bannerbannerbanner
Сибирское дело

Сергей Булыга
Сибирское дело

Полная версия

ГЛАВА 10

Утром Маркел проснулся от того, что услышал, как фыркает лошадь. Маркел сел на лавке и прислушался. Лошадь стояла совсем близко, прямо под окном, и фыркала. Это, подумалось, ему уже подали сани, как он и велел, пораньше. Маркел встал, кликнул Никишку и велел накрыть на стол. Никишка быстро накрыл.

Маркел неспешно ел и думал, ходить или не ходить к Мансурову, срамить его или не срамить. Доел и подумал: не срамить. Встал, быстро собрался, вышел на крыльцо. Лошадь стояла тут же, рядом. Чурила совал в сани узел. Увидев Маркела, засмеялся и сказал, что это чтобы в дороге не мёрзнуть. Маркел махнул рукой, сошёл с крыльца…

И вдруг ему очень захотел обернуться. А когда обернулся, увидел, что возле воеводских палат, сбоку, толкутся стрельцы.

– Что это там? – спросил Маркел настороженно.

– А, – нехотя сказал Чурила, – сотник помер. Сейчас будут выносить. Так ты давай, давай скорей! А то переедут путь – и не доедешь потом никогда. А ему чем уже помочь? Ничем.

Маркел согласно кивнул, снял шапку и перекрестился, сел в сани и велел трогать. Проводник погнал коней.

До Устюга дорога была дальняя и всё вдоль реки – сперва вдоль Вологды, потом вдоль Сухоны. Возле Тотьмы переехали на левый берег, после опять на правый, и так дальше по нему и ехали. А дни становились всё длинней, солнце светило всё теплей, сугробы стали падать, потом потекли. Дорога превратилась в месиво, сани то и дело застревали или даже оборачивались, проводники ругались на чём свет стоит, жалели лошадей. Лошади, чуя такое, ленились. Маркел три дня терпел, после не выдержал, достал заветный кожаный кошель и начал одаривать проводников – по алтыну, по пятачку, а то и поболее. Дело стало понемногу спориться и, на шестой день, на Преподобного Тита Чудотворца, к вечеру, когда уже начало смеркаться, Маркел наконец увидел купола и стены Устюга. Вот только Маркел стоял, как было уже сказано, на правом берегу Сухоны, а Устюг – на левом. Лёд на перевозе был уже совсем никудышный, весь в лужах, а кое-где даже в полыньях и трещинах. Проводник сказал, что надо возвращаться, потому что через реку он не поедет ни за какие деньги. Что делать, спросил Маркел. Ждать, когда лёд сойдёт, ответил проводник, и тогда брать лодку. Маркел сказал, что он очень спешит и заплатит. Проводник молчал. Маркел достал кошель и начал отсчитывать деньги. Отсчитав полтину, он остановился. Проводник вздохнул, махнул рукой, велел садиться. Маркел сел обратно в сани. Проводник перекрестился и поехал.

Ехать было очень боязно, сани то оседали, то кренились на бок, лёд под ними нещадно трещал. Проводник остановился и через плечо воскликнул, что надо бы добавить хоть пятиалтынный. Маркел засмеялся и сказал:

– Тогда поворачивай обратно, ничего не дам!

Проводник снял шапку, выругался очень богохульно, матерно, и подстегнул коня.

И обошлось, доехали до берега. Маркел отсчитал проводнику полтину, проводник её с поклоном взял и спросил, куда дальше доставить. Маркел сказал, что в губную избу.

Туда ехать оказалось далеко – сперва через весь Верхний посад, потом через тамошний кремль. Маркел ехал, удивлялся – на городской заставе было пусто, решётки на всех улицах откинуты, и даже открытые ворота кремля никто не охранял. Вот там, в воротах, Маркел и не выдержал, сказал:

– Что это у вас такое? Как в казаках!

– Так мы в казаках и живём, – загадочно ответил проводник.

– А воевода где?

– Он ещё в прошлом году помер. А нового пока не прислали.

Маркел больше ничего не спрашивал. Проводник довёз его прямо до крыльца губной избы, вынес узлы и даже постучался в дверь. На стук вышел мрачный невысокий человек и грубым голосом спросил, кто вы такие будете. Маркел молча показал овчинку. Тот человек ещё сильнее помрачнел, но всё же отступил на шаг. Маркел вошёл в избу. Тот человек, было слышно, взял Маркеловы узлы и потащил их за ним следом.

Маркел прошёл через сени в палату. Там на столе горела плошка, на лавке лежали овчины. Наверное, кто-то на них спал и только что с них поднялся. Маркел оглянулся. Тот мрачный человек положил узлы на стол и, обернувшись, окликнул:

– Игнаха!

Вышел Игнаха, крепкий детина, одетый как подьячий. Маркел спросил:

– Вы кто?

– Я – Тимофей Костырин, здешний губной староста, – назвал себя тот мрачный человек, кивнул на Игнаху и прибавил: – А это – Игнат Заяц, губной целовальник.

Тогда и Маркел представился:

– Маркел Петрович Косой, стряпчий Разбойного приказа, из Москвы. По государеву срочному делу.

– А где Трофим Пыжов? – спросил Костырин.

– Трофим Порфирьевич Пыжов умре, – строго сказал Маркел. – Зарезали его. Два года тому назад, Теперь я вместо него.

Костырин широко перекрестился и сказал:

– Земля ему пухом! Ловко ножи метал.

Маркел тоже осенил себя крестом и, помолчав, сказал:

– А у вас, сказали, воеводы нет. Кто же тогда теперь вас держит?

– Держит нас Борис Борисович Бычков, государев думный дьяк, – ответил Костырин. – Но он два дня тому назад уехал в Мезень. Будет через три недели. А ты, может, чего желаешь с дороги?

– Перекусил бы я чего горячего, – сказал Маркел.

Костырин кивнул Игнахе. Тот подступил к печи, начал разгребать уголья, раздувать их. Маркел снял шапку. Костырин спросил:

– А к нам по делу? Или просто так, проездом?

– По делам, – уклончиво сказал Маркел и оглянулся на Игнаху.

Игнаха подал миску тёплых щей. Отрезал хлеба. Налил водки. Маркел спросил:

– А вы чего?

– А мы уже поевшие, – сказал Костырин.

Ладно, подумал Маркел, и чёрт с вами, и принялся есть. Костырин сидел сбоку и молчал. Игнаха стоял возле Костырина. Какое место гадкое, думал Маркел, ни воеводы, ни стрельцов, ни даже царёва дьяка. А где казаки? Спросить, что ли? Но так и не спросил, смолчал, вычерпал две миски щей, выпил четыре шкалика, в голове приятно зашумело, кровь забегала. Зачем, думал Маркел, спрашивать, на хмельную голову ещё чего не так вдруг ляпнешь. И он молчал. Доел, утёрся, крякнул и сказал, что хорошо пошло, теперь можно отдохнуть, а завтра сразу за дела. Костырин опять спросил, за какие.

– Первым делом, – ответил Маркел, – истопите баньку. А там дальше будет видно. А пока бы я прилёг.

Игнаха мигом постелил. Маркел сел разуваться и напомнил, что завтра надо начать с баньки. А после, когда он остался один, Маркел долго лежал без сна, ему почему-то думалось о том, что Костырин снюхался к казаками и как бы не было от этого какой беды. Но после Маркел как заснул, так и спал до самого утра.

Утром его разбудили, сказали, что баня готова. Баня оказалась тут же, за углом, отдельный вход. Пар был славный, напарился всласть. Вышел, сел, дышать было легко, смотрелось весело. Очень захотелось есть.

Но только он взялся за ложку, как вдруг вошёл Костырин и сказал, что его, Маркела, Матвей спрашивает. Какой ещё Матвей, спросил Маркел, а у самого внутри всё ёкнуло. И неспроста, потому что Костырин ответил:

– Мещеряк, какой ещё Матвей. Атаман Сибирский.

– Сибирский атаман – Ермак, – сказал Маркел.

– Был Ермак, а после весь вышел, – не без насмешки ответил Костырин. – Как убили Ермака, казаки сошлись на круг и кликнули Мещеряка вместо него. И вот этот Мещеряк их из Сибири вывел.

– Вывел Мансуров, – поправил Маркел.

– Га! Мансуров вывел! – скривился Костырин. – Да его самого чуть вынесли. А тех, кто его выносил, вёл Мещеряк. И он, атаман Сибирский Мещеряк, теперь, со своими людьми, здесь, в Угличе, сидит и про тебя спрашивает. Что это, говорит, за козявка объявилась здесь такая – Маркелка-стряпчий из Москвы.

– Не Маркелка, а Маркел Петрович, – без всякой обиды ответил Маркел. – И что тут ему спрашивать? Пускай приходит, и поговорим ладком. Или робеет атаман, что не идёт?

– Да ты знаешь…

– Знаю, – перебил Маркел. – И потому ещё раз говорю: пускай приходит. Иди и передай ему: Маркел Петрович ждёт.

– Ну, москва, смотри, потом не обижайся! – в запале воскликнул Костырин и вышел.

Маркел встал и заходил по палате. После сел. После снова встал и заходил. После опять сел и даже немного развалился, и принялся ждать.

ГЛАВА 11

Ждать пришлось долго. Но вот, наконец, во дворе послышались шаги, потом простучали каблуки по крыльцу, после в сенях. Затем распахнулась дверь, и вошёл атаман Мещеряк. Был он высокий, чернобородый, в широкой соболиной шубе, мех на ней так и сверкал, переливался, а сбоку, на серебряном наборном поясе висела сабля – дорогущая. Маркел засмотрелся на неё, залюбовался и даже подумал, не та ли это сабля ермаковская, но тут же понял – нет, не та, у той серебряные ножны, хоз чеканен и огнивцо золочёное, а тут… Вдруг Мещеряк громко сказал:

– Так это ты и есть тот из Разбойного приказа, из Москвы?

– А что? – спросил Маркел.

– Сопля какая!

Маркел усмехнулся и опять спросил:

– Лаяться пришёл? Или по делу?

И при этом встал и легонько тряхнул рукавом, кистень в рукаве заёрзал. Мещеряк, будто это учуяв, не стал выступать вперёд, как собирался, а так и оставшись у двери, прибавил:

– Ты что, так и будешь меня при пороге держать?

Маркел широко провёл рукой и пригласил:

– Проходи, садись под иконы. Желанным гостем будешь.

– А если я некрещёный?

– Окрестим.

– А ты языкастый, москва, но мы и не такие языки…

Но дальше Мещеряк не досказал, а поворотился к иконам, перекрестился, поклонился в пояс, прошёл и сел в красном углу, снял шапку, тоже соболиную, положил её на стол и предложил:

– И ты садись. На царской службе ещё настоишься.

Маркел усмехнулся, сел напротив, спросил:

– А ты царю не служишь?

– Нет, – с достоинством ответил Мещеряк. – Нам, вольным людям, этого нельзя – служить. И также и отцы, и деды наши не служили. Когда покойный государь Иван Васильевич на Казань выступил, он нас к себе на подмогу позвал. И мы откликнулись, пришли. Но крест царю не целовали! За Божью правду мы ходили, вот как! И за неё и бились. Так с той поры и повелось. Так и теперь в Сибирь ходили, против агарян нечистых. Но агаряне нас… того. Перехитрили, нехристи. Ермак Тимофеевич поверил им – и они его убили.

 

Сказав это, Мещеряк громко вздохнул. Маркел тут же спросил:

– Как убили?

– А тебе это зачем? – с подозрением спросил Мещеряк.

– Ну как это?! – сказал Маркел. – Я же из Разбойного приказа, как тебе уже сказали. Вот я и хочу знать, не было ли там какого злодейства.

– А если было бы, тогда ты что, открыл бы дело? – уже очень грозно спросил Мещеряк. – И привёл всех нас к кресту, и начал допрашивать? За языки тянуть! На дыбу поднимать! Так, что ли?

– Зачем за языки? Вы сами бы сказали.

– Сами! Знаю я, как это делается! Пять лет тому назад взяли меня твои товарищи. Чуть вырвался!

– Где взяли? Кто?

– А зачем тебе это? Хочешь опять открыть то дело? Верёвками меня перетереть? Скотина!

И Мещеряк поднялся над столом, воздел над Маркелом руки и застыл. Думал, наверное, что тот перепугается…

Но Маркел на это только усмехнулся и ответил:

– Нет, не стану я то дело открывать. Мне и своего дела хватает. Да и оно, прямо сказать, не столько моё, сколько ваше.

– Какое ещё наше дело? – настороженно спросил Мещеряк.

– Да про крадёж, – сказал Маркел. – Пропали три вещицы в вашем войске. У вас татьба среди своих, а вы и в ус не дуете.

Сказав это, Маркел сглотнул слюну и продолжал сидеть на месте. Мещеряк, не опуская рук, стоял над ним. И думал. Потом, опустив руки, спросил:

– Что ещё за крадёж? Чего мелешь?

– Мелю то, что мне было рассказано, – сказал Маркел. – Что обобрали Ермака, уже убитого, вот что!

– Кто это сказал?

– Князь Семён Михайлович Лобанов-Ростовский, судья Разбойного приказа. Сказал под крестом! И побожился!

– Ну-у… – протянул Мещеряк. – А что украли? Кто крал? И когда?

– Кто и когда, я этого ещё не знаю. А вот что украли, это я могу прямо сейчас сказать.

– Скажи!

– А ты поначалу побожись, что после будешь отвечать как на духу!

– Так а зачем мне божиться? Я, когда говорю, никогда не кривлю. Или ты, червь, мне не веришь?

Маркел подумал и ответил:

– Верю.

– Тогда называй, что украли.

– Шубу, пансырь и саблю, – ответил Маркел.

Мещеряк молчал. Маркел прибавил:

– Сабля на твою похожа, но не та.

– Спаси Бог тебя за это, что не та, – насмешливо ответил Мещеряк. – Пансырей я не ношу. А шуба как?

– Нет, шуба тоже не та.

– А та какая была?

– Кармазином крытая. На чёрных черевах песцовых.

Мещеряк подумал и сказал:

– Нет, такой я у него не видывал.

– А какие видывал?

– Ты что, – грозно спросил Мещеряк, – с меня допрос вздумал снимать?

– Да я только так спросил!

– Знаем мы ваши «только так»! Наслушались. Да и какое твоё дело, кто из наших что украл и у кого? Это уже наше дело. И наш суд! А вы в наше ни во что не лезьте! Как на Казань идти, так милости прошу, а как пропала шуба, так сразу на дыбу! Да что шуба! Тьфу! Разве я запоминал, сколько у кого из наших было шуб, а у Ермака тем более! Или я их что, считал? Может, у него их было не одна, а три, пять шуб! Да какое мне тогда было до его шуб дело?!

Маркел помолчав, сказал:

– А зря. То была особенная шуба. Ему её царь передал. Через посольство. Которое от вас к нам в Москву ездило, к царю. Ну! Вспомнил?

Мещеряк нахмурившись, молчал. Потом сказал:

– Нет, это всё же наше дело. Я пойду к своим и расскажу, что здесь от тебя услышал. А потом вернусь. И помилуй тебя Бог, москва, чтобы это был не оговор – это я про те твои слова, что будто мы у Ермака шубу украли. Сам вот этой вот рукой, смотри, снесу тебе голову, собака! А пока сиди и никуда не выходи. Ну, только если по нужде за угол, понял?

Маркел вместо ответа только хмыкнул. Мещеряк поправил шапку, зыркнул – очень злобно, – развернулся и ушёл.

ГЛАВА 12

Оставшись один, Маркел долго сидел неподвижно и вспоминал свой разговор с Мещеряком, думал, не сказал ли чего лишнего и не прослушал ли чего важного. Получалось, будто нет. А что тогда, подумал, будет дальше? Да ничего хорошего, потому что власти сейчас в Устюге нет никакой – воевода помер, государев дьяк в отъезде, всем заправляет Мещеряк, и от него же жди суда. Тьфу! Пропади оно всё пропадом! Маркел кликнул Игнаху, потом Костырина, но ни тот, ни другой не отозвался. Маркел вышел на крыльцо и там остановился. День был весенний, тёплый, с крыши капало, двор был весь в грязи вперемешку со снегом, по двору туда-сюда ходили какие-то люди. Чёрт их знает, что им здесь нужно, сердито подумал Маркел, но, помня атамановы слова, с крыльца сходить не стал, а постоял, подышал свежим весенним воздухом и вернулся обратно в избу.

Там он лёг на лавку и лежал, думал, куда пропали Игнаха и Костырин, почему не подали обед, на месте ли кистень… Проверил – на месте, в рукаве. Тогда он снял шапку, подложил под голову, закрыл глаза и подумал, что как только закроет, к нему сразу войдут.

Но никто всё не входил и не входил. Маркел отлежал бок, лёжа на голой лавке, надо было бы, он думал, перелечь напротив, туда, где овчины, там мягче…

Но так, на твёрдом, и заснул. И спал долго, потому что когда проснулся, время было, судя по солнечным пятнам на полу, далеко за полдень. И на крыльцо кто-то всходил. Всходили двое! Маркел вскочил, надел шапку и сел.

Открылась дверь и вошёл Мещеряк, а с ним молодой ещё казак, тоже в богатой шубе и с дорогущей саблей. Мещеряк, показав на Маркела, сказал:

– Вот, погляди, это Маркелка, стряпчий из Москвы. А это, – продолжал Мещеряк, кивая уже на казака, – наш первый есаул Черкас Александров.

Ага, Черкас, тут же вспомнил Маркел Филькины слова, Черкас был в том ермаковском посольстве к царю и знает про царские дары, вот почему он здесь!

Атаман и есаул прошли к столу и сели. Маркел смотрел на них, молчал.

– Ты у него спрашивай, спрашивай, – сказал Мещеряк Маркелу и указал на Черкаса. – Ты спрашивай, а я послушаю и рассужу.

А, подумал Маркел, значит, ты пока ещё не знаешь, чья возьмёт, и это славно. И заговорил конечно же издалека:

– Я из Разбойного приказа. С розыском про воровство. Ну, или небрежение по службе.

– Какое ещё небрежение?! – сердито удивился Мещеряк. – Ты мне только про крадёж сказывал!

– Дойдём ещё и до крадежа, – сказал Маркел. – Всё по порядку. Так вот. Когда у вас там всё в Сибири сладилось и вы Сибирь покорили, послали вы к царю посольство. Атаман Ермак послал! И ты, Черкас, в том посольстве был за писаря.

Черкас и Мещеряк переглянулись. Маркел с улыбкой продолжил:

– Государю всё известно. А нам уже от государя. Ну да ладно. Так вот, вы прибыли в Москву. И поднесли ясак. Куда вы его подносили?

– В Казённый приказ, – ответил Черкас Александров.

– Сколько было того ясаку?

– Шестьдесят сороков соболей, двадцать черно-бурых лисиц и пятьдесят бобров.

– Расписку вам дали?

Черкас почернел от злости и признался:

– Не давали нам расписки никакой! Мы разве знали? Мы…

– Ладно, – махнул рукой Маркел. – Кому сдавали, помнишь? Окольничему Головину? Или дьяку Емельянову, Семейке?

– Наверное, дьяку, – ответил Черкас. – Мелкий был такой, вертлявый.

– Вот! – кивнул Маркел. – И что дальше? Сдали и поехали обратно?

– Нет, нам велели ждать. Ждали на подворье Чудова монастыря, шесть дней.

– А потом?

– Потом, говорят, одевайтесь во всё лучшее, вас сейчас примут. Мы подумали, что примет царь. Привели нас во дворец, но как-то сбоку. И там в богатой палате нас принял мы сперва не знали кто, ибо он себя не называл, но сидел на очень богатом седалище. И он вот так сидел, а я достал атаманскую грамоту и стал читать: «Царь и великий государь Иван Васильевич…» Но тут этот важный рукой замахал, это место, сказал, пропускай, я же не царь, а только царёв оружничий боярин Бельский всесильный.

– Так и сказал «всесильный»?

– Да, так и сказал. И я, царский титул пропустив, начал читать дальше, что кланяемся мы, всем войском, Сибирским царством, и к государевым стопам его слагаем, а взамен просим пуль, пороха, пищалей, пушек и другого воинского снаряжения сколь доступно много. Бельский на это нахмурился и ответил, что грамота составлена неверно, ибо мы не на торгу, где вот это-де тебе, а ты дай мне взамен того-то. Надо, сказал, было просто поклониться. Надо грамоту переписать! Мы перепугались и ему на это отвечаем: и как нам теперь быть, обратно, что ли, ехать, подписи ставить? Бельский говорит: не надо. Я, он сказал, когда буду читать государю, это место пропущу, согласны вы на это, казаки? Мы сказали, что согласны. Он ответил: тогда ждите. Мы ушли. Ещё десять дней прождали, монахи на нас уже коситься начали, что объедаем их… И тут зовут нас в архиерейскую келью. Приходим, а там Бельский с архиереем. Бельский сразу: радуйтесь, казаки, государь вашу грамоту выслушал и велел вас всех отблагодарить за службу. И вот от него дары. И тут вносят сундук. Это, Бельский говорит, от государя вашему атаману. Открываем сундук, видим: там сабля и пансырь.

Маркел не удержался и спросил:

– А шуба?

– Про шубу погоди! – ответил Мещеряк. – Будет тебе ещё про шубу! Продолжай!

Черкас продолжил:

– Мы на саблю и на пансырь поглядели, говорим: а где порох, где свинец, где пушка? Бельский: это также не забыто. Государь посылает вам на подмогу войско воеводы Болховского, там будут и пушки, и порох, и всё остальное. Езжайте в Сибирь и порадуйте своего атамана, что скоро ему будет облегчение. И мы что? С кем спорить? Забрали саблю да пансырь и уехали.

– А шуба где? – опять спросил Маркел.

– Не было там никакой шубы! – со злостью ответил Черкас. – Такой, как ты сказал, с черевьями песцовыми, крытой, у Ермака отродясь не было! – и даже перекрестился, чтобы было больше крепости в его словах.

Маркел глянул на Мещеряка. Тот положил руку на черен сабли. Маркел опять повернулся к Черкасу и продолжил:

– Но как так! Я сам в книге читал: шуба камка черевчатая, кармазин, чешуйчатая, кружево и петли немецкое золото, четыре пуговицы дорожёные…

– Нет! – громко сказал Черкас и даже ударил кулаком об стол. – Не было у Ермака такой бесовской шубы! Он, что ли, девка продажная, чтобы так рядиться?! У него одна шуба была, медвежья, широченная! Нагольная! Надёжная! Не веришь, покажу!

– Как «покажу»?

– А так! Айда прямо сейчас ко мне, в Пёсью слободу, я сейчас там стою, у купца Лёпёхина угол снимаю, и там всё ермаковское добро лежит, и шуба там, медвежья! А этого баловства, на песцовых черевах, нет и не было! Хоть всё наше войско опроси. Нет такой шубы кармазиновой!

Маркел смотрел на Черкаса и обескураженно молчал. Мещеряк, усмехаясь, сказал:

– Вот где надо воровство искать – в Казённом приказе, в Москве. Зажилили шубу, скоты! А ты, дурень, попёрся в Устюг, к честным казакам.

Маркел сглотнул слюну и ответил:

– Но ведь есть ещё и сабля, и пансырь. Они где?

Черкас от спеси аж зарделся и спросил:

– Какая сабля? Какой пансырь?!

Маркел, облизнув губы, начал называть:

– Сабля турская, булатная, по обе стороны от черена до елмана золотом наведена, а в навод слова татарские и травы золотом. Ножны и черен хоз..

И дальше, дальше продолжал. Черкас молчал. Маркел, досказав про саблю, начал говорить про пансырь:

– Пансырь немецкий, сбитый в пять колец… – И дальше.

Когда закончил, глянул на Черкаса. Черкас нехотя признал:

– Были у него такие, да.

– А где они сейчас? – спросил Маркел.

Черкас посмотрел на Мещеряка. Но Мещеряк тоже молчал. Тогда Маркел во весь голос спросил:

– Так где они? Кто их украл?

Черкас вздохнул и нехотя ответил:

– Может, их и не украл никто.

А Мещеряк прибавил:

– Может, их с него, как добычу, уже с убитого сняли.

– Кто снял?

– Мы не знаем, – ответил Черкас. – Нас с ним тогда рядом не было.

– А где вы были?

Мещеряк утёрся и сказал:

– Когда Ермак в тот поход уходил, он на меня Кашлык оставил. И всё войсковое хозяйство. Уходил, на нём был этот пансырь, и с ним эта сабля. А что дальше было с ними, мы не видели.

– А кто видел?

– Василий Шуянин, второй наш есаул. Он с Ермаком тогда пошёл, в тот поход, за ясаком.

– А где тот Василий Шуянин сейчас?

– В Сибири, где ещё. И с ним сорок наших казаков. Они ещё зимой туда от нас поворотили. И вот у них надо спрашивать. Пойдёшь к ним в Сибирь?

– Пойду, – ответил Маркел. Подумал и опять спросил: – А шуба где?

– Ту шубу ищи в казне, – насмешливо ответил Мещеряк. – А Ермакову можешь у Черкаса глянуть. Хоть сейчас.

 

Маркел помолчал, ответил:

– Нет, мне сперва нужно подумать.

– Ну, подумай. А надумаешь, айда к нам в Пёсью слободу. Мы сейчас там стоим. Пока на Волгу не ушли.

Сказав это, Мещеряк поднялся, за ним поднялся и Черкас, они надели шапки, развернулись и вышли.

Маркел сидел, смотрел в окно, как там садилось солнце, и не шевелился. Пришёл Игнаха и принёс горячего. Маркел поел, а водку пить не стал, лёг на лавку и ещё крепче задумался. Вот почему, он думал, князь Семён на пансырь да на саблю нажимал – потому что тогда уже чуял, что в Сибири шубы не найти. Да и найти ли остальное? Где она, та Сибирь, и как туда попасть? Он же думал, что пойдёт вместе с казаками, князь Семён же говорил… А Мещеряк сказал, что они уже ушли с этим Шуяниным. Так теперь что, Маркелу одному, что ли, идти? Да никуда он один не дойдёт! Да он даже дорогу не спросит, он же понимает только по-татарски, и то через пень-колоду, а по-пелымски вообще ни слова. И кто там ещё? Вогулы, остяки, зыряне, самоеды… Но зато если решиться да сходить, сыскать те две вещицы, принести их князю да сказать, то, может, он в чём пособит. А в чём, опасливо подумалось, пособить нужно только в одном – извести Гурия Корнеевича, и тогда можно вести Параску под венец, Нюську назвать дочкой, накрыть длиннющий стол и пригласить всех…

Нет, тут же подумал Маркел, так не по-христиански, а по-христиански вот как: выпала тебе судьба идти в Сибирь и там сложить свои кости, так что поделать, надобно идти. Но идти смело, с кистенём, и тогда, может, не ты, а кто-нибудь другой свои кости там сложит, а ты вернёшься в Москву, принесёшь чудо-камень манит…

Ну и так далее. Эх, маета! Маркел поднялся, сел на лавке и подумал, что чему быть, того не миновать, тогда о чём печалиться, и снова лёг, завернулся в овчины и заснул. Снился ему чёрный человек, он сидел к нему спиной и грыз огурец, грыз очень громко, но Маркел не просыпался.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru