Сергей Дейнека
Вам не понять – вы же офицер
– Ну вот, определяется первая девушка, которую Никита Ильич завтра допросит.
– Это какая такая? – просит уточнить Никита.
– Слева от окна раздачи молодуха с нас глаз не сводит. Вполне могла быть обожаема нашим «подснежником».
– Не мучайся домыслами, командир, – похрустывая квашеной капусткой, говорит Гармонин, – она от меня знака ждет.
– И чем ты заслужил внимание юной девы?
– Пока Парнеев не вытаял да вы сюда не понаехали, я старательно исполнял указания нашего доброго Шефа.
– Какие же?
– Наиболее реалистичные!
– Подробнее, пожалуйста!
– Выпить весь гарнизонный спирт нереально. Скоро убедишься. Жрать дивизионный сухой паек при такой столовой желания не возникало. А вот перепороть всех официанток и желание и силы пока есть. Поэтому вчера, возвращаясь из морга, заехал я в городок и на квартире того Виталика, что вас встречал, нашу прекрасную подавальщицу допросил, кажется, раза четыре. Уж вы простите, что заставил вас доклада о вскрытии ждать лишних два часа. После созерцания картины ужасной смерти нашего клиента очень хотелось живым себя ощутить. Да и не ожидал я, что вы так быстро нарисуетесь.
– Ну… и призналась она тебе?
– В любви, что ли?
– Да на хрена тебе ее любовь! С Парнеевым она дружила, встречалась? Драл он ее или нет? Ревновал ли ее кто к нему? Или ты ее не об этом допрашивал?
– Думаю, что нет!
– Знаешь, Палыч! Предварительному следствию, которое мне поручено в этом гарнизоне возглавить, вовсе до с*аки, что ты там думаешь! Раз не знаешь, а только думаешь, то следующим ее будет допрашивать Никита. А если и он этого не узнает, то, может быть, придется и мне допросить. Вот только прежде чем напрягать ее помидоры, не увядшие благодаря твоим стараниям, я сначала действительно испишу полсотни листов протокола, а часом позже выдеру вас с Никитой. И Шефу посоветую продублировать.
Пламенную речь-то я закончил, но почему же так завелся? Явно не потому, что позавидовал успеху Палыча у прелестной сотрудницы полкового пищеблока. Просто разозлился на него за не вполне уместный загул. Впрочем, почему неуместный? Жизнь-то никто не отменял!
А вот и Палыч почувствовал, что его рассказ нас с Никитой не развеселил.
– Степан, не дуйся! Искуплю кровью! Ну, не кровью, так спиртом. Вот увидишь. Все будет хорошо.
– Поживем – увидим!
– Ну, ты ведь, Стёпа, не допускаешь, что я стал молочным братом убиенного? Он ведь жулик настоящий, – продолжает Гармонин.
– Был ли он жуликом, ты мне сегодня на сон грядущий расскажешь. Это я о тех материалах, которые ты с уголовным делом Парнеева в округ не отправил. Так что долго в нашем склепе не засиживайтесь. Жду в гостинице. Чайку попьем, о жизни погуторим.
Из столовой Палыч с Никитой уходят в штаб упражняться в машинописи. Возвращаюсь в гостиницу. Упав в койку, набрасываю на бумаге вопросы, рисую квадратики, кружочки, логические схемы.
Постучав в дверь, входит Уточкин.
– Куда молодых дел? Как сам? Чего наработал?
– Молодых в штаб базы отправил указания органам дознания стряпать. Сам пытаюсь представить, как Парнеев оказался от стрелявшего на расстоянии от двух до десяти метров, которые предварительно указаны судмедэкспертами как дальность выстрела.
– Предположим, оружие по Парнееву применил часовой.
– Тогда зачем он его по голове добивал? Часовому это без надобности. По уставу «жизнь и достоинство часового находятся под особой охраной закона», и он всегда может сбрехнуть, что Парне-ев проник на охраняемый объект вопреки предостерегающим командам «Стой!», «Стой, стрелять буду!», что Парнеев его оскорблял, угрожал ему… Ну и опять же, зачем часовому и (или) его караульному начальству подбрасывать труп на территорию автопарка? Как такое мероприятие провернуть незаметно для тех, кто постоянно находится в автопарке?..
– Таких людей, судя по рассказу ротного Латышева, всегда как минимум пять человек: дежурный по автопарку, трое дневальных, кочегар, да еще несколько водителей уборочной техники, в зависимости от погоды и поставленных задач по поддержанию аэродрома в боеготовом состоянии. Были там или не были эти ночные водители, как будешь выяснять?
– Должны быть путевые листы, что-то еще… Дальше! Если труп Парнеева лежал в сугробе, который только непосредственно под трупом имел толщину около полуметра, то это значит, что к девятнадцатому ноября прошлого года снегопады уже были и техника на аэродроме работала. Значит, ночью в автопарке могло быть больше пяти человек, ну хотя бы периодически. Соответственно, буду формировать точный список всех водителей АЭР, которые могли быть в автопарке и на аэродроме в ночь с девятнадцатого на двадцатое ноября. При таком количестве в парке народа из аэродромной роты никакой часовой или другие люди из караула не рискнут тащить труп на неохраняемую территорию автопарка аэродромной роты.
– Еще Латышев говорит, что у него дежурные силы порой ночуют на КТП.
– Сами сегодня видели, что кроме помещений для наряда по автопарку и класса для инструктажа водителей там оборудовано спальное помещение коек на десять.
– Вот и узнай, давно ли Латышев такой порядок завел, чтобы бойцы его не в роте, а в автопарке в таком количестве ночевали.
– От парка до казармы прямым ходом по тропе метров пятьсот. По бетонке вдвое больше – минут двенадцать пешего хода. А если со сбором и построением личного состава в автопарке – еще в полтора раза дольше.
– Не оправдание это для того, чтобы не отдыхать в казарме, где теплый толчок, умывальник, белье постельное!.. Однако что-то мы от самого убийства отвлеклись.
– Очевидно, Владислав Андреевич, что без ведома людей, находящихся в автопарке, спрятать там труп крайне сложно.
– Тогда при каких условиях автопарк может согласиться, чтобы кто-то на его территорию, как в морг, отгрузил труп? Да не просто подбросил, а спрятал в сугробе, где он не завонявшись пролежал до весеннего тепла. Что-то трудно представить почву для такой смычки города и деревни – между теми, у кого оружие в руках, и аэродромными дворниками. На чем те и другие могли сойтись, чтобы спрятать труп там, где он обнаружен?
– Разные бывают посты да караулы. В Хрекове, помнится, в одной из частей наружное проволочное ограждение поста проходило параллельно городской застройке через дорогу от жилых домов, в двух шагах от бордюра. Так там местные бандиты повадились использовать его для устранения ненужных им людей. Спаивали «лишнего человека»[37]до беспамятства, в темноте ловили момент, когда часовой двигался в противоположную от них сторону, просовывали свою жертву до пояса между нитями колючей проволоки… Полы одежды наматывали на другие нити, чтобы человек не вырвался, а сами отъезжали в сторонку и контролировали наступление желаемого результата. «Приговоренный» на свежем воздухе медленно трезвел и начинал барахтаться в ограждении. Кроме как вперед никуда больше двигаться он не мог. Часовой видел, как что-то темное, большое, грязно ругаясь и выкрикивая угрозы, прет на пост. Часовой начинал исполнять устав и командовать: «Стой, назад!», «Стой, стрелять буду!». Большое и темное, обезумев от боли, причиняемой колючками, продолжало ругаться, угрожать. Часовой тоже продолжал действовать по уставу. Сначала стрелял вверх, а затем, не дождавшись от сквернословящего тела выполнения своих требований, законно открывал огонь на поражение. Аж на третьем трупе менты разобрались, что к чему.
– Представить применительно к Парнееву что-то подобное не удается. Не лез же он через забор автопарка на пост! Тем более что пост имеется с северной стороны автопарка, а не с южной, где обнаружен вполне трезвый труп, съевший перед смертью булочку с изюмом. И одежда на нем дембельская – ничем, кроме выстрелов не порчена, ничем не запачкана, только собственной кровью и мозгами.
– Не связывается ничего дельного… Надо дождаться Гармонина, расспросить его, что еще есть в деле и в жалобе парнеевской матери. Явится на ночлег – услышу, а пока, извините, можно вздремну? – сил нет, как в сон клонит.
– Не дождешься ты Гармонина. Он с гарнизоном уже породнился – на роже толстой написано, что страсть как не рад он, что труп нашелся и мы нарисовались. А Никите я скажу, чтобы тебя не будил. Дрыхни! Спокойной ночи.
Глава 7
Труп уехал, следствие осталось
Прав оказался Уточкин: бросил Гармонин Никиту в штабе стряпать бумаги, на дежурной машине отчалил на ночлег к своей фее. Никита его не подвел – запросы, перечни вопросов заготовил, с утра их по штабам разослал, дознавателям вручил, а Гармонин утром привез из Хорышевского РОВД[38]протокол осмотра места происшествия и трупа, на удивление прилично составленный милицейским следователем.
К полудню начальник лазарета авиабазы и будущий судмедэксперт Поросевич для отправки попутным бортом на родину доставил из морга уже облаченный в парадное обмундирование труп Парнеева в обитом красным ситчиком нестроганом сосновом гробу.
Гарнизонные умельцы взялись запаять его в оцинкованную жесть, а затем заколотить в фанерный коробок с рукоятками для переноски и надписью «Груз-200», чем и занялся один из всемогущих базовских слесарей, назначенный на эту нечастую, но требующую изрядной квалификации работу.
Занялся за зданием гарнизонного клуба, от стены которого до самого горизонта простирается болотистая равнина, отделенная от гарнизона рядком столбиков покосившегося проволочного ограждения.
Здесь, даже когда под лазурным и чистым «миллион на миллион» весенним небом полный антициклональный штиль, вдоль длинной и глухой на уровне первого этажа стены от угла здания всегда тянет сквознячок, избавляющий гробовых дел мастера не столько от запаха начавшего смердеть покойника, сколько от паров применяемых в работе кислоты и припоя.
Возможность взглянуть на убитого бодрит мыслительный процесс, вытаскивает из подсознания крупицы опыта, пробуждает ассоциации и любопытство к смерти, тем более к смерти насильственной. Не могу сказать, что справился с этим любопытством в детстве на похоронах соседских бабушек или разбившихся на мопедах приятелей, на следственной практике после предпоследнего курса института или за последующие годы службы, выезжая на места происшествий или присутствуя при «вскрытиях» – судебно-медицинских исследованиях трупов. Они где перемолотые транспортными средствами или строительными механизмами, где обгоревшие, зависшие в петлях, с простреленными головами, забитые латаным валенком или иными твердыми тупыми предметами с ограниченными или неограниченными поверхностями, в лужах крови – густой и темной венозной или разбрызганной артериальной алой, найденные в полях распухшие, с выклеванными птицами глазами и т. д. и т. п. осматривались мною совместно со специалистами и экспертами.
И поэтому, каким бы забавным это ни показалось, не теряю надежды увидеть портрет убийцы в помутневших зрачках приоткрытых глаз Парнеева – он не успел отрастить дембельскую прическу и, скривив в презрительной улыбочке почерневшие губы, с прищуром из-под набитой над левой бровью ссадины подглядывает из своего ящика за живыми. Его мундир не скрывает атлетического сложения – на шее не сходится ворот форменной рубашки, из коротковатых расстегнутых манжет торчат мощные крестьянские запястья, ногти на длинных изящных пальцах аккуратно обрезаны, кожа на участках, не прикрытых обмундированием, совершенно шоколадного цвета. Будущий эксперт Поросевич поясняет, что это не обморожение и не загар, а простые трупные пятна, образовавшиеся, когда покойный лежал в сугробе лицом вниз, а ногти для возможного сравнительного исследования остригли в судебно-медицинской лаборатории и подногтевое содержимое тоже там сохранили. Но мне представить, что ногти или подногтевое содержимое помогут изобличить убийцу, трудно – для этого Парнеев должен был суметь поцарапать на прощанье человека, расстрелявшего его с дистанции в несколько метров…
И пока я об этом думаю, дивизионный умелец заканчивает возню с крышкой и приступает к оцинковке гроба, в котором Парнеев в тот же день попутным Ан-12 улетает к маме в родной Атомград.
Апрельские дни потекли в соответствии с установками, данными Уточкиным в первый вечер и Шефом за первым хорышевским завтраком, в накоплении всевозможной информации.
В милицейском протоколе осмотра места происшествия не нахожу сведений, важных именно для военных прокуроров, сведений о беспорядке на территории и в окрестностях автопарка, о безобразной организации караульной и прочих дежурных служб и т. п., для сбора которых милиция просто не предназначена. Но это восполнимо, и не в первую очередь. А пока едем с Уточкиным в город Черноямск, где надо познакомиться с судебно-медицинскими экспертами (к ним еще не раз обращаться, и важно из первых уст услышать то, что сообщил после вскрытия Гармонин), а заодно поторопить с выдачей письменного заключения экспертизы трупа.
Нас встречает начальник лаборатории. Именно он вскрывал Парнеева и результатами доволен – следов на трупе много, на полке в стеклянном шкафчике показывает спиленный свод черепа убитого, и мы видим то, что в заключении будет описано, как «открытые ступенчатые оскольчатые переломы костей свода черепа». А рядом со сводом черепа в шкафчике – выпиленная грудина убитого, и в ней отверстие с неровными зубчатыми краями. Эксперт прикладывает к ним линейку, и мы убеждаемся, что в самом широком месте диаметр отверстия не превышает восьми миллиметров – все очень наглядно.
Вновь смотрим на уступы в костях черепа и без слов эксперта понимаем, что надо искать какую-то трубу, а далеко не автомат, у которого затыльник приклада имеет скругленные края и вряд ли оставил бы на костях такие ровные «ступеньки». Опять смотрим на дырку в грудине и снова понимаем, что калибр 7,62 именно тот, что наиболее вероятен, а это в существующих условиях – автомат Калашникова модернизированный образца 1959 года, ибо другие в радиусе двух десятков километров от Хорышево не водятся.
Однако Уточкин все же задает несколько вопросов, и я себе думаю, что именно немыслимой дотошностью важняк и отличается от старшего следователя прокуратуры армии.
– А расскажите нам, пожалуйста, правильно ли мы поняли нашего коллегу. Он с ваших слов поведал нам, что в убитого стреляли с «неблизкого расстояния» от двух до восьми метров?
– Мы обычно говорим «неблизкая дистанция». Это такое расстояние, при котором на преграде мы не обнаруживаем таких факторов «близкого выстрела», как следы пламени и пороховых газов, следы копоти и так далее. При стрельбе из автомата Калашникова эти факторы наблюдаются на удалении до двух метров. При удалении от двух до пяти метров их проявление снижается, а при удалении больше пяти метров следы этих факторов практически исчезают, что и имеет место в нашем случае.
– Значит, нам следует предполагать, что стреляли с расстояния больше пяти метров?
– Да, это более вероятно, чем, скажем выстрел с двух метров. Но и дистанция больше восьми метров тоже маловероятна. Здесь все факторы выстрела дают довольно сложную для словесного описания картину. Мы всё в заключении отразим, со ссылками на соответствующие научные источники. Ищите в районе пяти-восьми метров.
– А почему при такой дистанции наш убитый упал вперед на грудь, а не на спину, например? Автомат ведь оружие очень мощное.
– Ну, во-первых, стреляли по нему под углом примерно 100–120 градусов короткой очередью. Иначе направления раневых каналов расходились бы между собой не только в вертикальной, но и в горизонтальной плоскости. Это только в дешевом кино тела пулями отбрасывает назад, независимо от того, из чего стреляет супермен. Что из пистолета, где тупая пуля обладает останавливающим и отбрасывающим действием, что из автомата, предназначенного для пробивания защищенных целей. Остроконечные пули, как правило, проникают глубоко и замедляются плавно. Они ткани рассекают, а не сминают перед собой, в отличие от так называемых пуль оживальных, то есть не конических, а близких по профилю к эллипсу, как у пистолета Макарова, например. Поэтому и упал убитый лицом вниз и вперед почти в сторону стрелявшего, к которому, может быть, пытался приблизиться, увидев его от себя впереди справа. При этом, упав вперед, ударился о твердую поверхность головой в области лба слева, где у него образовались кровоподтек и ссадины, как мы напишем «в области контакта головы с подлежащей поверхностью».
– Провожал я покойного и видел эти ссадины, – вклиниваюсь в расспросы. – А могли такие ссадины возникнуть при ударе о заснеженную или обледеневшую поверхность?
– Исключать нельзя, но маловероятно. Снег с мазутом или еще каким-то горюче-смазочным материалом обычно или кашу образуют, от которой загрязнение было бы более обильным, а ссадина, может быть, и не возникла, или наледь, с которой переноса мазута на ссадину могло бы не быть. В тот период, когда убитый ваш пропал, не первый день сильные морозы стояли и постоянно снег шел – надеюсь, не забудете это учесть. Поэтому думаю, что потерпевшего вашего в помещении убивали, где пол бетонный или асфальтированный, покрытый частицами, а скорее пятнами машинной смазки.
– А чем же добивали его? – спрашивает Уточкин. – Мог это быть приклад автомата?
– Опять же, на сто процентов исключать нельзя – испытать бы, да не на чем, – пытается шутить эксперт. – Мягкие ткани головы не размозжены, как это бывает при ударе прикладом. Затыльник приклада изготавливается из штампованного металла и имеет скругленную по краям форму. Судя по характеру рассечений мягких тканей в области переломов костей черепа, это могло быть что-то вроде металлической трубы диаметром не меньше десяти и вряд ли больше пятнадцати сантиметров. Это орудие, которым добивали, должно иметь относительно небольшой вес и быть «ухватистым». То есть его диаметр должен позволять крепко обхватить и удерживать его ладонями на весу, а длина орудия не должна превышать полутора метров.
– Мы, конечно, не весь гарнизон пока обшарили на предмет поиска таких труб. Объектов – пруд пруди! – говорит Уточкин. – Склады горючего, автопарки, ремонтные мастерские, котельные, бани… Но нигде трубы такого диаметра просто так не валяются.
– Ну да, – продолжаю его мысль, – топливопроводы по всей территории дивизии проложены примерно такого диаметра – от пунктов раскачки цистерн, подвозящих топливо, до складов горючего и от складских емкостей до стоянок самолетов. Но они имеют длину в несколько метров. Невозможно ухватиться за такую, чтобы ударить ею три или четыре раза, да еще в помещении. Да и не валяются эти трубы в гарнизоне. Это трубы не водопроводные, а табельное имущество службы горючего. И все на строгом учете.
– Ищите трубы покороче, – советует начальник лаборатории.
– А если все же автоматы проверить на предмет следов органики на затыльниках, то как лучше образцы для исследования подготовить? – Эксперт пока не сумел искоренить у меня предположение о том, что Парнеева добивали прикладом. Поэтому и задаю ему этот вопрос.
Эксперту идея явно не по нутру. Он кривит жалкую улыбку, но отвечает.
– Тогда надо будет запастись физраствором[39], марлевыми тампонами и делать смывы с поверхности металлического затыльника одним тампоном, а потом, отвинтив затыльник с его кромок, прилегающих к деревянному прикладу, – другим тампоном. Тампоны просушить в тени на сквозняке при комнатной температуре, упаковать в конверт с номером автомата и представить мне на исследование. Образцы тканей убитого у нас для сравнения есть. Но вы уж постарайтесь без этого обойтись – это же не меньше сотни образцов только по оружию подразделений охраны вы мне намоете, да?..
Мы не расхолаживаем добродушного начальника судебно-медицинской лаборатории уверениями в том, что не пришлем ему смывы с прикладов.
Прощаемся и катим в подшефную дивизию.
Сомнений не вызывают повреждения огнестрельные. Следует искать автомат Калашникова. Но как искать?
По пути от эксперта заворачиваем в местную милицию. Начальник лично выезжал на место происшествия, когда нашли труп Парнеева. У него уже заготовлена в ответ на наш запрос справка.
По учетам хорышевской милиции на весь район приходится сотни четыре гладкоствольных ружей, явно непригодных для производства в грудине убиенного Парнеева дырок диаметром до восьми миллиметров. А хозяева нескольких зарегистрированных нарезных стволов имеют железобетонное алиби. Ни один из этих стволов конструктивно не приспособлен для стрельбы очередями, но, что еще более важно, в ночь с девятнадцатого на двадцатое ноября восемьдесят седьмого года все эти стволы находились в надежных руках своих хозяев за много верст от поселка Хорышево. Это уже по телефону сотрудникам милиции подтвердили руководители предприятий (леспромхозов, лесничеств, артелей, приисков и т. д.), где со своими винтовками трудились их хозяева.
Милиционерам очень не хочется в перспективе принимать дело о нераскрытом преступлении, которое военные прокуроры могут попытаться спихнуть им, допросив «всех» военных и «установив», что последние к убийству не причастны.
Поэтому непричастность гражданских владельцев оружия к убийству милиционеры очень быстро подтвердили подробной справкой. Указали в ней необходимые данные обо всех, кого проверили, и об их оружии.
Остается сосредоточиться на поиске «ствола» внутри гарнизона. В это время Чалдонов, не распространяясь о причинах интереса к оружию – в рамках проверки соблюдения правил его хранения, – уже проверяет склад вооружений и оружейные комнаты всех подразделений дивизии, ну и я перемещаюсь за ним следом.
Фотографирую все страницы книг учета выдачи оружия, на которых имеются отметки об оружии, отсутствовавшем в оружейных комнатах девятнадцатого и двадцатого ноября прошлого года.
Сами эти книги везде изымаю – это каждый раз надо найти ничего не знающих о Парнееве понятых и быстро на коленке состряпать протокол выемки в двух экземплярах, один из которых оставляется командованию, а оно после выемки заводит новые книги, предусмотренные воинскими уставами и прочими руководящими документами.
Никого при этом не допрашиваю. Все оружие и боеприпасы в наличии. Поэтому нет смысла раньше времени фиксировать заведомое вранье командиров и старшин подразделений о том, что они никогда не замечали признаков применения сдаваемого бойцами после службы оружия – недостач патронов, свежего запаха гари из ствола, копоти на ветоши для его чистки и тому подобного.
В штабах осматриваю дела с приказами о назначении суточных нарядов и караулов, постовые ведомости, путевые листы.
На местах несения службы нарядами и караулами изымаю книги приема-передачи дежурств, охраняемых объектов.
В расположениях и канцеляриях подразделений выгребаю у старшин заполненные и не очень книги вечерних поверок. У дежурных по воинским частям требую не сданные в строевые отделы штабов и накопившиеся в столах «строевые записки» дежурных по подразделениям с «расходом» личного состава, представленные после вечерних поверок, а в столовых – составленные на основании «расходов» заявки на приготовление пищи.
Все эти сведения свожу в таблицы, списки и списочки с привязкой людей к объектам, где они спали, ели, несли службу, работали, дежурили и делали другие дела в ночь, когда пропал убиенный.
Казалось бы, зачем все это, если место убийства все равно неизвестно?
А для полноты!
Чтобы не упрекнули в том, что не везде искал, если убийцу не найду.
В метеослужбе получаю справку о выпавших осенью восемьдесят седьмого года осадках – обильный снегопад с девятнадцатого на двадцатое ноября, оказывается, стал уже четвертым, снег валил при порывистом ветре переменных направлений, скорость ветра достигала десяти-пятнадцати метров в секунду. Метель!
Одним словом, выясняю, кто мог находится в ночь убийства как можно ближе к месту обнаружения трупа, и что событиям этой ночи сопутствовало.
Перед дознавателями, за которыми присматривает Гармонин, кроме бланка протокола допроса лежат служебные карточки. Если в них о том упоминается, то военнослужащего спрашивают, за какую такую «грубость» или «нетактичное поведение» (или еще что-нибудь, указывающее на совершение этим воином насилия) его наказывали.
По тому же поводу Уточкин с Чалдоновым выворачивают наизнанку гарнизонную гауптвахту с ее регистрационными книгами и делами, куда подшиты записки об аресте.
В каждом подразделении изымаются книги записи больных, с которыми дежурные по подразделениям отводили в истекшем году заболевших в гарнизонный лазарет.
В самом лазарете осматриваются и изымаются книги амбулаторного приема, заводятся вместо изъятых новые, пересчитываются истории болезней за период с ноября по апрель, и результат сопоставляется с количеством учтенных в подразделениях военнослужащих, находившихся на стационарном лечении.
С той же целью проверяется аналогичная документация в Черноямском гарнизонном госпитале и в Хорышевской центральной районной больнице. Это ближайшие к месту происшествия медицинские учреждения. Чего только не нагребаю в склеп, чтобы не упустить ту самую ниточку, цепочку, хвостик, потянув которые, размотаешь клубок разнообразных отношений между обитателями гарнизона и его окрестностей, выяснишь, между кем была и есть неприязнь, мог ли попасть в орбиту этих отношений убитый.
Вся это макулатура повторно пролистывается вечерами с одновременным составлением протоколов осмотра, если еще хватает сил их писать после ежедневных походов по штабам, службам, объектам и ежевечернего перечитывания протоколов, наработанных за день дознавателями.
«Движения» по складу стрелковых вооружений, то есть документированных фактов выдачи в подразделения или приема из них автоматов, нет годами.
Плановая инвентаризация, проведенная в ноябре-декабре прошлого года, идеально, вплоть до расположения знаков в строках и на страницах акта о ее проведении, подтверждает результаты инвентаризации года позапрошлого. Недостачи отсутствуют – ящики с автоматами лежат в штабелях целехоньки, с исправной пломбировкой. А при сплошной проверке всё их содержимое, означенное во вложенных описях, и по количеству и по номерам соответствует.
Поиск убийцы среди лиц, имеющих доступ к боеприпасам, так же безнадежен, как и описанная выше работа с учетными документами подразделений.
Любой боец за службу при желании может утаить один-два-три патрона во время плановых учебных стрельб.
Все офицеры – руководители стрельб упоминаются в изданных перед стрельбами приказах. В своем личном недосмотре, позволяющем солдату утаить патроны, ни один руководитель стрельб, что естественно, не признаётся. При этом каждый подтверждает, что при заряжании оружия утаить часть выданных патронов нетрудно. Остальные боеприпасы после этого достаточно выстрелить одной очередью мимо мишени, изобразив отсутствие достаточных навыков стрельбы, тем более что разлетающиеся стреляные гильзы не всегда собирают, а собранные не пересчитывают.
Поэтому подозреваемыми в широком смысле этого слова являются все сослуживцы убитого, проходившие одновременно с ним службу, участвовавшие в плановых учебных стрельбах – практически вся дивизия!
Примерно так же могли раздобыть патроны и те, кто нес караульную и другие виды службы, для которых выдавалось оружие. Караульную службу, как правило, несет батальон охраны авиационно-технической базы. На выходные дни, но не часто, караулы базы заменяются по указанию комдива караулами от авиационных полков или батальонов связи, в которых для этого достаточно бойцов.
Батальон охраны состоит из двух рот человек по семьдесят-восемьдесят, но в каждой к несению службы допущено не более полусотни. Об этом издается специальный приказ по воинской части, где указывается, что «допущенные» обладают необходимыми моральными и физическими качествами, позволяющими бдительно охранять и стойко оборонять все, что им поручат.
Нет в дивизии объектов, обычно именуемых «пост номер один», где под охраной состоят боевые знамена воинских частей. Все знамена находятся на командном пункте дивизии под охраной оперативного дежурного. Это особо режимный объект, что радует, так как меньше людей проверять. Офицеры командного пункта дивизии вооружаются пистолетами Макарова калибра девять, а не «до восьми» миллиметров, а потому Парнеева не убивали.
Помещения двух гарнизонных караулов располагаются с разных сторон от ВПП, а третий – на гарнизонной гауптвахте.
Первый охраняет стоянки самолетов, склады горючего и авиационно-технического имущества, хранилища стрелковых вооружений и боеприпасов, вещевой, продовольственной и квартирно-эксплуатационной служб.
Под охраной второго находятся стоянки самолетов и склад авиационных боеприпасов.
Посты, под охраной которых стоянки самолетов, в будние дни двухсменные ночные, а в выходные, если не проводятся полеты, то трехсменные круглосуточные. С момента допуска на посты технического и летного состава стоянки охраняют дежурные по стоянкам самолетов соответствующих воинских частей и подразделений.
Караул на гауптвахте имеет всего один пост. Это собственно гауптвахта. И этот караул из планов следствия можно исключить. Там расхода боеприпасов не наблюдается годами. Часовой несет службу в коридоре гауптвахты, с которой за последние годы никто сбежать не пытался. Как рассказывают воины «не для протокола», об отлучке из-под ареста всегда проще договориться с караулом.
А вот в первом и втором караулах часовые стреляют много. Причины объясняют предельно просто. Померещилось что-то часовому в темноте. Он покричал, покричал, да и пальнул для острастки. А то и из баловства или от скуки. Сам поставил на кочку консервную банку, ну и шарахнул по ней из автомата, а прибежавшему на выстрел разводящему соврал, что посторонний приближался или собака бродячая на него рычала, а после выстрела вверх «нарушитель» в темноте скрылся.
Дежурные по стоянкам самолетов воинских частей (ДСЧ) и подразделений (ДСП) с автоматами заступают на те же посты, что охраняются караулами, но после того как пост «вскрывается» лицами, прибывшими для эксплуатации и обслуживания охраняемой авиационной техники. При проверке организации службы войск выясняется, что вопреки логике всякой охранной деятельности, патроны этим самым ДСП и ДСЧ на период несения службы не выдаются и никогда не выдавались. Работают они фактически пугалами огородными.
Таким образом, на все объекты, которые охранялись вооруженными и якобы вооруженными людьми, предстоит примерить любые домыслы в отношении механизма и прочих обстоятельств лишения Парнеева жизни и сокрытия его трупа. Для этого надо эти объекты обойти, облазить, осмотреть в поисках следов стрельбы и элементов выстрела.
