нас же и создаёт, запечатлевает нас в вечности такими, какие мы есть в данный миг.
С одной стороны, мгновение – это картина, которая только что окончательно завершена, не зависит от нас и представлена нам как свершившийся факт, с другой стороны, оно же – молниеносный творческий акт создания этой картины, в которой мы сами, как тоже художники и одновременно как натура, по собственной воле многое можем запечатлеть.
Хотя присутствие вечности смещает «окончательную развязку всего» из «посмертного будущего» в настоящее, где всё «уже стало» таким, каким и пребудет всегда, это не означает, что перемены, течение времени пропадают, теряют весь смысл. Поток становления не прекращается, мир по-прежнему движется неизвестно откуда, неизвестно куда, только теперь всё происходит в метафизическом измерении. Хотя проживается та же судьба – свершаются те же события, приходят те самые мысли, захватывают те же фантазии, грёзы и сны, те самые чувства, в этом уже невозможно забыться: всё становление как бы сдвигается на второй план. План первый недвижный: присутствие вечности, её отражение в шелесте трав, капле росы, в горной лавине и урагане, в блаженстве, кошмаре, ненависти и любви – во всём существующем в целом и в каждом мельчайшем штрихе.
Отрицание мира ввиду его обречённости становится неоправданным, ведь вечность не в будущем, а прямо здесь. Отсюда и новое отношение к мирозданию: вместо его отрицания – его утверждение: позиция проблематичная и очень сложная, но она со всей очевидностью следует из учения о возвращении всех вещей. Понятно, что в космологии этого учения много неясности, темноты. Но мир, бытие – это скорее непредсказуемая и подвижная тайна, нежели предустановленные закономерности и константы, доступные аналитическому уму.
Хотя отрицание мира и несовместимо с доктриной о возвращении, оно тем не менее тоже как будто возможно: если, к примеру, считать эту жизнь сплошь кошмаром и больше не видеть в ней ничего. Правда, такая позиция не ведёт к избавлению, напротив, она превращает всё мироздание в ад, откуда действительно выхода нет.
Однако возможность подобной позиции всё же сомнительна, ведь если кому-то открылась причастность мгновения к вечности, немыслимо, чтобы он не узрел единства, величия, целостности и красоты бытия.
О сравнениях времени с кругом
В четвёртой книге «Физики» Аристотель отмечает, что время кажется каким-то кругом.
«Je mehr man kennt, je mehr man weiß, // Erkennt man: alles dreht im Kreis». – «Чем больше знают, чем больше понимают, // Тем очевиднее: всё движется по кругу», – констатирует Гёте.
Нет ничего удивительного в том, что сравнения времени с кругом довольно часто встречаются у известных философов, писателей и поэтов, в фольклоре и мифах разных народов, ведь небесные своды, сезоны, история, люди действительно вращаются вокруг своих центров, уходят в прошлое и вновь возвращаются, всюду и правда орбиты, круги. Но это не значит, конечно, что эти сравнения каким-то образом намекают на вечное возвращение: обычно речь идёт о циклических повторениях – о другом.
Представление о круговом времени, о его измерении хорошо выражают часы, циферблат, придуманные очень давно. Секундная стрелка описывает круг и возвращается в ту же позицию, начинается новый отсчёт, только минута другая. То же и стрелки минутная и часовая, но другой час, другой день. За днями следуют месяцы, затем годы. В конце концов – круг самый большой, охватывающий всё мироздание: по истечении вообще всего времени – после завершения величайшего года стоиков, или махакальпы индусов, происходит полное разрушение Вселенной, махапралая, затем всё начинается заново. Это – космология космических циклов, в той или иной форме известная всем народам во все времена.
Времени присуще круговое движение – это как будто вполне очевидно. Однако линейное время тем самым не отменяется. Кругами движется вовсе не время, а разнообразное сущее: меняются и возвращаются формы, явления, события, чувства, дела – повторяется схожее, а не возвращается некогда бывшее; время при этом, как увеличивающиеся числа, движется только вперёд. Десять минут первого и десять минут второго – это не одни и те же десять минут, новый цветок – это похожий, однако не прежний цветок.
Проблема лишь в круге самом большом, объемлющем всё.
При полном разрушении мироздания всё сущее исчезает и возвращается к первоначалу, остаётся простое, вечное, изначальное, не сущее и не не-сущее, не содержащее в себе ничего и вместе с тем содержащее всё – Брахман, Единое, Хаос, Благо, Бог, Абсолют, откуда «потом» мироздание появляется снова. Конец одного мироздания и начало другого – это один и тот же момент или моменты различные, по времени отстоящие друг от друга на махакальпу?
Если всё время исчерпано окончательно и бóльшего цикла, чем махакальпа, не существует, то продолжить счёт времени в новом мироздании никак невозможно, он должен начаться снова, с того же нуля. Начало и конец мироздания в этом случае совпадают, время смыкается в круг. Момент созидания, явления, выплеска космоса – момент вечности, а не времени, поэтому новое мироздание будет не новым, а тем же. Вернее, не «будет», а «есть», поскольку при замкнутом времени мироздание только одно: круг времён. Именно здесь, в этом месте, непостижимом и тёмном, соприкасаются космологии циклических повторений и вечного возвращения всех вещей.
Но если продолжить счёт времени всё же возможно – если моменты начала и конца мироздания всё же разнятся, то должен существовать ещё бóльший цикл, чем махакальпа, затем ещё бóльший и так далее до бесконечности, до «schlecte Unendlichkeit» – до «дурной бесконечности»…
Либо должно существовать какое-то абсолютное линейное время, вынесенное за пределы всех циклов, всех махакальп – за пределы всех мирозданий, а также Единого, Бога, Брахмана, Абсолюта: счёт, время, число в таком случае оказываются вечными и неизменными, поставленными превыше всего, даже Господа Бога, что тоже абсурдно.
Однако поскольку бесконечное, тайны бытия непостижимы для нас, предположим, что новые мироздания каким-то образом всё-таки периодически возникают. Если абсолютное время в своём беспощадном движении к бесконечности никогда не останавливается и не завершается, теми же самыми, то есть тождественными, новые мироздания быть не могут, так как каждое существует в своё время. Но будут ли мироздания череды новых циклов схожими или даже неотличимыми, то есть совпадающими абсолютно во всём, кроме времени их появления, либо будут совершенно различными – это вопрос.
Неотличимость низводит божественный акт созидания космоса, свободу и непредсказуемость божественного вообще до простой подвластности нерушимым законам природы, установленным неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно зачем. То есть низводит божественное, которое всегда удивительно, ново, невероятно, до титанического, которое при всей его сокрушительной мощи вместе с тем полностью слепо, так как является лишь проявлением, действием вызванных из глубин Хаоса колоссальных энергий, активностей, сил, неуправляемых, механических, инстинктивных. К примеру, вулканы, цунами, драмы галактик, ярость стихий – невероятная мощь, но всё предсказуемо, свершается по железным законам, а не из постижения изначальной сущности бытия, не по собственной воле, не по прихоти или намерению – не из себя. Так же и мироздание: если исключить божественную волю, могущество, силу и власть, откуда при воссоздании мира могут явиться иные законы и принципы нового космического миропорядка, то с необходимостью новое мироздание должно получиться неотличимым от прежнего, так как создаётся при одних и тех же исходных условиях, затем разворачивается и угасает по одним и тем же законам.
Поэтому, если не подменять божественную первопричину на титаническую, новое мироздание будет неотличимым от прежнего лишь в частном случае: если такова божественная воля при его созидании. Это, однако, сомнительно и, видимо, никогда не случится, поскольку созидание по шаблону принижало бы саму идею божественного. То есть новое мироздание должно быть иным, даже радикально иным. В том числе и круговороты вещей могут быть отменены. Миры прекратят повторяться. Как может выглядеть, пусть в самых общих чертах, радикально иное грядущее мироздание, нам вряд ли удастся хоть как-то вообразить…
Но если отстраниться от столь маловероятных и крайне сомнительных предположений о повторении одинаковых мирозданий, то можно с уверенностью заключить, что мироздание будет тем самым, тождественным самому себе, то есть просто самим собой, в единственном случае: когда оно только одно – когда время свёрнуто в круг…
Отметим, что в этих рассуждениях мы подразумевали лишь космологии, основывающиеся на доктрине циклических повторений, не уделяя внимания иным представлениям, не признающим данной доктрины. Сюда относится, например, монотеизм, где время считается прямолинейным и существующим лишь, так сказать, врéменно – от начала и до конца, либо, допустим, индуистская Адвайта-веданта, где время и весь преходящий мир считаются иллюзорными и несуществующими вообще.
Надо сказать, что сравнения времени с кругом нередко встречаются у различных авторов лишь как попутные образы, как иллюстрации, служащие для пояснения и раскрытия совершенно иных тем. То есть речь не идёт ни о круговращениях, ни о возвращениях – образ просто используется как метафорическая очевидность. При этом время сравнивается не со спиралью и не с прямой, не с какой-то иной сложной линией, а именно с кругом. Хотя это, конечно, ничего не доказывает, но тот факт, что этот образ интуитивно понятен, кажется удачным и точным, не вызывает никакого протеста, а, наоборот, намекает на какую-то странную глубину, всё же имеет значение. Вот, например, Шопенгауэр:
«Можно сравнить время с бесконечно вращающимся кругом: постоянно опускающаяся половина – это прошлое, а постоянно поднимающаяся – будущее. Неделимая точка вверху, которая смыкается с касательной к окружности, – не имеющее длительности настоящее. Касательная неподвижна и не крутится вместе с кругом. Точно так же недвижно и настоящее, которое есть точка соприкосновения объекта, форма которого – время, с субъектом, который вообще не имеет формы, так как не принадлежит познаваемому, а является необходимым условием всего познаваемого» («Vom Nutzen der Nachdenktlichkeit: еin Schopenhauer-Brevier», VII).
