Сергей Геннадьевич Байбаков
Курган 1. Гнилая топь

– И гордыню непомерную, что плащ снимать не позволила, – добавил Прозор и засмеялся.

Другого объяснения, почему Борко не тронула непонятная хворь, нет.

Положа серебряную гривну на стол, Велислав вытащил тяжелый засапожный нож.

– Думаю нарубить ее на части, и каждому хворому кусочек на шею повестить, раз так дело обернулось. Конечно, – Велислав невесело усмехнулся, никто с собой денег в лес не взял, в походе они не к чему… В любой вендской деревне нас приветят, и за обиду почтут, если серебро и золото предложим. А так… Все знают, что достаточно чуток меди, да – мало ли какой случай выпадет: пару-другую золотых монет. Место немного занимают, пусть будут. Золото купцам таскать в радость, не княжеским дружинникам. Что скажешь, Любомысл? Рубим гривну, вешаем?

Старик кивнул – мудро придумано! – что тут скажешь. Пройдя к своей суме и достав из нее длинный шнурок, и стал резать его на части.

– Руби, Велислав! Все из-за того, что люди серебром пренебрегать стали. Раньше оно дороже золота ценилось. По миру ходило, и нежити меньше бесилось. Боги велели серебро любить! Не просто так его ценили, – досадливо изрек Любомысл. – Серебро, оно и есть серебро: вода в серебряной баклажке не портится и та же водка в резной серебряной чарке совсем другой вкус и дух имеет.

– Ну это ты загнул, Любомысл! Какой там особый вкус и дух?! – перебивая друг-друга завопили Милован и Борко. – Глаза на лоб лезут, а после того, как выпьешь, так плохо, так плохо!!!

– А вы ее жбанами не хлещите. Водка не квас и не пиво. Будете умерено вкушать, тогда и вкус неповторимый учуете! – отрезал Любомысл. – Да и рано вам хлебными винами увлекаться: вон, молоко еще на губах не обсохло.

– Да не пьем мы, дед, ты же знаешь.

– Знаю, знаю… – заухмылялся Любомысл. – Слыхал про это от вас, причем не раз, хвалю! Только вот кто, когда из отроков дружинником стал, да красивый княжеский плащ одел, потом все кусты на радостях обрыгал? Я что ли?

– Ну-у… было как-то, – покраснел Борко. – Да один раз всего-то повеселились, товарищей угостили, чего теперь – до конца дней нас корить будут?

– Нет, – засмеялся Любомысл, – до конца дней вас корить никто не станет, только очень злопамятный: как я, к примеру. Перемараться грязью, ой как легко, а оттереться… Будете меня слушать, все хорошо будет. Ну что там с серебром, Велислав, готово?

Слушая нравоученья Любомысла и про себя улыбаясь, Велислав подвинул старику несколько серебряных кусочков, а остальное, оставшееся от гривны, тщательно разрубал на мелкие части. Княжич Добромил и Прозор усердно ему помогали. Прозор вертел в серебре дырки, Добромил нанизывал кусочки на шнурок.

– Вот, Любомысл. Почти все готово, только знаешь, о чем я еще подумал?

– О чем?

– Повесим мы серебро на хворых. На всякий случай на себя по кусочку добавим. Лишнее не будет, я так считаю. А вот вдруг, еще какая–нибудь иная нежить появится? Не упырь-албаст, а что-нибудь другое, и много? Сдается мне, что Гнилая Топь, вернее то, что в ней засело, еще только показывать себя начало. Ох… – вздохнул Велислав, – думаю, это еще не конец… Хотя как хорошо, если бы я ошибался! Вот и готовлюсь на всякий случай. Вылезет еще что-нибудь вроде упыря, или вылетит… или выползет? Что тогда делать? Как совладать?

– Ну, и что ты хочешь? – с интересом спросил Любомысл. – К чему говоришь?

– Я вспомнил, что мы десять лет назад с Прозором делали. Помнишь, Прозор?

Еще бы не помнить! Тогда Велислав одержал славную победу. И за ум и смекалку его наградили славным прозвищем – Старой. Прозор молча кивнул, подошел к висящему на стене оружию, собрал тулы со стрелами, и положил их на стол. Также молча стал выкладывать стрелы, разделяя их. Охотничьи, с тупым наконечником чтоб не портить шкурку мелкого зверя складывал обратно в тулы. Боевые же: длинные с узким граненым наконечником – для дальнего боя, и тяжелые, с широким плоским наконечником – для битвы вблизи, оставил на столе.

Велислав одобрительно кивнул и взял в руки стрелу с черно-белым оперением. У княжича Добромила и молодцев, Борко и Милована, загорелись глаза. Они слышали о давнем сражении, что принесло Альтиде небывалую победу. И все Велислав! Сейчас они сами увидят, как действует опытный воин.

– Вот, Любомысл, хорошо бы вместо этого ножа, – Велислав показал на свой тяжелый, с широким – чуть не в ладонь! – лезвием, засапожный нож, – такой же, только из серебра сделанный. Я ведь тоже от умных людей слышал, что серебро против нежити – это первое средство. Но серебряного оружия у нас нет, и я придумал вот что: хочу нарубить из гривен что у нас есть кусочков побольше, да расплющить их потоньше. А потом к стрелам, у наконечников, примотать.

– Вот, смотрите, надо сюда пластинку примотать. – Велислав показал на место чуть ниже наконечника. Древко-то всяка с примотанным серебром в тело нежити войдет, а то и насквозь прошьет. Но это неважно, главное – зацепит. А стрелять мы все горазды! Для надежности и на бронебойные стрелы прикрепим, и на срезни, а если останется, то и охотничьи снарядим. Пусть они тупые – это неважно. Главное, чтоб по кусочку серебра на концах было, чтобы нежить хоть краем царапнуть.

Венды с любопытством выслушали, что предложил Велислав. Среди друзей давно считалось, что выдумать лучше, чем он, вряд ли кто-нибудь сможет.

– Да-а, это ты верно придумал, Велислав! – одобрительно закачал седой головой Любомысл. – Что там в Гнилой Топи засело, никто не знает! Когда нас всех на отмели скрутило, мне показалось, что в меня что-то войти хочет, но не может. Что-то не пускает эту страсть в меня…

– И у тебя тоже? – воскликнул Прозор. – Мы с Велиславом уже говорили об этом, когда наверх выходили.

Милован тревожно переглянулся с Борко и добавил:

– Знаете, и мне показалось, будто меня кто-то нехорошо рассматривает, будто я жертва какая-то, и примеряется, как в меня получше влезть… или сожрать… Хотя точно не знаю, может и показалось. Вы сейчас об этом говорите, мне и вспомнилось.

– Не показалось, – мрачно вставил Борко, – я тоже самое чувствовал.

– И я почувствовал, – сказал Добромил.

– Вот так, – торжествующе заключил старик, – все почувствовали! Теперь понятно, что это серебро нежить отпугивало. А вот им не повезло. – Любомысл показал на отгороженный угол. – Вот я и боюсь, что наших товарищей всерьез зацепило. Не знаю, что это, не слышал… Наверно, какое-то древнее колдовство. Хорошо бы их к знающему волхву отправить, да только где его сейчас возьмешь, – вздохнул старик.

Борко округлил глаза, отвесил губу, пробормотал обеспокоено: – Ты что, Любомысл, всерьез думаешь, что в них уже кто-то сидит? А вдруг выходить начнет, что тогда?

– Не знаю, не знаю, Борко. Но все равно, надо готовиться к худшему, как люди говорят: не думал не гадал, как в беду попал. Чтоб в большую беду не попасть, надо ее опередить, – заключил Любомысл. – Вон, вишь, что с Веденей, с рыбаком нашим случилось. Жил не тужил, и вот… В обличье упыря бродит… Эх!..

Тем временем Велислав закончил рубку серебра. Получилась изрядная горка.

– Не думайте о грустном, други! Чему быть того не миновать! Все обойдется. Сейчас расплющим серебро и к стрелам примотаем. Думаю, тонкая бечева сгодится, если на пластинах зарубки сделать, чтоб не скользили. Прозор, тащи молот, плющить будем!

Великан почесал затылок: внизу башни он видел наковальню, но не тащить же ее сюда? Велислав увидел заминку друга, улыбнулся.

– Только пару молотов, один побольше – он вместо наковальни будет. Нам не кузница нужна. Видел как в городах золотых да серебряных дел мастера работают? Вот и мы так будем.

Прозор заулыбался: в самом деле, с тем инструментом, чем делают всякие безделки и ребенок управится. А серебро – оно мягкое, ни горна ни мехов не надо. Стучи в свое удовольствие.

– Сейчас… – Прозор исчез в темном проеме спуска.

– Так, – задумчиво сказал Велислав, – надо бечеву скрутить. Придется рубахой пожертвовать, и нее нитей надергаю.

– Я дам рубаху, Велислав! У меня новая есть, – с готовностью предложил Добромил. – Торба к седлу приторочена, в ней много чего. Меня матушка в поход собирала.

– Догоняй Прозора, неси рубаху! – весело воскликнул Велислав. – Если уж княгиня тебя в поход собирала, тогда да… Мудрая женщина твоя матушка – знает, что настоящему воину после похода надобно: как устанешь, так лучше нет, чем в бане попарится да чистое белье одеть

Добромил слегка зарделся от нежданной похвалы и бесшумно бросился к проходу.

– Да, неудачно мы в этот раз к морю сходили, – покачивая головой протянул Любомысл, – семь смертей у Добромила на глазах, да еще Веденя в албаста обратился… Кто ж знал… Ладно, хоть испуга в нем нет – вон как в темень за рубахой порскнул.

– Плохо, конечно, все вышло. Да ничего не поправишь, – согласился Велислав. – Рано ему смерти видеть, хоть Добромил и будущий князь: привыкать должен. Но все равно – рано.

– А ведь Добромил совсем не балованный, даром что княжич, – добро улыбнулся Борко. – У меня младший братишка на него похож. Такой же простой и обходительный.

– Это все потому, что сызмалу его воспитывали не так, как других княжат. Другие балованные. И родители у Добромила иные, сами знаете: отец – князь Молнезар, сильный воин, мать – Всеслава, дочь воеводы. Они жизнь не понаслышке знают, вот и хотят, чтобы Добромилу потом легче жить довелось. А воспитание у него наше – лесное! Леса у нас суровые, и люди такие же: суровые, но добрые и простые. Венд – есть венд. Добромил наш по духу! Сколько таких мальчишек в наших лесах живет, – согласно качнул головой Велислав. – Хороший человек из Добромила выйдет! Все твоя заслуга, Любомысл! Глядишь, потом его и в какой-нибудь вендский род примем.

– Да и твоего тоже немало вложено, Велислав! – не преминул отозваться старик. – И в княжича, и в дружину вендскую, Таких воинов как наши, еще поискать надо! Верите ли – в разных странах был, многие воинства повидал: но таких дружинников, как наши, не встречал! Иноземные воины совсем другие.

– Какие же? – полюбопытствовал Борко.

– Да другие! – досадливо махнул рукой Любомысл. – Одинаковые все, да тупые! Думать почти не умеют. Что последний копейщик, что первейший воинский начальник – все одинаковы! Мыслей у иноземных воинов никаких нет. А если и появляются, то все одинаковые, и их три: повкуснее пожрать, девку задрать, да объемистый жбан вина или пива в себя влить. И всё… Одним словом – дуболомы!

Борко и Милован смущенно фыркнули. Любомысл в нескольких нехитрых словах описал их собственные основные пожелания на ближайшие годы.

Но не их же старик имел в виду, в самом деле? Они ж не такие тупые дуболомы, раз в княжеской дружине состоят. Всем известно, что не каждый молодец сподобится в нее попасть. Один из сотни этой чести удостаивается! И отбирают туда не за красоту, а за ум, смекалку и ловкость. А в вендских лесах все такие! Но они оказались лучшие, и гордятся этим.

– Ну ты сказанул, Любомысл! – воскликнул Милован. – Это что ж по твоему выходит, что мы тоже такие иноземные неучи, раз нам девушки, да вкусная еда нравятся?

– Да нет, ребята, – усмехнулся старик. – Я ведь не вас имел ввиду. Если б я про вас речи свои вел, так я б ничего такого не говорил. Зачем людей обижать? Да вы б и не поняли, что я речь про вас веду. И не обиделись бы… Вы другие: разумные, да думающие. А в еде, да в девушках-красавицах ничего плохого нет. Можете мне поверить. Знаю, что говорю.

Велислав тихонечко улыбался, слушая витиеватые нравоучения старика. Любомысл как всегда ненавязчиво, исподволь, занимался легким воспитанием. Ничего, бывшим отрокам полезно послушать умные речи: они не глупы, и сделают из слов Любомысла нужные выводы.

В это время из прохода ведущего в нижний ярус появился Прозор сопровождаемый Добромилом. Прозор поигрывал двумя кузнечными молотами, постукивал их друг о друга. А Добромил нес чистую, пошитую из льняного полотна рубаху. Обычный румянец на щеках исчез – лицо мальчика бледно. Добромил подошел к столу и молча положил перед Велиславом рубаху.

– Вот, – сказал он, – я сейчас нитей надергаю.

– Добромил, – спросил Велислав, – а не жалко? Смотри, какая вышивка красивая по вороту! Княгиня вышивала?

– Да, – односложно ответил мальчуган.

– Что, там внизу кто-то есть? – проницательно спросил Любомысл. Бледность мальчика не ускользнула от глаз старика. – Лошади беспокойны? Почувствовал что-нибудь?

Мальчик ответил не сразу. Понапрасну высказывать свои страхи и подозрения ему совсем не хотелось. Но, а вдруг ему не показалось, и албаст, про которого только что говорили, и который совсем недавно так перепугал Борко, действительно там! Страшный упырь стоит за крепкими башенными воротами, и подстерегает когда они выйдут наружу…

– Не знаю, – с сомнением сказал Добромил, – лошади спокойны, но ушами все-таки прядут, хотя овсом хрумкают. Ведь если бы они боялись, то и есть не стали? Верно?

– Верно, – согласился Любомысл, – животина, она опасность завсегда чует! Человек так не может, хотя порой случается, что и его грызет что-то внутри, спокойно жить не дает, предостерегает. Ощущаешь, что ни к чему, допустим, каким-то делом именно сегодня заниматься. Если сомнения есть, то лучше ничего не начинать. Но верь нам, Добромил, если б тебе что-то внизу грозило, если б хоть один из нас это ощутил, в чем-то сомневался, то мы бы тебя вниз одного ни за что не пустили! Верь нам! Верно? Велислав? Прозор? Борко? Милован?

Венды, каждый по очереди, как только Любомысл называл их имена, серьезно кивали головам. Конечно, они б ни в коем разе не пустили княжича вниз, если бы что-то чувствовали! Но их всегда безошибочное, почти что звериное чутье, чутье охотников и следопытов, на этот раз молчало. Они точно знали, что внизу никакая опасность Добромилу не грозит. Ну, а мальчику полезно потихоньку вырабатывать в себе смелость. Все-таки Добромил будущий князь. Предводитель… Вождь…

Мальчик между тем ловко подпорол кончиком своего небольшого поясного ножа крепкие швы, и вытянул первую длинную нить:

– Вот, Велислав, такой длины пойдет? Как считаешь?

– Конечно пойдет, Добромил! Только надо и на серебряных пластинах, что нам сейчас Прозор накует, и на древке стрелы зарубки сделать, чтобы все крепче держалось. Давайте все этим займемся – хочется быстрей надежное оружие в руках держать. Тогда и страх исчезнет. Надеюсь, что эти серебряные стрелы нас от нежити спасут.

– Спасут, спасут, Велислав! – крякнул Любомысл. – Ты не сомневайся. Конечно, маловаты кусочки, но для мелкой нежити сгодится! Непременно должны прибить! А если здоровая тварь попадется, те если не убьет, то отпугнет точно, да еще и поранит. А раз рану нанесет, то нежить опасаться станет. Это дело известное, не мы первые, не мы последние…

Меж тем, Прозор, Милован и Борко, рьяно принялись за дело; нарубленные кусочки серебра они плющили в тонкие пластины, несильно постукивая молотками, а затем наносили ножами наносили на поверхность и по краям зарубки. Княжич со своим наставником Любомыслом занялись стрелами, делая ниже наконечников мелкие углубления.

– Знаешь, князь, мне кажется, ты чем-то опечален?.. – спросил Любомысл, беря очередную стрелу. – Иль не так?.. Иль ошибаюсь? Если ты нежити боишься, то не сомневайся, Добромил, все вместе мы ее запросто одолеем! Нечего ее бояться! Нам главное до утра спокойно дотянуть, а там, глядишь, солнышко выйдет: и не станет никакой нежити. Исчезнет до следующей ночи! А мы тем временем волхвов и ведунов искусных соберем. Пусть они кудесничают – это их дело. Мигом эту дрянь разгонят. И снова тут чистое место станет. Не надо нам в наших лесах пришлой жути! Своей хватает. Своя-то нечисть она знакомая, и опасаться ее не стоит! Издавна с ней ладим: мы ее не трогаем и она нас не касается. Наши лешие, русалки – они безобидные, а домовые – так те вообще чуть не друзья.

– А если ты печалишься, что наши дружинники погибли, – подхватил Велислав, – так они воины, Добромил! И перед Смертью-Мораной вели себя достойно. Они мужчины! Наши воины уже в Ирии. Не будет их бог Велес на своих лунных пастбищах держать, отпустит их с добром, ни к чему Велесу наши дружинники. И Чернобог с Ящером их не получат… И пойдут они по лунной дорожке к новой жизни… Нам радоваться за друзей надо, веселую тризну по ним справить. Ты же знаешь, не принято у вендов за ушедших в иной мир печалиться. Да и во всей Альтиде по ушедшим всегда веселье празднуют. Тем, кто в Нижний Мир пошел, легче: не отягощают их путь слезы близких. Хотя я слышал, что у других народов, наоборот, слезы льют… Так ведь Любомысл?

– Так, так, Велислав, – ловко делая неглубокие зарубки на древках стрел, ответил старик, – все правильно сказал. Те люди, которые иным богам поклоняются, считают, что по покойнику горевать надо и слезы лить. Только неправильно это, не по-людски…

– Нет, Велислав, я не о воинах, я о другом задумался, – тихо сказал мальчик. – Знаешь, когда я перстень, который мне матушка на шею повесила, вам показывал, ее слова вспомнил: "Этот перстень носили все мужчины в нашем роду, и передавать его должен мужчина мужчине… Но не получилось так: его мне мой отец, воевода Годослав, перед тем как навсегда уйти вручил, а теперь вот я, женщина, тебе его отдаю. Жаль, что не дед тебе его передал – радовался бы, что его род продолжился…"

– А ведь я совсем ничего не знаю о своем деде, – продолжил Добромил, – о нем все молчат – будто он никогда не жил. А этой зимой на торгу я с другими мальчишками ходил. Увидел купцов из Триграда, а они между собой спорили – чуть не ругались. И вот услышал, как один из купцов выкрикнул другому с обидой: "Ты совсем как воевода Годослав, при котором вестфолдинги чуть Триградом не овладели!" А ведь Годослав это мой дед. Ведь так, Любомысл?..

Любомысл крякнул, замялся и отвел глаза от взгляда Добромила. Потом тихо произнес: – Так княжич… Нам это ведомо…

– Тогда скажи мне, в чем его вина? Я хочу знать. Что он такого плохого сделал, что его именем до сих пор люди ругаются?..

За столом воцарилась тишина, маленький княжич задал неожиданный вопрос. Венды упорно избегали взгляда мальчика. Любомысл бросил быстрый взгляд на Велислава, тот, встретившись с ним глазами, медленно, едва заметно, мотнул головой: «Не надо!» Потом, увидя беспомощный, ищущий взор мальчика, неторопливо, с расстановкой произнес:

– Князь Добромил! Я скажу тебе вот что. Если твой дед и был виновен перед Альтидой, то эту вину он искупил более важным делом. Знай, княжич: воевода Годослав спас землю Альтиды дважды… Не так давно он помог своей родине еще раз. Об этом никто не догадывается, но это так. Годослав не захотел, чтобы о его помощи знали другие. Это его тайна, его и моя. А я не имею права ее раскрыть. Но твердо могу сказать, что только благодаря твоему деду Альтида сейчас свободна от захватчиков. Благодаря твоему деду в Альтиде никто не погиб. Я твердо обещаю тебе, что когда мы вернемся в Виннету, расскажу тайну воеводы тебе и твоей матушке – княгине Всеславе. Расскажу все, что знаю о твоем деде, и о ее отце. Верь – воевода Годослав давно и многократно искупил свой грех.

– А вы чего заслушались! – цыкнул Велислав на Борко и Милована. – Придет время, может и вам расскажу… Давайте-ка работайте – дело доделывать надо. Не мешкайте… То, что сотворил воевода Годослав много лет тому назад – исправлено…

ГЛАВА 5. Начало давней истории

Давно это было, тридцать лет назад. Дед маленького княжича Добромила, воевода Годослав, жил в Триграде. И до сих пор в Альтиде не пришли к единому мнению, кем все-таки был он? Предателем, посягнувшим на главное достояние альтидцев – свободу? Или, наоборот, героем, избавившим альтидский народ от неведомого до сих пор, ужасающего рабства?!

Время, которое, как известно, многое проясняет, так и не дало ответ. Прав был воевода Годослав? Не прав? Верно ли он поступил тогда? Это до сих пор так и не решили. И дело вот в чем…

В стародавние времена вражьи набеги на Альтиду были не редки. Богатая страна в избытке имела все, что можно только пожелать. Альтида издавна привлекала алчные взоры захватчиков.

Еще бы! Им есть на что зариться! Альтидская земля казалась захватчикам цветущим раем, который каким-то чудом спустился с неба и простерся на суровой, враждебной земле. А все потому, что земли захватчиков не имели и малой доли того, чем обладала Альтида.

Под мягким лесным дерном и степным ковылем, внутри отлогих холмов, в песчаных обрывах рек скрывались бесценные богатства.

Копнешь глубже – в верном месте, и вот перед тобой мягкая железная руда. Из нее с помощью разных добавок вываривается прочнейшая, звонкая сталь. Найдешь точную примету, и вот перед рудознатцем открываются причудливые веточки самородной меди.

Остается извлечь руды на солнечный свет и с умением выварить на пламенном жаре. И вот тяжелая огненная жижа обращается, или в воинский доспех, или наоборот – идет на повседневные надобности миролюбивого люда.

Из бесчисленных речек и ручейков свободолюбивые ребятишки частенько доставали тяжелые зеленые камешки самородного золота. В последнее время золото стало цениться дороже, чем вековечное серебро.

На полянах дубрав и средь Альтидских полей стоят бесчисленные колоды-борти. В них неустанные труженики-пчелы собирают еще одну славу Альтиды: тягучий, душистый мед и воск. Всему миру известно – лучше мёда, чем альтидский, нет. Славна Альтида и легчайшем мехом лесного зверя. Он несравненен – лучше и теплее не сыскать.

Много ценного есть в необъятной державе. И главное – была еще одна, самая главная и желанная добыча – люди.

Сильные работящие мужчины, владеющие тайнами ремесел. Известно – как ни пытайся, но сделать что-либо, как в Альтиде, не получится. Будет не то. К тому же – альтидские умельцы постоянно придумывают что-нибудь новое. Альтидские девушки с ранней поры искусные рукодельницы. Они красивы, из девушек выйдут вожделенные наложницы или послушные матери–родительницы, которые нарожают новые поколения крепких рабов. Рабы до самой смерти будут трудится на завоевателей и их потомков.

В общем, есть за что рисковать животом. От столь радужного будущего у захватчиков мутился разум. Спешно собирались войска, и затевался набег.

В далекие времена с юга часто накатывали волны смуглых, опаленных иссушающим солнцем, черноволосых бородачей. В своей пустынной и бесплодной стороне они жили грабежом и разбоем.

Пустынные грабители имели обыкновение даже в неистовую жару облачаться в толстые, набитые пухом халаты. Поверх халатов надевалась броня. Все это утяжеляло движения. Как правило, они сражались пешими – лошадей у южных грабителей мало. До поля боя бородачи добирались на длинноногих горбатых зверях, называемых верблюдами. Верблюдов редко удавалось приучить к битве – своенравные и упрямые звери пугались звуков сражения. Победа над бородачами была легка.

Иногда, из бескрайних, ковыльных степей, что простирались на восходе – за великой пограничной рекой, возникали бессчетные шайки низкорослых желтолицых разбойников. Они ездили на злых мохнатых лошадках. Разбойники избегали открытого и честного боя. Желтолицые предпочитали издали выпустить тучи навесных стрел, а потом резво удрать подальше. Так они заманивали, выматывали и обескровливали противника. Но скоро выяснилось, что двуплечевые вендские луки били и дальше, и точнее. Это решало исход боя.

Ну, а неповоротливым рыцарям закатных стран, закованным с головы до пят в тяжелые гремящие доспехи, восседавшим на облаченных в такое же железо лошадях, хватило одной – всего лишь одной! – плачевной попытки. Они привыкли сражаться на турнирах и ломать длинные копья на потеху себе и восхищенной толпе.

Постоянные мелкие междоусобицы приучили их к защите собственных, единоличных интересов. О настоящей, большой войне рыцари не имели представления, хотя и считались потомками великих завоевателей. Объединившиеся рыцари не смогли добиться ни согласованных действий в едином войске, ни долгожданной победы. После непродолжительных стычек, стремление к обогащению за счет Альтиды у них напрочь исчезло. И поспешили в альтидскую землю послы с богатыми дарами и клятвами в нерушимой дружбе! Предпочтение отдали вековечному замирению.

Бесславно бежав из Альтиды, рыцари вознесли хвалу богам за то, что их не стали преследовать дома. Оказалось, что боевым топором с удлиненной рукоятью и граненым клювом-противовесом взамен плоского обуха, рыцарские доспехи великолепно, как подтаявшее масло, пробивались в самых уязвимых местах – сочлениях. Была б верная рука, а остальное приложится! А руки у альтидских воинов были крепки, и глаз точен. А если и шел могучий удар не совсем точно, то все равно – рыцарские латы редко оставались целыми. Стрела же, пущенная из вендского лука летела не на одну сотню шагов дальше, чем у лучших лучников закатных земель. Ее узкий, граненый наконечник с успехом пробивал любой рыцарский доспех.

Другие же захватчики сразу бесславно заворачивали восвояси, неожиданно увидев пред собой множество воинов в вороненых доспехах. Отступали, мудро рассудив, что лучше искать счастья в другой стороне, и что победа над Альтидой, даже при сильном везении, почти невозможна.

А те, кто все же из упрямства и очертя голову бросались в битву, те попадали в полон или гибли в бесславной сече. Самоуверенные захватчики лишь в предсмертный миг осознавали, что в воинском деле решающее обстоятельство – не число воинов и грубая сила, а ум и мастерство.

Близок локоток – да не укусишь. Немало захватчиков приходило в альтидскую землю, немало их в ней же и полегло.

А ведь когда-то, в былые времена, и Альтида была разъединена на десятки независимых княжеств. И владетельные князья несли друг другу раздоры. По возможности каждый старался урвать кус и потолще, и пожирней. Вольные же города, где свободные жители решали свои вопросы на общих сборах, жили своим – обособленным миром.

Этим и пользовались иноземные захватчики. А если владения соседа объяты пламенем, то жди – огонь перекинется и на твой дом. Ведь защищаясь порознь – каждый сам за себя – глупо рассчитывать на победу.

Так оно и случалось: завоеватель, покорив и разграбив очередное княжество или вольный город, на этом не останавливался. Он шел дальше и дальше – не встречая достойного отпора и покоряя все новые и новые земли. Это длилось веками.

И наконец-то пришло долгожданное время объединения. Владетельные альтидские князья смогли договориться и о мире, и – самое главное – о дружбе и взаимной помощи. Договорились и меж собой, и с независимыми городами, и со старейшинами лесных родов. Ведь очевидно, что родичам, в жилах которых течет кровь общих предков, делить, в общем-то, нечего. Лучше помогать друг-другу. Междоусобицы остались в прошлом. Завоевателей совместными усилиями вышибли быстро и беспощадно.

Мудрый шаг принес свои плоды: мощь объединенных альтидских дружин возросла многократно. Чужеземные недруги стали не так опасны. Со временем содружество окрепло. Альтида стала единой и могучей, стала державой.

И теперь слаженные боевые действия альтидских войск стали походить на бой единого, опытного и беспощадного воина. Бывалый боец осторожен. Сначала он узнает, на что способен противник, выведает его сильные и слабые стороны. И только немного подождав и выяснив, решает, как действовать: измотать неприятеля частыми ударами и ожидать, когда он ослабнет, или внезапно покончить с врагом одним сокрушительным ударом.

Итак – выяснено, что собой представляет противник. Вывод, единственный и верный, сделан. Ноги в боевой стойке. Тело плавно изгибается, уходя от вражьего замаха. Руки: левая – отражает щитом натиск, правая – ведет неуловимое и смертельное движение мечом. А может, и не так. Без щита. Двумя мечами. Каждая рука замысловато, своим путем, ведет меч. И этими мечами неприятель крошиться в сечку. Или выбирается иное, но обязательно верное решение. Ни один бой альтидских войск не повторял предыдущего. Каждый раз враг сталкивался с чем-то новым. Предвидеть действия сплоченных альтидских дружин невозможно. Вот так, с течением времени, стали сражаться войска объединенной Альтиды.

Еще бы! Долгими зимними вечерами воеводы и опытные воины, собравшись на дружинных сходах, совместно искали ответы на возможные нападки неприятеля. Также – каждую осень, после сбора урожая, созывалось ополчение. В ополчении и земледельцы, и городские ремесленники обучались воинским навыкам. В Альтиде каждый мужчина должен уметь постоять и за свою страну, и за себя.

Так что те захватчики, кто смог унести ноги, навсегда закаялись искать легкой поживы в многочисленных и богатых городах Альтиды.

Богатства альтидских земель лишили покоя многих завоевателей, и жители Вестфолда, называвшие себя викингами, тоже оказались в их числе.

Особой дружбы меж альтидцами и вестфолдингами не было, но не было и вражды. С давних пор меж Альтидой и Вестфолдом установились крепкие торговые связи. Они и объединяли две сильные державы.

В основном викинги везли в Альтиду морскую рыбу. Они искусно, разными способами готовили ее: солили, пересыпая пахучими травами; томили в вине или уксусе; коптили в особых печах на можжевеловом или ольховом дыму; вялили на берегах фьордов, чтоб рыба впитала дыхание океанского ветра.

У каждого вестфолдинга был свой, переданный предками и хранимый в тайне способ. Приготовить и сохранить рыбу лучше, чем это делали викинги, не получалось ни у одного народа.

Еще морские охотники везли в Альтиду особую гордость Вестфолда: жир и воск огромных рыбин – кашалотов. Только викинги осмеливались выходить на бой с этими великанами. Никто больше! Ведь охота на кашалота часто несла отважным добытчикам гибель. Разъяренный великан порой в щепки разбивал драккар смелых охотников, и, когда викинги оказывались в воде, безжалостно расправлялся с ними.

Но дело того стоило! Если везло и викинги добывали исполинскую рыбину, то вытопленный из него жир, и главное – воск, обогащали удачливых смельчаков. Белоснежный воск кашалота ценился в лекарском деле и шел на вес серебра.

Привозили викинги и бочонки с хмельными напитками: с приправленным можжевельником и ягодами густым элем, со сладкими заморскими винами и столь любимым в Вестфолде вересковым грутом. Поначалу грут альтидцам не понравился, слишком горчил и пах непривычными травами, но со временем к нему привыкли и даже полюбили.

Еще вестфолдинги торговали заморскими диковинами. Альтидцы охотно покупали большие, переливающиеся серебром раковины. Если поднести ее к уху, то услышишь морского прибоя. Викинги привозили каменные, искусно вырезанные фигурки неизвестных богов и животных; богато изукрашенное оружие; парчовую ткань. И многое, многое другое…