ГлавнаяАвторский сборникСергей Хоршев-ОльховскийИзбранное

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Сергей Хоршев-Ольховский
Избранное

Ночной Лондон

…То дивное, несказанно-прекрасное, нечто совершенно особенное во всём земном, что есть тело женщины, никогда не написано никем.

Надо найти какие-то другие слова.

Иван Бунин (Из дневников. 3 февраля 1941 года)

Ночной центральный Лондон ярок, самобытен, окутан легендами. Кругом горят тысячи огней, слышится музыка, задорный смех. По улицам неугомонно снуют чёрные, с виду похожие на навозных жуков такси «блэк кэбы»*, за ними степенно следуют ярко-красные двухэтажные автобусы, иногда проскакивают и недавно введённые одноэтажные длиннющие гармошки, напоминающие гусениц. Здесь сотни театров, казино, всевозможных ночных клубов. Здесь тысячи пабов*, ресторанов и ресторанчиков, кафе и кафешек. На любой вкус, для любой национальности. Здесь миллионы разноязыких, разноглазых, с неодинаковым цветом кожи людей со всех пяти населённых континентов, разодетых в модные современные одежды и в экстравагантные национальные костюмы. Не удивлюсь, если где-то по берегу Темзы вразвалку пройдётся и представитель шестого, ледяного континента, в своём консервативно-традиционном чёрно-белом одеянии. Ночной центральный Лондон – это город-сказка. Всяк найдет себе забаву по вкусу.

Но есть и другой ночной Лондон. Окраинный. Бытовой.

Дом в Англии и дом в Восточной Европе – не одно и то же. Дома тут какие-то хлипкие. Вы слышите почти всё, что творится у соседа за стенкой – особенно ночью, когда город успокаивается. Стоит только немного повысить голос, скажем, во время любовной игры, и вас тотчас услышат за стенкой во всей красе – слева и справа, под вами и над вами. И это не удивительно. Внутренние перегородки сооружены из пластборта – это плиты из мела размером два на три метра и толщиною полтора сантиметра, обклеенные с обеих сторон толстой бумагой – примерно такой, в которую в советские времена заворачивали в магазинах селёдку или халву.

И люди ещё изумляются, когда в кинофильмах герой-жлобина, типа Шварценеггера, прошибает такую «толщу» с разбега. Ну и что тут удивительного? Даже я, чуть-чуть поднапрягшись, пробиваю кулаком оплот западного образа жизни. Девиз: «Моя хата – моя крепость!» – зиждется вовсе не на принципе крепостной стены, а на принципе: только дотронься до этой стены хотя бы одним пальчиком, и демократическое правосудие, – а оно действительно демократическое, – поранит тебе пальчик, а может, и вовсе оторвёт.

Лично я намаялся на первых порах из-за этих будто бы крепостных стен. Только ляжем с любимой спать, как на улице тотчас дико заорёт, чуть не лопаясь от натуги, какой-нибудь юный любовник-гигант, привлекающий неистовым воем свою хохотушечку-возлюбленную, как это делают некоторые обитатели джунглей. У меня тут же притупляется интерес к любовной игре. Но это ничего. Пережить можно.

Не знаю, правда, как на это реагирует моя любимая – не осмелился спросить. Вероятно, положительно – ведь она младше ровно вдвое: мне сорок четыре, ей – двадцать два. Она предпочитает нетрадиционный способ… или это теперь, наоборот, традиционный?.. Не знаю. От меня мало что зависит. Лежу. Молчу. Худо-бедно восстанавливаюсь. Успокаиваю себя тем, что всего лишь через год, да и во все последующие годы буду старше её уже не вдвое, а всего лишь на двадцать два года. Я снова готов. Вот-вот… И тут слышу отдалённый, едва различимый стук женских каблучков. Стук приближается. Становится всё звонче и звонче. Я вслушиваюсь. Мне до невозможности хочется представить, как выглядит эта женщина. Задаюсь вопросом: молодая ли? Молодая, – отвечаю себе, – походка быстрая, лёгкая, уверенная. Интересно, какой комплекции? Стройная, – отвечаю себе, – стук чёткий, частый. Интересно, какой национальности? Ответить трудно. И всё же определяю – европейка, причём западная. Идёт нормально, обыденно – просто идёт и ничего более. Стук всё приближается, усиливается и, к моему удовлетворению, начинает постепенно затихать, удаляться. Я опять начинаю входить в норму, и тут очередной стук каблучков. Всё то же самое, но эта, готов поклясться, восточная европейка. Частит, частит… Мы ведь, восточные, вечно спешим. Мысль, что это своя, мне необыкновенно приятна. Я начинаю представлять, как она одета, и захожу слишком далеко: я подсознательно вижу, какое на ней бельё, и даже пытаюсь зайти дальше… Мне становится почему-то стыдно. Но почему? Что тут, собственно, такого?.. Я мужчина! Почему я должен думать иначе? Почему?.. Ведь Всевышний создал их для нас из нашего же ребра! Значит, они свои. Можно о них так думать, и даже нужно. Ведь они для нас покупают эти дорогущие клочки шёлка, гипюра, атласа… Именно для того, чтобы мы это обязательно увидели. Я беру себя в руки, с трудом пересиливаю стыд, успокаиваюсь. Мне снова становится хорошо. Но она уже пронеслась мимо.

Следом прошла африканка. Я в этом уверен. Сильная, мощная. Они все прирождённые спортсменки, только потренируй чуть-чуть. Нет. Спортсменки не для меня. Грубоваты.

За ней азиатка. Походка кошачье-мягкая, неуверенная, как будто чего-то боится. Одета наверняка в бесформенные шуршащие шаровары. Нет, это тоже не для меня. О-о!.. Она вдобавок не одна! Да и как ей быть одной? Непозволительно.

Я жду свою. Но идут всё чужие. Англичанки, африканки, иногда азиатки в сопровождении азиатов. На мужские шаги, а их, к сожалению, большинство, я не реагирую. А кроме них идут всё чужие, чужие…

Я нетерпеливо жду свою. И вот она! Наконец! Милая, долгожданная. Длинноволосая, с ясными широкими глазами. Высокая, с аккуратненькой упругой грудью, приподнятой чуть-чуть вверх. Стройная, с длинными гладкими ногами, от которых во все стороны разлетаются невидимые искры-биоимпульсы, неминуемо попадающие прямо в сердце мужчин. И что-то ещё… потаённое, притягательное… И в белом белье. Да! В белом! Наши любят в белом. Прекрасное сочетание слов – белое бельё. Она частит, частит… приближается…

«Такая!.. Такая!.. И моя такая!..» – внутренне кричу я.

Разные

(то ли маленькая повесть, то ли очерк, то ли правдивая байка на основе реальных событий)

Мы, дюжина мужчин из восточноевропейских стран: россияне, литовцы, украинцы, русскоязычные парни из Латвии и Эстонии, и даже почти без акцента говорящий поляк – собрались на западе Лондона, где преобладают выходцы из бывших английских колоний: Индии, Пакистана, Шри-Ланки, Сомали и многих африканских и ближневосточных стран. В некоторых районах это преобладание всеобъемлющее. Если увидите европейца, не обольщайтесь – это вряд ли британец. Это, скорее всего, поляк или литовец либо украинец с купленным у литовца или поляка паспортом. Чувствуешь себя так, как будто попал на окраину индийского Бомбея* или пакистанского Карачи, а то и вовсе в пиратскую Сомали. Подавляющее большинство населения в этих районах расхаживают в своих национальных нарядах, в том числе на рабочих местах: водители автобусов и скорой помощи, парикмахеры и обслуживающий персонал в поликлиниках, продавцы в магазинах и аптеках, сотрудники метро и банковские служащие, даже полицейского можно встретить в британской форме, но в головном уборе с его далёкой исторической родины и с ещё какими-то мелкими национальными атрибутами. Сари* здесь и вовсе обычная одежда. На улицах всюду слышатся индийские и пакистанские мелодии: из частных магазинов и лавок, из окон домов и автомобилей, из многочисленных национальных ресторанов и кафе. Всюду писклявые звуки. Всюду запахи восточной кухни с явно выраженным запахом карри*. В некоторых местах готовят прямо на улице или в маленьких киосках и передвижных автоприцепах. Пройдёшь мимо, и специфический запах надолго въедается в волосы и одежду.

Собрались мы в группу в сауне спортивного центра по одному единственному принципу, все знали один язык – самый сочный и могучий в мире! Русский! И сразу пошли разговоры…

К этим разговорам нас подтолкнули наши азиатские друзья, ни черта не понимающие в хорошей российской традиции «поддать жарку». Вот не поверите: сядут прямо на пол и сидят по полчаса на кафельной плитке. И жуют прямо в сауне помидоры, сливы, бананы, а то и вовсе бутерброды и ведут неспешные разговоры ни о чём – в основном про цены на продукты и вещи первой необходимости, как будто они находятся на знаменитом багдадском базаре… А мы-то не такие. Мы-то любим поговорить о чём-нибудь романтичном: про охоту и рыбалку, про спортивные результаты, про красивые автомобили, а ещё лучше про красивых женщин! И конечно любим брызнуть водички с каплями эвкалипта, пихты и мяты на раскалённые камни и нагнать до жути парку да помахать веничком из берёзовых или дубовых веточек. Наши друзья тотчас вылетают из парилки, обгоняя друг друга, и бегут жаловаться менеджеру спортивного центра, как первоклассники в школе. И сколько им ни объясняй, что стукачить нехорошо – не понимают. Ну что тут поделаешь, принято у них так… Тогда заходим с другого конца. Объясняем: «Ребята, не заходите, пожалуйста, вместе с нами в парилку, раз не выдерживаете такой температуры. Потерпите несколько минут в комнате отдыха. Мы поддадим парку и убежим в бассейн с холодной водой. А вы уж тогда развлекайтесь сидя на полу да на нижней полке. Ешьте томаты, сплетничайте про соседей…»

– Да что там баня! – воскликнул однажды литовец. – Они-то и в рыбалке ничего не смыслят. Мы с другом частенько ловим окуньков и плотвичек в каналах Темзы. Так прохожие нам просто покою не дают. Таращат в страшном удивлении глаза: «О мой Бог! Вы это будете есть? Да вы что! В магазине сейчас продают лосося со скидкой!» Приходится лукавить. Говорим, что это для кошечек. Кошечкам, конечно, тоже перепадает. Но большая часть идёт на уху и на сковородку. Хорошенько прожаришь, до хрумкости – это же объедение! Натуральный продукт! Им-то и невдомёк, что этого лосося выращивают на ферме, где он гадит под себя в застоявшейся воде и там же барахтается и заглатывает всю эту дрянь и пропитывается ею.

– А кормят этих лососей чем! – поддержал земляка другой литовец. – Да чёрт его знает чем! Всякими модифицированными биодобавками, чтобы они разбухали и скорее оказывались на прилавке. Это же не рыба. Отрава!

– Не может быть, – засомневался поляк.

– Ещё как может. Я был на рыбной ферме. Видел, как там выращивают лососей. Оттого их и продают постоянно со скидкой, лишь бы побыстрее избавиться. В природных условиях надо ловить.

– Точно, – согласился поляк. – В натуральных водоёмах надо ловить. Там огромные зеркальные карпы водятся.

– Это можно, да только большинство водоёмов являются королевскими владениями. И ловят там этих натуральных и зеркальных понарошку. Целуют в мордашку, делают фотографии, рассылают друзьям и выпускают обратно в пруд. А потом едут в супермаркет покупать всё тех же подозрительных, на скорую руку выращенных лососей.

И пошло, и поехало…

– А грибы! – возмутился эмоциональный парнишка из латышского русскоязычного Даугавпилса. – Они же и про грибы ничего не знают! Шампиньоны, напичканные нитратами, жуют, и только!

– Странное это дело, – согласился с ним другой русский парень из не менее русскоязычной эстонской Нарвы. – В парках и лесах, на окраинах Лондона, полно всяких грибов. Но для них любимые нами боровички, маслятки, подберёзовики с подосиновиками кажутся совершенно ядовитыми. Не говоря уже о груздях и опятах. Я в прошлые выходные осторожненько насобирал в загородном парке большой целлофановый пакет…

– Кто же в целлофановые мешки собирает грибы! – возмутился сибиряк. – Они всё качество потеряют! В корзиночку надо, аккуратненько, или на худой конец в эмалированное ведёрко.

– Я и собирал в ведёрко. Но его поставил в мешок.

– Зачем? Это же неудобно! – продолжал возмущаться сибиряк.

– Затем, чтобы местные не видели. Они толпами выгуливают собак по лесным тропинкам.

– И что тут такого? – всё ещё ничего не понимал сибиряк, совсем недавно обосновавшийся на Британских островах.

– Да ты бы видел, как они на это реагируют. Только я высыпал полное ведро грибов на траву, решив их пересортировать, как из-за куста вынырнула бальзаковского возраста леди в сопровождении собачки. Собачка тотчас кинулась к грибам и стала обнюхивать. Их запахи ей явно понравились. Но её хозяйка была в ужасе.

«O my God*! – воскликнула англичанка. – Вы это будете есть! Вы же отравитесь! Вы что, не знаете, что в супермаркетах продают беленькие, натуральные шампиньоны?»

«Ага, натуральные, – подумал я с ехидцей. – Такие же натуральные, как и лососи».

«Бросьте их! Бросьте! – завопила англичанка. – Это опасно для жизни!»

– Don't worry! Don't worry*! – завопил я в ответ. – Это для белочек*, которые живут у меня в гардене*.

«My God! My God!» – продолжала стенать англичанка и выхватила из сумочки телефон.

Я быстренько собрал грибы, засунул ведёрко обратно в целлофановый пакет и бросился наутёк. Но пока собирал, успел услышать, как она в страшном волнении за мою жизнь звонит в полицию и просит спасти человека, который непременно отравится грибами.

– Я тоже с подобным сталкивался, – подтвердил украинец. – Для них шампиньоны, выращенные в теплице, единственно съедобные грибы. А огурцы какие они едят?.. Эти огурцы больше похожи на кабачки, а то и вовсе на гарбузы*. Только такая полудеревянная еда, завёрнутая в целлофан, для них fresh food*. А те, что выращиваем мы и солим на зиму или закрываем в банки, они на полном серьёзе считают кормом для домашних птиц и скота и шарахаются от них.

– А вы понаблюдайте, как они водят автомобиль, – спокойно сказал выдержанный рижанин, – и вам сразу станет всё понятно про них. Повороты почти никогда не включают, когда меняют полосу. Габариты своей машины не чувствуют, дистанцию и разметку на дороге тоже. Я ни в одной другой стране не видел столько поцарапанных автомобилей и помятых багажников. Они же ездят по принципу своих бывших стран. У кого дороже и больше машина, тот и прав. Местные, правда, не лучше. Как черепахи медлительные. Займёт крайнюю полосу и пилит, как на ишаке. Ни сам не едет, ни другим не даёт. А паркуются как… Лишь бы его машине места хватило.

– Это точно. Себя родного они любят больше всего. Их дежурная фраза «Хау а ю, май фрэнд?»* и дежурная, слащавая улыбка, принудительно заученные ещё в школьные годы, совершенно ничего не значат. Только для отвода глаз, – заговорил всё время помалкивавший крымчанин из Алушты с обострённым чувством дружбы – дружбы настоящей, в нашем понятии. За друга – в огонь и в воду.

И опять все оживились. А минутой ранее, казалось, запал иссяк.

– Да они в само слово дружба вкладывают совсем другое понятие, чем мы. У них друг не тот, кто за тебя горой встанет, а тот, кто улыбнулся пару раз.

– Любого именуют френдом: сотрудника по работе, с которым перебросился всего-то парой фраз, малознакомого соседа, с которым обменялся улыбками всего-то пару раз, а то и вовсе случайного знакомого, с которым однажды посмотрел футбол в пабе* в одной компании.

– Вот меня, к примеру, нередко спрашивают в России: «А правда, что брат может потребовать с брата деньги, если приедет к нему и привезёт пару бутылок пива?» – «Может, – отвечаю, – и брат с брата, и отец с сына, и сын с отца…» Хоть сто раз расскажи нашим про это самым убедительным образом, всё равно будут таращить на тебя глаза в удивлении и недоверии. Дескать: «Да разве может быть такое?..»

– А я привожу в пример, как один мой товарищ по работе весь день докучал молодому англичанину, у которого был день рождения, одним и тем же вопросом: «Что тебе подарит бабушка?»

«Ничего не подарит, – спокойно ответил паренёк, нисколько не смущаясь. – Она мне никогда ничего не дарит».

«А другая бабушка?»

«И другая ничего».

«Да как же это? Не может быть!» – восклицал каждые полчаса мой товарищ – настолько эта ситуация казалась для него неправдоподобной. Ведь для нас это просто немыслимая ситуация. Кто угодно может оставить тебя в день рождения без подарка, только не бабушка!

– У них во время свидания девушка платит наравне с парнем: и в кино, и в кафе.

– Да что там в кафе! Даже когда ведёт её на ночь в отель!.. Даже за это она платит половину суммы!

– Поэтому они и кормят их жидкими супами из пакетиков, больше похожими на помои, да безвкусными полуфабрикатами!

– Стоп, стоп, – остановил чересчур субъективную критику рассудительный крымчанин. – А сами-то мы какие?

Действительно. Сами-то мы какие?

Мы, вероятно, дикари, с точки зрения местного обывателя. Обжигаем в бане своё тело паром, хлёсткими ударами веника и ледяной водой. Сами ловим рыбу. Сами собираем грибы. Сами ремонтируем свои автомобили и свои жилые помещения. В отношениях с женщинами и вовсе сумасшедшие: платим за них в ресторане, отвозим домой на такси за свой счёт, покупаем им по любому поводу подарки… Наши подруги тоже какие-то ненормальные: в любой клочок свободной земли, пусть и на съёмной квартире, стараются воткнуть лучок и чесночок, укропчик и петрушечку… по собственной инициативе часами стоят на кухне и варят разнообразные супы и борщи, изобретают какие-то хитрые салаты, пекут всевозможные пирожки и тортики и даже самостоятельно перемалывают мясо на фарш. А уже из фарша чего только не придумают!..

Мы и правда разные. Западные и восточные. Без сомнения, разные. У них свои заморочки, у нас – свои. Мы про свои заморочки, разумеется, хорошо знаем, но критиковать себя шибко не станем. Как принято говорить: «Своя рубашка ближе к телу».

Дорожные истории

Настенька

1

Георгий Крылов спешил на Родину, на юбилейную встречу со школьными товарищами, и то и дело порывался разогнать свой автомобиль до максимально разрешённой скорости, только сделать это было непросто. Дорога шла на юг, была неровной и частенько исчезала из виду за многочисленными крутыми поворотами и затяжными подъёмами. Крылов нервничал, но поделать ничего не мог. Впереди него, в конце длинного подъёма, маячил КамАЗ. Он надрывался от рёва, был окутан чёрным облаком и, казалось, завис на одном месте. Вслед за ним тянулась вереница быстроходных легковушек разных «мастей», водители которых тоже нервничали – многие спешили к Чёрному морю и терять драгоценное отпускное время из-за старого тихохода, утонувшего в клубах едкого дыма, не намеревались. Они вскоре пошли, один за другим, презрев от отчаяния правила дорожного движения, на опасный обгон. Следом за ними потянулись дальнобойщики на «Сканиях», «Вольво», «Рено»… И даже нервы тракториста новенькой «Беларуси» не выдержали – он тоже попытался сделать обгон.

Крылов спешил, но ехал по правилам. Он уже несколько лет жил за границей и привык к дисциплине. А на каждом следующем подъёме был очередной поезд из нескольких десятков быстроходных автомобилей-вагонов, тащившихся за очередным паровозом-КамАЗом. Такое безобразие выдержать было невозможно. Не выдержал к середине дня и Крылов. Он пристроился в хвост к двум очередным отпускникам и, лавируя, стал то и дело пересекать вслед за ними сплошную полосу и обгонять тихоходов. Они волнообразно прошли на большой скорости один подъём, второй, третий…

На четвёртом их поджидал жигулёнок ДПС*, который уютно умостился багажником в лесополосе – только капот слегка торчал из-под арки уже отцветавших акаций. Из жигулёнка тут же выскочил патрульный с большущим радаром и остановил лихачей. Он не спеша подходил к нарушителям и вежливо представлялся. Когда очередь дошла до Крылова, он спокойно подал документы отдавшему ему честь старшему лейтенанту и чистосердечно извинился за своё хулиганское поведение.

Старший лейтенант улыбнулся, но в ответ ничего не сказал – он пристально и очень медленно рассматривал документы. И как только Крылов занервничал, сразу оживился:

– Что же вы, господин Крылов, нарушаете правила дорожного движения? Это опасно для жизни! И не только для вашей!.. Придётся заплатить штраф.

– Сколько? – с готовностью открыл портмоне Крылов, желая как можно быстрее загладить вину.

– Пятьсот рублей. Но платить надо не мне.

– А кому?

– В городскую сберкассу. Я выпишу квитанцию. Оплатите её и получите права обратно.

– Но я уже проехал город! – испугался Крылов – ему никак не хотелось возвращаться обратно и снова преодолевать крутые повороты и подъёмы позади какого-нибудь грохочущего и несносно дымящего тихохода.

– Ничего не поделаешь, такие правила.

Крылов чертыхнулся и запустил двигатель.

– Не торопитесь. Сегодня воскресенье, сберегательная касса не работает, – подсказал ему старший лейтенант.

По взмокшей от жары и нервного напряжения спине Крылова пробежал холодок, но он тотчас взял себя в руки, присоединил к новенькой пятисотрублёвке ещё одну и вкрадчиво спросил:

– Нельзя ли, в виде исключения, заплатить на месте?

– Иди в патрульную машину. Там старший, с ним и разберёшься, – бросил старший лейтенант Крылову на колени его документы и остановил новую группу лихачей, выскочивших из-за старика КамАЗа.

Крылов побежал к патрульному жигулёнку, нежившемуся в прохладной лесополосе, без колебаний открыл дверцу со стороны водителя и на мгновение застыл – на заднем сиденье развалился, с нагловатой усмешкой, старший сержант. Не обнаружив другого старшего, Крылов молча сунул ему деньги и побежал обратно, быстрее прежнего.

Теперь он ехал осторожно. И чтобы не умереть от тоски, с любопытством разглядывал обочины, превращённые жителями Ельца, Воронежа и других населённых пунктов поменьше в сплошной базар. Чего тут только не продавали! Пряники и пирожки, кукурузу воздушную и кукурузу пареную в початках, дыни и арбузы, рыбу и раков, грибы, огурчики и помидорчики, консервированные в банках, картошку, лук, кабачки, яблоки и груши в вёдрах… Мёд, растительное масло и сгущённое молоко в пластиковых бутылках из-под напитков. А ассортимент самих напитков был ещё более велик – просто невозможно было сразу все рассмотреть и упомнить названий. На вещи он старался внимания не обращать – они были турецкие и китайские, низкого качества и его совсем не интересовали. Кое-где среди этого пёстрого разнообразия стояли длинноногие девчонки.

«Может, взять какую-нибудь попутно?.. Всё веселее будет, – подумал Крылов, но тут же отогнал эту мысль. – Нет, так я вовсе не доеду». Он продолжал терпеливо тащиться среди разношёрстного пыльного пелотона и изучать российский дорожный рынок. И тут в голову неожиданно ворвалась крамольная мысль: «А может, гнать напропалую? Ну, заплачу ещё пару раз штраф, зато поспею на встречу».

Он так и сделал. И только когда до конечной цели осталось менее ста километров, сбросил скорость и увидел на обочине робкую, худенькую девчонку. Он резко затормозил, сдал немного назад и галантно предложил:

– Садись. Бесплатно подвезу.

Девчонка заколебалась.

– Садись-садись. Не обижу, – пообещал Крылов, меняя тон.

Девчонка нерешительно села в салон и в волнении принялась поправлять полупрозрачную коротенькую юбчонку из китайского бледно-розового ситца с птичками по подолу и такую же полупрозрачную розовую маечку, через которую отчётливо просвечивался белый лифчик, под которым прятались тугие, не по фигуре объёмные грудки. Потом мельком взглянула на восторженное лицо Крылова, немножко успокоилась и стала ловко поправлять длинные волосы, разбросанные по спине.

– Ты спешишь, ехать побыстрее? – осведомился Крылов, не сводя с неё удивлённого взгляда. Девчонка оказалась прекрасным лебедем, а не гадким утёнком, как ему вначале представилось. В её фигуре всё было в меру, и чувствовалось, что она с годами ещё похорошеет.

– Не надо, – улыбнулась она, окончательно успокоенная его доброжелательным голосом. – Мне не к спеху.

– Зовут-то тебя как, путешественница?

– Настенька. Ой!.. – вдруг сконфузилась девчонка. – Настенькой меня называют только папа с мамой да бабушка, к которой я сейчас еду.

– Настенька… Настя… Анастасия… Чудное имя… – задумчиво произнёс Крылов, и взгляд его невольно упал на аккуратненькие, не по-девичьи округлые коленки попутчицы и никак не хотел отрываться от этой свежей красоты.

– Собачка! На дороге собачка! – закричала Настенька.

Крылов инстинктивно, не успев даже взглянуть на дорогу, ударил ногой по педали тормоза. Автомобиль качнуло и понесло на обочину.

Девчонка за разговором забыла пристегнуть ремень безопасности, и её бросило на Крылова. Она как ребёнок обхватила его обеими руками за шею и висела на нём даже тогда, когда автомобиль благополучно остановился. Она доверчиво прильнула к его слегка заколосившейся щетиной правой щеке своей нежной, шелковистой щёчкой, тоже правой, и, трепеща, вжалась в него остренькими девичьими грудями. От её тела пахло юностью, полем и чем-то ещё, Крылову совсем незнакомым.

Он затаился, ему были необычайно приятны её прикосновения. Он боялся ворохнуться и отпугнуть от себя это ангельское создание.

– Собачка живая? – спросила она, не разжимая рук и не открывая глаз.

– Живая… – не шевелясь, прошептал Крылов.

Девчонка успокоилась, но цепкие, ласковые ручонки разжала не сразу. Подержалась за него ещё минутку, длинно и глубоко набрала в себя воздух через остренький носик, холодный кончик которого – почему-то холодный, тогда как всё тело было горячим, колол шею Крылова чуть пониже уха, создавая эффект наркоза. Он в ту минуту на самом деле был будто в наркотическом состоянии. А она набрала в лёгкие воздух ещё раз, так же длинно и глубоко, села на место и расторопно пристегнулась ремнём безопасности.

– Путешественница, ты бы рассказала что-нибудь, – попросил Крылов.

– Лучше вы расскажите. В вашей жизни точно было больше интересного, чем в моей.

«А почему бы и не рассказать, не порадовать это милое создание своими байками?..» – подумал Крылов и стал рассказывать. Он побывал во многих странах, видел много разных людей, испробовал много разных профессий и много чего знал о жизни. Он был великолепным рассказчиком. Говорил с душой, ярко, с многочисленными примерами и выводами, быстро, чётко, и, самое главное, девчонка не отрывала от него восхищённых глаз. А Крылов говорил, говорил и говорил – его жизнь была бурной и неоднозначной, но удавшейся, как он сам считал. Ему действительно было что рассказать. Он темпераментно рассказывал и чувствовал, что против своей воли влюбляется.

– Всё. Не могу больше. Устал, – проворчал он, сознательно сухо, когда глаза Настеньки совсем заблестели. – Теперь твоя очередь.

Она отрицательно покачала головой, и её мягкие русые волосы веером заскользили по ровной спине и плечам и закрывали от Крылова, когда голова шла вправо, разрумянившееся, милое его взгляду личико.

– Почему?! – воскликнул он с нескрываемым огорчением. – Мне совершенно нечего сказать после вас.

– Тогда помолчим, – обиженно буркнул Крылов и откинул голову на спинку сиденья.

Девчонка достала из большого целлофанового мешка с видом Эйфелевой башни на лицевой стороне толстую, иллюстрированную цветными фотографиями газету, и стала читать. Сначала невнимательно: взгляд её то и дело падал на дорогу или на Крылова. Потом увлеклась и забыла и про дорогу, и про Крылова…

Крылов искоса глянул на верхнюю часть страницы и заметил подзаголовок: «Интим-клуб».

– Тебе нравится секс? – удивился он.

Настенька засмущалась и ничего не ответила. А Крылов подумал: «Да она, наверное, ещё и не знает, что это такое». И неожиданно ляпнул это вслух.

– Ну почему же? Я замужем! – гордо ответила попутчица.

– Значит, можно!.. – обрадовался Крылов и зарулил в ближайшую рощицу.

– Нет. Нельзя… – неуверенно проронила она, и это скорее прозвучало как: «Да. Можно».

Но Крылов уже успел взять себя в руки и вырулил обратно из рощицы.

– Хочешь поехать со мной? – с затаённой надеждой посмотрел он на свою хорошенькую попутчицу.

– Куда? – с радостью встрепенулась она.

– Я еду на встречу со школьными друзьями.

– Это будет не совсем удобно. И мне, и вам.

– Да, это не совсем удобно, – с сожалением вздохнул Крылов и поинтересовался: – Тебе ещё далеко ехать?

– Нет, я уже приехала. В деревеньке, что напротив, живёт моя бабушка. И дальше я пойду пешком, – твёрдо сказала Настенька и тоже с сожалением вздохнула.

Крылов наклонился над её коленями и помог открыть дверцу автомобиля. Девчонка непринуждённо выпорхнула из кабины и застыла, будто повисла в невесомости. Лёгкий летний ветерок ласково трепал её розовую юбчонку, и она напоминала, в своей невесомости, прекрасную розовую бабочку. Крылову стало не по себе от этой юной красоты, и он поспешил тронуться с места. На ближайшем повороте дороги он всё же глянул в зеркало заднего вида – Настенька стояла на прежнем месте и смотрела вслед. Сердце его тотчас защемило какой-то непонятной, радостной болью. Он затормозил и включил дрожащей рукой заднюю передачу.

– Послезавтра, в полдень, я буду возвращаться. Мы можем встретиться ещё раз, – сказал он через окно и сорвался с места ещё быстрее, чем в первый раз. У него не было больше сил видеть этот свежий, прекрасный цветок и не держать его в своих руках.

Крылов повидал одноклассников и одноклассниц, вволю наобщался с ними и окончательно остыл. Он возвращался в указанный день через указанное место, но умышленно ехал четырьмя часами позже.

«Зачем мне тревожить девчонку, да и себя тоже… – думал он. – А так, даже если она и придёт, подождёт часик и уйдёт. Конечно, она сочтёт меня сволочью, но это, в данной ситуации, пожалуй, к лучшему…» Ему от этой мысли стало немного легче, он покопался в бардачке и достал аудиокассету. Он частенько, как и многие россияне, страдал ностальгией. В такие минуты были очень кстати мелодичные песни довоенных и послевоенных времён. Их любил слушать его отец и теперь, с тоской вспоминая беззаботные годы детства и отрочества, любил слушать он. Ведь он тоже вырос в той, уже не существующей стране.

Он вставил кассету с ремиксами в магнитолу. Из динамиков тотчас поплыла лиричная, берущая за душу мелодия и следом раздался приятный, бросающий мурашки по телу голос Лещенко:

Почему ж ты мне не встретилась юная, нежная…
В те года мои далёкие, в те года вешние?..
Голова стала белою, что с ней я поделаю?..
Почему же ты мне встретилась лишь сейчас?..

«Да, я не должен с ней больше встречаться…» – утвердился в своём мнении Крылов, но в голову вдруг влетела другая, шальная мысль: «А если она не ушла?!» И в груди у него опять защемило, как в прошлый раз, при расставании – радостно и в то же время тоскливо. Он встряхнулся и увидел на обочине Настеньку. «Надо проскочить!» – подумал он, но до боли в пальцах сжал руль и остановился.