Сергей Александрович Арьков
Подземелье ужасов
3
Эта ночь выдалась идеальной для романтического ужина, Вова понял, что лучше и быть не может. Над головой, на чистом небе, пылали мириады ярких звезд, среди которых затесался острый лунный серп, изливающий на мир свой холодный серебряный свет. И Вова решился. Сегодня или никогда. Либо он сумеет завоевать сердце возлюбленной своим романтическим ужином, либо…. О том, что будет в случае неудачи, он старался не думать. Его просто не могла постигнуть неудача.
Место для романтического ужина при свечах он выбрал идеальное – на берегу небольшого озерца, окруженного дубовой рощей. Пока дядя Гена и тетя Лена отвлекали Катю, он и студенты-молодожены занимались подготовкой к самому важному событию в его жизни. Накрыли стол, сервировали его в лучшем виде, зажгли свечи. Затем все вместе вернулись в лагерь. Здесь Вова, набравшись храбрости, подошел к Кате, и, заикаясь и краснея, сообщил возлюбленной, что у него имеется для нее сюрприз.
– Правда? – обрадовалась девушка. – А какой?
– Это же сюрприз, – ответил Вова. – Нельзя говорить заранее.
– А где он?
– Идем. Я покажу.
Они пересекли дубовую рощу, и вышли на берег озера. Увидев накрытый стол с горящими свечами и откупоренной бутылкой шампанского, Катя очень обрадовалась и заявила, что это ужасно мило. У Вовы камень с души упал. А он-то боялся, что девушка, узрев всю эту романтическую ерунду, посмеется над ним. Не посмеялась.
Они сидели за столом, под пылающими над ними звездами, ели, выпивали, беззаботно болтали. Вова впервые почувствовал себя раскованно и свободно рядом с возлюбленной. Язык больше не заплетался от волнения, слова не цеплялись одно за другое. Он чувствовал, что вот-вот наберется храбрости, и признается ей в своих чувствах. Надо только выпить еще бокал шампанского, а лучше два.
– Ты скучаешь по прошлой жизни? – спросила Катя. – Ну, по той, до конца света.
– Да, скучаю, – не стал врать Вова. – Тогда все было так, как должно быть. Тот мир был нашим. А этот….
Он не знал, кому принадлежит новый мир. Им ли? Но ведь они сейчас на положении крыс, что лазают по помойкам в поисках пропитания. А господствуют на планете иные существа, те, что прежде были людьми, но перестали быть ими раз и навсегда.
– Я тоже скучала, – сообщила Катя. – Поначалу. Теперь уже меньше. Раньше, конечно, было лучше. Было больше всего. Ну, ты понимаешь.
– Понимаю.
– А теперь…. Даже не знаю, как сказать. Стало проще, что ли.
– Проще? – удивился Вова.
– Ну, да. Проще. Ты ничего никому не должен. Не надо ни учиться, ни работать. Да вообще ничего не надо. Можно делать все, что захочется, не оглядываясь на последствия.
Последние слова она произнесла таким тоном, что Вова закипел в зоне бикини. Это был не просто намек. Это было сказанное почти прямым текстом предложение перестать болтать и переходить к делу. Притом речь шла отнюдь не о его глупом подростковом признании в любви. Катя явно намекала на кое-что другое. Кое-что более взрослое. Идя сюда, она явно рассчитывала не только на ужин.
Вова уже открыл рот, чтобы на одном дыхании выпалить те самые заветные слова, которые твердил про себя последний месяц, но внезапно в нос ему ударил отвратительный запах ядреного пота. Вове показалось, что его засунули в подмышку, не знавшую мытья долгие месяцы. Катя тоже почувствовала этот смрад, и невольно зажала пальцами носик.
– Что это такое? – простонала она. – Откуда эта вонь?
Вова не успел ничего ответить, потому что увидел кое-что за спиной своей возлюбленной. Две зловещие черные фигуры. Одну небольшую и субтильную, над головой которой Вове померещился нимб профессионального страстотерпца. Вторую огромную и широкоплечую. Над ее головой Вове тоже кое-что померещилось. Но не нимб. Скорее – рога.
– На что ты смотришь? – встревожившись, спросила Катя, которую откровенно испугало выражение лица ее кавалера.
Она попыталась обернуться, но не успела. Что-то огромное, черное и жутко злое налетело на нее, и отшвырнуло в сторону вместе со стулом. Вова попытался вскочить на ноги, но те его не слушались. Ужас объял паренька, когда в свете звезд он узрел чудовище, прервавшее их романтический ужин.
То был библейский зверь о семи ходках и одиннадцати наколках, огромный, жуткий, бородатый, чьи очи сверкали инфернальным огнем. За его спиной маячил еще один персонаж из святого писания – жертвенный агнец. Именно от этого агнца и несло потом, притом так мощно, будто на этом агнце вспахали три поля, а душ принять не позволили.
– Мою еду жрете! – взревел зверь, и обрушил на стол свой пудовый кулак. Столик не выдержал этого, и рассыпался на куски. Тарелки, фужеры и подсвечник упали на песок. Бутылке шампанского зверь упасть не дал – поймал ее на лету, и тут же присосался к емкости, жадно поглощая напиток. Вылакал все до капли, отбросил тару в сторону, и громко рыгнул.
– Помогите! – пронзительно закричала Катя. – Спасите! На нас напали злодеи!
– Злодеи? – взревел зверь, и схватил девушку за волосы. Та завизжала, пытаясь вырвать свою гриву из пальцев монстра.
– Это мы-то злодеи? – гремел голос зверя. – Мы? А кто чужую еду забрал? Кто жрал ее цинично и бессовестно, не опасаясь заслуженной кары? Мы, что ли?
Вова вновь попытался встать на ноги и защитить свою возлюбленную от этого чудовища, явившегося из ночной тьмы, и вновь не сумел. Его парализовал ужас. Он даже забыл о том, что на его поясе висит кобура, а в ней пистолет.
– Очкарик, иди и полюбуйся на этих бессовестных негодяев! – потребовал зверь.
Жертвенный агнец приблизился и робко встал рядом со зверем. В его очах Вова увидел невыразимую муку. Походило на то, что агнца сегодня уже успели основательно принести в жертву.
– Как вам моя тушенка? – рычал зверь, продолжая дергать за волосы визжащую Катю. – Как мои сухарики? Вкусные, а? Питательные? Славно, небось, попировали чужими-то харчами?
Владик стоял рядом с Центом, и старался не смотреть на творимую им расправу. Ему было жалко этих людей. Правда, жалко. Но он понимал – извергу из девяностых просто необходимо на ком-то сорвать зло. Либо на орехи перепадет этим незнакомцам, либо отдуваться придется ему. Владик сегодня уже получил порцию адских процедур, и добавки ему не хотелось. Поэтому он даже не пытался вмешаться в творимый Центом беспредел. Пусть делает все, что угодно, лишь бы больше не подвергал его мучениям.
– А ты что сидишь? – рявкнул Цент, обращаясь к Вове. – Столько моей тушенки съел, что встать не можешь?
Он подскочил к парню, волоча за собой кричащую Катю, и двинул Вове кулаком по лицу. Того как ветром сдуло со стула. Он растянулся на песке, находясь в шаге от нокаута. Чувствовал себя так, будто его ударили пудовой кувалдой. Показалось, что сломано все лицо, и не только оно.
– Что, думали, раз на дворе зомби-апокалипсис, так и управы на вас больше нет? – бушевал Цент. Он взмахнул рукой, легко оторвав визжащую девушку от земли.
– А управа-то есть! – рявкнул он, и швырнул Катю на песок. Та упала рядом со своим кавалером, и тут же попыталась сбежать. Не вышло. Цент настиг ее, и вновь схватил за волосы.
– Расправа грядет! – кричал Цент. – Владик, неси пилу! Неси топор! Неси секатор!
– Спасите! – вопила девушка.
– Поздно думать о спасении, – огорчил ее Цент. – Заботилась бы о спасении души, не стала бы жрать мою тушенку.
В этот момент Цент заметил в роще свет фонариков. Кто-то приближался к ним. Не выпуская волосы пленницы, он потащил из кобуры пистолет.
– А вот и подельники ваши пожаловали! – расплылся он в людоедской ухмылке. – Вот тут-то я вас всех оптом и умучаю.
Первой на берег выскочила тетя Лена с пистолетом в руке.
– Отпусти ее! – визгливо закричала она. – От….
Выстрела Владик не услышал – Машка залегла довольно далеко, и хор голосов заглушил его. Зато увидел результат. Женщину, которая наставила на Цента пистолет, отбросило назад, и она рухнула на песок. Владик видел капли крови и осколки черепа, разлетевшиеся в стороны от ее головы.
Остальные члены группы, как раз пожаловавшие на берег, в страхе остановились.
– Стволы на землю, руки кверху, – хриплым уголовным голосом приказал им Цент, поигрывая пистолетом. – Дернитесь, вас всех перещелкают, как эту вот курицу.
И он указал пистолетом на труп женщины.
– У меня четыре снайпера в засаде, – добавил Цент. – А у пятого базука. Скоро подъедут шестой и седьмой, у них вообще миномет. Стволы на землю, гады! Повторять не буду.
Оружие упало на песок, а руки поднялись к звездному небу. Цент довольно улыбнулся, пройдясь взглядом по злостным расхитителям чужих припасов. Старый хрыч, парень с девкой, оба тощие и трусливые. Ну и еще эта парочка, затеявшая поздний ужин на берегу озера. Как будто никто не говорил им, что жрать по ночам не к добру. Особенно чужие продукты.
Еще одна расхитительница припасов валялась на песке и медленно остывала. Машка в кой-то веки выстрелила на пять с плюсом, попав отменно, в голову. Хорошо бы девка наловчилась стрелять так же метко всегда, а не раз в месяц.
Стоило вспомнить о ней, как Машка появилась сама.
– Кого я убила? – выспрашивала она. – Мертвеца? Разбойника?
– Ты убила тетю Лену! – завопила Катя, которую Цент продолжал держать за шевелюру. – Злодейка!
Машка увидела свою добычу, и винтовка выпала из ее рук. По щекам покатились слезы раскаяния.
– Я не хотела! – закричала она. – Боже! Я думала, она пытается убить моих друзей.
– Она и пыталась, – сообщил Цент. – Ты все правильно сделала, тебе не в чем себя винить. Очкарик!
– Да! – подпрыгнул Владик.
– А вот ты виновен, не забывай об этом. А теперь пробегись, собери оружие этих олухов, и сложи его рядом со мной.
Владик все исполнил, стараясь не встречаться взглядом с несчастными людьми, которым крупно не повезло в жизни – судьба свела их с Центом.
– Простите меня, – умоляла Машка.
– Да они простили, простили, – заверил ее Цент. – Простили же?
По виду пленников нельзя было сказать, что простили.
– Ну, что, на коленях что ли извиняться? – возмутился Цент, поражаясь вопиющей злопамятности этих нехристей. – Ладно, хорошо. Ну-ка живо на колени!
Пленники дружно исполнили приказ.
– Машка, извинись перед ними на коленях, и закроем тему, – сказал он девушке. – Владик. Дуй вон туда, где горит костер. Там их лагерь. Поищи веревку, или изоленту, если ничего не найдешь, тащи хоть ремни безопасности. Ну, что стоишь? Исполняй!
Владик сорвался с места и побежал через рощу.
– Как мне теперь с этим жить? – глотая слезы, спросила Машка, стараясь не смотреть на тело, распростертое на песке.
– А ты делай как я, – посоветовал Цент.
– Как?
– Не парься.
– Но я же убила человека.
– И правильно сделала, иначе эта баба убила бы Владика или меня. Ну, Владика бы ладно, его, откровенно говоря, с каждым днем все более не жалко. Но вот меня убивать никак нельзя. Мы же одна команда, ты, я и еще этот, прыщавый. Фактически семья. А они чужаки. Враги. Еще, чего доброго, выяснится, что промышляют каннибализмом. После того, как они похитили харчи, предназначенные мне самим небом, я уже ничему не удивлюсь.
4
В эту ночь Цент спал как младенец. Ну, такой себе младенец, весом семь пудов, со зверской рожей, тюремными татуировками по всему телу и кулаками, способными отправить на тот свет любое живое существо. И все же спал он так, будто ангелы спустились на землю и спели ему небесную колыбельную.
А все потому, что впервые за сегодняшний черный день у Цента было легко и спокойно на душе. Хоть денек и начался скверно, кончился он вполне себе хэппи-эндом. Он настиг злодеев, пленил их, и спас большую часть провизии. Не все, конечно, кое-что эти бессовестные личности успели затолкать в свои не знающие стыда утробы. Думали, видимо, что запихали и с концами. Плохо же они знали Цента. Точнее говоря, они его еще совсем не знали. Но скоро узнают. Он об этом позаботится.
Всех пленников Цент привязал к деревьям на берегу озера, и оставил сушиться до утра. Привязал надежно, качественно, но все же оставил им сторожа – Владика. Тому, после потери рюкзака с тушенкой и пивом, сон не полагался. Ему, по-хорошему, и жизнь-то не полагалась, но Цент, заполучив сразу два трофейных автомобиля и целую кучу вкусной еды, подобрел и на радостях помиловал программиста.
– Владик, поручаю тебе ответственное дело, – сказал он, вручая страдальцу табельное оружие – свисток. – Будешь охранять злодеев. Сторожи их бдительно, неусыпно, в оба глаза. Если, конечно, не хочешь, чтобы я натянул тебе твои глаза на твои же ягодицы. Если что – свисти.
Проведя инструктаж, Цент вернулся в лагерь расхитителей продовольствия, где перед костром застал Машку. Та все еще переживала из-за убийства какой-то незнакомой ей бабы. Чтобы заглушить угрызения совести, девушка мощно заедала свое горе разогретой на огне тушенкой.
– Денек сегодня выдался еще тот, – заметил Цент, тоже подсев к костру.
– Да уж, – согласилась Машка. – Еще этот несчастный случай.
Несчастным случаем она величала совершенное ею убийство. Цент одобрительно кивнул. Все лучше, чем винить себя. Растет девка, учится. Скоро будет всех валить налево и направо, и нагло заявлять, что она тут не при чем, и вообще у нее алиби, аффект, муж – майор ФСБ и прочие железные доказательства невиновности.
– Трагическое стечение форс-мажорных обстоятельств, – согласился с девушкой Цент. – Никто ни в чем не виноват. Мы – точно не виноваты. А вот они – возможно.
Под ними Цент подразумевал захваченных в плен расхитителей продовольствия.
– Что ты хочешь с ними сделать? – спросила Машка. На самом деле, можно было и не спрашивать. За минувшие три месяца она хорошо изучила Цента, и точно знала – горе тем несчастным, кого выходец из девяностых внесет в свой черный список. А попасть в этот список было легче легкого. Тем более, что после зомби-апокалипсиса Цент сразу заносил туда всех, кого встречал, с тем расчетом, что если вдруг человек окажется хорошим, его всегда можно вычеркнуть. Вот только до сих пор подобного не случалось ни разу. Кто попадал в черный список изверга, тот оставался там до своей мучительной смерти, которая, как правило, наступала довольно скоро.
– Пока не знаю, – признался Цент. – Одно могу сказать наверняка – их ждет весьма незавидная участь.
– Они ведь не сделали нам ничего плохого, – попыталась намекнуть девушка.
– Давай не будем к этому возвращаться, – поднял руку Цент, которому уже надоело слушать, как некомпетентные люди в его присутствии берутся рассуждать о добре и зле. – Я уже говорил, что у тебя искаженное представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. Предоставь мне решать эти сложные вопросы. Я старше, мудрее, и разбираюсь во многом. А теперь давай-ка спать. Устал я сегодня, день был просто отвратительный.
Подкрепившись, они отошли ко сну. Из их коллектива остался бодрствовать один только Владик. Тот сидел на берегу озера, рядом с привязанными к деревьям пленниками, и с головой отдавался тоске по прежним временам. До конца света Владика всегда смешило, как люди старшего возраста вздыхали о прошлом, и восклицали – раньше было лучше. Но теперь Владик придерживался того же мнения. Да, раньше было лучше. В тысячу раз лучше.
– Эй? Эй, ты?
Владик вздрогнул и повернул голову. К нему обращалась молодая красивая девушка, та самая, которую Цент безжалостно таскал за волосы.
– Мальчик, отпусти нас! – взмолилась та.
Мальчик! Владик едва сдержал горькую усмешку. Ему уже успешно перевалило за тридцать, но все вокруг почему-то упорно видят в нем подростка. А кое-кто, вроде Цента, вообще детсадовца ясельной группы.
– Пожалуйста, отпусти нас, – упрашивала девушка. – Мы тихонько уйдем, и все. Вы нас больше не увидите.
Владик знал, что девушка ошибается. Если даже он их отпустит, Цент все равно выследит беглецов. Обязательно выследит. В этом можно было не сомневаться.
– Не могу, – бросил он. Ему не хотелось разговаривать с пленниками, не хотелось сближаться с ними, не хотелось видеть в них живых людей. Потому что Владик знал, что произойдет завтра. Грянет пытка. Ужасная, невероятная, жестокая до ужаса. Этим несчастным людям очень крупно не повело – они столкнулись с самим Центом. Горе им, горе.
– Но почему? – не унималась девушка. – Мы же не сделали ничего плохого.
Он, Владик, тоже не сделал ничего плохого. Только сбросил с себя неподъемный рюкзак, дабы не быть съеденным мертвецами. Но кара за этот поступок была очень тяжела. Владик познал великую боль. И он боялся даже представить, что сделает с ним Цент, если поутру обнаружит, что пленники сбежали. Владик не хотел даже думать об этом.
– Я не могу вас отпустить, – повторил он. – Даже не просите. Если я отпущу вас….
Он не стал договаривать. Ему было слишком страшно.
– Что вы собираетесь с нами сделать? – спросил самый старший из пленников, мужик лет пятидесяти.
Владик ничего с этими людьми делать не собирался. А вот Цент…. О, да, тот собирался, еще как собирался.
– Вы нас убьете? – снова спросил мужик.
– Я не знаю, – соврал Владик, ведь на самом деле он знал. Все знал. Им уже встречались люди, люди, уцелевшие после кошмарного зомби-апокалипсиса. И немногие из них сумели пережить знакомство с терзателем из девяностых.
– Отпусти хотя бы девушек, – прорезался вдруг молодой парень, чем-то похожий внешне на самого Владика. Это он ужинал на берегу вместе с красивой девушкой, и он же получил от Цента кулаком по физиономии. Подбитая половина лица у страдальца распухла, глаз почти закрылся, щека стала огромной, будто он пытался превратиться в хомяка.
– Я никого не отпущу! – повысил голос Владик. – А если не перестанете со мной разговаривать, я….
Он поднял руку, и показал пленникам зажатый в пальцах свиток.
– Я позову Цента, – пригрозил он.
Разумеется, делать этого Владик не собирался. Ведь если он разбудит изверга посреди ночи, и тот выяснит, что, на самом деле, ничего не произошло, караульного ждет наказание. Просто он хотел, чтобы пленники оставили его в покое, не донимали просьбами и разговорами.
Привязанные к деревьям люди испугались и притихли. А Владик, обхватив колени руками, вновь отдался тоске по прошлым временам, таким счастливым и беззаботным, когда мир еще не был поглощен смертью и ужасом. Затем его мысли переключились на Машку. За минувшие три месяца он так и не сблизился со своей возлюбленной. Наоборот, отдалился от нее. Если раньше девушка проявляла о нем хотя бы материнскую заботу, то сейчас почти перестала это делать. Она уже почти не заступалась за него, когда Цент начинал наказывать его физически или пускал в ход иные издевательские методики. Более того, Владик стал замечать, что девушка его мечты все больше и больше вживается в новые реалии, приспосабливается к новым условиям. К чудовищным условиям. Но ведь чтобы приспособиться к ним, нужно самому стать чудовищем. Таким, как Цент. Неужели Маша станет такой же, как изверг из девяностых?
Владику трудно было в это поверить. Но он допускал такую возможность.
До самого утра Владик просидел на берегу озера, передумав множество мрачных дум. Светлых дум в его голове не осталось. Им там неоткуда было взяться.
Часов, примерно, в девять, когда летнее солнце уже обрушило на землю свой жар, на берегу появился Цент. Тот выглядел бодрым и хорошо отдохнувшим, его свирепое бородатое лицо лучилось довольством. Судя по всему, он уже успел плотно позавтракать.
Обнаружив, что все пленники на месте, а караульный не спит, Цент просиял еще больше.
– Наконец-то в тебе пробудилось чувство ответственности, – одобрительно сказал Цент, обращаясь к Владику. – Вот, держи, заслужил.
И бросил Владику начатую шоколадную плитку. Голодный программист поймал ее на лету, быстро разорвал фольгу и впился зубами в лакомство. Шоколад оказался удивительно упругим, Владик тщетно пытался откусить от плитки хотя бы кусочек. Ему понадобилось какое-то время, чтобы понять – это вовсе не шоколад. Шутник Цент завернул в обертку кусок толстой резины.
– Приятного аппетита, – смеясь, пожелал ему изверг.
Лицо Владика приняло суицидальное выражение, и терзатель, сжалившись над ним, великодушно позволил сходить в лагерь и позавтракать.
– Особо на тушенку не налегай, – напутствовал его Цент. – И от сухариков воздержись. Я там у них видел два пакета быстрорастворимой лапши, вот эта пища по тебе.
Владик был так голоден, что обрадовался даже бомж-пакету.
Спровадив караульного, Цент прошелся по берегу, обводя тяжелым взглядом привязанных к деревьям пленников. Те наблюдали за ним с нескрываемым страхом и благоразумно помалкивали. После вчерашних зверств этого человека, все они поняли – жалость и сострадание ему глубоко чужды.
– Ну, что, – нарушил молчание Цент, остановившись и повернувшись лицом к своим жертвам, – не раскаиваетесь?
– В чем? – рискнула спросить Катя.
Цент удовлетворенно кивнул головой.
– Тот факт, что вы не осознаете совершенного вами злодеяния, лишь усугубляет вашу вину, – констатировал он.
– Но мы ничего не сделали, – подал голос дядя Гена.
– Совсем ничего, – поддержала его Таня, а ее муж, Саша, согласно кивнул головой.
Один Вова промолчал. У него чудовищно болело все лицо, и он опасался открывать рот в присутствии этого ужасного человека.
Цент благодушно кивал головой. Конечно, ничего-то они не сделали. Всего-то присвоили еду, самим небом предназначенную крутому перцу. Еще сидя в тюрьме, Цент прочел в одной умной книжке о весьма хитрой концепции, придуманной коварными белыми европейцами с целью оправдания геноцида коренного населения североамериканского континента. Согласной этой идейке вся Америка, будь она северной или южной, на самом деле была предначертана господом белому человеку, а индейцы владели той землей временно и, откровенно говоря, незаконно. Центу данная концепция пришлась по душе. И он, без лишних колебаний, применил ее на практике. Так и решил – вся пища на белом свете предначертана всевышним ему одному, а все, кто пытается покуситься на божий дар – злодеи, нехристи, и нет им прощения ни в этом мире, ни в ином.
И вот перед ним пятеро святотатцев. Было бы шесть, но Машка чуть сократила их поголовье. Пять злостных злодеев, осквернителей и негодяев. Своей вины, они, конечно же, не признают, но это пока. Они все признают. Все! К полудню они наперебой станут каяться в совершенных преступлениях, а к вечеру, если вдруг доживут до вечера, расплатятся за все.
– Вы заезжали в придорожную закусочную? – спросил у них Цент.
Пленники не стали отрицать этого.
– И что-то оттуда взяли, так?
– Взяли, – согласился дядя Гена. – Но ведь все это теперь ничейное. Все сейчас выживают, как могут.
– Ага, – кивнул головой Цент. – А известно ли вам, что похищенные вами продукты вовсе не были ничейными?
– Не были? – удивилась Катя. – Почему?
– Потому что та закусочная принадлежала моему лучшему другу и почти брату Ашоту, а он завещал ее мне. Ясно вам? Вы не ничейное взяли. Вы меня обокрали. Меня!
Пленники, побледнев, обменялись испуганными взглядами.
– Мы же этого не знали, – промямлил дядя Гена.
Цент высказался в том духе, что незнание закона не освобождает от ответственности.
– Нам жаль, что так произошло, – заговорил Саша, очень стараясь унять дрожь в голосе. – И мы готовы принести извинения. Так ведь?
– Да, да, – закивали привязанные к деревьям пленники.
– И мы не съели почти ничего из взятого там, – добавила Таня. – Мы все вернем. А если мало, добавим из своего. Запасов у нас немного, но мы готовы отдать их все.
Цент улыбался уголками губ. За кого эти фрукты его принимают? За программиста? Торгуются так, как будто все их имущество уже не принадлежит ему.
– Это просто досадное недоразумение, не более того, – заверил Цента дядя Гена.
– И за то, что вы убили тетю Лену, мы на вас совсем не сердимся, – сочла нужным сообщить Катя. – Это был несчастный случай.
Цент слушал, слушал, а затем громко хлопнул в ладоши, и все пленники разом замолчали, не сводя с него полных ужаса глаз.
– Знаете, как мы поступим? – спросил у них Цент. – Мы поступим вот как. Сейчас я начну вас пытать.
– Что? – воскликнул Вова, которому показалось, что он ослышался. Очень хотелось, чтобы ослышался.
– Пытать, – повторил Цент. – Ну, вы же знаете, что это такое. Пытки. Терзания. Истязания. Причинение феноменальной боли. Пытать, в общем.
– Зачем? – простонала бледная Таня.
– Во имя торжества справедливости. Вы обокрали меня, лишили меня наследства почти брата Ашота. Это тяжкое преступление. И кара за него полагается тяжкая.
– Подождите! – пронзительно выкрикнул Саша, который, кажется, до сих пор пребывал в каких-то иллюзиях, и свято верил, что на дворе все еще прежние времена. – Так нельзя.
– Можно, можно, – обнадежил его Цент. – И даже нужно. Я буду пытать вас до самого вечера. Решил, знаете ли, посвятить сегодняшний день активному отдыху. А вечером, если вы до него доживете, что, поверьте, далеко не факт, я вас всех убью. Одного за другим.
– Господи! – прорыдал Вова, который вдруг понял, что он недооценил кошмарность ситуации. Он-то полагал, что самое страшное, что может сделать с ними этот человек, просто убить. На пытки, да еще такие продолжительные, он никак не рассчитывал.
– Сейчас вернется Владик, разведет костерок, и приступим, – сказал Цент. – А пока отдыхайте, набирайтесь сил. Они вам пригодятся. Вам ведь еще кричать и кричать.
– Подожди, давай договоримся, – заикаясь, взмолился дядя Гена. – Убей меня, пытай, если хочешь, но детей отпусти.
– Которые тут дети? – удивился Цент. – По мне, так вы все совершеннолетние.
– Мы откупимся, – не унимался дядя Гена.
– Чем? – презрительно фыркнул Цент. – Все, что было у вас, стало моим. Разве вы этого не заметили?
– Не все, – затряс головой дядя Гена.
Цент сделал вид, что проявил к словам мужика слабую заинтересованность.
– И что же у вас есть? – спросил он. – Что такого, что бы могло компенсировать ту чудовищную моральную травму, которую вы нанесли мне, похитив наследство почти брата Ашота?
Цент, на самом деле, был уверен, что ничего у этих обреченных воришек нет. Да и откуда? После конца света уцелевшие люди руководствовались принципом – все свое вожу с собой. А все, что было у этих типов, он уже присвоил.
Дядя Гена замялся, явно не желая выдавать какую-то страшную тайну. Цент терпеливо ждал. Ему некуда было спешить. У него впереди весь день, и это будет чертовски веселый день, не в пример вчерашнему.
Тут он увидел Машку и Владика, что шли к озеру через рощу, и очень обрадовался.
– Вот и приступим! – сказал он, в предвкушении потирая руки. – Ну, что, начнем с чего-нибудь простенького. Например, с точечных прижиганий.
На пленников стало больно смотреть. На их лицах проступило такое всеобъемлющее отчаяние, что сразу стало ясно – надежда на избавление покинула их.
– Хорошо, я скажу! – выпалил дядя Гена.
– Ты говори, говори, не затягивай, – посоветовал Цент. – Потому что я ждать не буду. Эй, очкарик, – крикнул он, обращаясь к Владику, – шевели ходулями. Тебе еще костер разжигать.
– Есть одно место, – произнес дядя Гена.
– Так, – поторопил его Цент.
– Место, в общем. Секретное.
– Продолжай, дружище. Владик, собирай дрова. Нам понадобится много угольков.
– Это военный объект, – сообщил дядя Гена. – Я узнал о нем случайно, от моего друга. Там кое-что хранится….
Цент сложил руки на груди и неодобрительно воззрился на партизана.
– На твоем месте, я бы прекратил уже говорить загадками, и переходил к сути. А то был один, тоже мне всякие ребусы загадывал. Успел загадать три. А больше он уже ничего не успел. В этой жизни.
– Хорошо, хорошо, я все скажу, – кивнул головой дядя Гена, с ужасом наблюдая за тем, как Владик собирает дрова для костра. – В общем, этот военный объект – секретное хранилище неприкосновенного запаса на случай войны. Понимаешь?
– О чем конкретно идет речь? – заинтересовался Цент.
– Обо всем. Там оружие, амуниция, продовольствие на десятки лет….
– Продовольствие, – мечтательно повторил Цент. – Десятки лет….
Перед его мысленным взором предстали огромные подземные залы, доверху заполненные консервами. С таким запасом можно вообще не дергаться – осесть на одном месте, обжиться. Поймать и завести себе парочку рабов, возможно, парочку сексуальных рабынь. В нынешние времена главная ценность, это пища. Та, что есть на просторах отчизны, или скоро испортится, или будет сожрана конкурентами. А вот если он заполучит в свое пользование огромный склад консервов, то станет настоящим королем.
– А почему ты сам не воспользовался этим складом? – подозрительно спросил Цент.
– Еды пока что хватает, – признался дядя Гена. – Склад берег на черный день.
– Точнее берег для себя одного, эгоистично и подло, – уточнил Цент, который по лицам спутников дяди Гены понял, что они о том складе ничего не знали.
– Я расскажу, как туда добраться, – предложил дядя Гена. – Все опишу, укажу место на карте. Склад и все, что в нем, ваше. Только отпустите нас.
– Мы поступим немножко иначе, – возразил ему Цент, жестом приказав Владику прекратить сбор дров. – Мы все вместе поедем туда. Если склад существует, и в нем действительно полно еды, я отпущу вас с миром. Клянусь священными девяностыми. Но если ты, старый извергать газов, соврал мне, и никакого склада нет – берегитесь! Кара будет чудовищной. Ну, что, идет?
– Идет, – согласился дядя Гена. – Договорились. Я покажу дорогу.
