Сергей Александрович Варлашин
Лууч 2: Паутина реальности
– Да-да, скажи. Что ты с ним сделала? – ревниво посетовала её сестра, задумавшись над словами Велимудра, я не успел понять какая.
– Никакого секрета здесь нет. Он самоактуализированный юноша. Спросите лучше его самого, – перевела она всеобщее внимание на меня.
– Вы знаете, благородные мои сударыни и судари. Есть вещи и которых не говорят. – ответил я довольно скрытно, имея на это полное право.
– Это великолепно. Мой мальчик. Это великолепно, – обрадовалась Вестина.
– Правда, мне надо признаться вам в одном дельце. Я немного намусорил в библиотеке и кажется, напрочь, сломал одну из полок. Обстоятельства заставили покинуть меня, её раньше, чем я успел провести ремонт поломки, и убрать упавшие книги на места. Если хотите я найду время и наведу там прежний порядок. Но только мне потребуется сопровождающий, ввиду одного незначительного обстоятельства. С горизонтальными зрачками.
– В этом нет необходимости Лууч. Сыны мои славные, есть желающие решить проблему? – спросил Велимудр, внимательно осмотрев сыновий ряд.
– Схожу отец. Всё сделаю, – откликнулся самым первым Люборад, едва он успел закончить свой вопрос.
Инициатива я смотрю, в этой семье приветствуется. Это однозначно радует.
– Да ты же ничего не съел, – Заметила Вестина, ближе к концу общей трапезы. – Тебе не по душе наша кухня? Или блуждания по подземелью отбили тебе аппетит?
– Думаю тут ни то и не другое. Странное дело, но я ничего не хочу в принципе, – сознался я.
– Это добрый знак, – ответил Велимудр. – На аппетит нужны чувства, человек может только воздухом дышать без них, да пить воду. Вода у нас лучшая, как ты заметил, с тающих ледников. Раз нет чувств – мы все делаем правильно. Очередной показатель отступающей болезни.
А ведь и правда, общение с ними и тесный контакт, буквально высасывали из меня все эмоции и чувства. Вампиризм? Скорее нет, чем да. Другое здесь. Вечный и холодный покой гор и тотальное умиротворение.
– Итак, дочери мои, теперь к вам вопрос. Кто из вас завтра утром, хочет повести Лууча наверх?
Они почти все подняли руки. Кроме Синеоки. Отчасти мне захотелось, чтобы именно она меня повела, куда нибудь вверх.
– Желана первая подняла руку, будет честно, если пойдет она, – сказала Вестина.
– Да и я заметил. Пусть идёт она, – согласился Велимудр.
Утром, Желана, не заставила себя ждать и пришла в назначенное время, ко мне в комнату. Перед тем как зайти она постучалась, но едва я успел сказать «войдите», как она мгновенно очутилась рядом. В этот раз я был подготовлен. Врасплох в ванной или в кровати меня застать не вышло. К тому моменту, как она очутилась рядом, я уже стоял высоко в свой полный рост и оглядывал утреннюю гостью. Она была одета в кашемировое длинное, светло-зелёное платье с хорошим, отблеском и отливом цвета на свету. Высокие её сапоги из коричневой замши, доходили ей до колен и имели подвязки на икрах. Прямые, длинные волосы, цвета жжёной карамели, аккуратно причёсанные, уходили назад. Все запястья её испещряли кольца и браслеты из разных цветных металлов. Мой беглый взгляд остановился на них, а не на её стройном, подтянутом теле. Она легко его уловила.
– У меня есть для тебя кое-что, – один цельный браслет, она сразу сняла и протянула мне. – Он медный.
Я взял протянутый мне подарок. Внимательно изучил. Бесчисленные переплетения гравировки, манили изучить сложный узор ещё тщательнее. Подержал ещё немного в руках. Весьма увесистый, медь вообще тяжелый металл.
– Я придумаю, как отблагодарить тебя и обязательно сделаю это на днях.
– Когда придумаешь, благодари Синеоку, – она зачем то обернулась, посмотрела, не стоит ли кто за её спиной. – Это тебе от неё лично.
– Почему тогда она не передаст его сама лично?
– Так будет быстрее. Ты же слышал, что сегодня я смогу тебя отвести наверх. А вообще спроси её лучше сам. Моя задача выполнена, дальше дело твоё
– Выражаю тебе свою личную признательность Желана. У тебя должно быть большое и доброе сердце.
– Когда то давно, этот орган я проходила и читала про него. Мами говорит, ничего дельного он не приносит. Другое дело голова, к примеру.
– А что по твоему мнению, оно несет, какой нибудь толк?
– О да, я точно знаю, прок от него есть и немалый.
– К примеру?
– Если говорить о сердце, польза его самая главная в отсчитывании ритма про себя, во время определенного дыхания. К примеру, дыхание стихии определённой, если брать, там строго придерживаться ритма сердца нужно, иначе будут потом проблемы.
– Подожди, а как же гонение крови по сосудам, и срок жизни зависящий от количества ударов, – удивился я самому обыкновенному знанию, которое она не озвучила.
– Да у кого ты набрался такой чуши? – риторически спросила она. – Длину жизни у обычных смертных человеков, определяет количество вдохов и выдохов. Кровь сама по себе гоняется по телу, следуя за энергией, идущей по телу, по вихревым каналам. Сердце здесь ни при чем. Я смотрю, ты зря ученик шамана, раз не знаешь таких обыкновенных вещей.
– Ты вот Желана, того не ведая, открыла мне глаза на одну истину. Истинную причину моего здесь пребывания.
– Не суетись так сразу. Ты действительно больной на сердце, на голову и просто так. Пошли за мной, буду тебя лечить, как умею, – она вышла и махнула мне рукой.
Желана мне виделась естественной во всём. Простота её речи и манеры двигаться, лёгкой плавающей походкой, наводили на мысли, что она не идёт вовсе, а плывёт. Но обращённый взгляд на её топающие ноги в сапогах, оставляющие чёткий след в снегу, устаканивал разбушевавшееся воображение. Я вдруг для себя, неожиданно понял. Каждая из них производит на меня очень сильное воздействие. Желана располагает слушаться её во всем. По странности, я не могу её не слушаться. Не могу возразить. Хоть она выглядит на год моложе меня.
– Сейчас пойдём вон по той горной гряде. А где тропа закончится, мы встанем на снегоступы и сами проложим себе дорогу. Наша цель вершина.
Снегоступы у нас были с собой. В обычном порядке, я бы ни за что не пошёл на вершину такой большой и крутой горы. По крайне мере без всего, просто на снегоступах, на обуту ногу. Но как я и говорил, возразить ей ничего на это. У меня не то чтобы не получилось бы, а не было и в мыслях.
– Да Желана, пошли, – ответил я под влиянием её волшебного гипнотического воздействия.
Хорошо представляю, что такое гипноз. Здесь другое. Будто некие чары. Причём я бы не сказал, про них, как про любовные чары или про природный животный магнетизм. В общем, это можно только почувствовать. Опять же оговорюсь. Это не слепое чувство влюбленности или безропотного доверия близкому или сильному духом человеку.
Ели мелькали одна-за-одной. Ветер завывал высоко над верхушками деревьев, с невероятной силой обрушивая на нас потоки уносимых с поверхности снежной глади снежинок. Нам повезло, снегопада не было. Чистое и ясное, полуденное солнце освещало все вокруг, озаряя чистым сиянием и блеском. К этому времени мы успели преодолеть примерно половину пути. До вершины оставалось не более трёх часов, если мы и дальше будем двигаться с прежней скоростью. Иногда я оглядывался, что насладиться незабываемыми видами долин и просторов. До них не доходил снег. Должно быть там сейчас тепло. Должно быть, там сейчас так сильно не слепит солнце. Отражаясь от кристальной снежной белизны. Желана поняла, что я значительно сбавил скорость. Часто щурился, пытаясь хоть как нибудь закрыться от солнца руками. Вручила мне припасенные заранее очки из черного стекла, закрывающие всё видимое пространство обоих глаз. Надела точно такие же очки. Дело быстрее не пошло. Всё из-за возросшей крутизны. Когда участок стал более пологим, мы развили большую скорость восхождения, чем за всё время нашего пути.
От лёгкого кислородного голодания, я часто делал по два вдоха одновременно. Всё это приятно, эйфорически отдавалось в моей голове, и я получал настоящее удовольствие. Похожее чувство бывает у ныряльщиков на глубину. До вершины мы добрались быстрее, чем я мог предположить. Густой сносящий всё на своем пути ветер понемногу стихал. Будто из сострадания к нам. Солнце, несмотря на мороз, припекало незащищенное лицо. Приятное чувство. Стал уже отвыкать от солнечного света. Постоянно находясь в тени крепости и её окрестностей.
– Садись, где тебе нравится, – словно в шутку сказала она.
Желана заняла один из двух, выступающих из снега, крупных камней. Третий, был настолько острый, что сидеть на нём не смог бы даже самый заядлый эквилибрист. Я занял единственно правильный в этом случае вариант, с крупным округлым камнем рядом с ней. На мое удивление он оказался тёплым.
– Камень тёплый.
– Да, мой тоже. Теперь дыши как я, а когда скажу, начинай задерживать дыхание. Когда освоишься, буду подавать тебе сигналы рукой. Когда поймёшь, что справляешься с ритмами сам. Начинай чередовать и пробовать, что нравиться больше. Начнем с дыхания горы.
Я следовал всему циклу дыханий, преподаваемых ей мне. Лёгких моих не хватало, я часто сбивался. Скрещенные ноги мои, давно затекли. Но спустя час, вполне себе освоился и сосредоточился на одном лишь дыхании горы. Оно впрямь, было самое простое. Так, мне показалось сначала. Примерно все они были одинаково сложны для меня. По истечении второго часа, я почувствовал себя горой и уже не мог пошевелить ни пальцем, ни рукой, ни бровью. Время улетучилось, словно никогда не существовало в моей жизни. Жизнь света и тени, спокойствия и света раскрылись во мне изнутри. Я обрёл свойство самой горы и хотел навсегда остаться здесь. Хотел – неверное слово. Вернее будет сказать, у меня не возникало желания встать или уйти. Я чувствовал глубину и наполненность, во всём процессе пребывания здесь и просто, будучи частью горы и ей самой. Вскоре мое физическое восприятие ушло, и я перестал ощущать себя вообще чем либо. Я стал абсолютной заполняющей всё пустотой. Тогда я открыл глаза.
Желаны не было рядом. Но были её следы от снегоступов. Я не услышал, когда она встала и ушла. Пошел по её следам. Мой спуск проходил гораздо быстрее. Плоские деревянные снегоступы я использовал, как короткие широкие лыжи и довольно быстро съезжал вниз. За такими же бороздками в снегу, оставленными Желаной. Настиг я её, когда почти совсем стемнело. Едва различая её зигзагообразные направления, по которым я все это время следовал, заметил оранжевый свет между елей. Приблизился. Свет шёл от огня. Она разожгла большой костер, между плотно стоящих густых елей. Её снегоступы, стояли рядом. Сама она сидела на наломанных дровах, на неглубоко вытоптанной и оттаявшей от тепла, небольшой площадке.
– Ты молодец, теперь я понимаю, почему ты ученик шамана. Вначале я просто не поверила, увидев тебя. Такой простой и смазливый парень.
Я не ощущал холода, пока не подошел к огню. Тепло подступившее к моему телу и замерзшим конечностям, несмотря на активный спуск дрогнуло. Разлилось по телу. Меня забила крупная дрожь. Я близко подсел к огню, не боясь обжечься. Вытянул заиндевевшие руки. Тепло. Желана подошла сзади, обняла меня со спины. Согрела своим теплом. Мы бы так долго просидели, если бы она первая не нарушила тишину, рушимую только треском костра.
– Я тебе нравлюсь, – не то сказала, не то спросила она.
– Да.
– Ты меня желаешь, – с той же неясной интонацией вновь сказала Желана.
– Да.
– Это правда и твое решение? – теперь её вопрос, звучал весьма конкретно.
– Да Желана, ты для меня желанна.
– В тебе, как и здесь, слишком много холода. Давай мы попробуем растопить лёд в твоём теле. Сердце у тебя горячее, это я точно знаю.
Крайне низкая температура наступившей ночи, не затронула нас, когда мы разделись и предались согревающим процедурам. Нас остановил только догорающий костёр и закончившиеся готовые дрова. Выступившая на небо убывающая луна, подсветила нам путь назад. Мелькая между деревьями и нашими следами восхождения, мы быстро съезжали на снегоходах вниз. Звёзды горели тускло. Их перебивал мощный лунный свет, высвечивающий каждый тёмный уголок, напрямую, либо косвенно. Весь спуск не занял много времени и примерно, через полчаса мы стояли в прихожей.
Глубокой ночью, в полусырой одежде, с густо налипшими кусочками льда и снега на одежду, мы расстались в гостиной. С обильной капелью, я как весенняя туча, пошёл в свою комнату, всюду оставляя за собой свежесть и сырость. Неся в внутри себя неведомые частички горы и тепла Желаны.
Глава 3 Выздоровление
После завтрака, меня поймала Мира. Велела мне бросить затею, выловить ускользающих от взгляда слуг и идти за ней. Мы дошли до зимнего сада. По её мнению, сад лучше всего подходил мне . Сидеть в зимнем саду и созерцать его растения мой удел ближайших нескольких дней. Поэтому я могу оставить любые свои занятия и целиком посвятить себя этому. Тихое сидение в саду, было испытанием моих эмоций, чем их меньше, тем я в большей мере – могу там находиться. В первый день, мне дико хотелось вскочить от всего обилия виденной красоты и многообразия ароматов исходящих от цветущих растений. Пару раз я вскакивал и кричал как сумасшедший. Следующие несколько дней, мне удавалось сохранять относительный покой и не кричать. Молчание было великим достижением. Ведь меня норовили отвлечь, бродячие за окнами иногда слуги, со своими диалогами, на не звучном, косном, незнакомом языке. Не знаю как, но они мне очень мешали сидеть тихо, словно это входило в список их обязанностей.
Хотелось, встать, выйти и решить их проблему, либо прогнать. Просто крикнуть и пожурить. Это вам не базар. Здесь человек покоя пришёл искать, а вы тут ходите и отвлекаете его. Будто нарочно пришли за этим. Одно, я скажу точно, сад приучил меня сдерживать свои эмоции. Делать их недоступными для проявления большинства вещей, творящихся вокруг. Будто в нем я познал такое, о чём никогда не пишут в книгах. Ну а если пишут, то обязательно на санскрите и в весьма стихотворной, завуалированной форме. В общем, получилось так, что аппетит у меня совсем пропал, я не являлся завтракать, обедать и ужинать. А если и приходил, то просто сидел, молчал и слушал, о чём они говорят. Семейство всегда, обсуждало, в основном хозяйственные дела. Иногда они заводили интересные темы про уклад жизни разных людей. Делились соображениями на этот счет. В остальном ни чем особым не отличаясь в беседах за приёмом пиши, от обычных семей.
Иногда Мира проходила мимо. За стеклом. Улыбалась приятно мне, но не решалась отвлекать меня от важности совершаемого мной недеяния. Так случилось, что вместо положенных трёх дней, я провёл в саду добрую тройку недель. Он тянул меня своей невообразимой, в его и вне его пределов красотой и естественностью жизни растений, собранных в одной комнате. В нём я мог обходиться вообще без всего. Иногда я забывал про сон. Иногда находил себя дремлющим сидя, прямо на скамье, поставленной там для меня. Только я успевал привыкнуть к виду и запаху одних цветов, как распускались новые. Странное обстоятельство, цветы оставались всегда ухоженными, почва влажной, а садовника я ещё не видел ни разу. Он, как и слуги не попадался на глаза. Может его роль исполняли те же слуги. Их шёпот или болтовня хоть и были тарабарщиной, играли с моим воображением, мне чудилось, что они обсуждают сад. Что посадить нового, что убрать. Что полить и как развесить, расставить горшки.
Воду я пил, но очень мало, стакан в день, от силы. Иногда забывал и про него. Как-то ночью, я захотел пить и проснулся. Обнаружив хрустальный графин, с бокалом у кровати пустым я решил спать дальше. Жажда была не сильной. Иногда входная дверь в мою комнату издавала звуки скрипа, я воспринимал их как сквозняк. От того, что дверь ко мне продолжала поскрипывать время от времени, я не мог крепко заснуть. Позже мне стало ясно, что за ней стоит неизвестный и специально её иногда приоткрывает. Я открывал сонные глаза, приглашал несколько раз, вслух, войти.
Гость, казалось, не хотел заходить. Топтался на проходе и не решался открыть дверь полностью. В то же время, ему не хватало духа или решимости сказать мне уже хоть одно слово. Ответить хотя бы мычанием. Абсолютно явственно я понимал, что глубоко заснуть у меня не выйдет. Тем не менее, я совершенно не хотел открывать дверь самостоятельно, поэтому валялся дальше, в полусознательном состоянии. До полноценной бессонницы мне была далеко, я тешил себя надеждой уснуть позже, когда мне это надоест. Наконец, я лениво открыл глаза и заметил, чью то руку держащую край приоткрытой двери. Мне это, взаправду надоело. Будучи только в одной пижаме, я встал и молча пошёл к двери, узнать, в чём собственно дело. За дверью послышались удаляющиеся шаги. Я перешёл на бег, чтобы застигнуть пришельца. Мелькнувшая за поворотом пола халата, навела меня на мысль, что это один из слуг следит ночью за мной. Он убегал. Я решил проучить беспардонного ночного лазутчика и полный решительности смекнул, как его догнать наверняка.
Довольный, своей находчивостью, побежал ему наперерез. Я представлял, что он уже у меня в руках. Я планировал поймать его, схватить и безобидно допрашивать. Раз уж он попался мне. Однако, вместо наглого лазца из шпионящих слуг, я влетел в Миру. Ударился с ней лоб в лоб. Сбил с ног. Она выронила всё, что держала в руках. Серебряные поднос, подсвечник и блюдо рухнули на пол. Даже белый, кружевной кепчик слетел с её головы. Грохот разошёлся эхом по всей крепости. Свечи потухли и забрызгали её и пол горячим воском. Я был уверен, что разбудил абсолютно всех и сейчас все сбегутся, выяснять, в чём дело.
– Ох, – сидела на полу и держалась за лоб Мира, я поднял с пола подсвечник и приложил его основанием к её лбу. – Холод и серебро не поможет, здесь нужна медь.
– Я вовсе не намекал этим действием, что ты оборотень какой, ты не подумай, – приложил к её голове медный браслет.
– Пока ты здесь гонялся, не пойми за кем, как кот за мухой, я тебе несла воды.
– Ночью? Зачем? Неужели утра нельзя было подождать? Не знаю, как такое могло произойти, ты очень внезапно выскочила.
– Да уже не важно. Всё нормально, прикладывай к своему лбу тоже медь, посидим так немного и всё должно пройти, – было неудобно.
Мы пошли к ней в комнату. Она открыла старый большой комод из потемневшего резного дерева. Выудила из него две большие древние монеты, не похожие на местную монету в ходу, под названием «медяки», кстати, тоже из меди. Вручила одну мне. Села на диван, приложила её ко лбу и рукой пригласила садиться рядом, в такое же кресло. Мы сидели в тишине. Ждали, когда медь проявит своё чудодейственное свойство и излечит наши, намечающиеся шишки или синяки. Мира загадочно на меня взглянула. Из-под ярких, рыжих волос, спавших на лицо, в её жёлтых глазах, мелькнул огонёк бушующей страсти. Теперь я достаточно хорошо его видел и ощущал. Она не пыталась его скрыть. Такая открытая искренность желаний располагала к себе.
Сестрички явно питались чувствами и эмоциями, но вампиризм по-прежнему здесь был неуместен. В моем случае точно, или я только так успокаивал себя. В какой-то мере, они мне это внушили и я, взял это на веру.
– Ты хочешь меня о чём то попросить и спросить, я читаю это в твоих ясных лазурных глазах, – сказала Мира и от её голоса все волоски на моем теле наелектрилизовались, будто меня пару минут терли огромной щёткой в намерении вызвать статическое электричество. – Они наполняют меня своей свежестью и капризом, как голубые озёра среди нехоженых гор и лесов.
– Милая Мира, скажи мне, какой твой настоящий возраст, – спросил я давно мучавший меня вопрос, потому как глаза её имели одновременно, запредельную мудрость и озорство. – Я бы дал тебе не больше семнадцати, но только мы оба знаем, это не так.
– Твое любопытство праздно Лууч, – Мира отличалась прямотой, перемежающейся с искренностью, на неё было невозможно обидеться или сердиться. – Мне уже пару столетий, не вижу смысла уточнять, тебе всё равно меня не понять.
– А сколько лет твоему отцу?
– В районе семи столетий, – после её слов, я решил не спрашивать больше ни о чьём возрасте, чтобы беречь своё хрупкое в последнее время, душевное равновесие.
– Выглядит безупречно, – на него мне надо ровняться подумал я. – Ты случайно сегодня днём не видела Синеоку, я её нигде не нахожу последнюю неделю. За обедом она тоже не была, ровно как за завтраком и ужином.
– Нет, никакой, Синеоки. Ты ещё не понял разве? Столько долго сидеть в саду и думать, что есть, несуществующая девушка среди нас. Даже не призрак, какие есть в подвалах. Не дух, проявленный в виде девушки. Воображенного тобою человека, кроме тебя не видит никто. Абсолютно. Ни сестры мои, ни братья. Папи, мами, не видят. Не видят и слуги, а их здесь немало и не у всех у них ум в целостности. Это я знаю лучше тебя, потому что справлялась на этот счёт лично. Что такого с тобой должно было случиться там внизу, вне пределов наших гор, чтобы ты так сосредоточенно создавал и преследовал образ какой-то Синеоки?
До меня начало доходить, что у айсберга большая его часть находиться под водой. Тоже самое, происходит с моей психикой. В этом же корень моего пребывания здесь. Причина больше и глубже, чем простое видение не существующей, но милой сердцу Синеоки. Видение, не существующей, как меня убеждает в этом Мира, злосчастной Синеоки, заключается в непринятии простого факта. Факта моей душевной травмы. Травмы оставленной по неведомой причине моими отношениями с Вильгельминой.
– Я близок к пониманию этого. Но лучше сейчас, я смогу понять, тебя.
– Для этого тебе придётся провести со мной ночь.
– Я готов к этому.
Она задула лишние свечи, оставив одну, самую большую и мы переместились на её ложе.
Один раз, по пути в зимний сад, ставший мне вторым домом, я заметил исчерна-синее платье мелькающее под деревьями. Был уже ранний вечер, я как раз заканчивал своё тихое сидение и решил окликнуть пришедшую ко мне или просто в сад девушку.
– Ты меня ищешь? Я здесь сижу, у декоративных кипарисов, – сказал я с тоном, будто знаю наверняка, кто пришёл.
Стеклянная дверца защелкнулась, и колокольчики над ней заиграли мелодию. Это может значить только одно, она вышла без ответа. По внутреннему чутью, я понял. Синеока. Поспешно покидая сад, я увидел её длинные белые волосы поверх платья, развивающиеся от быстрого шага. Пошёл быстро за ней. Мне до сих пор мало верилось, что она сотворенный плод моей фантазии. Я догонял её, но думал, о источнике грёз – Вильгельмине. Чем больше я о ней думал, тем лучше мне удавалось рассмотреть детали её платья и туфель. Может если я её смогу потрогать, она раствориться в воздухе и больше не будет тревожить меня. Надо это проверить.
Я приблизился к ней так близко, что мог дотянуться до её волос рукой. От неё шёл приятный аромат эфирных масел. Мне стало любопытно, куда она пойдёт, и я не стал её касаться, боясь что она может исчезнуть в любую минуту. Смелости у меня хватало закончить с видением с помощью прикосновения, но любопытство вело меня как кошку, дальше. Она направлялась на улицу. Следуя почти синхронно, мы вышли. Я в одном легком самохвате, пошел по снегу и быстро замёрз. Она вела меня вокруг крепости. Двор был хорошо расчищен от снега, но я всё равно шёл за ней след в след.
– Лууч! – окликнули меня сверху. – Зайди пожалуйста потом ко мне, – это была Балемила, она обратилась ко мне из своей комнаты, через приоткрытую форточку.
Кивнул. Мне было некогда, я опасался спугнуть хрупкое видение, проронив одно слово. Когда я повернулся к объекту преследования, был немало поражён. Я на мгновение отвлёкся, а она ушла так быстро вперёд, что мне пришлось её догонять бегом. Она шла в лес. На мне были лёгкие сапоги, не рассчитанные на глубокий снег и низкую температуру. Сумерки сгущались, в лесу становилось темно. Ничего из этого меня не остановило. Вновь догнав её, я уже шёл по её глубоким следам. Холод быстро пробрался мне под одежду, но пока я находил в себе силы сопротивляться ему.
Синеока привела меня на заснеженную поляну. Я решил рискнуть, дотронуться до её плеча.
– Не надо, – вдруг сказала она голосом Вильгельмины. – Ты можешь навредить мне.
– Синеока. Ты реальна. Зачем ты привела меня сюда?
– Нас могли услышать или увидеть. Я этого не хочу. Они видят. Я реальна, как и всё здесь, как и ты. Чего бы тебе не говорили. Но я не такая плотная как ты, – она потянулась пальцем до моей щеки. – Ты подарил мне жизнь. Теперь я стану твоей, – от её пальца веяло легким теплом и я заметил только впритык, что он слегка прозрачен, как и вся она.
– Но я слышал, как они представляли тебя мне в первый день, за столом.
– Это ты тоже себе вообразил Лууч.
– Они мне говорят, ты целиком моё безумие.
– Нет ничего плохого в сильной любви. Любовь и безумие, это ведь одно и тоже. Просто одна сторона любви. Иначе бы ты меня не создал.
– А что ты чувствуешь Синеока?
– Я чувствую, что ты меня любишь, но не напрямую. Это гложет меня больше всего.
– Поэтому ты меня избегала?
– И да, и нет. Иногда мне сложно появляться в плотном мире. Для этого требуется много энергии тонкого мира.
– Я люблю вас обеих, потому что вы обе, есть одна и та же девушка.
– Уже нет, я совсем другая, – я заметил, как она начала истончаться с каждым словом и становиться прозрачнее. – Ты идеализировал её и создал мой образ другим. Мы не можем быть одинаковыми. Как нет ничего одинакового во всей вселенной, – голос её становился тише.
– Ты исчезаешь Синеока.
– Я теряю здесь силы, не исчезаю. В пределах крепости мне проще оставаться видимой для тебя, – она стала совсем прозрачной, я едва различал её силуэт в темноте, на фоне чёрно-белого леса.
– Синеока! – прикрикнул я потеряв её из виду окончательно.
– Мне нужно время чтобы материализоваться окончательно, – было последним, что я успел отчетливо услышать в тишине.
В мои сапоги забилось много снега. Ноги сильно замерзли и я не чувствовал на них пальцев. Вслушиваясь в тишину и смотря по сторонам, я убедился, что Синеоки нигде нет поблизости. Вместо неё, я заметил знакомые силуэты. Остроухи. Они приближались, не издавая звуков. Тогда как моё любое движение заставляло снег хрустеть на всю округу. А я хорош. Выбрался так далеко от крепости, без оружия и элементарно тёплой одежды. У меня есть самый и простой подходящий вариант действия. Я развернулся и припустил со скоростью загоняемого волка. Меня действительно загоняли. Чувствительность в теле вернулась после пятисот ярдов беготни с продиранием через глубокий снег и мороженую поросль. Я понимал, что меня догоняют, поэтому не тратил время на оглядки. Пробежка, изменение траектории, пробежка, изменение траектории. Ритм задавал адреналин. В старые следы я не попадал. Слишком был размашистым бег.
Преследователей было несколько. Бежали они бесшумно по снегу, но хлест лапника их выдавал с головой. В общей сложности, я наслушал не менее пяти остроухов. Судя по звукам, они догоняли и были ближе, чем бы мне того хотелось. Впереди замелькали огни. Крепость лежала в трехстах ярдах. Велимудр говорил мне, что есть граница, за которую остроухи, не заходят. Вдруг один из них, хватая меня за ногу, не рассчитал дистанцию и лишь оцарапал ногу. Этого хватило, чтобы я сделал красивый пируэт в воздухе и зарылся в снегу. Вынырнул из сугроба, с первым, что попало под руку, кажется – это был острый еловый сук. Несколько сучьев я сломал при падении грудью на лежащую в сугробе ель. Развернулся. Стоять нельзя. Уловил движение на меня. Провернулся на месте, ушёл в сторону. Пропуская тело противника, воткнул со всей силы в бок сук. Вошел глубоко. Отломал. Отломанным концом припечатал между глаз, следующему, бросившемуся мне в ноги. Повторил удар четыре раза, пока тело не обмякло, а сук не сбился в щепки.
Сзади меня раздался гулкий взрыв. Огненная вспышка озарила ночной заснеженный лес. От неожиданности я присел, взял в каждую руку, ещё по одному суку. В свете вспышки, я увидел обезглавленного остроуха в деталях. Гипертрофированное получеловеческое тело, с длинными когтями на худых, длинных лапах. Кожа пятнистая, весь покрыт, редкими серо-коричневыми длинными волосами.
– Давай сюда Лууч! – крикнул мне Люборад, перезаряжая длинный мушкетон.
Рядом орудовал, старший из сыновей богатырь – Могута. Длинной, тяжёлой жердью он мастерски припечатывал троих остроухов. Характерный треск костей и глухие шлепки от ударов не оставляли сомнений, им не подняться. Когда я добежал до Люборада, он успел перезарядиться и дал новый залп. Заряд картечи, уложил последних, из ближних остроухов. Могута добежал до нас. Сейчас я заметил перед нами цепочку деревьев, посаженных с равным промежутком в десять шагов. Они отпугивали тварей. Ещё с десяток из них прятались в подлеске. Не решались подойти.
– Смолодубки, – пояснил Любомир. – Специально выращенные нами деревья. Хорошо отпугивают остроухов. Смола их выходит на ружу, как у сосны и распространяет резкий запах. Запах приятный для нас, но не переносимый ими.
– Днем они что, не нападают? – спросил я.
– Нападают, но не доходят до окрестности крепости.
– Пошли братья, – по отцовски сказал Могута и надел на мой плечи, свой тёплый, огромный тулуп. – Лууч замерзает.
– Балемила увидела тебя, – приближаясь к крепости, первым заговорил Любомир. – Ты пошёл один, без тёплой одежды в лес. Прибежала к нам, переживала очень. Рассказала про тебя, когда мы укладывал наколотые дрова.
– Вы очень вовремя, как оперативники группы быстрого реагирования. Не знаю, сдюжил бы без вас или нет. Благодарю братья.
– Не благодари, дело оно лихое, – ответил Могута. – Собственными глазами видел, как ты двигался. Сдюжил бы, раз прижало.
Мы вошли в крепость. Меня встретила возбуждённая Балемила.
– Ну, наконец-то! Я слышала выстрелы. Вас ведь чуть не разорвали. Я очень беспокоилась и хотела позвать на помощь других, но увидела, как вы возвращаетесь.
– Всё в порядке, – заключил Велимудр, перекинул мушкетон с одного плеча на другое и удалился с кивнувшим нам Могутой.
– Да тебя всего трясет. Ты же весь сырой. Ну-ка скорее пошли.
Она привела меня к себе в комнату, усадила у слабо горящего очага, подкинула дров. Меня и впрямь трясло. Я не чувствовал тепла. Она стянула с меня сапоги и из них, вывалился скомканный снег. Скинула с меня безразмерный тулуп. Помогла снять сырой самохват и укутала в толстый плед. Вручила чашку горячего травяного отвара и присела рядом, тоже закутавшись в мой плед. Огонь разгорелся ярче. Я залпом выпил содержимое чашки и стал понемногу отогреваться. Пламя лизало просушенные дрова, угли потрескивали. Она обняла меня, озноб начинал проходить. Пламя разгорелось сильнее, незаметно для самих себя, мы переместились на пол.
