Сергей Есенин
Жизнь моя за песню продана (сборник)
Мой путь
Жизнь входит в берега,
Села давнишний житель,
Я вспоминаю то,
Что видел я в краю.
Стихи мои,
Спокойно расскажите
Про жизнь мою.
Изба крестьянская.
Хомутный запах дегтя,
Божница старая,
Лампады кроткий свет.
Как хорошо,
Что я сберег те
Все ощущенья детских лет.
Под окнами
Костер метели белой.
Мне девять лет.
Лежанка, бабка, кот…
И бабка что-то грустное
Степное пела,
Порой зевая
И крестя свой рот.
Метель ревела.
Под оконцем
Как будто бы плясали мертвецы.
Тогда империя
Вела войну с японцем,
И всем далекие
Мерещились кресты.
Тогда не знал я
Черных дел России.
Не знал, зачем
И почему война.
Рязанские поля,
Где мужики косили,
Где сеяли свой хлеб,
Была моя страна.
Я помню только то,
Что мужики роптали,
Бранились в черта,
В Бога и в царя.
Но им в ответ
Лишь улыбались дали
Да наша жидкая
Лимонная заря.
Тогда впервые
С рифмой я схлестнулся.
От сонма чувств
Вскружилась голова.
И я сказал:
Коль этот зуд проснулся,
Всю душу выплещу в слова.
Года далекие,
Теперь вы как в тумане.
И помню, дед мне
С грустью говорил:
«Пустое дело…
Ну, а если тянет —
Пиши про рожь,
Но больше про кобыл».
Тогда в мозгу,
Влеченьем к музе сжатом,
Текли мечтанья
В тайной тишине,
Что буду я
Известным и богатым
И будет памятник
Стоять в Рязани мне.
В пятнадцать лет
Взлюбил я до печенок
И сладко думал,
Лишь уединюсь,
Что я на этой
Лучшей из девчонок,
Достигнув возраста, женюсь.
.
Года текли.
Года меняют лица —
Другой на них
Ложится свет.
Мечтатель сельский —
Я в столице
Стал первокласснейший поэт.
И, заболев
Писательскою скукой,
Пошел скитаться я
Средь разных стран,
Не веря встречам,
Не томясь разлукой,
Считая мир весь за обман.
Тогда я понял,
Что такое Русь.
Я понял, что такое слава.
И потому мне
В душу грусть
Вошла, как горькая отрава.
На кой мне черт,
Что я поэт!..
И без меня в достатке дряни.
Пускай я сдохну,
Только…
Нет,
Не ставьте памятник в Рязани!
Россия… Царщина…
Тоска…
И снисходительность дворянства.
Ну что ж!
Так принимай, Москва,
Отчаянное хулиганство.
Посмотрим —
Кто кого возьмет!
И вот в стихах моих
Забила
В салонный вылощенный
Сброд
Мочой рязанская кобыла.
Не нравится?
Да, вы правы —
Привычка к Лориган
И к розам…
Но этот хлеб,
Что жрете вы, —
Ведь мы его того-с…
Навозом…
Еще прошли года.
В годах такое было,
О чем в словах
Всего не рассказать:
На смену царщине
С величественной силой
Рабочая предстала рать.
Устав таскаться
По чужим пределам,
Вернулся я
В родимый дом.
Зеленокосая,
В юбчонке белой,
Стоит береза над прудом.
Уж и береза!
Чудная… А груди…
Таких грудей
У женщин не найдешь.
С полей обрызганные солнцем
Люди
Везут навстречу мне
В телегах рожь.
Им не узнать меня,
Я им прохожий.
Но вот проходит
Баба, не взглянув.
Какой-то ток
Невыразимой дрожи
Я чувствую во всю спину.
Ужель она?
Ужели не узнала?
Ну и пускай,
Пускай себе пройдет…
И без меня ей
Горечи немало —
Недаром лег
Страдальчески так рот.
По вечерам,
Надвинув ниже кепи,
Чтобы не выдать
Холода очей,
Хожу смотреть я
Скошенные степи
И слушать,
Как звенит ручей.
Ну что же?
Молодость прошла!
Пора приняться мне
За дело,
Чтоб озорливая душа
Уже по-зрелому запела.
И пусть иная жизнь села
Меня наполнит
Новой силой,
Как раньше
К славе привела
Родная русская кобыла.
<1925>
Биография в фотографиях
Мечтатель сельский, я в столице стал первокласснейший поэт…
«Был у нас в селе праведный человек, отец Иван. Он мне и говорит: «Татьяна, твой сын отмечен Богом».
Татьяна Федоровна Есенина
Отец и мать С. Есенина. Фото 1926–1927 г.
21 сентября (3 октября по нов. ст.) 1895 г. у крестьянина Александра Никитича Есенина и его жены Татьяны Федоровны, урожденной Титовой, родился сын Сергей. Место рождения – с. Константиново Рязанской губернии.
Дед поэта по матери Федор Титов
Похвальный лист, полученный С. Есениным по окончании Константиновского земского училища в 1909 г.
Есенин среди крестьян села Константиново. 1909–1910 гг.
С двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они поcадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх, стерва! Ну куда ты годишься?..» «Стерва» у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавал по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо лазил по деревьям. Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче!» Бабушка любила меня из всей мочи, и нежности ее не было границ.
…
Когда я подрос, из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в церковно-учительскую школу, окончив которую я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось.
Есенин «О себе».
Спас-Клепиковская второклассная учительская школа, в которой Сергей Есенин учился с 1909 по 1912 гг.
Рисунок Ал. Е. Хитрова
1912. После окончания учительской школы в с. Спас-Клепики переехал в Москву. Сразу же установил связи с Суриковским литературно-музыкальным кружком, опекавшим талантливых выходцев из народа.
1913. Начал заниматься на историко-философском отделении Московского городского народного университета им. А.Л. Шанявского.
Свидетельство об окончании Сергеем Есениным Спас-Клепиковской учительской школы
С.А. Есенин. Фотография 1914 г.
Меня считают сумасшедшим и уже хотели везти к психиатру, но я послал всех к сатане… Да, Гриша, люби и жалей людей, и преступников, и подлецов, и лжецов, и страдальцев, и праведников. Ты мог и можешь быть любым из них. Люби угнетателей и не клейми позором, а обнаруживай ласкою жизненные болезни людей. Не избегай сойти с высоты, ибо не почувствуешь низа и не будешь о нем иметь представления…
С. Есенин – Грише Панфилову. Москва, 23 апреля 1913 г.
Анна Романовна Изряднова, 1913 г.
1913 г. Вступил в гражданский брак с Анной Романовной Изрядновой.
1914 г. Первые публикации в московских тонких журналах.
21 декабря (3 января нов. ст.) 1914 г. у Анны Изрядновой и Сергея Есенина родился сын Юрий.
С.А. Есенин среди работников Сытинской типографии. На переднем плане Анна Романовна Изряднова. 1914 г.
Александра Есенина, младшая сестра поэта, с Юрием Изрядновым
«Познакомилась я с Есениным в 1913 году, когда он поступил на службу в типографию товарищества И.Д. Сытина в качестве подчитчика (помощника корректора). Он только что приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня похож не был… Ко мне он очень привязался. Требователен был ужасно, не велел даже с женщинами разговаривать – они нехорошие. Посещали мы с ним университет Шанявского. Все свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думал, как жить… В конце декабря (1914 г.) у меня родился сын.
Есенину пришлось много канителиться со мной (жили мы только вдвоем)… На ребенка смотрел с любопытством, все твердил: «Вот я и отец». Потом скоро привык, полюбил его, качал… В марте поехал в Петроград искать счастья. Видела я его незадолго до смерти. Сказал, что пришел проститься. Просил не баловать, беречь сына».
Анна Изряднова
С. Есенин с сестрой Катей. 1924 г.
Есенин – Екатерине Есениной
…Живи и гляди в оба. Все, что бы ты ни сделала плохого, будет исключительно плохо для тебя; если узнаю, как приеду, что ты пила табачный настой, как однажды, или еще что, то оторву тебе голову или отдам в прачки. Того ты будешь достойна. Ты только должна учиться, учиться и читать. Язык держи за зубами. На все, исключительно на все, когда тебя будут выпытывать, отвечай «не знаю». Помимо гимназии, ты должна проходить школу жизни и помни, что люди не всегда есть хорошие. Думаю, что ты не дура и поймешь, о чем я говорю. Обо мне, о семье, о жизни семьи, о всем и о всем, что очень интересно знать моим врагам, – отмалчивайся, помни, что моя сила и мой вес – благополучие твое и Шуры.
Целую, твой Сергей.
Записка С. Есенина А. Блоку с припиской А. Блока. 9 марта 1915 г.
Обложка журнала для юношества
«Мирок» № 1 (Москва, январь 1914 г.), в котором под псевдонимом Аристон было помещено первое, достоверно известное в настоящее время, напечатанное стихотворение С.А. Есенина «Береза» («Белая береза»)
Стихи я начал писать очень рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16–27 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице». Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, что их не печатают, и поехал в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, с меня капал пот, потому что я в первый раз видел живого поэта.
Есенин «О себе».
«Днем у меня рязанский парень со стихами. Крестьянин Рязанской губ. 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные. Язык. Приходил ко мне 9 марта 1915 г.»
Александр Блок
С. Есенин и С. Городецкий
Городецкий свел меня с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба.
Есенин. Автобиография 1922 г.
1916. Широко публикуется в столичных толстых журналах. Заводит литературные знакомства. С помощью Клюева находит издателя для первого сборника стихов «Радуница».
Среди новых литературных знакомых Есенина – Илья Ефимович Репин, Корней Иванович Чуковский, Алексей Николаевич Толстой. Жена Толстого Наталья Крандиевская вспоминает:
«– У нас гости в столовой, – сказал Толстой, заглянув в мою комнату. – Клюев привел Есенина. Выйди, познакомься. Он занятный.
Я вышла в столовую. Поэты пили чай. Клюев, в поддевке, с волосами, разделенными на пробор, с женскими плечами, благостный и сдобный, похож был на церковного старосту. Принимая от меня чашку с чаем, он помянул про великий пост. Отпихнул ветчину и масло. Чай пил «по-поповски», накрошив в него яблоко. Напившись, перевернул чашку, перекрестился на этюд Сарьяна и принялся читать нараспев вполне доброкачественные стихи. Временами, однако, чересчур фольклорное какое-нибудь словечко заставляло насторожиться. Озадачил меня также его мизинец с длинным, хорошо отполированным ногтем.
Второй гость, похожий на подростка, скромно покашливал. В голубой косоворотке, миловидный, льняные волосы уложены бабочкой на лбу. С первого взгляда – фабричный паренек, мастеровой. Это и был Есенин.
На столе стояли вербы. Есенин взял темно-красный прутик из вазы.
– Что мышата на жердочке, – сказал он вдруг и улыбнулся.
Мне понравилось, как он это сказал, понравился юмор, блеснувший в озорных глазах, и все в нем вдруг понравилось. Стало ясно, что за простоватой его внешностью светится что-то совсем не простое и не обычное.
Крутя вербный прутик в руках, он прочел первое свое стихотворение, потом второе, потом третье. Он читал много в тот вечер. Мы были взволнованы стихами, и не знаю, как это случилось, но в благодарном порыве, прощаясь, я поцеловала его в лоб, прямо в льняную бабочку, ставшую вдруг такою же милой мне, как и все в его облике».
Н. В. Крандиевская-Толстая.
Афиша поэтического вечера
С.А. Есенин (на переднем плане) среди персонала военно-санитарного поезда № 143
В январе 1916 г. призван на военную службу и прикомандирован к Царскосельскому военному госпиталю в качестве санитара.
1 февраля 1916 года отпечатан тираж первого сборника С. Есенина «Радуница».
С.А. Есенин, 1917 г.
Титульный лист первой книги стихотворений С.А. Есенина «Радуница». (Петроград, 1916 г.)
Автограф надписи С.А. Есенина на первой его книге «Радуница» Е.М. Хитрову, преподавателю литературы в Спас-Клепиковской учительской школе
Зинаида Николаевна Есенина-Райх с дочерью Татьяной. Начало 1919 года
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы
по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
В 1917 году произошла моя первая женитьба на З.Н. Райх. В 1918 году я с ней расстался, а после этого началась моя скитальческая жизнь, как и у всех россиян за период 1918-21 гг.
Есенин. Автобиография. 1924 г.
«Весной 1917 года Зинаида Николаевна жила в Петрограде одна, без родителей, работала секретарем-машинисткой в редакции газеты «Дело народа». Есенин печатался здесь. Знакомство состоялось в тот день, когда поэт, кого-то не застав, от нечего делать разговорился с сотрудницей редакции. А когда человек, которого он дожидался, наконец пришел и пригласил его, Сергей Александрович, со свойственной ему непосредственностью, отмахнулся:
– Ладно уж, я лучше здесь посижу…
Зинаиде Николаевне было 22 года. Она была смешлива и жизнерадостна».
Татьяна Сергеевна Есенина. Из документальной повести «Дом на Новинском бульваре».
4 августа 1917 г. в Кирико-Иулиттовской церкви Вологодского уезда состоялось венчание С.А. Есенина с З.Н. Райх.
Зинаида Николаевна Райх
Дети Сергея Есенина и Зинаиды Райх – Таня и Костя (середина 1920 годов)
«Мы шли медленно. Есенин быстро трезвел. Шел тверже. И стал говорить:
– Знаешь, знаешь, я ведь ничего не люблю. Ничего… Только детей своих люблю. Дочь у меня хорошая – блондинка. Топнет ножкой и кричит: я – Есенина!.. Вот какая дочь…Мне бы к детям в Россию… а я вот мотаюсь…
– Фамилия у тебя хорошая: осень, есень, таусень.
– Да – это ты верно. Фамилия замечательная. Языческая. Коренная. Мы – рязанские. Это ты верно. Я и Россию ведь очень люблю. Она – моя, как дети…»
Роман Гуль
«Кого же любил Есенин?
Больше всех он ненавидел Зинаиду Райх. Вот эту женщину, с лицом белым и круглым, как тарелка, эту женщину, которую он ненавидел больше всех в жизни, ее – единственную – и любил. Зинаида сказала Есенину, что он у нее первый. И соврала. Этого Есенин никогда не мог простить ей. Не мог по-мужицки, по темной крови, а не по мысли.
– Зачем соврала, гадина?
И судорога сводила лицо, глаза багровели, руки сжимались в кулаки.
Мне кажется, что и у нее другой любви не было. Помани ее Есенин пальцем, она бы от Мейерхольда убежала без резинового плаща и без зонтика в дождь и град».
Анатолий Мариенгоф. Мой век, мои друзья и подруги.
В 1922 году З.Н. Райх вышла замуж за режиссера Всеволода Эмильевича Мейерхольда и вскоре стала актрисой его театра. «Ревизор» Гоголя в его постановке, в которой Зинаида Николаевна играла роль жены Городничего, вошел в историю советского театра как один из самых знаменитых спектаклей.
«Ревизор» Н.В. Гоголя. В. Маслацов (Капитан), М. Бабанова (Мария Антоновна), Э. Гарин (Хлестаков) и З. Райх (Анна Андреевна)
Скульптурный портрет Сергея Есенина.
Скульптор С.Т. Коненков. 1920 г.
1918. Январь. Написана поэма «Инония».
В апреле выехал на постоянное жительство в Москву.
Декабрь. Принят в члены московского профессионального союза писателей.
«Надо было видеть его в те годы… Ему было тесно и не по себе, он исходил песенной силой, кружился в творческом неугомоне. В нем развязались какие-то скрепы, спадали какие-то обручи… Из него ключом била мужицкая стихия, разбойная удаль…»
В. Полонский. Из воспоминаний.
Жизнь моя за песню продана…
Рукописная афиша вечера имажинистов 14 июня 1920 г. в кафе «Стойло Пегаса» (Тверская ул., 37)
А. Мариенгоф и С. Есенин. 1920 г.
1919. Знакомство с А. Мариенгофом. Вскоре становится совладельцем литературного кафе имажинистов «Стойло Пегаса».
Сентябрь. Написана поэма «Кобыльи корабли».
В 1919 году я с рядом товарищей опубликовал манифест имажинизма. Имажинизм был формальной школой, которую мы хотели утвердить. Но эта школа не имела под собой почвы и умерла сама собой, оставив правду за органическим образом.
С. Есенин. Автобиография 1924 г.
Сергей Есенин и Айседора Дункан. 1922 г.
1921. Осенью. Знакомство с Айседорой Дункан.
Есенин впервые увидел Айседору или, как ее переиначили на русский лад, «Изадору» в смутную осень 1921 года в мастерской примкнувшего к имажинистам художника Георгия Якулова.
Дункан приехала поздно, в первом часу ночи. Впрочем, приехала – не то слово: явилась. Явилась и поразила воображение Есенина – не женщина, а некое диво, и впрямь заморская жар-птица! Мариенгоф, присутствующий при этой судьбоносной для обоих встрече, так описал ее в нашумевшем «Романе без вранья»:
«Красный хитон, льющийся мягкими складками, красные, с отблеском меди, волосы, большое тело. Ступает легко и мягко. Она обвела комнату глазами, похожими на блюдца из синего фаянса, и остановила их на Есенине. Маленький нежный рот ему улыбнулся. Изадора села на диван, а Есенин у ее ног. Она окунула руку в его кудри и сказала:
– Solotaia golova!
Было неожиданно, что она, знающая не больше десяти русских слов, знала именно эти два. Потом поцеловала его в губы. И вторично ее рот, маленький и красный, как ранка от пули, изломал русские буквы:
– Anguel!
Поцеловала еще раз и сказала:
– Tschort!»
Анатолий Мариенгоф.
Сергей Есенин. Рисунок художника Г. Б. Якулова 1919–1920 гг.
Из мастерской Якулова Дункан и Есенин уехали вместе. А на следующий день, когда сгорающий от любопытства и зависти Мариенгоф навестил друга в роскошном особняке на Пречистинке, отведенном знаменитой босоножке под ее школу (Дункан приехала в красную Россию, чтобы учить русских детей Танцу Будущего), Айседора по просьбе Есенина исполнила свой коронный номер – танго «Апаш». Мариенгоф запечатлел первое в России исполнение покорившего Европу мини-шоу, в щегольской прозе, Есенин – в гениальных стихах.
Юная Айседора с сыном Патриком
«Страшный и прекрасный танец. Узкое и розовое тело шарфа извивалось в ее руках. Она ломала ему хребет, судорожными пальцами сдавливала горло. Беспомощно и трагически свисала круглая шелковая голова ткани. Дункан кончила танец, распластав на ковре судорожно вытянувшийся труп своего прозрачного партнера. Есенин был ее повелителем, ее господином… И все-таки он был только партнером, похожим на тот кусок розовой материи, безвольный и трагический. Она танцевала. Она вела танец».
Мариенгоф, «Роман без вранья».
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастье,
Но нечаянно гибель нашел.
Есенин, из цикла «Москва кабацкая».
Встреча с Дункан и впрямь оказалась для Есенина гибельной. До романа с легендарной американкой, давно, после гибели детей, «злоупотреблявшей алкоголем», длительных запоев за ним не водилось. Да, он пил («заливая глаза вином»), но от случая к случаю, как «сто тысяч таких в России». Годы, проведенные в законном браке с мировой знаменитостью, превратили пагубную привычку в болезнь. Правда, в первые месяцы их романа, по требованию Дункан, в особняке на Пречистинке ничего, кроме шампанского, не держали; по горло занятая работой с детьми, Айседора сделалась домоседкой, и когда выпадали свободные от гостей дни, Есенин запойно работал, доводя до печати «Пугачева». Кстати, Айседора была первой, кому он подарил отдельное издание этой драматической поэмы, сделав такую дарственную: «За все, за все тебя благодарю я…». Но друзья одолевали, а где друзья, там и водка… И сплетни: ежели связался с богатой старухой, гони деньгу! Между тем с деньгами было не густо: ни за занятия с русскими детьми, ни за концерты Айседоре не платили, доллары и фунты, которые она привезла с собой, таяли, как вешний снег, а надо было еще подкармливать и детей, и обслуживающий школу персонал. А где водка и сплетни, там и скандалы… И тем не менее зиму скоротали почти в любви и согласии: поэт все еще очарован артистичностью экстравагантной иностранки.
А кроме того, Есенин, единственный из любивших Айседору знаменитых мужчин, неведомо каким образом сразу понял главное в ней: сумасшедшую, бешеную ее жизнь – жизнь, проданную за танец. Потому понял, что и сам был такой – «пропащий»: «Жизнь моя за песню продана».
Даже в обстоятельствах их гибели есть какое-то почти мистической сходство. Менее чем через два года после смерти Есенина Айседору Дункан задушила ее собственная шаль, запутавшаяся в колесе прогулочного автомобиля (словно шелковая ткань, которую Изадора очеловечила в танго «Апаш», взбунтовалась и отомстила артистке!). На людной улице. Посреди сентябрьской Ниццы. И точно так же, как много лет назад, когда машина с двумя ее маленькими детьми, потеряв управление, рухнула в Сену, никто ничего не успел сделать…
Есенин и Дункан. Берлин. Май 1922 г.
Илья Ильич Швейдер, коммерческий директор московской танцевальной школы Дункан оставил в своих воспоминаниях реконструкцию этого трагического события:
«…В тот сентябрьский вечер раскаленный асфальт Promenade des Anglais жарко дышал впитанным за день солнцем. Айседора спустилась на улицу, где ее ожидала маленькая гоночная машина, шутила, и, закинув за плечо конец красной шали с распластанной желтой птицей, прощально махнула рукой и произнесла последние в своей жизни слова:
«Adiеu, mes amis! Je vais a là gloire! (Прощайте, мои друзья! Я мчусь к славе!)
Несколько десятков секунд, несколько поворотов колес, несколько метров асфальта… Красная шаль с распластавшейся птицей и голубыми китайскими астрами спустилась с плеча Айседоры, скользнула за борт машины, тихонько лизнула сухую вращающуюся резину колеса. И вдруг, вмотавшись в колесо, грубо рванула Айседору за горло. И остановилась только вместе с мотором.
Прибывший врач сказал:
– Сделать ничего нельзя. Она была убита мгновенно.
Чтобы освободить голову Айседоры, притянутую к борту машины, пришлось разрезать шаль.
Через два часа около студии Дункан в Ницце раздался стук лошадиных копыт. Это везли тело Айседоры из морга домой. Ее уложили на софу, покрыли шарфом, с которым она танцевала, и набросили ей на ноги пурпурную мантию… Хотя Айседору и не собирались хоронить в Ницце, мэр города, узнав, что среди бумаг Дункан оказалась справка, подтверждающая желание Айседоры принять советское гражданство, заявил, что не разрешит хоронить ее в Ницце. Утром пришла телеграмма от американского синдиката издательств, подтверждавшего договор на издание мемуаров Айседоры и сообщавшего о переводе через парижский банк денег. Она ждала этих денег, чтобы выехать в Москву. Голубоватые, цвета хмурого неба, листы нетронутой стопкой лежали на столе Айседоры… Страницы о годах, проведенных у нас, не были написаны… В Париже на гроб Айседоры был положен букет красных роз от советского правительства. На ленте – надпись: «От сердца России, которое скорбит об Айседоре». На кладбище Пер-Лашез ее провожали тысячи людей. После похорон в течение трех дней шло торжественное траурное заседание в Сорбонне под председательством Эррио. Комитет по увековечению памяти Айседоры принял решение поставить ей в Париже памятник работы Бурделя, но это решение не было выполнено».
Есенин и Айседора Дункан. 1922 г.
1922. В мае официально зарегистрирован брак Есенина с А. Дункан.
20 мая. Дункан и Есенин вылетели в Берлин.
В Берлине в 1922 году Есенин встречался с Горьким и читал по его просьбе стихи о собаке, у которой утопили щенков.
«Впервые я увидал Есенина в Петербурге… Он показался мне мальчиком 15–17 лет. Кудрявенький и светлый, в голубой рубашке, в поддевке и сапогах с набором…
Через шесть-семь лет я увидел Есенина в Берлине, в квартире А. Н. Толстого. От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце…
Я попросил его прочитать о собаке, у которой отняли и бросили в реку семерых щенят.
– Если вы не устали…
– Я не устаю от стихов… А вам нравится о собаке?
С. Есенин. 1922 год. Снимок сделан во Франции, в одном из лучших фотоателье Парижа
Я сказал ему, что, на мой взгляд, он первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных.
– Да, я очень люблю всякое зверье, – молвил Есенин задумчиво и тихо. И когда произнес последние строки:
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег —
на его глазах тоже сверкнули слезы.
После этих стихов невольно подумалось, что Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия».
Максим Горький.
В те же берлинские дни 1922 г. Есенина впервые увидел известный литератор Роман Гуль.
«Литературный стол был чрезмерно обутылен. Оркестр играл беспрерывно. Рядом был А. Толстой. Напротив – Н. Крандиевская и Есенин… Она что-то говорила… Но Есенин не слыхал. Он вскидывал головой, чему-то улыбался и синими глазами смотрел в пьяное пространство…
Я сказал Есенину:
– Чего вы уставились?
Дальше должна была быть брань, драка, бутылкой в голову. Но Есенин улыбнулся тихо и жалобно… И сказал, протягивая руку:
– Я – ничего. Я – Есенин, давайте познакомимся…
Средь цветов и бутылок Есенин, облокотившись на стол, стал читать стихи. За столом замолчали, наклонившись к нему.
Когда Есенин читал, я смотрел на его лицо… Такие лица бывают хороши в отрочестве. Сейчас оно было больное, мертвенное, с впалым голубым румянцем. Золотые волосы и синие глаза были словно от другого лица, забытого в Рязани…
Он казался скакуном, потерявшим бровку и бросившимся вскачь целиной ипподрома. Я заказал оркестру трепак. Трепак начался медленно, «с подмывом». Мы стали просить Есенина. Он прошел несколько шагов. Остановился. Улыбнулся в пол. Но темп был хорош. И Есенин заплясал. Плясал он, как пляшут в деревне на праздник. С коленцем. С вывертом.
– Вприсядку, Сережа! – кричали мы.
Смокинг легко и низко опустился. Есенин шел присядкой по залу. Оркестр ускорял темп, доходя до невозможного плясуну. Есенина подхватили под руки. Гром аплодисментов. И мы опять пришли к столу, где в тортах стояли окурки и цветы валялись, как измятые лошадьми…
Толстой с Крандиевской уехали… Я шел, качаясь, пустым залом… И вместо комнаты, где сидели мы, – вошел, где лакеи составляли посуду. Тут на столе сидел Есенин. Он сидя спал. Смокинг был смят. Лицо – отчаянной бледности. А сидел так, как в ночном у костра сидят крестьянские мальчишки, поджав под себя ноги».
С.А. Есенин и А. Дункан в Америке. Фотография 1922 г.
«Есенин к жизни своей отнесся, как к сказке. Он Иван-царевичем на сером волке перелетел океан и, как жар-птицу, поймал за хвост Айседору Дункан».
Борис Пастернак.
Средь разных стран, куда увезла его Айседора в 1922 году, Есенин скитался до августа 1923-го. В Европе он чувствовал себя слишком русским. Среди эмигрантской, парижской и берлинской, элиты – слегка советским. В Америке, на зло старым буржуям, почти влюбился и в комстроительство, и в прорабов его, взявшихся искоренять российскую «отсталость». Для этого пришлось, пусть и на краткий миг – когда поднялся на палубу второго «Титаника» – суперфешенебельного парохода «Париж», «разлюбить» нищую Россию»:
«Милостивые государи! С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство. Пусть я не близок коммунистам как романтик в моих поэмах, – я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, близок и в своем творчестве».
Америка, куда Есенин и Дункан прибыли 2 октября 1922 г., пусть и ненадолго, ошеломив поэта, так сильно «переломила» ему зрение, что он даже переименовывает (в стихах, разумеется) бедную свою родину на американский лад: «Великие Штаты СССР».
Внезапному «покраснению» автора «Кобыльих кораблей» и «Сорокоуста», кажется, весьма поспособствовала Айседора Дункан, родившаяся, по ее же словам, «пламенной революционеркой». Ни годы великих бедствий, ни годы великой славы не излечили эту феноменальную женщину от романтического сумасбродства. Ее импресарио Юрок вспоминает:
«Первый взрыв произошел в Бостоне. Есенин открыл окно гардеробной в Симфони-Холле и, размахивая красным флагом в промозглом воздухе, прокричал по-русски что-то вроде «Да здравствует большевизм!»
Директор Симфони-Холла позвонил мне в Нью-Йорк. Мэр Керли в бешенстве. Необходимо отменить представление.
Я поймал Айседору по телефону…
«Он прелесть, ну, что я могу поделать? Он просто выпил лишнего. Мистер Юрок, не волнуйтесь. Он больше не будет!»
Кое-как мы успокоили и мэра, и разгневанных бостонцев. А на следующий день Есенин проделал все это снова… На сей раз толпа собралась на улице, и Есенин произнес речь. К счастью, в то время по-русски в Бостоне говорили не больше, чем сейчас, и представление благополучно продолжалось…
На следующее утро в Нью-Йорке я развернул газету и поперхнулся глотком кофе.
«Красная танцовщица шокирует Бостон!» «Выходка Айседоры заставила зрителей покинуть Симфони-Холл!» Более цветистые газеты описывали, что Дункан сорвала красную тунику и, размахивая ею над головой, совершенно голая, произнесла красную речь.
Я позвонил в Бостон. Все оказалось правдой, или почти все. Айседора действительно размахивала над головой красным, правда, все-таки красным шарфом, а не туникой, и в самом деле кричала: «Это красный! И я такая же! Красный – цвет жизни и силы! Когда-то вы были дикими! Вольными людьми дикой Америки! Не позволяйте им приручать вас!»
Александр Кусиков, поэт-имажинист
Кончилось ярко-красное турне Айседоры плачевно: самую знаменитую американку XX века лишили американского гражданства, но это не отрезвило ее, тогда как пробольшевистские спичи Есенина – не более чем мгновенный эмоциональный всплеск, может быть, даже род самовнушения, а вовсе не убеждение, все пункты которого «имеют внутреннюю согласованность».
В Америке еще не улегся шум, вызванной скандальными выступлениями Айседоры и ничуть не менее эпатажными, на вкус среднего американца, выходками ее супруга, океанский лайнер еще только три дня как отчалил от Нью-Йоркского причала, а Есенин, забаррикадировавшись в шикарной каюте, уже строчит крамольное письмо московскому своему приятелю и поэту-имажинисту Александру Кусикову:
«Сандро, Сандро! Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется. Если б я был один, если б не было сестер, то плюнул бы на все и уехал бы в Африку или еще куда-нибудь. Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это блядское снисходительное отношение власть имеющих, а еще тошней выносить подхалимство своей же братии к ним… Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только, что ни к февральской, ни к октябрьской…»
Сергей Есенин. Фото 1922 г.
Есенин – А.Б. Мариенгофу. Нью-Йорк, 12 ноября 1922 г.
Милый мой Толя!
Если бы ты знал, как вообще грустно, то не думал бы, что я забыл тебя… Каждый день и каждый час и ложась спать, и вставая, я говорю: сейчас Мариенгоф в магазине, сейчас пришел домой… Даже стыдно, что так по-чеховски… Сейчас ты, вероятно, спишь, когда я пишу это письмо тебе. Потому что в России сейчас ночь, а здесь день. Вижу милую, остывшую печку, тебя, покрытого шубой, и Мартышан. Боже, лучше было есть глазами дым, плакать от него, но только бы не здесь, не здесь…
Если сестре моей худо живется, помоги как-нибудь ей. В апреле я обязательно буду на своей земле, тогда сочтемся… Недели две-три назад послал тебе телеграфом 5 пайков «Ара». Получил ли ты их?.. Ту же цифру послал Екатерине и Зинаиде. Зинаиде послал на Орел, Кромская, 57, Н. Райх. Другого адреса я не знал…
Поклонись всем, кто был мне дорог и кто хоть немного любил меня… Ну, прощай пока. Целую тебя и твою Мартышку. Изадора кланяется.
Твой Сергей.
Предназначенное расставанье обещает встречу впереди…
