Сергей Чупринин
Оттепель. Действующие лица
Атаров Николай Сергеевич (1907–1978)
После А. читателям остался, собственно, всего однотомник. То есть писал-то он, безусловно, много, но по преимуществу газетную прозу: статьи, очерки, репортажи, рецензии, заметки – все то, что быстро привлекает внимание, но так же быстро устаревает.
И лучшую часть жизни пробыл журналистом: с 1930-го в горьковских «Наших достижениях», во время войны фронтовым корреспондентом, а в штормовые 1948–1956 годы вел в «Литературной газете» отдел внутренней жизни. И это, как видится сейчас из дали времен, был, вероятно, самый мирный из газетных отделов – в сравнении с другими, конечно, где надо было сражаться либо с мировым империализмом, либо с безродными космополитами и ревизионистами, окопавшимися в советской культуре.
Там у А. и репутация сложилась – человека, который особо не заносится, но дело знает, отличаясь от многих коллег незлобивостью, добронравием и безусловной порядочностью. Что подтверждалось и его прозой («Начальник малых рек» еще в 1937-м, «Повесть о первой любви» в 1954-м), появлявшейся совсем не часто.
Такой борозды не испортит, а неприятностей не причинит, что, как можно предположить, решило вопрос о назначении А. в сентябре 1956 года главным редактором еще только создававшегося журнала «Москва». И члены редколлегии подобрались, за единственным исключением, неплохие: К. Чуковский, В. Луговской, Г. Березко, будущие «новомирцы» Е. Дорош и А. Кондратович, а плюс к ним Л. Овалов, прославленный серией детективов о майоре Пронине. В отдел прозы взяли А. Берзер, тоже будущую «новомировку», поэзией по рекомендации В. Луговского поставили заведовать Е. Ласкину.
Тут бы и работать. Но работать А. не дали – едва вышли первые шесть номеров, как «Литературная газета» ударила по ним обширной статьей И. Кремлева (13 июля 1957), а состоявшийся 1 августа расширенный секретариат Союза писателей и вовсе констатировал: журнал «до сих пор не занял правильных, партийных позиций в борьбе за генеральную линию литературы социалистического реализма», «редакция открыла свои страницы для произведений, идущих по своему направлению и содержанию вразрез с главным направлением советской литературы»[230].
И было бы за что браниться, но, пересматривая журнальный комплект, видишь, что ничего особенного напечатать при А. не успели: и повесть К. Симонова «Еще один день», и повесть А. Вальцевой «Квартира № 13», и иные всякие публикации «Москвы» не отличались ни выдающимися художественными достоинствами, ни чрезмерной, как тогда выражались, остротой. Однако – в них глухо, но все-таки, и это было абсолютно ново, говорилось о сталинских репрессиях и о том, как деформировали они души правоверных коммунистов. А следовательно, от этих произведений «с червоточинкой», потакающих «самым невзыскательным, обывательским вкусам», веяло – о ужас! – «пессимизмом» и неверием в созидательную силу нашего общества.
Истоки этих ошибок, – говорится в отчете «Литературной газеты», – стали более ясными участникам заседания после выступления члена редколлегии «Москвы» Л. Овалова, который рассказал собравшимся о нездоровых нравах, царящих в самом коллективе редакции. Это искусственное деление тов. Атаровым произведений современной литературы на вещи «критического направления» и «направления заздравного», отказ от печатания ряда произведений страстных, жизнеутверждающих, партийных – только потому, что в них не преобладало «критическое начало»[231].
Доносчику ни кнута, ни пряника не воспоследовало, однако поведанного им было достаточно, чтобы 24 октября секретариат ЦК КПСС освободил А. от должности, назначив на нее Е. Поповкина, а 12 ноября секретари правления СП СССР прокомпостировали решение, принятое не ими, но, безусловно, с их подачи. И «вечером, – вспоминает А., – позвонил домой Георгий Марков:
– Надо сохранять спокойствие. Обида ни к чему, ведь мы – коммунисты.
Я последовал его совету[232].
То есть, как тогда говорили, вернулся к своему письменному столу. И кое-что (опять же очень милое, добросердечное, не вызвавшее, впрочем, у критиков ни энтузиазма, ни нареканий) успел за остаток лет написать – повести «Коротко лето в горах» (1963), «Не хочу быть маленьким» (1967), «А я люблю лошадь» (1970), литературный портрет В. Овечкина «Дальняя дорога» (1977). Но жизненные и творческие силы ушли. Так что, – вспоминает его дочь К. Атарова, –
после снятия с редакторства в журнале «Москва» папа нигде не работал в штате: начались какие-то спазмы головных сосудов от малейшего переутомления, связанного с чтением или писательством. В этот период мама[233] взяла на себя заботу о семейных финансах. Писала внутренние рецензии для «Советского писателя» и, главное, переводила с языков народов СССР, при помощи подстрочника, разумеется. Даже если перевод шел под двумя фамилиями, делала его в основном мама, а не отец[234].
Что осталось? Тот самый однотомник, давно, правда, не переиздававшийся. «Горы записных книжек»[235], опубликованных лишь частично. И память о редакторе, который, возможно, еще развернулся бы, но не успел.
Соч.: Избранное. М.: Худож. лит., 1989; Смерть под псевдонимом: Роман. М.: Ад Маргинем Пресс, 2004.
Лит.: Атарова К. Вчерашний день: Вокруг семьи Атаровых – Дальцевых: Воспоминания. Записные книжки. Дневники. Письма. Фотоархив. М.: Радуга, 2001.
Ахмадулина Белла (Изабелла Ахатовна) (1937–2010)
Истинный визионер, А. и родословную выстроила себе вдохновенно поэтическую: русско-итало-татарскую. В ней всё правда, хотя реальность выглядит несколько прозаичнее, но тоже, впрочем, выразительно: отец – важный советский чиновник, мать – майор, переводчица в центральном офисе КГБ СССР, и первая публикация А. в «Комсомольской правде» 5 мая 1955 года появилась под непритязательной рубрикой «Голоса заводских поэтов»[236].
Вообще-то, год отработав после школы в многотиражной газете «Метростроевец», отношения к автомобильному заводу имени Сталина она не имела, но в литобъединение, которым руководил Е. Винокуров, записалась именно туда. А дальше – с рабочей, метафорически выражаясь, путевкой – в Литинститут, где А. почти сразу же вышла замуж за 23-летнего третьекурсника Е. Евтушенко – первого, по тогдашнему счету, парня на деревне молодых московских поэтов.
Звездный брак (1955–1958), этапы которого запечатлелись в их стихотворной перекличке и в позднейших мемуарах Евтушенко, продержался меньше трех лет, на девять лет сменившись семейной жизнью с тоже в ту пору модным Ю. Нагибиным (1959–1968), и тут уже он оставил об их союзе живописные подробности в своем предсмертно опубликованном «Дневнике». Так что и к этим подробностям, и к домыслам, гуляющим в интернете, читателя можно просто отослать, а самим сказать, что и А. с начальных дней в Литинституте понимала себя как звезду, и всеми воспринималась как, – процитируем обожавшего ее П. Антокольского, – «чудо по имени Белла».
Стихотворные публикации были еще редки, но уже И. Сельвинский, рецензируя ее рукопись, представленную при поступлении на учебу, обратился к абитуриентке с личным письмом:
Я совершенно потрясен огромной чистотой Вашей души, которая объясняется не только Вашей юностью, могучим, совершенно мужским дарованием, пронизанным женственностью и даже детскостью, остротой ума и яркостью поэтического, да и просто человеческого чувства! ‹…› что бы в Вашей жизни ни произошло, помните, что у Вас дарование с чертами гениальности, и не жертвуйте им никому и ничему![237]
Она и не жертвовала. Вела себя вольно, порою даже вызывающе вольно. Именно в студенческие годы складывались и ее поэтический стиль, и ни на кого не похожая манера читать стихи, вообще разговаривать, и весь образ беззаконной кометы в кругу расчисленном светил. С требованиями, какие предъявлялись к советской студентке-комсомолке, это совмещалось, разумеется, плохо, так что 28 апреля 1957 года она фигурирует в напечатанном «Комсомольской правдой» фельетоне Л. Парфенова «Чайльд гарольды с Тверского бульвара»[238], а ближе к лету ее в первый раз исключают из института «за аморальное поведение». Правда, пока условно, и летние каникулы, – как сообщает Е. Евтушенко в письме В. Британишскому[239], – А. вместе со всем курсом проводит на целине.
Все вроде устраивается[240], однако через год вспыхивает нобелевский скандал, и 30 октября из института в инстанции следует спешный рапорт о том, что
партбюро и актив возмущены поведением некоторых студентов нашего института (Панкратова, Харабарова, Ахмадулиной), которые поддерживали связь с Пастернаком, разделяя его взгляды на наше общество и литературу и пытались распространять их среди студентов[241].
И в апреле 1959-го А. уже всерьез исключают из института. Понятно, что за отказ участвовать в травле Б. Пастернака, но формально «за неуспеваемость по общественным дисциплинам» или, – по свидетельству ее однокурсника Д. Маркиша, – «за организацию пьянства в общежитии» и опять же «аморальное поведение»[242]. К этому времени ее имя уже известно и сильным мира сего, поэтому Вс. Иванов сигнализирует первому секретарю Московской писательской организации К. Федину, что А. исключили «за выпивку», и тот обещает заступиться за «проштрафившихся студентов»[243], а положение спасает главный редактор «Литературной газеты» С. С. Смирнов, на два месяца откомандировавший А. в составе «писательского десанта» в Сибирь.
Оттуда она возвращается с «правильными» стихами (Литературная газета, 24 октября 1959) и «правильными» впечатлениями, которые отзовутся позднее в повести «На сибирских дорогах» (Юность. 1963. № 12), так что, – сошлемся на рассказ Н. Клеймана, – «Михаил Луконин, мастер курса, объявил, что творческая командировка доказала плодотворность контактов поэта с жизнью, и Беллу восстановили в институте»[244]. Однако и то надо не забыть, что своенравная А. и в этой ситуации, ничего не опасаясь, отдает пять стихотворений для безусловно рискованной публикации в неподцензурный «Синтаксис».
Защита в 1960 году прошла триумфально. И выход первой книги «Струна» (1962) тоже стал триумфом, хотя… Не во всех, впрочем, глазах: С. Маршак, прочитав стихотворение «И снова как огни мартенов…», раздраженно заметил, что зарифмовать «мартенов – Мартынов» мог только поэт, который не любит Лермонтова, и А. Ахматова, – по свидетельству Л. Чуковской, – сказала:
Полное разочарование. Полный провал. Стихи пахнут хорошим кафе – было бы гораздо лучше, если бы они пахли пивнухой. Стихи плохие, нигде ни единого взлета, ни во что не веришь, все выдумки. И мало того, стихи противные[245].
Но это оценки, так сказать, кулуарные, не перебивающие тот восторг, с каким встречается каждая очередная публикация А.: например, П. Антокольский записал в дневник, что поэма «Моя родословная» (Юность. 1964. № 1) – это «образец такого грозного оптимизма, которого не было в поэзии со времен греческих мифов»[246]. В одном только 1962 году А. единогласно принимают в Союз писателей, М. Хуциев приглашает ее читать стихи в фильм «Застава Ильича / Мне двадцать лет», а 30 ноября во Дворце спорта в Лужниках проходит первый «стадионный» вечер поэзии, где она обращает свою витиеватую лирику сразу к 14 тысячам слушателей. И недаром же В. Шукшин в фильме «Живет такой парень» (1964) поручает А. роль журналистки – эталонной «столичной штучки», «иконы стиля», как сейчас бы сказали.
Начальство, однако же, бдит, и книги на родине не выходят, так что следующим после «Струны» сборником становится «Озноб», выпущенный «Посевом» во Франкфурте-на-Майне. Другому автору не снести бы, возможно, головы, но поэзия А. настолько очевидно живет вне политики, что обошлось. Уже в следующем году «Советский писатель» издает в Москве «Уроки музыки», и – с заметными интервалами, конечно, – следуют «Стихи» (1975), «Свеча» и «Метель» (1977), «Тайна» (1983), «Сад» (1987), «Избранное» и «Стихотворения» (1988), а в Тбилиси хлопотами Г. Маргвелашвили дважды выходят «Сны о Грузии» (1977, 1979), включающие в себя и стихи, и переводы, и прозу.
Жизнь, словом, продолжается. Отнюдь не райская, но продолжается.
И личная: в браке с Э. Кулиевым, который был моложе ее на 14 лет, рождается дочь, а в 1974-м А. счастливо связывает свою судьбу с Б. Мессерером, взявшим на себя все хлопоты, к которым Белла была никак не приспособлена.
И общественная: А. ставит свою подпись под обращениями в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля (1966), генерала П. Григоренко (1968), по обвинению в «политической безответственности» получает «на вид» от Союза писателей за участие в судьбе А. Гинзбурга и Ю. Галанскова (1968), как может, помогает А. Сахарову, В. Войновичу, Г. Владимову, всем своим опальным друзьям.
И литературная, конечно, но позднесоветское и постсоветское творчество А. за пределами нашего рассказа. Как за этими пределами и дружба с великими деятелями отечественной и мировой культуры, а также бесчисленные награды, которые уже за порогом зрелости были получены А.: ордена Дружбы народов (1984), «За заслуги перед Отечеством» 3-й (1997) и 2-й (2007) степени, Государственные премии СССР (1989) и РФ (2004), Президентская премия (1999), Пушкинская премия фонда А. Тёпфера (1994), премии «Триумф» (1994), имени Б. Окуджавы (2004), журналов «Знамя» (1993) и «Дружба народов» (2000), иные многие.
Возраст, болезни, долголетний чрезмерно вольный образ жизни сказывались, однако, все настойчивее, поэтому, практически потеряв зрение, А. в самые последние годы на людях уже почти не появлялась. И тихо угасла на переделкинской даче, вернее в карете скорой помощи, которая приехала слишком поздно.
Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: PAN, Корона-принт, 1997; Миг бытия. М.: Аграф, 1997; Нечаяние: Стихи. Дневник 1996–1999. М.: Подкова, 2000; Проза поэта. М.: Вагриус, 2001; Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной. М.: Дедалус, 2007; Полн. собр. соч.: В одном т. М.: Альфа-книга, 2012; Малое собр. соч. М.: Азбука, 2014; Письма Беллы. М.: Арт-Волхонка, 2017.
Лит.: Алешка Т. Творчество Б. Ахмадулиной в контексте традиций русской поэзии. Минск, 2001; Словарь рифм Беллы Ахмадулиной. Тюмень: Изд-во Ю. Мандрики, 2002; Художественный мир Беллы Ахмадулиной: Сб. статей. Тверь, 2016; Мессерер Б. Промельк Беллы: Романтическая хроника. М.: АСТ: РЕШ, 2016; Зубарева В. Тайнопись: Библейский контекст в поэзии Беллы Ахмадулиной. М.: Языки славянских культур, 2017; Завада М., Куликов Ю. Белла: Встречи вослед. М.: Молодая гвардия, 2017.
Ахматова (урожд. Горенко) Анна Андреевна (1889–1966)
«Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!»
Роман, откуда взяты эти фразы, А. не любила, но сама себя вела ровно по этому правилу, сделав понятное исключение лишь для мольбы о сыне, трижды попадавшем в смирительную ГУЛАГовскую рубашку. Просить же за себя – да ни боже мой, нет, никогда!
Так еще в начале 1920-х, едва стала понятна органическая несовместимость А. с большевистским режимом, она не покинула Россию, но от любого участия в общественной и уж тем более в советской литературной жизни демонстративно отстранилась. Даже О. Мандельштам «ходил» за заступничеством к Бухарину, даже Е. Замятин, М. Булгаков, Б. Пастернак стремились достучаться до Сталина, но не А. Вот и вышло, – говорит Г. Морев, – что «среди крупных русских писателей с дореволюционным „стажем“, оставшихся в СССР, положение Ахматовой было уникальным»[247] – как у «женщины, – процитируем В. Перцова, – запоздавшей родиться или не сумевшей вовремя умереть»[248].
Ее ведь даже в новорожденный Союз советских писателей не позвали, а сама она не попросилась. И лишь 5 января 1940 года А., – как рассказывает Э. Герштейн, –
торжественно приняли в Союз писателей. Два издательства сразу начали готовить к печати ее книги. Журналы просили стихи для ближайшего номера. Шел разговор об увеличении пенсии, о предоставлении ей квартиры и т. п. Потом эти разговоры стали умеряться.
Сборник «Из шести книг» успел все-таки выйти, и А. Фадеев, А. Толстой, Б. Пастернак вроде бы намеревались представить его к Сталинской премии. Но уже к июлю 1940-го настроение верховного начальства переменилось, и все тот же В. Перцов в «Литературной газете» написал о книге вполне издевательски, так что, – вернемся к словам Э. Герштейн, – «Сталинской премии Ахматовой не дали. Пенсию не увеличили. Квартиру дали только после войны»[249].
В расписании советских ролей она была никем. Но когда 3 апреля 1946 года состоялся большой вечер московских и ленинградских поэтов, весь Колонный зал встал, овацией приветствуя царственное появление А. на сцене. И кто знает, не сыграло ли это событие зловещую роль во всем, что произошло через полгода и что всем теперь известно?
Она и тут ни о чем никого не просила. Хотя ее пытались не то чтобы спасти, но все-таки смягчить участь: А. Фадеев еще осенью 1946-го распорядился вернуть отнятые продуктовые карточки, в январе 1951-го ее – после, впрочем, публикации коленопреклоненной «Славы миру» в «Огоньке» – раньше, чем М. Зощенко, восстановили в Союзе писателей, дали возможность зарабатывать переводами. И казалось, что Оттепель уж точно начнется с ее литературной реабилитации.
Уже 20 октября 1953-го К. Чуковский записал в дневник, что «Ахматовой будут печатать целый томик – потребовал Сурков[250] (целую книгу ее старых и новых стихов)»[251], – и действительно, 21 октября по предложению издательства А. сдает в «Советский писатель» рукопись «Избранного». Однако явилось на свет оно только в ноябре 1958-го, и не в «Совписе», а в Гослитиздате, причем максимально оскопленным: в книжке, – напоминает М. Алигер, –
и всего-то 127 страниц, да из них 32 страницы, т. е. четверть книги – переводы: старые китайцы, корейцы, отрывок из Гюго, стихотворение какого-то осетина, Перец Маркиш, неведомый мне румын Александр Тома, белые стихи Рабиндраната Тагора… Горько и неловко, и ничего не скажешь в утешение[252].
Так оно и дальше пойдет: каждое новое издание (и «лягушка» 1961 года[253], и «Бег времени» 1965-го) будет выходить, продираясь сквозь цензуру и увязая в бесчисленных бюрократических согласованиях. Ее официальный статус еще надолго останется прежним, пресловутое Постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» откажутся отменять[254], и ни с 70-летием, ни с 75-летием начальство А. не поздравит[255], зато в неофициальном, но могучем общественном мнении она воспринимается уже как последний великий русский поэт и, наделенная, – по словам Л. Гинзбург, даром «совершенно непринужденного и в высокой степени убедительного величия», «держит себя, как экс-королева на буржуазном курорте»[256].
Ей звонит А. Твардовский[257], и с января 1960 года входит в обычай в каждом первом номере «Нового мира» печатать стихи А. К ней на поклон в Ленинград едет Л. Скорино, заместительница В. Кожевникова, и стихи появляются в «Знамени» (1963. № 1; 1964. № 10). Да всюду они появляются: в «Литературной газете», «Литературной России», «Неве», «Нашем современнике», «Юности», «Звезде», даже в «Огоньке» у А. Софронова, даже в радио- и телевизионной программе – всякий раз по согласованию с ЦК, но появляются же!
С общественным мнением надо считаться, и пусть в 1963–1965-х годах никто из власть предержащих не откликнулся на ее хлопоты о судьбе И. Бродского, в апреле 1965-го А. избирают делегатом II съезда писателей РСФСР:
сначала, – рассказывает Г. Глёкин, – она села где-то сбоку, в задних рядах, а потом не то А. А. Сурков, не то С. В. Михалков почтительно привел ее в первый ряд, за стол президиума, и усадил с правого края, рядом с М. А. Шолоховым. Она сидела в президиуме и исподволь разглядывала правительство. Они ее – тоже[258].
Главное же – А., так и не успевшую получить Нобелевскую премию[259], выпускают в Италию, где награждают премией «Этна-Таормина» (декабрь 1964-го), и в Англию, где она становится доктором honoris causa Оксфордского университета (июнь 1965-го).
Чудовищный контраст – между международными знаками признания, любовью сотен тысяч читателей на родине и до последнего дня полубездомностью, полунищетой.
Как такой же контраст между торопливо-испуганным, именно что забюрократизированным прощанием с ее телом в Москве и, – как вспоминает Б. Друян, – «людским морем»[260] на отпевании в Николо-Богоявленском морском соборе в Питере, истинно народными похоронами в Комарове.
Соч.: Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1976 (Библиотека поэта. Большая серия); Соч.: В 2 т. М.: Худож. лит., 1989 (2-е изд. – 1990); Десятые годы; После всего; Requiem; Поэма без героя; Биография. Фото (5 кн.). М.: Издательство МПИ, 1989. Собр. соч.: В 6 т. М.: Эллис Лак, 1998–2002; Бег времени. М.: АСТ, 2016; Записные книжки (1958–1966). М.; Torino: Einaudi, 1996.
Лит.: Жирмунский В. Творчество Анны Ахматовой. Л.: Наука, 1973; Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: Худож. лит., 1989; То же. М.: Вагриус, 1999; Воспоминания об Анне Ахматовой. М.: Сов. писатель, 1991; Лосиевский И. Анна Всея Руси: Жизнеописание Анны Ахматовой. Харьков: Око, 1996; Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. М.: Согласие, 1997; Мандельштам Н. Об Ахматовой. М.: Новое изд-во, 2007; Черных В. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. М.: Индрик, 2008; Коваленко С. Анна Ахматова. М.: Молодая гвардия, 2009 (Жизнь замечательных людей); Тименчик Р. Последний поэт: Анна Ахматова в 1960-е годы: В 2 т. Иерусалим: Гешарим; М.: Мосты культуры, 2014; Анна Ахматова: «Озорство мое, окаянство…»: Рассказы, эпиграммы, афоризмы. М.: Собрание, 2006.
