Сергей Булыга
Персидское дело
Но только Маркел так подумал, как пришёл Кирюхин, а с ним ещё кто-то, они залезли к Кирюхину в чердак и начали о чём-то тихо совещаться, потом они стали говорить всё громче, потом даже заспорили, а после Кирюхин не выдержал, заглянул к Маркелу и спросил, хорошо ли он умеет считать вслух. Маркел ответил, что смотря что.
– Тогда иди к нам, – сказал Кирюхин.
Маркел пошёл. В чердаке у Кирюхина сидел тощий сердитый человек, одетый довольно богато. Кирюхин назвал его – это был Сидор Михайлов сын Лыков, тамошний таможенный голова. С Сидором была таможенная книга, она лежала перед ним на столике, а сам Сидор держал в руке перо, а перед ним стояла чернильница.
– Сто восемнадцать кораблей, – сказал Кирюхин.
– Сто четырнадцать, – поправил его Сидор.
– Четверо ещё придут, – сказал Кирюхин. – Потом, что ли, всё с самого начала переписывать?
И повернувшись к Маркелу, сказал, чтобы тот садился. Маркел сел. Кирюхин потянулся к Сидору, молча отнял у него перо, протянул Маркелу и показал, куда записывать. Маркел записал 114 и 4 с титлами, а чуть дальше – 118.
– Э! – только и воскликнул Сидор.
– Девять стругов по семь сажен, по полтора рубля, – продолжал Кирюхин.
– Тринадцать с полтиной, – ответил Маркел.
– Да сбор с головы по алтыну!
– Семнадцать алтын!
– Амбарщина пятнадцать лавок с прилавками, по три деньги за неделю, пять недель.
– Один рубль двенадцать копеек и одна деньга-московка.
– Да ты, как государева таможенная сажень, считаешь! – с уважением сказал Кирюхин и задумался. Потом передал Маркелу таможенную книгу и сказал, что он будет зачитывать, а Маркел записывать, сколько получится.
– А мне что делать? – спросил Сидор.
– А ты вели своим, чтобы принесли горячего, – сказал Кирюхин. – А горелого чтобы пока что не носили.
Сидор ушёл, а Маркел и Кирюхин продолжали пролистывать книгу и пересчитывать там, где было много помарок и исправлений. Сидор пришёл с людьми. Люди принесли горячего, скоромного. Перекусили, после посидели ещё с час, наверное, не меньше, и набрали лишку пять с двугривенным. Кирюхин был очень доволен! Лыков молча гневался. А у Маркела голова шла кругом. Да и уже начало темнеть! Маркел поднялся и ушёл к себе. Ему принесли овчин и постелили. Маркел снял шапку и разулся, лёг и очень быстро задремал, а там и заснул. Но руку с сундука не убирал, а так и пролежал всю ночь на одном боку. Спать было не совсем удобно, но зато надёжно.
Утром, только начало светать, все стали разом подниматься. А Кирюхин уже ходил взад-вперёд возле струга по пристани, к нему подходили какие-то люди и о чём-то спрашивали, Кирюхин одних успокаивал, а на других покрикивал.
Потом с разных сторон зашумели:
– Идут! Идут! – и стали разбегаться по своим местам.
На площадь перед пристанью вышли стрельцы, у них начали бить в бубны. Потом как-то сразу из-за стрельцов вышел матёрый боярин в матёрой же шапке, бородатый, длинноусый, на вид очень грозный, а рядом с ним семенил Сумороков. За Сумороковым шёл поп. Потом боярин – воевода Хлопов, конечно, Тимофей Андреевич – и Сумороков расступились, поп с причтом выступил вперёд и начал службу. Все поснимали шапки, начали креститься и отвешивать поклоны. Поп махал кадилом, пели службу. Потом служба закончилась, хор отступил, Хлопов махнул рукой, на горе в кремле заиграли колокола, и все мало-помалу начали отчаливать – но по порядку.
Глава 6
А порядок был такой – впереди шёл головной есаульный струг, а на нём Кирюхин и Маркел, и сорок стрельцов на вёслах, и корабельщики, трое, потом шли корабли с товарами, их было, как вчера было посчитано, сто восемнадцать, а ещё в хвосте, на всякий случай, шёл ещё один есаульный струг со стрельцами, так называемый хвостовой есаульный струг под началом полусотенного головы Елизара Смыкова, подъесаула. То есть всего тогда из Нижнего вышло ровно сто двадцать кораблей. И все сразу повернули на Казань! Вот где было тесноты да толкотни! Вот где Кирюхин накричался, наорался и наразмахивался руками! Но, как после оказалось, он не зря орал: купцы вскоре хоть и сбились в стадо, но уже не давили один другого, не ломали вёсла, а выстроились в караван, то есть впереди шли большие и быстрые, а сзади малые и неповоротливые, за которыми тянулся, а куда ему было деваться, Смыков.
И так они шли восемь дней – через Василь-город, Козьмодемьянск, Чебоксары, Кокшайск и Свияжск. Скукотища была просто страшная. В чердаке было душно, Маркел уже давно снял шубу и укрыл ею царский сундук, а сам ходил в одном кафтане, даже, правильней, по целым дням сидел под парусом, а Кирюхин лежал у себя в чердаке, на корме, и дремал. Маркел посматривал на берега. Правый, горный берег был тёмный, заросший, зато левый, луговой, Маркела очень радовал. Какие там были густые травы, а какие они сочные! Эх, думал Маркел, вот бы куда скотину выпустить, да вот хотя бы слона…
И смущался, отворачивался, смотрел в другую сторону, но что бы он там ни видел, ни слышал, а его мысли всё равно опять возвращались к слону. И чем ближе они подходили к Казани, тем больше Маркел думал о слоне. Ни о чём другом больше не думалось! Да и то, что думалось, была, чувствовал Маркел, такая дрянь, что лучше никому об этом не рассказывать. И он молчал, смотрел по сторонам, позёвывал, он же в Казани был уже раз десять, что ему было там высматривать? Поэтому теперь всего веселья было только то, что они с Кирюхиным, бывало, по целым дням резались в тавлеи, но и то только до той поры, пока Маркел не выиграл у Кирюхина одиннадцать рублей с полтиной – и Кирюхин сказал «хватит».
И в тот же день, то есть второго мая, на перенесение мощей благоверных князей российских Бориса и Глеба, караван прибыл в Казань. И опять началась толкотня с крикотнёй. Одни разгружались, а другие загружались, одни тащили товары к амбарам, другие в лавки, третьи на перемер, четвёртые на перевзвешивание. Кирюхин ходил гоголем, под мышкой у него была казанская таможенная книга, Кирюхин что-то важно говорил, его терпеливо слушали…
А Маркел пошёл в гору, к кремлю, или, по-татарски правильней, к кермену. Так он прошёл мимо гостиного двора, мимо таможенной избы, а дальше по Спасскому мосту к Спасским проездным воротам, но они были уже закрыты. Маркел подошёл к привратницкой, постучал условным стуком. Впривратницкой двери открылось небольшое окошко, Маркел сказал «Звенигород», ему ответили «Путивль», привратницкая дверь открылась, он вошёл.
В кремле Маркел сперва остановился и снял шапку, повернулся в сторону соборного храма Благовещения Пресвятой Богородицы и трижды перекрестился, после прочёл «Отче наш» – и уже только после этого свернул на дьячий двор. Солнце было уже далеко за полдень, Маркел спешил.
На крыльце дьячей избы стояли рынды. Маркел сказал им «Путивль». Рынды опустили бердыши и расступились. Маркел прошёл дальше. Там возле лестницы стоял стрелец, который узнал Маркела, усмехнулся и показал пальцем наверх, то есть на второй этаж. Маркел поднялся туда, повернул, где надо, сказал, как и положено, «Путивль», и его провели прямо к позолоченной двери, возле которой стоял служка в дорогих одеждах. Маркел, ничего не говоря, подал служке свою подорожную. Служка взял её, ушёл за дверь. Потом довольно быстро вышел обратно, мелко поклонился и сказал входить.
Маркел вошёл. Воевода, правильнее – первый воевода на Казани, князь Иван Михайлович Воротынский, сам из себя тучный, грозный и уже в годах, сидел у стены на лавке. Перед князем на низеньком столике лежала Маркелова подорожная. Маркел, держа в обеих руках шапку, поклонился великим обычаем. Воротынский молчал. Маркел стоял согнувшись. Воротынский усмехнулся и спросил:
– Князя Семёна человек, так, что ли?
– Точно так, – ответил Маркел, распрямляясь.
– Что, – дальше спросил Воротынский, – опять у нас что-то не ладно, коли ты приехал?
– У вас всё ладно, – ответил Маркел, – а вот за морем не ладно.
– А что у них не так? – спросил Воротынский. И не дожидаясь ответа, продолжил: – Я слыхал, тебя в кызылбаши послали, за слоном. Так это или нет?
Маркел водил глазами по сторонам и ничего не отвечал.
– Эх, ты! – безо всякого одобрения сказал Воротынский. – Ну и ладно! – И повернувшись в сторону, окликнул: —Осорин! Иди сюда!
Маркел начал считать про себя. На счёт десять вошёл Осорин, или, если тоже правильней, то первый государев на Казани дьяк Осорин Иван.
– Ваня, – сказал, повернувшись к нему, Воротынский, – это ты мне про персиянского слона рассказывал?
Осорин кивнул, что он.
– И вот человека послали, – сказал Воротынский, указывая на Маркела.
Дьяк покачал головой, насупился, сказал:
– Недоброе это дело. Великий Турка крепко обидится. Опять будет у нас с ним война.
– Из-за слона, что ли? – спросил Воротынский.
– Слон не слон, – ответил Осорин, – а Турка этого так не оставит. Опять он сюда придёт!
– Когда это он приходил сюда? – удивился Воротынский.
– Раньше не приходил, а вот теперь придёт! – дерзко ответил Осорин. – И кого мы против него выставим? Слона, что ли? Хотя он, надо признать, зверина страшная.
– А ты что, видел его? – спросил Маркел.
– Вот как тебя! – ответил Осорин. – Я тогда в Астрахани был, государь боярин посылал. Так, государь?
Так, важно кивнул государь боярин, или, правильнее, Воротынский.
– И какой он? – спросил Маркел.
– Здоровенная зверина! – сказал Осорин. – Но очень вздорная. Если ему кто-нибудь не глянется, так он того убить готов! А что ему нас убивать? Один раз наступил, и от тебя только кучка дерьма останется.
– Но-но! – строго сказал Воротынский. – Мы не в хлеву, Осорин!
– Прости великодушно, государь, – сказал, смущаясь, Осорин.
– Я-то ладно, – сказал Воротынский. – Я в жизни всякого наслушался. А ты бы лучше что-нибудь дельное человеку сказал. Человек, может, на смерть едет, так надоумил бы ты его на что-нибудь.
– А что я? – с обидой сказал Осорин. – Я слона только один раз видел. Потом я уехал. Потом он сдох. – Тут Осорин тяжело вздохнул и прибавил: – Отпусти меня, государь боярин, мне сегодня нужно ещё три бумаги перебелить, эти же завтра уходят. – И он указал на Маркела.
– Ладно, иди, – разрешил Воротынский.
Осорин поклонился и вышел. Воротынский взял Маркелову подорожную, припечатал её печаткой, отдал Маркелу и сказал:
– Я хотел как лучше. Но какие люди стали злые, прости Господи!
И он перекрестился. Маркел перекрестился вслед за ним. Воротынский тяжело вздохнул, прибавил:
– Осорин в прошлый раз рассказывал, что есть такая страна, где одни слоны живут, а людей нет совсем. И у слонов там не житьё, а рай. Вот как Осорин рассказывал. Или это не Осорин?
Маркел молчал.
– А! – сказал Воротынский. – Иди уже! Если вспомню, после расскажу. А пока иди!
Маркел поклонился низко, потом развернулся и, не надевая шапки, вышел.
Выйдя из дьячей избы, Маркел прошёл немного и остановился. Солнце висело уже низко. Нет, подумал Маркел, в кабак он больше не пойдёт, а то вдруг опять там кого-нибудь встретит. Я, он подумал дальше, лучше пойду сразу на корабль, покуда ничего ко мне не прилипло. И он уже было повернулся уходить, как вдруг почуял, что кто-то смотрит ему в спину. Маркел обернулся и увидел стоящего у тына Родиона Збруева, тамошнего, то есть казанского, губного старосту. Збруев виновато улыбался.
– О! – строго сказал Маркел. – Вот кого я давно не видел! – И сразу же спросил: – Случилось что-нибудь?
Вместо ответа Збруев снова улыбнулся и сказал:
– Маркел Петрович! Тебя нам Бог послал!
– Зачем это? – спросил Маркел.
Збруев подошёл к Маркелу, осмотрелся по сторонам и продолжал уже негромким голосом:
– Да вот прилетели две птички. Одна кудахчет, а другая яйца носит. Которая яйца носит, у той нос крив и бровь разбита, родиною вятская, а которая кудахчет, у той на правой руке нет мизинного пальца. Таких знаешь?
– Нет, не знаю, – ответил Маркел. – Так, может, и тебе их знать не надобно?
– Может, и так, – сказал Збруев. – Да и мне что? Они завтра улетят отсюда, и мне сразу меньше забот. А вот тебе забот сразу прибавится.
– Хватит темнить, – сказал Маркел. – Рассказывай.
А сам подумал: а вот и опять прилипло, хоть никуда и не ходил!
И не ошибся! Збруев продолжал:
– Я их сразу приметил. Вороватые они какие-то! Возле кабака стояли. И с ними тележка, на ней три мешка. Старший, который с кривым носом, всё по сторонам поглядывал. А честный человек поглядывать не будет! И я один раз мимо них прошёл, второй. А после подошёл и говорю: чего везёте, голуби? А они: не твоё дело, старик. А я им сразу тогда: это мы ещё посмотрим, кто старик и кого земля раньше примет! И к голенищу!..
Тут Збруев замолчал и сделал вид, будто задумался. Маркел спросил:
– Так они, что ли, не здешние, если тебя не узнали?
– Да, не узнали, – ответил Збруев. – Потому что служба у меня такая, чтобы меня не узнавали. И я тогда дальше говорю: а это что у вас такое? Они: а тебе какое дело, ты кто такой? Я говорю: я тот, кто надо. А они: мы все здесь те, кто надо! Я думаю… Но тут вижу, идёт Гриднев Ивашка, наш новый таможенный голова. Эти двое сразу к Гридневу. И Гриднев, слышу, говорит, что всё отмечено. Тогда эти двое за свои мешки и к кораблю!
– Корабль запомнил? – спросил Маркел.
– Ну а как же! – сказал Збруев. – Малая насада. Кормщик Васька Ухов. А эти записались так: Ждан Мастрюк, это хозяин, старший, и Фомка Змей, это его работник. Так мне Гриднев сказал уже после всего того, когда они заплатили и сели. А там, на той насаде, кроме них ещё сидят…
Маркел нетерпеливо кашлянул.
– Ладно, ладно, – сказал Збруев. – Так вот, эти пришли, сели, им их мешки сбросили, они сказали, чтобы больше не бросали, их товар воды не любит. Гриднев говорит, это конечно, развернулся и пошёл. А я за ним! И всё узнал!
Маркел молчал, ждал, когда Збруев сам всё скажет. И Збруев сказал:
– Они соль везут, ты представляешь? В Астрахань они её везут!
– Соль в Астрахань? – с удивлением переспросил Маркел.
Збруев радостно кивнул, не удержался и прибавил:
– Они туда бы ещё рыбу повезли! Рыбу в Астрахань! – и засмеялся.
– И что ты про это думаешь? – спросил Маркел.
– Что у них там никакая не соль, – сказал Збруев. – Хоть я один их мешок щупал и он скрипел, как соль! И после рука была солёная. Но это не соль, Маркел Петрович! Кто это будет туда соль возить! Да вот тебе крест, что там не соль! – И Збруев перекрестился.
Маркел помрачнел. Потом заговорил задумчиво:
– Пуд соли – это семь-восемь копеек. А за три мешка, ну, полтора рубля, может, дадут. Теперь отнимаем на рогожу, на шитьё кулей, на их набивку, на таможенные сборы, на провоз до Астрахани, туда же на харчи… И получается, они ещё должны останутся!
– Вот и я про то же! – сказал Збруев. – И поэтому это не соль.
Маркел подумал и сказал:
– Ладно, пойдём, покажешь. И наших ребят возьми. На всякий случай.
Збруев негромко свистнул. Из-за угла вышли четверо здоровых молодцов в простых кафтанах. Маркел и Збруев пошли впереди, а эти четверо за ними.
Солнце садилось. Они вышли из кремля, прошли мимо гостиного двора, или, правильнее, мимо Старого Бухарского базара, и спустились к Нижнему базару. Там, возле Булак-реки, вдоль пристани, стояли корабли. На кораблях ещё не спали. Корабельщики одни сидели у костров, а другие ходили к лавкам и от лавок и, как говорится, причащались. Збруев, таясь, начал показывать ту малую насаду и тех как будто бы купца с работником. Потом Збруев сказал, что в таможенной книге эти двое молодцов, как он их назвал, записались вологодскими, а едут они будто в Астрахань. А ещё на этой же насаде едет человек с двумя работниками, они везут конские шкуры. А ещё там трое везут лес. Лес, сказал Збруев, везут на Саратов, Саратов – это новый город, им надо много лесу, они строятся. Маркел слушал Збруева, кивал, а сам всё поглядывал на те мешки, прикидывал. Потом наконец решился и сказал вполголоса:
– Берите! В мерную избу его!
Збруев кивнул своим, они пошли за ним, взошли на ту насаду. Збруев, было видно, начал что-то говорить, размахивал руками, старший злодей поднялся, збруевские люди сразу заломили ему руки, повели с насады. Вели двое, третий нёс мешок, Збруев шёл за третьим, а ещё один остался на насаде, возле второго, младшего злодея. Младший сидел молча, не шумел. Когда Збруев проходил мимо Маркела, Маркел повернулся и пошёл за ним. Вначале никто вокруг на них внимания не обращал, и только уже потом народ стал останавливаться и смотреть на них, а то даже и спрашивать, в чём дело.
– В мерную избу ведём, – ответил на ходу Маркел. – На перевес. Соль нарочно замочили, ироды!
До мерной избы было близко. Когда они к ней подошли, Збруев постучал условным стуком, им открыли. Маркел первым вошёл в избу, велел засветить огонь и позвать Гриднева с книгой. Один из мерных сторожей пошёл за Гридневым, второй стал возиться со светом. Маркел осмотрелся. В красном углу, прямо под образами, висела государева таможенная сажень с государевой печатью, на полках вдоль стены лежали гири, стояли мерное ведро и посуды помельче, а в углу громоздились здоровенные хлебные весы-тереза с десятипудовыми чашками. Маркел сел на лавку, закинул ногу на ногу. Злодей, опустив голову, стоял помалкивал. Маркел спросил:
– Ждан Мастрюк, нос крив и бровь разбита, родиною вятский, так?
Злодей молчал.
– А соль чья? – спросил Маркел. – Или, может, это и не соль совсем?
Злодей вздохнул и посмотрел на Маркела. Маркел подмигнул ему, сказал:
– Я, братец, про тебя всё знаю. И я сейчас всё про тебя расскажу. Я только жду, когда все сойдутся.
И обернувшись, велел, чтобы ему дали воды. Воду дали быстро. Маркел пил не спеша, поглядывал поверх кубка на злодея. После поставил кубок возле себя на лавке, посмотрел на злодейский мешок, уже лежавший на столе, среди бумаг, и опять усмехнулся.
Открылась дверь, вошёл рослый толстый человек в дорогущем кафтане и с книгой под мышкой, повернулся к Маркелу и поклонился ему. Маркел кивнул в ответ. Збруев шепнул, что это Гриднев. Гриднев, тут же вспомнил Маркел, таможенный голова, ага. А Гриднев, осмелев, спросил:
– Случилось что-нибудь?
– Пока что ещё нет, – сказал Маркел.
Опять открылась дверь, вошёл Кирюхин, осмотрелся, увидел Маркела, пошёл и сел рядом с ним. Маркел встал и повернулся к Гридневу. Гриднев порылся в своей книге и прочёл, что Ждан Мастрюк, родиною вятский, и при нём один работник, везёт в Астрахань соль, три мешка, восемнадцать пудов.
– Очень хорошо, – сказал Маркел. После спросил: – Вот эту соль?
И посмотрел на Мастрюка. Мастрюк подумал и кивнул, что эту.
Маркел хмыкнул, осмотрел мешок. Мешок был как мешок, обыкновенный, не затасканный. Маркел перевернул мешок и увидел на нём знак Соловецкого монастыря и рядом «шесть» цифирью. Это шесть пудов, подумалось. А рядом монастырский знак! Маркел меленько перекрестился, достал из-за пояса нож, осторожно надпорол у мешка один угол и посмотрел на злодея. Злодей усмехался. Маркел надпорол сильнее, просунул руку в мешок… И вытащил оттуда полную пригоршню соли! Сбоку кто-то гадко захихикал. Маркела взяла злость, он замахнулся и изо всей силы воткнул нож в самую середину мешка! И резанул так и вот так, крест-накрест! Мешок развалился, и на стол кучей шухнул порох! Чистейший! С полпуда, не меньше! Маркел убрал нож, засунул руки в порох и стал пересыпать его сквозь пальцы. Потом повернулся к злодею, спросил:
– Что это?
Тот, ничего не говоря, пал перед Маркелом на колени. Все молчали.
– Вот так! – сказал Маркел, оглядываясь по сторонам и улыбаясь радостно. – А теперь идите все отсюда, я буду допрос снимать про государевы заповедные товары. Надо будет, позову!
И все, даже Кирюхин, молча пошли к двери. В мерной хоромине остались только Маркел да Мастрюк. Маркел достал из-за пазухи целовальный крест, сунул его Мастрюку и велел поцеловать. Мастрюк поцеловал.
– Я… – продолжал Маркел. – Как тебя в святом крещении?
– Иван, – тихо сказал Мастрюк, но глаз не отводил.
– Я, – повторил Маркел, – раб Божий Ждан Мастрюк, в святом крещении Иван, во имя Отца и Сына и Святаго Духа обещаюсь душой не кривить, а говорить только то, что было, и что я сам видел и сам слышал, и что…
И так далее. Мастрюк повторял за ним. Потом, когда всё повторил, спросил:
– А что ещё?
– Да ты хоть бы в этом не скривил! – насмешливо сказал Маркел. – Да и куда тебе ещё кривить? И так вон какой грех на себя взял – некрещёным агарянам порох возишь!
– Я некрещёным не возил! – сказал Мастрюк.
– А тогда кому крещёному? Кто он был таков?
– Ведать не ведаю, – сказал Мастрюк. – Но он был с крестом, и он крестился.
– Может, тебе это привиделось, – сказал Маркел. – Диавол, если искусить захочет, он тебе и не такое покажет!
Мастрюк молчал, поглядывал по сторонам. Мастрюк стоял на коленях, Маркел не видел его глаз и поэтому сказал:
– Вставай! – Тот встал. – В глаза смотри!
Мастрюк стал смотреть в глаза, но от этого легче не стало. Эх, с досадой подумал Маркел, такого крестом не проймёшь. И он ещё подумал и сказал:
– Ладно, об этом после. А пока рассказывай, откуда у тебя эти мешки. Но как на духу рассказывай!
Мастрюк вздохнул и начал:
– Мы вологодские, я и племянник мой. Помаленьку торгуем. В прошлом году поехали на Холмогоры, за рыбьим зубом. Зуба не было. Тогда набрали мы песцовых шкурок. Шкурок было мало, просили за них дорого, по семь алтын, ну а на другое у нас и совсем деньжат не было, и мы взяли этих чёртовых песцов, привезли их к себе в Вологду, а там песцы по алтыну. А уже надо деньги отдавать, мы их и так в рост брали. И я продал по пол-алтына! А что делать? Не в кабалу же записываться. А тут ещё деверь говорит: в Устюге белка полденьги, а на Москве белка алтын! Мы поехали в Устюг, взяли там этих белок, привезли в Москву, а там белка опять пол-алтына. Ну, думаю, хоть так! Продал всех белок, посчитал деньжата, мало их! И тут один добрый человек говорит: а вот тебе ещё товар, везёшь его в Нижний, там скажу, кому продать, и он тебе за этих полмешка даст десять рублей чистыми! О, думаю, ого!..
И тут Мастрюк задумался. Маркел не удержался и спросил:
– А что было в мешке? Тоже порох?
– Не смотрел, – сказал Мастрюк. – Да я тогда на другое смотрел, что за две недели получил десять рублей! Мне раньше за год столько не платили!
– Товар товару рознь, – строго сказал Маркел. – Есть такие товары, за которые сколько ни дают, а их лучше не брать! Но ты давай дальше рассказывай. Покуда есть чем рассказывать. Покуда язык твой не вырвали!
Мастрюк вздохнул и продолжил:
– И вот, три недели тому, приезжаем мы сюда с племянником, отдаём то, что нам было надобно отдать, нам дают за это семь рублей…
– Кто даёт? – спросил Маркел.
– Я не помню, – ответил Мастрюк и продолжил: – И вот сидим мы на постоялом дворе, это возле Старого базара, перекусываем, как вдруг подходит к нам один неприметный человечек, и говорит: а что, голуби, много мне чего о вас хорошего баяли, а не хотите ли со мной стакнуться? Я говорю: а что за дело? Ну, он и рассказал про эти три мешка. Только не сказал, что в них, да я и не спрашивал.
– Почему не спрашивал? – спросил Маркел.
– Чтобы сомнений не было, – сказал Мастрюк.
– А дальше что?
– А дальше… – И Мастрюк задумался, долго молчал, покашливал, кривился, а потом сказал: – Сошлись на двадцати рублях, и ещё нам сразу выдали залог, десять рублей. И сказали надо будет ехать до Самарской луки, а там до Ведьминой косы, и там нас тот, кто надо, встретит. Он, сказали, будет такой толстый, высокий, шапка на нём огнём горит, сабля у него турецкая, булатная, ножны в золоте да в серебре, а звать его Полуект Афанасьевич. И ещё мне было сказано, что если я этих мешков не привезу, то Полуект Афанасьевич меня и на том свете найдёт и с живого шкуру спустит. А привезу – даст ещё пять рублей.
– А вот теперь на колесо пойдёшь, – строго сказал Маркел.
– За что? – тихо спросил Мастрюк.
– Как это за что? – удивился Маркел. – За то, что со злодеями снюхался и государевы заповедные товары им возишь.
– Я не возил ещё!..
– Но собирался! – строго перебил его Маркел. – И теперь тебе за это вначале отрубят правую руку по локоть, потом левую ногу по колено, потом левую руку по локоть, потом… И так далее. Но ещё есть время откупиться. Пойдёшь со мной на Ведьмину косу злодеев брать?! Пойдёшь или не пойдёшь?
– Убьют они меня! – чуть слышно прошептал Мастрюк.
– Ну, – задумчиво сказал Маркел, – там ещё может всяко повернуться, а здесь будет наверняка. Это, как я уже говорил, сперва тебе отрубят правую руку, потом левую, потом…
И замолчал. И посмотрел на Мастрюка. Мастрюк тоже смотрел на Маркела, медленно помаргивал. Потом всё же сказал:
– Твоя взяла. Пойду! – и перекрестился.
Маркел улыбнулся и постучал по столу. Вошёл Збруев. Маркел кивнул на Мастрюка, сказал:
– Отведите этого обратно. И три мешка соли им дайте. Только соли! И пусть едут! Так?
Мастрюк меленько кивнул, развернулся, и Збруев повёл его вон. А после и Маркел оттуда вышел. Было уже темно и тихо. Над Булаком висела луна. Маркел шёл по пристани, на душе у него было радостно. Ещё бы! Это же что получается, думал Маркел, ни Гриднев, ни Кирюхин ничего не учуяли, а они со Збруевым учуяли! И взяли! Теперь Кирюхин будет очень злой!
И примерно так оно и получилось. Когда Маркел подошёл к их стругу, там возле него стоял Кирюхин. Ждёт, сразу подумал Маркел, сейчас скажет что-нибудь поганое. И только он так подумал, как Кирюхин спросил:
– Ну и чем весь этот шум закончился?
– Какой шум? – сказал Маркел. – Никакого шума не было.
– Это для тебя его не было, – сказал Кирюхин. – А кому надо, тот всё слышал.
И больше ничего уже не говоря, он стал проходить на струг.
Маркел прошёл за ним следом. Они прошли на корму. Там Кирюхин сказал заходить и первым полез к себе. Следом за ним полез Маркел. В чердаке было темно, они с трудом устроились. После пришёл Гришка-служка, спросил, чего надо. Кирюхин назвал, чего, Гришка ушёл. Кирюхин усмехнулся и сказал:
– Думаешь Яшку поймать? Вот так сразу?
– Зачем сразу? – ответил Маркел. – Да и почему не попытаться?
– Потому что разве так пытаются? – сказал Кирюхин. – Сколько вы шуму подняли! Теперь все только о вас и говорят! Теперь злодеи разве к вам полезут? А ваш этот купчик, он, думаешь, тебе правду сказывал? Да чтобы от таких правду услышать, их надо на дыбу поднимать, а так просто из него правды не вытянешь! Или совсем не нужно было его трогать. Пусть плывёт! А вы за ним поглядывайте. Вот как надо было делать по уму! А так не будет с этого добра!
Маркел на это промолчал, очень сердито. А тут сразу пришёл Гришка, принёс того и сего. Они не спеша поели, выпили, всё это молча. Маркел только один раз спросил, слыхал ли Кирюхин что-нибудь про некоего Полуекта Афанасьевича, на что Кирюхин сказал, что нет, не слыхал, и на этом их беседа кончилась. Потом Кирюхин стал всё чаще и громче позёвывать. Маркелу надоело это слушать, он сказал, что пора и честь знать, поднялся и полез к себе.
У себя Маркел первым делом проверил, на месте ли сундук и как там печати, потом лёг, накрылся и стал думать про здешних злодеев, что он и где о них слышал, и получалось, что почти что ничего не слышал. Надо будет это исправлять, думал Маркел, благо времени у него ещё достаточно, им же до тех мест ещё неделю плыть, не меньше. И с этой мыслью Маркел и заснул.
