Сергей Донской
Никогда не говори: не могу
Глава 2
Триллер для генерала ФСБ
Парней было трое. Одетые на манер уличной швали из нью-йоркских трущоб, они мотались по сцене и выкрикивали в микрофоны всякую маловразумительную чушь под заранее записанное музыкальное сопровождение. Смотрелась троица преотвратительно: волочащиеся по полу штаны, выпростанные футболки, расхлябанные жесты. Если такой внешний вид был задуман специально для того, чтобы вызывать раздражение людей старшего поколения, то парни своей цели добились.
– Почему головки такие маленькие? – угрюмо осведомился Молотов.
– Простите, товарищ генерал? – напрягся начальник видеотехнической лаборатории Рыбкин.
– Разве я не ясно выразился, капитан? Или ты по-русски не понимаешь? Это у них все «фак ю» да «кисс май прик», а я тебя человеческим языком спрашиваю. – Генеральская рука вытянулась в направлении телеэкрана, по которому сновали участники группы «Mothersuckers». – Вот и скажи мне, почему у этих великовозрастных оболтусов головы крошечные, как у младенцев? Их что, специально на эстраду по такому принципу отбирают?
Познания Рыбкина о современной эстраде были весьма скромными. Прежде чем ответить, ему пришлось основательно прочистить горло.
– Думаю, гм, все дело в вязаных шапочках, которые они носят, – предположил он. – Шапочки тесные, а остальная одежда просторная. Вот и создается, гм, иллюзия.
– Да уж, – пророкотал Молотов. – Сплошной иллюзион, а не культура. Куда ни глянь, всюду химеры, всюду хренотень. Звук убавь.
– Слушаюсь, товарищ генерал.
Рыбкин поспешно нажал кнопку на дистанционном пульте. Голоса троицы сделались почти неразборчивыми, но начальник Департамента контрразведки ФСБ показал жестом: еще тише.
В каждом его движении сквозила привычка властвовать, сдерживать которую Молотов умел, но не любил. Одетый в малоприметный костюм цвета мокрого асфальта, он держался так, словно находился при парадной генеральской форме, с рядами орденских колодок и Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди. Обширную лысину, образовавшуюся еще до распада СССР, генерал старательно маскировал длинными прядями волос, зачесанными от левого уха к правому. Когда прическу Молотова трепал ветер, она приобретала довольно карикатурный вид, так что он предпочитал проводить время в закрытых помещениях. По этой причине цвет его широкого, грубого лица имел землистый оттенок.
Что касается капитана Рыбкина, то сегодня, как никогда, ему хотелось вырваться куда-нибудь на простор и завеяться подальше от генеральского кабинета. Его ладони были влажными, словно он не пластмассовый пульт в руках держал, а обмылок. Всякий раз, когда Молотов обращался к нему, Рыбкин обмирал, а когда выдавалась передышка, осторожно выпускал накопившийся в груди воздух, складывая пересохшие губы трубочкой.
Ф-ф-фуууххх…
Ему еще никогда не приходилось находиться с глазу на глаз с руководителем такого ранга. Если Директор ФСБ напрямую подчинялся Президенту, то генерал-полковник Молотов находился в непосредственном подчинении у самого Директора. Таким образом, он являлся вторым по значению контрразведчиком страны. Много это или мало? Рыбкину хватало с лихвой. Рубаха под пиджаком промокла насквозь, а ведь это было только начало. Подборка видеосюжетов о трагедии в ночном клубе «Приход» занимала около сорока пяти минут чистого времени.
«Скорей бы уж конец, – тоскливо подумал Рыбкин. Вслед за этой мыслью мгновенно всплыла следующая: – Для кое-кого конец уже настал, причем полный. И одежда этих несчастных пропиталась вовсе не потом, а кровью. Так что не трясись как овечий хвост, капитан Рыбкин. Держись с достоинством, капитан Рыбкин. Ведь не съест же тебя Молотов, в конце концов».
Всмотревшись в цифры, пляшущие на экране, он проглотил слюну и осторожно произнес:
– Товарищ генерал, до начала акции секунд двадцать всего осталось. Звук прибавить?
– Останови изображение, – ворчливо распорядился Молотов. – Покажи точку взрыва.
– Примерно здесь грохнет. – Рыбкин привстал со стула, чтобы коснуться пальцем экрана. – Но лица присутствующих разглядеть невозможно. Идентифицировать людей, находившихся в эпицентре, не удалось даже при компьютерной обработке.
– Почему?
– В зале темно, видите? Обратите внимание: прожектора только сцену освещают.
– Кто производил съемку? – В генеральском голосе прозвучала досада обманутого в своих ожиданиях профессионала.
– Насколько мне известно, один московский клипмейкер.
– Клип… кто?
– Мейкер.
– А если членораздельно?
Рыбкин провел свободной рукой по мокрому лбу и поспешил поправиться:
– Создатель музыкальных видеороликов, значит. Кинорежиссер. Ему постоянно подобные съемки заказывают.
– Ну и зря, – раздраженно заключил Молотов. – Хреновый он режиссер, никудышный. Какой идиот с такого расстояния снимает, да еще в статичном положении? Ведь в клипах все скакать и мелькать должно: туда-сюда, туда-сюда, как бычьи яйца. Или я ошибаюсь?
– Вы совершенно правы, – согласился Рыбкин, покашливая в кулак. – Но крупные планы отдельно отсняты, их потом смонтировать собирались. Показать?
– Кого? – насторожился Молотов.
– Отснятые материалы, – пролепетал Рыбкин, начавший понимать, что сморозил большую глупость.
– Про мазерфакеров этих? – зловеще поинтересовался Молотов.
– Мазерсакеров, товарищ генерал.
Уточнение оказалось совсем уж неуместным. Молчание длилось так долго, что рубаха на несчастном капитане превратилась в какую-то мокрую тряпку, хоть выжимай.
– Извините, товарищ генерал, – сдавленно произнес он. Спине было холодно. Ушам – горячо. Над головой незримо витал призрак железного рыцаря революции, почему-то с кавалерийской шашкой в руке.
Прошла минута, другая.
– Ты, капитан, говори да не заговаривайся, – отчеканил Молотов, сверля подчиненного не сулящим ничего хорошего взглядом. – То у тебя шапочки какие-то, то иллюзии, то факеры-сакеры недоделанные… Отвечать на вопросы начальства следует по существу, коротко и ясно. Как поняли меня, товарищ капитан?
– Слушаюсь! – выкрикнул вытянувшийся по струнке Рыбкин. Вид у него был совершенно очумелый. Будто ему только что предложили застрелиться из табельного оружия, а он сдуру согласился.
– Садись уж, – махнул рукой Молотов и засопел, отвернувшись. – Столбычишь тут, словно сантехник в женской бане… Мокрый, взъерошенный. Смотреть противно.
– Виноват. – Рухнувший на стул Рыбкин пригладил волосы.
– Еще бы был не виноват, – буркнул Молотов.
Он и сам был не рад своей вспышке. Не капитан Рыбкин был причиной генеральского гнева и даже не эстрадная шпана, застывшая на экране в нелепых позах. Тем более что один из троицы погиб, а двое других находились в больнице с ранениями различной степени тяжести. Вместе с десятками их поклонников.
А если всех жертв террористов сосчитать? По всей стране? За все минувшие годы?
– Продолжай показ, капитан, – произнес Молотов устало. Ему не нужно было считать, он и без того знал точные цифры. И от такой статистики его сердце было готово взорваться. Как пояс шахидки, сработавший в клубе «Приход».
* * *
Гах!
Было такое впечатление, что взорвался телевизор. Рука Молотова инстинктивно дернулась, норовя прикрыть глаза. Но экран не лопнул, не разлетелся на осколки, не полыхнул пламенем. Он просто сделался черным. Камера, фиксировавшая происходящее в клубе, вышла из строя.
Взрыв произошел не здесь, не сейчас. То, что наблюдали Молотов и Рыбкин, было лишь виртуальным изображением реальной трагедии.
Резкий хлопок, яркая вспышка – и полный мрак. Не так ли восприняли свою смерть те, кто пришел побалдеть под музыку модной группы «Mothersuckers»? Не точно такой же окажется собственная кончина?
Машинально прикоснувшись к левой стороне груди, генерал Молотов ослабил узел галстука и откинулся на спинку кресла. Со стороны можно было подумать, что он отдыхает, вальяжно усевшись перед телевизором. Если бы не закеменевшие челюсти. Если бы не цепкий взгляд, который успевал отмечать множество подробностей происходящего на экране.
Следующий сюжет был отснят на месте теракта уже после прибытия представителей силовых структур и МЧС, при беспощадном резком свете. Эпицентр взрыва выглядел как кошмарная мусорная свалка. Только приглядевшись, можно было различить фрагменты тел, валяющиеся среди тряпья, мусора и обломков.
Все было залито кровью, она была повсюду – в виде брызг, в виде разводов, в виде шлейфов, потеков и луж. Это была не та клюквенная жижа, которую любят лить создатели голливудских боевиков. Настоящая кровь – липкая, спекающаяся в отвратительные коржи, дурно пахнущая.
Ноздри Молотова сузились, словно тяжелый запах крови, взрывчатки и гари просочился в его кабинет.
– Не водица, нет, – прошептал он.
– Что? – вскинулся Рыбкин.
– Кровь людская – не водица, – автоматически пояснил Молотов, вряд ли отдавая себе отчет в том, что разговаривает с подчиненным. Его зрачки потемнели, заполняя радужную оболочку.
Оператор как раз дал крупный план смертницы с развороченным животом. Лицо ее, как это часто случается в подобных случаях, было покрыто пятнами копоти, но совершенно не пострадало от шрапнели, выкосившей всех, кто находился рядом. Остекленевшие глаза, прикушенный язык, деформированный череп, слипшиеся от крови пряди волос.
– Стоп! – приказал Молотов.
Мертвое лицо застыло на экране. Присмотревшись к нему, Молотов едва удержался от удивленного восклицания. Впервые в его практике террористка оказалась блондинкой с ярко выраженной славянской внешностью. Какая же причина заставила ее нацепить пояс шахидки?
– Поехали дальше, – сказал Молотов Рыбкину. – В замедленном режиме.
Смертница медленно поплыла по экрану.
Судя по покрою просторного платья, она казалась окружающим беременной чудачкой, которая, несмотря на заметный живот, не смогла отказать себе в удовольствии посетить выступление модной группы. Наверное, посетители клуба переглядывались и перемигивались, кивая в ее сторону. Посмеивались, крутили пальцем у виска, отпускали грубые шуточки. До того момента, пока беременная чудачка не разродилась огненной вспышкой, несущей хаос и смерть.
Пока Молотов размышлял об этом, вместо террористки появились ее жертвы. Камера в руках невидимого оператора обходила груду трупов по часовой стрелке. «Почему так медленно? – сердито подумал Молотов. – Спят они там на ходу, что ли?»
– Запускай на полную скорость, – велел он Рыбкину, сообразив, в чем дело.
Изображение убыстрилось. Замелькали тела… и фрагменты тел… и снова тела… и снова фрагменты…
Молотову померещилось, что он попал в анатомический театр, куда незадолго до того запустили кровожадного маньяка, оснащенного бензопилой. Никакой фильм ужасов не мог сравниться с тем, что бесстрастно зафиксировала оперативная видеокамера. Повсюду обезображенные лица, вытекшие глаза, провалы ртов, открытых в немом крике. И все же некоторые из погибших выглядели так, словно их просто сморила усталость…
«От бесконечных танцулек да наркоты», – пронеслось в голове Молотова. Он опять помассировал грудь, постаравшись сделать это украдкой от Рыбкина. Еще не хватало, чтобы подчиненный предложил вызвать шефу врача. У чекиста должно быть горячее, но никак не больное сердце. И ждут от него эффективных действий, а не предынфарктных состояний, усугубленных гипертоническими кризами.
Молотов удвоил внимание, заставляя себя пристально всматриваться в жертв теракта. Вот совсем еще юная девчушка, закинувшая руку за голову и закрывшая глаза. С виду настоящая спящая красавица, да только вместо ног обрубки – такую никто не разбудит поцелуем, такая никогда больше не встанет, никуда не пойдет. Она обречена навечно остаться в поглотившем ее мраке, одна-одинешенька. Все, что могло с ней случиться на этой земле, уже случилось. Продолжения не будет.
То же самое касается двух щуплых пареньков, обнявшихся, словно бы в порыве нежности. Во времена юности Молотова такой жест воспринимался как проявление закадычной дружбы. Теперь в этом виделось нечто крайне непристойное, но… привычное, черт подери, само собой разумеющееся, почти обыденное. Паскудство сделалось нормой жизни. Преступники ходят в героях. Гибель мирных граждан в центре столицы – в порядке вещей.
– А мы все раскрепощаемся, – засопел Молотов, – все распоясываемся, все дурью маемся.
В массовой гибели собравшихся повеселиться людей чудился зловещий дьявольский умысел. Предсмертные оскалы, изуродованные лица, покореженные тела, такие же неживые, как разбросанные повсюду клочья одежды, кроссовки, туфли, сигаретные пачки, сумки, барсетки. А еще мобильные телефоны, очень много валяющихся на полу мобильных телефонов, владельцам которых теперь не дозвониться.
Ко всему привыкший генерал испытал облегчение, когда детальный показ жертв теракта сменился общим планом. Сотрудники ФСБ производили замеры расстояний от эпицентра взрыва, привычно разбивая помещение на сектора. Раненых давно вынесли, но несколько санитаров оставались на месте трагедии. У их ног лежала кипа полиэтиленовых мешков, предназначенных для упаковки трупов и фрагментов тел. Мешков было много.
Поблуждав по залу, камера уставилась на совершенно невменяемую тетку с пылесосом. Судя по всему, она порывалась немедленно приступить к уборке помещения. Милиционеры с трудом оттеснили ее назад. Тогда она упала и забилась в истерике, выкрикивая что-то бессвязное.
«Очередной шок, – подумал Молотов. – Скольким еще людям доведется испытать его нынешней ночью?»
Время близилось к четырем утра. Некоторые из родственников погибших еще мирно спят. Некоторые уже оповещены о несчастье. Они приникли к экранам своих телевизоров, молясь о том, чтобы беда приключилась не с их детьми, а с чужими. Помогут ли им такие молитвы?
– Дай-ка лучше прямое включение, капитан, – хрипло попросил Молотов. – Хреновое твое кино. Не жизнеутверждающее.
– Слушаюсь, товарищ генерал.
Рыбкин выключил видеомагнитофон и связался по телефону с лабораторией, давая соответствующие указания. Тем временем на телевизионном экране задергались, завихлялись полуобнаженные певички, каких нынче развелось без меры. «Ах, шуры-муры, – верещали они, – ах, муры-шуры, хотим любви, она полезна для фигуры». Пение сопровождалось синхронным танцем живота и всего остального. Как будто на бесконечном сеансе стриптиза присутствуешь. Хорошо что хоть с правом свободного выхода.
Насупившийся Молотов завладел пультом и пробежался по каналам, рассчитывая наткнуться на выпуск новостей. Безрезультатно. Повсюду только мелькание гладких ягодиц, таких же гладких лобиков, безмятежных улыбок. Райский сад наслаждений, да и только. Неужели проблемы реальной жизни уже совсем никого не интересуют? Неужели для этого непременно нужно, чтобы жареный петух конкретно каждого в голую задницу клюнул?
– Первая камера готова к включению, – отрапортовал Рыбкин.
– Давай свою первую камеру, – вздохнул Молотов.
– Есть!
Изображение мигнуло, сменившись уличной панорамой. У входа в клуб «Приход» толпились сдерживаемые омоновцами зеваки, перетаптывались неуклюжие с виду пожарные, мотались с носилками медики, гарцевали на ухоженных лошадях милиционеры, суетились крепкие ребята в экипировке с надписью «ФСБ». Еще кого-то приводили в чувство, укладывали на носилки, уводили под руки к автобусам «Скорой», а зрители уже делились впечатлениями по мобильникам, присасывались к ярким жестяным баночкам, пытались фотографировать, приветственно махали руками в объектив. Почему бы и нет? Они ведь не попали в число пятнадцати погибших и нескольких десятков раненых.
Жизнь продолжалась. Такая же глупая и бессмысленная, как смерть.
Глава 3
По горячим следам
Совещание началось лишь в полдень, когда было накоплено достаточно оперативной информации для обсуждения. Молотов, не спавший всю ночь, издерганный бесконечными звонками шефа, выглядел неважно, а чувствовал себя – и того хуже. Но отдыхать было некогда да и не хотелось. А чего хотелось, так это собрать всякую без меры расплодившуюся сволочь в одном месте, облить бензином и сжечь, как жуков-колорадов. Настанет ли когда-нибудь конец террористическому беспределу, безудержно распространяющемуся по стране?
Во многом это зависело от людей, собравшихся за звуконепроницаемой дверью начальника Департамента контрразведки.
Чуть ли не самый главный кабинет ФСБ размещался на втором этаже. Это была очень большая комната со стенами, обшитыми полированными дубовыми панелями. Широкие окна, выходящие во внутренний двор, почти скрывались за тяжелыми шторами и были закрыты наглухо. Поверх паркетного пола стелился красный ковер со строгим узором. В торце кабинета высился массивный письменный стол, на треть покрытый стеклом, под которое Молотов имел обыкновение совать различные бумажки, требующие внимания. От середины стола, образуя заглавную букву Т, протянулся длинный стол для участников совещаний. Для них же были расставлены тут мягкие стулья, обтянутые красной кожей. Напротив каждого высилась бутылка минеральной воды, дополненная накрытым салфеткой стаканом. Пепельниц не наблюдалось. Дымить в присутствии некурящего Молотова осмелился бы только безумец, а безумцев на Лубянке не держали.
Он обвел тяжелым взглядом собравшихся. За длинным столом находились все его помощники и заместители, но главное бремя ответственности лежало все же на нем, начальнике Департамента контрразведки ФСБ, Молотове Олеге Дмитриевиче. И погоны генерал-полковника лишь утяжеляли взваленную на плечи ношу. Но не непосильную – черта с два! Расправив плечи и стараясь держаться подчеркнуто прямо, Молотов коротко спросил:
– Что по жертвам?
Докладывать взялся генерал-майор Скороходов:
– Раненые размещены в следующих больницах: институт Склифосовского, Боткинская, Первая градская, тридцать третья, тридцать шестая, тридцать седьмая и шестьдесят седьмая.
– Сколько всего пострадавших?
– Сведения об их количестве постоянно меняются и уточняются, товарищ генерал. Из семидесяти двух пострадавших от госпитализации отказались шестеро. – Скороходов сверился со списком и уверенно продолжил: – Наиболее тяжелые ранения у двоих, находящихся в Склифе. Это девушка, с переломом позвоночника, и парень, буквально нашпигованный шурупами и гвоздями, которыми было начинено взрывное устройство.
– Нашпигован, – повторил Молотов и пошевелил губами, пробуя на вкус не понравившееся ему словцо. – Давайте-ка без кулинарии. Не тот случай. – Молотов пристукнул кулаком по столу. – И не то место.
– Извините, товарищ генерал. – Скороходов опять заглянул в список. – Примерно в 8:40 утра скончался пациент тридцать шестой больницы. Таким образом, к настоящему моменту в результате теракта скончались шестнадцать человек.
– Погибли, а не скончались.
– Так точно, погибли.
– След? – Молотов перевел взгляд на следующего зама, Миктюка. – Опять чеченский?
Миктюк по привычке снял очки и, вертя их в пальцах, заговорил рокочущим басом, напоминающим многократно усиленное гудение шмеля:
– Думаю, чеченские сепаратисты могут иметь причастность к организации взрыва. Они заинтересованы в любых террористических акциях на территории России, иначе Запад перестанет их финансировать. Это, конечно, лишь теоретические выкладки, пока ничем не подтвержденные.
– А если перейти от теории к практике?
Миктюк наконец оставил очки в покое и взглянул прямо в глаза Молотову:
– Версий масса. Это может быть и Масхадов, и Басаев, и небезызвестный Абу аль-Валид. Но почерк преступления свидетельствует о том, что организаторы начали работать иначе или же к терактам подключились новые силы. Это мое личное мнение. – Высказав его, Миктюк задумчиво потер переносицу, перечеркнутую вмятиной от дужки очков. – Все мы помним недавнюю операцию против британцев, осевших у нас под видом международного фонда «Хэлло-Траст». Прикрываясь гуманитарной деятельностью, – продолжал Миктюк, – они проводили минно-взрывную подготовку чеченских боевиков. Или возьмем саудовскую организацию «Аль-Харамейн», которая под видом оказания благотворительной помощи финансировала теракты, организовывала поставку оружия, вербовала иностранных наемников в Чечню. Аналогичную работу проводят США, Турция, Китай, Германия, Израиль…
Участники совещания заерзали, как ученики, вынужденные выслушивать прописные истины. Уж кто-кто, а генералы ФСБ отлично знали, что деятельность иностранных спецслужб усиливалась по мере экономического и политического оздоровления России. Маски добродушия пали, обнаружив под собой прежний злобный оскал. Волки еще рядились в овечьи шкуры, но уже не так старательно, не так охотно.
Только за истекший месяц в результате долговременных и тщательно подготовленных операций удалось задержать с поличным четырнадцать кадровых сотрудников западных спецслужб. Кроме того, было выявлено и взято в предметную разработку около 260 других шпионов и их пособников, среди которых добрую половину составляли так называемые российские граждане. На профессиональном жаргоне сотрудников ФСБ они назывались «инициативниками», то есть мерзавцами, добровольно ищущими контактов с иностранными разведками. Некоторые были недовольны своим финансовым или социальным положением, большинство же попросту противилось наведению порядка в стране.
Взрывы, то и дело гремящие в столице, были порождены той же причиной: многим, очень многим хотелось дестабилизировать обстановку, чтобы опять ловить рыбку в мутной воде, как это повелось при Ельцине. Но кто именно организовал теракт в клубе «Приход»? И почему смертницей стала на этот раз обычная московская студентка, не якшавшаяся ни с одной экстремистской организацией? Это что, мода такая пошла?
Такие вопросы задал соратникам генерал Молотов, мерно постукивая по столу твердой, как доска, ладонью. После чего бросил взгляд на своего первого заместителя Волопасова, руководившего Управлением контрразведывательных операций:
– Что можете сообщить по этому поводу, Николай Артемьевич?
Руководитель УКРО даже не подумал открыть тонкую папку, лежащую перед ним. Память у Волопасова была феноменальная. В юности он ради спортивного интереса заучивал наизусть целые страницы телефонных или технических справочников, но с тех пор много воды утекло. Связав свою судьбу с КГБ, он приучился использовать свои способности исключительно для пользы дела.
– Итак, гражданка Елисеева Екатерина Петровна, – начал Волопасов своим скрипучим голосом, резавшим слух каждому, кто слышал его впервые. – Проживала в Москве с родителями, которым приходится… приходилась единственной дочерью. Являлась студенткой третьего курса престижного коммерческого колледжа.
– Иначе говоря, особых материальных затруднений не испытывала? – подал реплику Скороходов.
– Ни малейших материальных затруднений, – твердо ответил Волопасов. – Родители в дочке души не чаяли, баловали, как могли, пылинки с нее сдували.
– А кто еще ее баловал? – спросил Молотов. – Сколько у нее было сдувателей пушинок на стороне?
Присутствующие даже глазом не моргнули. Зная, что добрая треть всех преступлений замешана на сексуальной почве, волей-неволей сделаешься циничным. Особенно по отношению к личностям, которые ни с того ни с сего устраивают смертельные фейерверки.
– Тут-то и начинается самое интересное, – многообещающе произнес Волопасов.
И сообщил, что в ходе оперативных мероприятий удалось выяснить: еще полгода назад Катерина Елисеева слыла весьма легкомысленной особой, менявшей ухажеров как перчатки. Ей ничего не стоило переспать со случайным знакомым из дискотеки, а наутро закрутить новый роман, завершавшийся опять же в постели. Взбалмошная, недалекая, абсолютно аполитичная, помешанная на пресловутой «красивой» жизни, Елисеева являлась типичной представительницей своего поколения.
– Шопинг с пирсингом, – понимающе хмыкнул Молотов. – Такая за идею умирать не станет.
– Не станет, Олег Дмитриевич. У нее-то и идей никаких не было. Зачем они ей?
– Может, денег посулили? Наркотиками накачали? Предложили обрядиться в пояс шахидки шутки ради, а взрывное устройство сработало посредством дистанционного управления?
– Исключено, – пробасил Миктюк, терзая свои очки. – Елисеева произвела взрыв самостоятельно, тому есть свидетели. Выглядела чуточку заторможенной, но вполне вменяемой. Кстати, не знаю, как насчет пирсинга, а накрашена она была едва-едва. Лишь бы не привлечь внимание сотрудников фэйс-контроля.
Присутствующие зашевелились, переваривая информацию. Потом слово опять взял Волопасов.
– Разрешите продолжить, Олег Дмитриевич? – проскрипел он.
– Разрешаю, Николай Артемьевич, – откликнулся Молотов почти таким же неблагозвучным голосом. Усталость давала себя знать все сильнее. Перед воспаленными глазами плясали то мошки, то искорки. В ушах неприятно звенело.
– В последнее время, – заговорил Волопасов, – с Елисеевой произошли разительные перемены. Никаких гулянок. Никаких компаний. Никаких случайных связей.
– Любовь? – предположил Скороходов. Слово далось ему нелегко. Не так уж часто оно звучало на Лубянке.
Ответ последовал незамедлительно:
– В том-то и дело, что Елисеева вообще перестала интересоваться мужским полом.
– А женским?
– Тем более, – отрезал Волопасов.
– В чем же дело?
– Говорю же, ее словно подменили. В последние дни жизни это была сама отрешенность и сосредоточенность.
– На чем сосредоточенность? – спросил Молотов, заранее зная, что ответа на свой вопрос не услышит.
Так и вышло.
– Никто не знает, – покачал головой Волопасов. – Ни одна живая душа. Елисеева перестала контактировать даже с лучшими подругами. Ну, конечно, здоровалась, даже могла поболтать о том о сем, но не более того. Сокурсницы утверждают, что Катерина выглядела так, будто отгородилась от всех невидимой стеной. Достучаться до нее было невозможно.
– Это все, что вы собирались нам поведать? – вырвалось у разочарованного Миктюка, опять водрузившего очки на нос.
– Нет.
В подтверждение своим словам Волопасов медленно повел головой из стороны в сторону.
– Так не тяните жилы! – Миктюк сорвал очки с такой поспешностью, словно они каким-то загадочным образом накалились и обожгли кожу на переносице. – Жилы он тянет! Что за манера?
– Прекратить базар! – грохнул по столу Молотов. – У нас тут не заседание Думы, не сессия ООН и даже не репетиция группы «Мазерсакерс». Так что прения отменяются, а любители попреть пусть занимаются этим в свободное от работы время. С этой минуты вопросы задаю только я, Николай Аркадьевич отвечает, а все остальные мотают на ус. Обсуждение состоится потом – если оно понадобится. Итак. – Молотов порывисто подался вперед. – Мы ждем продолжения, Николай Артемьевич.
И продолжение последовало.
