Сергей Фомичёв
Транзит
Здесь же, в чужой среде, он не знал, как себя повести. Если согласишься платить неизвестно какую цену, то наверняка огребёшь за простоту, а пошлешь говорящего огребёшь вдвойне за дерзость. Тем более, что на стрёме наверняка какие-нибудь шестёрки стоят, и вступать с ними в долгий разговор значило бы понизить свой статус.
– Всякий пусть и платит, – ответил он, стараясь сохранить нейтральность.
Видимо ответ засчитали за приемлемый.
– В шалмане Ванюта. Иди по тропке не ошибешься. А ошибешься, так назад не вернёшься.
Он и сам знал куда идти, но без разрешения запросто наткнулся бы ребрами на нож или горлом на петельку из конского волоса. Но и теперь на всякий случай сунул руку в карман, где держал револьвер. Большим пальцем взвёл курок, а ствол приподнял, чтобы выстрелить вперед или в сторону не делая лишних движений.
Кое где на мокром песке и топкой земле были уложены старые доски и куски топляка, где-то присыпали битым кирпичом. По этой тропинке он вышел к сердцу островка – небольшой возвышенности, которую не заливало даже в весеннее половодье. Тут стояла старая пильная рама, несколько сараев. Шалман представлял собой длинный барак, в котором когда-то жили строители канала. Теперь часть здания отвели под подпольную корчму, часть под публичный дом, а часть под номера для постояльцев.
За исключением двух-трех человек, на него не обратили внимания. Раз дошел, значит свой или к своим. А если и случайно попал, то быстро выдаст себя. Впрочем большинство уже спало на лавках и под ними.
Кабатчик молча поставил на стойку пустой стакан и взглянул на клиента. Самогон местный, как знал Светлов, лучше не пробовать. Хвосты и головы здесь не отсекают, экономя на каждой капле. А поскольку своим шмурдяка не нальешь, то стараются впарить таким вот захожим. Или совсем опустившимся, кому заплатить нечем. От такого пойла запросто ослепнуть можно. А вот пивом не отравишься и в голову оно сильно не ударит. Варят его в одном котле для всех и разливают из одной бочки. Конечно, могут подсыпать чего в кружку, если глаза отведёшь…
– Пиво, – сказал он и глаз, естественно, не отводил.
Хозяин убрал стакан, взял оловянную кружку, дунул, чтобы вымести сор, ловко нацедил пивка с крепкой белой шапкой пены.
– Мне нужен Ванюта, – сказал Светлов. – Буду ждать вон там.
Он расплатился монеткой и отошел к длинному столу за которым по столь раннему времени уже никого не осталось. Впрочем одна ранняя пташка вскоре появилась.
Девица выглядела помятой. От неё пахло развратом. Подошла и без предисловий попыталась присесть к нему на колени. Он шлепнул её по попе, легонько шлёпнул, без страсти, злобы или намёка, просто чтобы спровадить вон. Так и не сказав ни слова, она ушла. Наступила относительная тишина. Где-то под лавкой храпели посетители, да хозяин за прилавком негромко гремел пустой посудой. Он только раз вышел за дверь в соседнюю комнатушку, и Светлов надеялся, что передал весточку кому следует.
Ждать пришлось больше часа.
Только тогда появился человек в красной рубахе и полосатых штанах. Был он крупным, точно борец в балагане. Лицо его, однако, не выглядело заспанным, скорее уставшим. Может он деньги всю ночь считал, может пытал кого, но спать явно не прилёг. Впрочем, как и Светлов.
– Налей чего-нибудь, – бросил Ванюта корчмарю, показав на себя и гостя.
– Что случилось? – спросил он у Светлова. – Не мог весточку кинуть?
Хозяин наполнил стопочки какой-то наливкой желтоватого, но не маслянистого цвета. Ванюта сразу выпил свою.
– Не мог. Дело срочное, – Светлов тоже опрокинул стопку в горло и, кроме привычного жжения, ощутил приятный вкус апельсина и мяты. – Моего парня вечером зажмурили и мне нужно знать, кто это сделал?
Ванюта вскинул бровь.
– Нет, не для предъявы нужно знать, – отмахнулся Светлов. – За этим бы к тебе не пришёл, всё понимаю. Но мне нужно узнать про должки покойника. И вернуть кому полагается. А это дело святое.
– Театр? – спросил Ванюта.
– Театр.
– Никого из наших там не было.
Он ладонью остановил хозяина, который собирался наполнить стопки повторно. Хорошего, мол, помаленьку.
– Гастролёр? – спросил Светлов.
– Вряд ли. Я бы знал.
– Вообще ничего сказать не можешь?
Ванюта хмыкнул.
– Кое-что могу. Ходили по Самокатам морячки, волыны вынюхивали. А зачем морячкам волыны? У них свои стволы есть.
– А…
– Подробности не спрашивай, не знаю. Никто им, понятно, ничего не сказал, не показал. За это можешь быть спокоен.
– Ладно. Есть еще одно дельце. Нужен канал в Сибирь.
– После Ярмарки будет. Пароход до Перми пошлёпает. Машинист свой, суперкарго и несколько матросов. Капитан с понятиями. Дальше на лодках по Чусовой вверх, до первых переборов, а оттуда ребята на вьючных лошадях чрез Камень перебросят. Цену знаешь.
– Боюсь, после Ярмарки поздно будет.
– Тебе выбирать. Я предложил.
– Спасибо.
– Сочтёмся.
Контекст II
Непрерывное паровое сообщение от Нижнего Новгорода через Урал и всю Сибирь до самого Восточного океана стало идеей фикс подряд нескольких суздальский (нижегородских) князей. Очевидная для современников мысль, что возможно пустить по крупным рекам курьерские пароходы, а сами реки в районах прежних волоков и переносов соединить железными лежнями и таким образом проложить скоростной транссибирский путь для людей и товаров, хоть и витала в воздухе с самого начала эпохи пара, встречала мощное сопротивление ряда чиновников, поскольку предполагала грандиозные капитальные затраты и долгий срок окупаемости.
Ещё до развития жележневых дорог, бассейны Оби и Енисея было замыслено соединить судоходным каналом. Существовало несколько проработанных проектов, один из которых, по рекам Кеть и Кас, и был в конце концов осуществлен. Но выход к Байкалу и далее к Лене проходил по горной местности и бурной Ангаре, плавание по которой требовало иных способов передвижения, нежели привычные колесные пароходы.
В этой горной стране затраты на строительство путей сообщения обещали быть колоссальными, а доход выходил почти никакой. Слишком малонаселенна Сибирь, слишком слаба её экономика. Илимские пашни и кузнецкие месторождения не давали нужного для рентабельности объёма перевозок. Меховая торговля испокон веку довольствовалась санным путем, да и уступала новгородской значительно. Идея непрерывного парового сообщения была отложена на неопределённое время.
Транзит китайского чая в Европу вновь привлек внимание к сибирскому маршруту. Британские чайные клиперы преодолевали путь от Шанхая до Лондона за три месяца. Транссибирский маршрут, если его перевести на пар, позволял бы сделать это вдвое быстрее. Причем большая часть времени приходилась в этом случае на китайские торговые караваны от внутренних районов Поднебесной до Маймачена и далее до Байкала.
Возможности транзита широко обсуждались в прессе в середине 50-х. годов, дебатировались на промышленных и купеческих съездах. За счёт казны были проведены предварительные изыскания с вариантами трассировки маршрута. Не доставало лишь последнего толчка. И он, в конце концов, был получен с неожиданной стороны.
Ситуацию изменило открытие золотых россыпей на притоках Лены. Богатство манило авантюристов, рабочих, переселенцев, за которыми последовали торговцы и перекупщики. Но главное – в дикие места пошёл капитал. В сущности Сибирь пережила второе завоевание, куда более обширнее прежнего, вызванного меховой торговлей, транзитом чая и тканей. Добыча золота, если она не сводилась к хищническому кустарному старательству, требовала индустриального развития. А оно, в свою очередь, нуждалось в надёжных путях сообщения.
Однако сопротивление закоснелого правительства не ослабевало. Оно имело в виду государственным деньгам другое применение. И тогда Великий князь Дмитрий, осознавая непосильность ноши для одной лишь казны, обратился за помощью к купечеству. Под его патронажем было создано «Общество жележневых и водных путей» с целью строительство и эксплуатации магистралей, мостов, станций и каналов, создания скоростного подвижного состава и пароходов. Акции были размещены среди нижегородского купечества, которое видело выгоду от ускорения оборотов, снижения накладных расходов, большой вклад внесли видные ленские золотопромышленники. И уже через пять лет, пусть и в усеченном виде, непрерывное паровое сообщение явилось свету.
Из предисловия ко второму изданию книги Н. И. Храмцовского «Эпоха пара»
…также сообщаем, что все материалы Комиссии, касающиеся участия в известных событиях подданных Великого Княжества Нижегородского были изъяты из архивов Имперской Австрийской Армии и Канцелярии Императора в 1856 году по личной просьбе правящего в то время Великого Князя Дмитрия. В протоколах допросов господина Бакунина (подданного Великого Княжества Тверского), господина Корвина-Вержбицкого (подданного Королевства Пруссия) интересующие вас лица не упомянуты.
Из ответа Министерства иностранных дел Австро-Венгерской монархии на запрос Департамента международных отношений относительно материалов расследования революционных событий в Австрийской Империи и Германских землях 1848—1849 годов.
Ранее было установлено, что компрометирующие наследника материалы Саксонской следственной комиссии были изъяты из Дрезденского государственного архива и архива Берлинского полицейского управления.
Приписка на полях (рукой М. И. Кебера, в те годы начальника Третьего отделения ДОК).
Глава четвертая. Разведение паров
Вместо того, чтобы вернуться домой и отоспаться, Светлов взялся за организацию маршрута. Ох как не любил он в этом деле импровизаций. Конечно, что-нибудь всегда шло не так, приходилось соскакивать с проторенной тропы, поспешно искать обход, менять людей, транспорт. Но никогда ситуация не подгоняла его в пункте отправления, да ещё и на этапе планирования. Тут спешка и суета вообще не уместны.
Он взял извозчика, а не паровик, чтобы в очередной раз провериться. Обычно слежка выдавала себя, будучи вынуждена брать такую же пролётку вместо локомобиля, поскольку медленно идущая за лошадью машина неизбежно выдавала себя. Но и вторая пролётка едущая за первой теми же улицами вызывала подозрение, а сменить транспорт преследователи как правило не успевали. Не те у них ресурсы.
Убедившись что слежки нет, Светлов поднял верх. Дождя не предвиделось, а солнце ещё не пекло, но ему требовалось уединение. Он откинулся на спинку дивана и принялся размышлять, то и дело поглаживая пальцами виски, чтобы не уснуть от мерного покачивания пролётки под успокаивающее клацанье подков о булыжник и скрип рессор.
Достигнуть пункта назначения можно было тремя основными маршрутами, каждый из которых имел достоинства и недостатки.
Северным он пользовался редко. Новгородцы, как нация купцов и промышленников, спокойно смотрели на торговлю оружием. Фактически для них не существовало запретных товаров, их не интересовало происхождение, не волновал получатель, если ты, конечно, заплатил пошлину. Однако северный маршрут, хоть и значительно сокращал путь в теории (есть такая штука ортодромия), в силу климатических особенностей региона был очень сложен в реализации. Оленьи и собачьи упряжки – транспорт сезонный, как и плавание по непредсказуемым северным рекам и морям. Проще простого было зависнуть с грузом на бесплодном берегу Ледовитого океана, который мог не иметь истой воды даже посреди лета. Иногда приходилось подолгу ждать прохода льда или напротив ледостава в устье большой реки. Переносы с реки на реку тоже представляли проблему, их могло развести до состояния вязкого болота, по которому ни животное не пройдет, ни лодка не проплывёт.
Надёжнее всего было бы воспользоваться родным курьерским маршрутом Непрерывного парового сообщения. Это был весьма привлекательный способ передвижения, как с точки зрения скорости, комфорта, так и дешевизны. Сам билет (вернее целая билетная книжка) и провоз багажа стоили, разумеется, больших денег, зато экономия на охране, грузчиках, побочных расходах получалась значительной. И выигрыш времени, само собой.
Однако отправляться по НПС означало ехать всю дорогу фактически под надзором тайной полиции, равно как и полиции уголовной. При погрузке в почтовый вагон багаж обязательно проверяли и предложение взятки тут могло лишь усугубить дело. Никто не хотел рисковать под носом у князя. Как, впрочем, и в Чумикане, где предстояло проходить сложную таможенную процедуру. Морская таможня находилась под управлением Флота (а не Департамента доходов и сборов, как прочие), служили там ребята суровые, и взяток они не брали. Будь у него время на подготовку, Светлов смог бы найти вариант. Например, погрузить винтовки можно было в Вятке, заранее забросив их туда товарным поездом. А выгрузить можно не доезжая до Чумикана и там сговориться с удинскими тунгусами, которые перебросят его вместе с грузом к Ульбанскому заливу, где обитают контрабандисты, а то и прямо на китайскую территорию к реке Амгунь, что впадает в Амур. Но все это требовало подготовки, отправки верного человека (телеграмму тунгусам не дашь), иначе можно было разминуться с кочевьем и остаться с грузом посреди пустошей.
Существовал ещё и южный маршрут, которым пользовались главным образом рязанцы. От Самары по степям и рекам – Самаре, Яику и Тоболу можно было выйти к всё к то же Оби, но в обход Урала. Затем по нижегородской территории до Байкала, по китайской через Маньчжурию, по Амуру до самого устья и дальше до Анивы. Причем весь последний отрезок пути можно было проделать на небольшом баркасе.
Граница с Китаем – одна сплошная дыра, а таможенники и с той и с другой стороны покладисты. Проблем и на южном маршруте, однако, встречалось немало. Большие трудности с транспортом на первом этапе (медленные караваны из плоскодонных лодок, а затем из сотен вьючных животных – верблюдов и лошадей), частые перевалки груза, пересечение нескольких границ, разбойники, ногайцы, киргизы, считающие эти земли своими, внутренний конфликт в Китае, который то и дело выплескивал на север банды недобитков той или другой стороны. Риск потерять груз или голову был велик.
Маршруты можно было комбинировать, переходить с одного на другой в нескольких точках. Это давало некоторый простор для маневра и возможность организовать запасные варианты. Но начинать в любом случае следовало с транспорта здесь, в Нижнем Новгороде. Поэтому-то Светлов и приказал извозчику ехать прежде всего на Новую Площадь, где располагалась Центральная станция.
Они проехали по плашкоутному мосту, пересекли Гремячью площадь и начали подъем по Похвалинскому съезду. Лошадка здесь тянула с трудом, так что извозчик время от времени спрыгивал с козел и шёл рядом с пролеткой с вожжами в руках. Затем выбрались на ровное место и уже с ветерком по улице Прядильной доехали до Новой площади. На ней стояло пафосное здание Дворянского клуба, построенного в классическом стиле, рядом расположились мрачные казармы из красного кирпича. Современная архитектура Центральной станции (модерн или неоготика) казалась глотком свежего воздуха. Хотя, если подумать, собранная на одной площади эта архитектурная коллекция представляло собой жуткую эклектику.
Три больших стеклянных купола пропускали свет вниз на станцию, которая была полностью расположена под землей. Большие вытяжные колодцы извергали время от времени клубы дыма и пара.
Между куполами и колодцами был устроен скверик со скамейками. Рядом располагались соединенные арочными переходами павильон с кассами, залы ожидания трёх классов, ресторан и буфет. Как и купола все эти здания были построены из чугунных колонн и стекла, лишь цоколь был выполнен из белого камня. Горожане, с легкой руки журналистов «Нижегородского вестника» прозвали весь комплекс Оранжереей, но иногда на новгородский манер называли вокзалом (новгороды лет десять назад придумали давать концертные представления в залах ожидания, а название переняли от лондонских садов Воксхолл).
Из вокзала ажурные чугунные лестницы спускались к платформам и другим подземным сооружениям, а особые подъемники по застекленным шахтам доставляли груз к багажному и почтовому отделениям. Нефть для паровозов спускали по трубам или привозили в цистернах по путям, а воды под землей и так было в достатке и даже больше чем нужно.
***
Билетов НПС в кассе не оказалось. Ни на завтра, ни на ближайшие три недели. Курьерские поезда на эти дни тоже были выкуплены полностью. Свободные места имелись лишь на товарно-пассажирский поезд до Тобольска, что отправлялся в следующее воскресение. Шёл он медленно, почти две недели, останавливался на каждом полустанке, пропуская скорые, прицепляя и отцепляя вагоны, принимая и выгружая багаж, грузы. На ночь он вообще вставал на крупных станциях, где пассажиры могли нормально поспать в гостинице, поесть в ресторане, умыться и принять душ, потому что сделать это в вагонах третьего класса не представлялось возможным.
Кроме того, местный поезд всё равно не решал проблемы дальнейшего пути – в Тобольске пришлось бы самому пытать удачу с попутными пароходами, а это дополнительная потеря времени.
Отложив вариант с товарно-пассажирским поездом на самый крайний случай (билеты на него продавали независимо от наличия мест), Светлов отправился на Нижневолжскую набережную, где располагалось большинство пароходных контор. Путь к Самаре лежал вниз по течению и курьерский пароход мог преодолеть его за четыре дня. Правда затем он неизбежно терял ещё две недели на переходе по рекам и степям, но зато в Кургане у него имелись свои люди, которые могли организовать хороший вариант с дальнейшей дорогой по Сибири. Это если он, конечно, до Кургана доберется.
Светлов отправился пешком по Покровке, чтобы ещё раз всё хорошенько обдумать. Но сколько не думал, лучшего варианта изобрести не смог. Разве что вспомнил вдруг об оплате работы. Обычно он заключал негласный договор с конкретным гонораром и авансом на накладные расходы. Но теперь клиент мёртв, и ему придется вкладывать собственные средства, в надежде, что на том конце маршрута с ним расплатятся по справедливости. С другой стороны, товар-то останется у него в виде залога. А загнать винтовки, случись что, он сможет без труда. Такой товар на фронтире расходится как горячие пирожки. При отпускной цене на заводе около ста двадцати рублей, в местных магазинах один ствол идет по две сотни, а на Сахалине смело можно будет набросить ещё полста рублей. Вся партия стоила бы там не меньше семидесяти тысяч. Внакладе он не останется.
Светлов вышел к Кремлю, который оказался закрыт по случаю каких-то гулянок знати и княжеского двора, обошел вдоль стены по Бульвару и дальше по дорожке до Часовой башни, а перед посадкой в вагончик элеватора успел бросить взгляд на Ярмарку, панорама которой уже частью скрывалась в пароходных и печных дымах.
Пока работник элеватора наполнял бак вагончика балластной водой, Светлов подумал, что пройдет еще каких-то лет десять-двадцать, и питающее сейчас Ярмарку товарами паровое сообщение убьет её. Кому придет в голову свозить грузы в единое место, а потом развозить по местам, если можно будет отправлять нужно количество с фабрик прямо в лавки под заказ и в любое время года? На паровозе, пароходе, локомобиле. Пока такие перевозки медлительны и затратны, пока не везде проложены лежни, не всюду уложено гравийное покрытие, не в каждую реку добрались пароходы, но прогресс не остановить. Машины становятся более экономичны, цены на перевозки снижаются из года в год, и большие торговые съезды со временем уйдут в прошлое.
Что тогда ожидает Ярмарку? Превратится ли она в купеческий городок вроде Амстердама, сохранив большинство мелких лавок и некоторую часть покупателей? Будут ли доморощенные гондольеры катать по каналам на лодках приезжих, как в Венеции? Скорее всего территорию застроят особняками и доходными домами, оставив бандитам их притоны и малины на Самокатах. И тогда Кунавино поглотит Ярмарку, как до этого поглотило зажиточную Гривку и земли Духовского монастыря. Кунавино было сродни лондонскому Ист-Энду или району парижского Центрального Рынка. Зверь, который никогда не бывает сыт.
***
Хотя основная часть грузов шла на Ярмарку, где и находилось большинство товарных пристаней, главные пароходные конторы располагались на Нижнем посаде. На Нижневолжской набережной, Торговой и Рождественской улицах. С приближением открытия торгов здесь воцарилась настоящая паника. Хозяева и приказчики бегали с бумагами, требуя сведений о застрявших грузах, мелкие конторщики прятались от них, не имея возможности ответить. Сновали курьеры к телеграфным башням, Центральной станции, на Ярмарку. Каждый прибывший пароход, шёл ли он снизу или с верховьев Волги или Оки осаждали вопросами о том или другом пароходе, барже, струге.
Реки в этом году обмелели рано, что добавляло неразберихи. Хозяева грузов, пайщики, приказчики, экспедиторы осаждали конторы, потрясая контрактами, накладными, телеграммами и требовали от клерков пароходных компаний выполнения обязательств. Клерки баррикадировались в конторах, как в осажденных крепостях. Угрожали вызвать полицию, апеллировали к параграфам контрактов, где прямо указывалось на возможность обмеления рек и в этом случае с компаний снималась ответственность за задержку.
Иногда какой-то из компанейских буксиров поднимал пары и отправлялся на помощь севшему на мель судну. Проносился слух, что где-то ниже по течению перед перекатами разгружались баржи то ли с астраханской воблой, то ли с саратовским хлебом, то ли с казанской кожей и юфтью. Те, кто ещё не потеряли надежды, бросались выяснять подробности. Никому не хотелось, чтобы именно их товар оказался лишним, потерянным, или промок на берегу в ожидании перегрузки.
Лишь наливные баржи с бакинской нефтью перегрузить не представлялось невозможным, отчего мелкие пайщики рвали на себе волосы, а крупные торговцы, потирали руки, предвкушая повышение цен на керосин. Они предусмотрительно создали запасы и хранили нефть в огромных резервуарах конструкции Шухова в Кстово.
Трёхэтажное здание главной конторы пароходного товарищества «Самолёт» раньше принадлежало самим Строгановым и использовалось под соляные склады, но с развитием парового движения, было выкуплено и перестроено новыми хозяевами жизни. Красный по происхождению кирпич выглядел почти чёрным, словно старую печь для обжига фарфора разобрали и сложили из её останков амбары. Возможно, так оно и было. Сырость на Нижнем посаде была бичом всех хранилищ.
Светлов раскурил сигару и подождал, пока очередная волна безумства схлынет, а приказчики, услышав буксирный гудок, ринутся к пристаням. Цап! И он выловил клерка, который неосторожно высунулся из-за конторки, приняв наступившую тишину за гарантию безопасности.
– Новых сведений о грузах не поступало, – сообщил клерк, выпучив глаза.
– Любезный, мне не нужны сведения о грузах, – успокоил жертву Светлов. – Мне нужно знать, какие курьерские пароходы отправляются вниз в ближайшие дни. Ваше расписание, что висит перед входом, соотносится с реальностью, как романы Жуля Верна.
Клерк запинаясь и порываясь удрать, всё же объяснил, что ближайший курьерский пароход до Самары отправится лишь через две недели и билетов на него нет. Хотя, конечно, палубным пассажиром всегда можно пристроиться.
Не лучше оказалась ситуация и в других конторах. Ярмарка изрядно спутала планы Светлова. Компании хотели получить обеспеченных клиентов и достаточную загрузку трюмов, а это было возможно только после завершения первых крупных сделок. Начало обратных рейсов пароходчики обещали не раньше третьего или четвёртого дня торгов, когда первые покупатели начнут увозить товар. Да и то будут тихоходные баржи. А скоростные побегут позже. Пока же лучшие пароходы или ещё не прибыли, или замерли у пристаней в ожидании, а на линии готовилось выйти старьё, которое грозило развалиться или взорваться.
Светлов ещё некоторое время бродил по конторам, но везде получал один и тот же ответ. Поняв бесперспективность водного пути, прежде чем принять окончательное решение, он решил заскочить на обжорный ряд Ветошного рынка (он же Балчуг), что располагался возле старого Гостиного двора, и там перекусить по-простому кулебякой, эчпочмаками или пирожками. Думать на голодный желудок ему не хотелось. Голод – причина поспешных решений, в этом он не раз убеждался.
***
До Балчуга, однако, он не дошёл. Тайная полиция взяла его на Рождественской.
Парни Вяземского сработал классно. Он ведь всё время ожидал неприятностей. Тот, кто завалил клиента, мог объявиться в любой момент. И салфетка, припрятанная Светловым, должна была заставить противника действовать быстро. Но вот секретных агентов Третьего отделения ему вычислить не удалось.
Он проходил мимо арки, ведущей в один из дворов, чуть довернул, огибая задумавшегося дворника, что опирался на метлу, точно ижорский воин Пельгусий на копьё. Неожиданно дворник качнулся, заставив Светлова сделать ещё один шаг в сторону арки, где он тотчас был втянут внутрь мощными руками, словно каким-нибудь вакуумным насосом. Чужие цепкие пальцы перехватили его руку, уже нырнувшую в карман с револьвером, чужой локоть надавил под ребра, сбивая дыхание.
Его не прирезали сразу в подворотне (тогда-то он и понял, что это охранка, а не уголовники), а протащили под руки во двор. Там стояла чёрная паролётка, переоборудованная под фургон. Задняя дверца распахнулась, Светлова проворно втолкнули внутрь и усадили на продольную лавку.
Его не связали, не завязали глаза, но двое рослых парней сидели по бокам очень плотно, так что и шевельнуться было затруднительно. Зато перегородка между салоном и водительским местом имела окошко, что позволило ему разглядеть часть приборной панели.
Машина оказалась не простой. Уж в этом-то он понимал. Локомобиль новейшей конструкции. Без топки, с впрыском в котёл едкой щелочи. Светлов занимался такими, когда учился в Кулибинском. И дипломный проект у него был по схожей тематике. Но этот локомобиль имел много нового. Два манометра сразу бросились в глаза. Стрелка первого дрожала на отметке десяти атмосфер, а стрелка второго перевалила за тридцать. Двухконтурный двигатель. Второй котёл с перегретым паром помещался вместе с двигателем внутри первого котла. Огромное давление повышало эффективность, а выброс пара проводился не в атмосферу а в первый котёл. Во время его учебы такие машины признали бесперспективными, но вот же кто-то довел до ума.
Пар быстро поднялся, и машина рванула сперва по Рождественской, а потом, очевидно, вверх по Зеленскому съезду. Такой движок нельзя было использовать в полевых условиях – он нуждался в длительной перезарядке и сложном обслуживании, а пробег давал небольшой. Видимо поэтому новинка поступила не в армию (о чём Светлов сразу узнал бы), а в тайную полицию. Приехать, постоять в засаде неопределенное время, а потом быстро вернуться. Вот основная работа для таких машин.
За узким окошком мелькнула кремлевская башня и часть стены. Через какие именно ворота они въехали внутрь он не разобрал, но типичную кладку из красного кирпича узнал сразу.
– Могли бы просто подняться на элеваторе, – сказал Светлов.
Его спутники промолчали.
Паровик остановился в колодце двора многоэтажного здания. Таких на территории Кремля было несколько. У каждого крупного департамента по своему. Но бежевым красили только великокняжеский дворец. Светлов никогда не видел его с изнанки, откуда видят истопники, мелкая прислуга и заплечных дел мастера. Словно под юбку барышне заглянуть. Интригующе, но не прилично.
У дверей его приняли с рук на руки два офицера. На этих уже были мундиры с короной, мечом и пикирующим соколом в петлицах. Департамент охраны короны. Светлов ожидал тюрьмы. Сырых каменных подвалов, коих во множестве имелось почти под каждой кремлёвской башней и уж наверняка под каждым дворцом. Здесь держали только государственных преступников, шпионов и лиц княжеской фамилии. Для обычных уголовников в городе имелась специально построенная тюрьма на Острожной площади.
Однако повели его не вниз, в подвалы, а наверх. Поднялись по узкой черной лестнице и оказались в небольшом кабинете. Сопровождающие его офицеры щёлкнули каблуками и удалились, а Светлов остался один на один (если не считать рослого слуги в ливрее) с обитателем помещения.
За стеной слышно было веселье, смех, топот сапог и стук каблучков. Празднества нижегородской знати были в самом разгаре. Здесь же за массивным обеденным столом сидел Константин. Великий Князь Суздальский и правящий монарх Нижегородский.
