Семён Данилюк
Следопыт Бероев
К вечеру погода вновь переменилась. От летнего разморёна не осталось и следа – как не было. Небо – накануне насыщенное ослепительной голубизной – помутнело. Портовые здания подтаяли в тумане. С моря потянуло порывистым, обжигающим ветром. Неснятую волейбольную сетку рвало и мотало. Мокрый песок взлетал, будто мошкара, и хлестал по глазам.
Нужное судно Бероев нашёл не сразу. Жизнь на портовых причалах кипела. Под погрузку-разгрузку встали прибывшие с караваном лесовозы. Выгружалось оборудование и вездеходы, грузились в трюмы связки брёвен. Визг лебёдок, гвалт, матюги грузчиков.
Лишь у дальнего причала отыскался «Ястребок» – спичечный коробок на фоне океанских судов. Пришвартованный катер, на корме которого громоздились четыре огромные 400-литровые бочки, мотало на стылых волнах. Кранцы из автопокрышек постукивали о мокрые доски причала. На берегу была свалена куча из метиза. Ветер бился в неё, норовя разрушить, отчего шум моря смешивался с металлическим грохотом. По сходням сновали несколько якутов, перетаскивавших метиз в трюм. Они подбегали к куче, хватали в охапку кастрюли, тазы, бельевые баки и, придерживая подбородком, возвращались на борт.
На причале Бероев разглядел две нахохлившиеся фигуры. Кутался в брезентовый плащ Потвин. Подле него, на уголке потёртого фибрового чемодана, сидела сгорбившаяся баба в демисезонном пальтишке и слежалом пуховом платке, краем которого она закрывала лицо от пронизывающего ветра. Сам Олег принарядился в новенькое армейское обмундирование. Ловко на нём сидевшее, а главное – удобное, не стесняющее движений.
При звуках шагов Потвин обернулся, с деланым радушием протянул руку Бероеву.
– Проводить пришёл. Лично, так сказать, убедиться, что всё в порядке.
Олег спрятал усмешку. Ещё бы не в порядке. Потвин явился убедиться, что катер отчалит без Виталины.
Из рулевой рубки на седловатую палубу то ли вышел, то ли выпал костистый человек в бушлате и морской фуражке. Он ухватился за мачту, покачался, налаживая равновесие.
Не выпуская мачты, пнул сапогом подвернувшегося якута.
– Чурки хреновы! Только под ногами путаются, – разнесло ветром – вперемежку с отборным матом.
Покачиваясь, он добрался до борта. Вгляделся в людей на причале. Прокашлялся.
– Я – капитан катера Моревой. Сказали, будто посудомойку пришлют, – в никуда сообщил он.
Женщина поднялась. Коренастая, крепкая. На отёкшем лице обнаружились нелепые солнечные очки.
– Вершинина я! – угрюмо представилась она. – Надеждой Фёдоровной кличут. Можно просто – Фёдоровна. От морпорта на сезон прислали. Стажа для пенсии добрать. Могу и по чистоте помогать.
Моревой, не ответив, всмотрелся в мужчин.
Потвин выступил вперёд.
– Это кинооператор Бероев, – представил он Олега. – Попутчик ваш до посёлка.
Моревой напряжённо соображал.
– Вас должны были предупредить в порту, – напомнил Потвин.
– Предупреждали – не предупреждали. Может, и предупреждали… Да и хрен бы с ним… Гена! – представился он свойски.
– Олег! – ответил Бероев.
– Виталина! – послышалось сзади. Виталина в штормовке и полусапожках, тяжко отдуваясь, опустила на землю объёмистый рюкзак.
– Бежала. Боялась опоздать! – сообщила она.
Потвин посерел:
– Витали!.. Да что вы надумали? Обо всём же договорились! Вы на море гляньте. Хорошая волна перевернёт – и с концами.
– Это да. Это как не хрен делать, – согласился Гена. Море и впрямь свирепело. Катер постукивало кранцами всё энергичней.
– Говнюк не появлялся? – поинтересовался вдруг Моревой. Пассажиры на причале озадаченно переглянулись.
– Да не о вас я, – успокоил их капитан. – Механик мой запропал. Такой уркаган! Тюрьма по этой падле плачет.
– Замучаешься сажать! – ответили ему. Стоящих у трапа окатило густым сивушным духом. Подле них покачивался выступивший из темноты очень крупный мужик в бушлате, в болотных сапогах. Маленькие глазки на бурой, распаренной физиономии затянуло пьяной поволокой.
– Толян Вишняк, механик и штурман этой галоши, – представился он. Сжал волосатый кулачище. Икнул. К сивушному перегару добавился сильный чесночный дух. – Насчёт волны – не боись, сухопутные салаги! Мореманы в болотах не тонут! «Лапти» ваши мне как два пальца!..
По трапу сбежали два якута – за остатками посуды.
Толян насупился.
– Копаетесь, звери?! – Подобно капитану на палубе, он попытался долбануть сапогом по пробегавшему мимо якуту. Поскользнулся. Пьян он был просто изумительно.
– Ничего! Их же двое. Капитан как будто потрезвее, – неуверенно успокоила то ли других, то ли себя Виталина.
– Отчаливаем спехом! Вот-вот Боден заявится! – выкрикнул Моревой.
И будто накликал: из свинца, накрывшего Тиксинскую бухту, вынырнул портовый катерок.
На палубе, ухватившись за мачту и широко расставив ноги, стоял приземистый, с окладистой рыжей бородой крепыш.
Поравнявшись с «Ястребком», приложил к губам рупор.
– Внимание всем! Говорит капитан порта! В связи с ухудшением погоды порт закрывается. Выход в море всем типам судов запрещаю. Приближается шторм. Повторяю! Выход в море по погодным условиям запрещаю! Все разрешения на выход в море отменяются до завтра! – Катерок продолжал идти вдоль побережья, растворяясь в тумане. Бас бородача глох вдали. – Внимание! Выход в море запрещаю!.. – донеслось совсем слабо.
– А во… тебе! – Толян, нещадно матерясь, полез на борт.
– Отчаливаем! – Подбежавший капитан потянулся к трапу. Увидел сбившуюся группку. Вспомнил. – Живо на борт!
Четверо остолбенели, увидев то, что не так заметно было со стороны. Похоже, капитан был не трезвее своего механика.
– Ну что? Плывёте или – пошли вы?..
Он взялся за трап. Вершинина подхватила чемоданчик и грузным шагом взошла на борт. Бероев колебался. Такого не ожидал. Экипаж из двух пьянющих мужиков на катерке в штормовом арктическом море – явный перебор. Но и сорвать задание было нельзя. Положившись на доброго своего ангела-хранителя, Олег подхватил перевязанную аппаратуру.
– Не поминайте лихом! – крикнул он разудало. Помахал остающимся.
– А рюкзак девушке поднести, кавалер? – пискнула Виталина.
– Думать забудь, дурёха! – рявкнул Бероев. – Это ж пекло!
– Пекло, Виталиночка! Ещё бы не пекло! – подхватил Потвин. – Сама погляди! А в гостинице-то уютно! Портвешок на двоих.
Он попытался ухватить Виталину за талию.
Может, она б осталась. Но, услышав про портвешок на двоих, своенравная девчонка решилась и, вырвавшись из рук Потвина, последней взбежала на борт.
Трап подняли. Капитан вошёл в рулевую рубку. Следом ввалился механик. Мотор добавил оборотов. Берег растворился в тумане. Необратимое свершилось.
Трое безнадзорных пассажиров растерянно переглянулись.
– В каюту, что ли? – предложил Олег. Носовая каюта была перегорожена деревянной перегородкой. Дальняя, обжитая часть состояла из двух кроватей, на которых в беспорядке были разбросаны мужские вещи. Передняя с пристёгнутыми нарами пустовала.
Едва покидали багаж, как катер подбросило, будто автомобиль, с разгону угодивший в дорожную яму. В следующую секунду всех троих потащило к правой стенке.
– Накренило, кажись? – опасливо догадалась Вершинина.
– Они что там, штурвал потеряли? – вымученно пошутила Виталина.
Бероеву почудилось, что в завывания ветра и волн вкрапились обрывки надрывных выкриков. Он метнулся наружу. За ним выскочили женщины. Кто-то из них ойкнул.
По пустой палубе среди потоков воды катались капитан и механик – мутузя друг друга. С ощерившимися, искажёнными ненавистью лицами. Капитан Гена, запрыгнув своему механику на спину, изо всех сил сдавливал ему горло.
– Удавлю, паскуда! – хрипел он. – Это тебе не пацанов топить!
Но крупный Толян перевернул Гену и подмял под себя.
– Сам сдохнешь! Выброшу за борт! Одним больше – одним меньше! – пообещал он.
Ухватив капитана за волосы, приподнял голову, чтоб садануть затылком о палубу.
Гена как мог изворачивался, силясь дотянуться зубами до кадыка.
Вишняк, размахнувшись кулачищем, будто молот, опустил его вниз. Капитана спасла новая, обрушившаяся на палубу волна.
Ловко откатившись, он вскочил и припустил в каюту.
Толян, в свою очередь, бросился в камбуз и тотчас, дико вращая глазками, выскочил с тесаком в руках. Из каюты с двустволкой наперевес выбежал Гена.
– Где этот?! – Он передёрнул затвор.
В следующую секунду они увидели друг друга. Ощерились. Сомнений не осталось – шла битва на выживание.
Новая волна ударила сбоку.
Механика отбросило затылком о борт. Дёрнувшись, он затих. Капитан удержался на ногах, ухватившись за мачту.
– Бочки! – ахнула Фёдоровна.
Четыре огромные 400-литровые бочки с машинным маслом медленно сползали к правому борту, увеличивая опасный крен, – их попросту забыли закрепить. Масло подтекало, смазывая и без того скользкую палубу.
Виталина взвизгнула и в панике побежала вниз, в трюм.
Ждать, чем всё закончится, не приходилось. Бероев вырвал у Моревого ружьё, подхватил под мышки самого, затащил в рубку, встряхнул пару раз.
– Вести сможешь?! – крикнул он в ухмыляющуюся рожу. Положил руки капитана на штурвал.
– А то! Мы – мореманы!
Странное дело, ощутив под рукой штурвал, Моревой ловко крутнул его, повернув катер по волне. Приложил к глазам бинокль, ещё подвернул.
– Углядел-таки падлу! – Он хвастливо ткнул в пройденный буй. – А их, таких, знаешь сколько до Быкова мыса буев-разуёв! Не углядишь – на мель днищем и на корм рыбам! Мелкодонье! Тут ас нужен. Не какой-то там говнюк – Вишняк. Только и сноровки, чтоб салаг за борт швырять.
– Кого за борт? – не понял Бероев.
– А кого – никого! Все равно убиюга. И нас, понимаешь, втянул!
Кого и куда втянул, Бероев понять не успел. Крен увеличился.
– Бочки вы не закрепили! – Олег показал на палубу.
– Да и хрен бы с ним! – беззаботно ответил Гена. Глаза его вновь заволокло пьяной поволокой. Накренившийся катерок, впрочем, он вёл как будто уверенно.
Бероев вылетел из рубки.
Бочки меж тем ещё сдвинулись к борту. Одинокая Фёдоровна, подставив спину под крайнюю бочку, упиралась ботами в скользкую палубу, тужась замедлить её сползание. Бочка качалась и грозила, опрокинувшись, переломить хребет упрямице. С неё сбило нелепые очки. Олег увидел левый глаз, затянутый бельмом.
Четыре бочки. Больше полутора тонн дополнительно на правый борт – такого крена катер не выдержит. Попросту перевернётся. Бероев кинулся на подмогу.
– Вдвоём не совладаем! – выдохнула женщина.
«Кто-то же таскал метиз», – припомнил Олег.
Как был с ружьём в руке, побежал в трюм и – оторопел.
Полуобморочная Виталина, вцепившись в поручни, разглядывала трюм. А там, подле сваленного метиза, расположилось человек тридцать якутов – мужчины, женщины. Сидя на корточках, они мерно, будто в молитве, раскачивались. Все сбились на правую сторону, увеличивая крен.
Бероев поспешил назад в рубку. Гена, навалившись на штурвал, что-то подмурлыкивал себе под нос.
– Там бочки сползают! Крен растёт! – крикнул ему в ухо Олег. – И ещё якутов вы в трюм понапихали. Что делать-то?
– А чё теперь сделаешь? Повыкидай их за борт. И всех делов. – Капитан расплылся в безмятежной улыбке.
Олег понял: помощи отсюда ждать не приходится. Хорошо хоть, кое-как штурвалит.
Бегом вернулся в трюм.
– Пересесть на другую сторону! – заорал он. Тридцать округлых голов повернулись в его сторону. Тридцать пар узких равнодушных глаз, смотрящих, но не видящих.
«Да они ж пьяней вина!» – сообразил Бероев.
Церемониться было некогда.
– Живо к левому борту, или я вас сам вдоль него рядком сложу! – Бероев выстрелил поверх голов. В одного из сидящих воткнулась отколовшаяся щепка. Вскрик вывел из прострации остальных. Якуты вскочили. Подгоняемые дулом ружья, перебежали к левому борту.
– Теперь сесть и не елозить, будто гвоздями прибиты! – Он всунул ружьё Виталине: – Дёрнутся, стреляй!
– Как это? По живым? – задохнулась та.
– Выстрелишь – станут мёртвыми.
Он пригляделся. Отобрал четверых мужчин, внешне посильнее и потрезвей прочих. Кого за шкирку, кого пинками заставил подняться и погнал на палубу. Отобранные якуты безропотно принялись карабкаться наверх. Оставшиеся продолжали невозмутимо покачиваться. Никто не останавливал, не протестовал. Бероеву припомнилась охота на котиков, что довелось наблюдать на Камчатке. Несколько безоружных по сути охотников отсекали от огромного стада десяток-другой «холостяков» и неспешно гнали через лежбище на убой – среди абсолютного безразличия остальных.
* * *
На палубе упрямица Фёдоровна приспособила какую-то доску и тщетно пыталась подсунуть под днище крайней, самой опасной бочки.
Навыка двигать по палубе в шторм 400-литровые бочки Бероев не имел. Рассчитывать оставалось на собственную смекалку.
Скользя в масле и рискуя быть смытым за борт, он принялся обвязывать бочки тросами. Обмотался канатом сам. Концы кинул якутам. Те тянули тросы, а вместе с ними бочку на себя. Олег вместе с Фёдоровной помогали с другой стороны. Упирались в бочку лбами, елозили сапогами по скользкой палубе, падали, обдирались. Передвинули-таки.
Лиха беда начало. Принялись за следующие. Минута за минутой, получас за получасом, бочка за бочкой. Вернули на место. Тросами, деревянными брусьями кое-как закрепили.
Ненадёжно, конечно. Не дай бог опять поперечную волну. Но вроде выдохнули. Протрезвевших якутов отпустили к своим, в трюм.
Отпросилась в каюту и обессилевшая Фёдоровна.
– Отлежусь чуток! – просипела она. Провела пальцем по Алькиной одежде. Новенький армейский комплект висел на Бероеве мокрой, промасленной, объелозенной половой тряпкой.
– Попробую, конечно, застирать, – с сомнением пообещала Фёдоровна. Покачиваясь, отправилась в кубрик.
Олег и сам валился с ног. Да и тело, битое-перебитое от падений, в кровавых подтёках от тросов и канатов, требовало расслабления.
Но, прежде чем погрузиться в сон, Бероев заглянул в трюм. В нос шибануло тяжёлым запахом блевоты. Якутов рвало прямо под себя.
Виталина содрогалась – с платочком у рта, привалившись к поручням.
– Наверх! – Бероев, загородив нос рукавом, вытащил её на палубу.
Девушка принялась жадно глотать воздух. Пошатываясь, побрела к рулевой рубке. Проводив её взглядом, Олег отправился глянуть на штурмана.
Заваленный бухтой каната Толян, раскинувшись на спине, будто море широко, мирно храпел. С детским, растроганным выражением сглатывал плещущуюся через борт солёную водичку.
Катер опять болтануло. Новая боковая волна ударила через борт. Обвязанные бочки вновь опасно качнулись.
– Олежка-а! – Истошный вопль Виталины покрыл рёв моря.
Оступаясь, Бероев добрался до рубки.
На полу, посреди штормового моря, спал капитан. Штурвал мотался сам по себе.
Бероев прыгнул, ухватился за рукоятку. Ногой брезгливо сдвинул алкаша в угол.
– Т-ты… умеешь? – пролепетала Виталина.
«Откуда?» Бероеву доводилось водить катера. Но – на реках и на Байкале. Да и то под присмотром капитана. А уж чтоб вести в арктическую бурю морское судно – не хотелось и думать. Думать, впрочем, было поздно! Да и не признаваться же насмерть перепуганной девчонке!
Единственно, он знал: чтобы дойти до конечной цели – Быкова мыса, надо держаться вдоль Быковского полуострова. И маршрут этот, как успел сообщить капитан Гена, проходит по мелководью. Мутный свет прожектора упирался в кромешную мглу. Дворники, хоть и лупцевали наотмашь вправо-влево, с потоками воды не справлялись.
– Страшно-то как! Легче самой утопиться, – призналась Виталина.
– Не ищи лёгких путей, – отрубил Бероев, безуспешно разыскивая лоции. – Мели отмечены буями, – вспомнил он. – По буям и пойдём.
– Как тут разглядишь? – Виталина потёрла локтем мутное стекло.
– Надо разглядеть!
Бероев тихонечко принялся подворачивать штурвал, стараясь вернуть катер по волне. Молясь своему ангелу-хранителю, переключил рычаг на малый ход. Вроде получилось.
Приноравливаясь, пошире расставил ноги. Скосился на трясущуюся девчонку. Протянул ей бинокль.
– Слушай приказ по судну! – объявил он. – До прихода в порт Виталина Ташевич назначается исполняющим обязанности штурмана и отвечает за мелководье. Можешь протереть глаза до дыр. Но – буи чтоб разглядеть! Иначе глаза вовсе не понадобятся.
– Как это?.. Есть разглядеть! – Виталина выглянула через боковую дверцу. Всмотрелась через бинокль, потом – без него.
– Так даже лучше, – сообщила она.
Бероев меж тем судорожно пытался разобраться в приборах.
– Скоро должен быть очередной буй, – прикинул он.
Виталина не ответила. Подавшись вперед, тёрла глаза.
– Есть! Вижу! – истошно закричала она.
Увидел и Олег. Аккуратно подвернул штурвал. Буй оставили слева.
– Одну мель прошли! – объявил он.
– Где одна, там и остальные, – ответила расхрабрившаяся Виталина. – Что нам, мореманам?
Олег поощрительно засмеялся. Нахмурился грозно:
– Штурман! Не расслабляться! Вот-вот будет следующая.
– Есть не расслабляться, капитан! – в тон ему ответила Виталина. Вновь вперилась в туман.
Второй буй приноровившийся Бероев заметил первым. Дал время увидеть штурману. Дождавшись выкрика:
– Вот же! Вот! – прижался правее.
Прошли ещё два буя. Попривыкли. Напряжение начало спадать. Да и волна подутихла. Видимость улучшилась.
– Видал, как я мели прошла? Как орешки отщёлкала, – расхвасталась Виталина. – Учись, студент. Что б ты вообще без меня делал!
– Утонул!
– То-то. А молодцы мы, что не побоялись плыть! – Виталина совсем расхрабрилась. Дистанция меж паникой и самодовольством в ней была, кажется, толщиной с фольгу.
Бероев согласно кивнул.
– Пожалуй, твой муж должен мне проставиться, – прикинул он.
Виталина поскучнела:
– …Вообще-то не муж он мне! Да и я… У меня на самом деле только четвёртый курс. Мне это как практика. На третьем курсе сошлись. Теперь замуж уговаривает.
Бероев озадаченно повёл головой:
– Сама-то готова?
– В Москве готова была. Вроде клёвый мужик. С квартирой. Перспектива. Влюблён по уши. Да и девки подзуживают, – мол, будущее светило. А здесь и не знаю. И чего вообще попёрлась?
Она приуныла.
– Трудная штука жизнь!.. Ой, вот же ещё! – запоздало выбросила она руку.
Впереди проступил Быковский мыс.
– Штурман Ташевич! – Бероев подобрался браво. – Объявляю благодарность по судну. Вахта окончена. Ступайте отдыхать.
– Есть окончена! – Виталина, с которой спало напряжение, зевнула. – А это… парковаться-то умеешь? – забеспокоилась она.
– Знаю способ, – успокоил её Бероев. Оставшись один, с силой приподнял Гену, тряхнул пару раз, так что у того клацнули зубы, а в глазах появилась осмысленность, прислонил, как в прошлый раз, к штурвалу.
Ещё прежде, чем капитан очухался, руки его забегали. Штурвал, рвавшийся из-под чужака, присмирел, будто конь под хозяином, катер издал причальный гудок – и пошёл прижиматься к берегу.
Более беспокоиться было не о чем. Бероев прямо на палубе, на ходу, содрал с себя «убитую» амуницию, добрался до кубрика и рухнул на какой-то тюфяк меж двумя спящими женщинами.
Проснулся Бероев в пустом кубрике, когда солнце было уж высоко в зените. Выглянул.
Катер, свежевыскобленный, стоял у причала Быковского мыса, сцепленный бортами с гружёной баржей.
На барже, в обнимку со старыми ружьями, сидели на мешках два якута-охранника. Две копии: с одинаковыми округлыми лицами, с прямыми, с горбинкой, носами, узенькими глазками. Единственно – один дышал улыбчивой свежестью. На лицо же другого словно накинули сеточку-паутинку из морщинок. Эта копия была лет на двадцать старше.
Фёдоровна, широко расставив крупные ноги в ботах, истово драила тряпкой палубу, швабра валялась рядом. При звуке шагов разогнулась натруженно, потёрла поясницу.
Бероев демонстративно принюхался.
– Чисто, – сообщила она. – Якутов наших только-только спровадила. Прежде заставила весь трюм за собой выскрести. Так что из пассажиров, считай, вас двое осталось.
В сторонке, на махровом полотенчике, загорала Виталина. В распахнутом сатиновом сарафанчике.
Экипаж судна – капитан и механик – покоцанные и оплывшие, бесцельно слонялись по палубе. Меж собой они, похоже, по-прежнему не разговаривали. Но припомнить, каким образом «Ястребок» докатил из Тикси на Быковский мыс, не могли совершенно. Потому подозрительно поглядывали друг на друга.
Интересы у них, кажется, расходились во всём.
Моревой, хоть и трясущийся с похмелья, посматривал исподтишка на соблазнительную, как созревшая черешенка, Виталину.
Толян же крутился возле Вершининой. То и дело обходил её сзади, с аппетитом оглядывал склонённый объёмистый зад.
– Ну что уставился? – не оборачиваясь, буркнула Фёдоровна.
Толян крякнул смачно.
– Уж больно ты, Надька, мастью под меня.
– Отойдь! А то махну тряпкой по роже! – сквозь зубы пригрозила та.
Толян ощерился.
– А ты не махни, а подмахни! – гоготнул он. – Мне ништяк, что ты с бельмом. Бельма, если кормой повернуть, вовсе не видно. Зато очень даже есть где причалиться!
Посмотрел на капитана, приглашая посмеяться над ядрёной остротой. Вспомнил про ссору, насупился. Не удержавшись, огладил посудомойку по заду.
Фёдоровна, не примеряясь, хлестнула тряпкой. Благодушия в Толяне как не бывало.
– Сучка одноглазая! – прошипел он. – Тебя за разнорабочую прислали?
– По кухне зачислили, – уточнила та.
– Один хрен! Считай себя в полном моём подчинении. Будешь послушной – всё отладится. А станешь кочевряжиться, день и ночь корячиться заставлю: что на кухне, что по катеру. Или вовсе на берег спишем!.. Так что ты со мной лучше по-доброму!
Он вновь потянулся ручищей. Фёдоровна отодвинулась, подняла швабру.
– А ты меня не стращай! – огрызнулась она. – Развели тут срач. Сойду если, так вовсе зарастёте!
– Эй, бугай! – вмешалась Виталина. – Ты чего разошёлся? Сначала за ночь заплати!
– Чего за ночь? – Вишняк растерялся.
– Чего? Оператору нашему, – указала она на Бероева, – как рулевому, мне как штурману! Надежда Фёдоровна вообще всю ночь с бочками провоевала. Задаром, что ли, вас, пьянчуг, сюда целыми доставили?
Капитан со штурманом переглянулись.
– Ты-то сама кто? – насупился Толян. – Понтишь чего-то.
– Водку жрать меньше надо, тогда, может, чего бы запомнил! – дерзко отбрила Виталина. – В общем, ещё раз нахамишь, доберёмся до полярки, где мне вылезать, там народ простой. Дам команду – живо тебе всей зимовкой объяснят, ху из ху.
– Чего – ху? Думаешь, одна ты материться умеешь? Выискалась, зараза! – Толян озадаченно поскрёб лысеющее темя. На всякий случай отошёл. Глянул на капитана. Но и тот лишь недоумённо повёл плечом.
Полярная станция «Сокол», в 119 километрах по восточному рукаву Лены, значилась первым пунктом маршрута. Но кто дал команду высадить там бойкую пассажирку и откуда она вообще взялась на судне, ни тот ни другой не помнил.
Бероев, позёвывая, будто только проснулся, протянул руку капитану.
– Чего не трогаемся, Гена? – полюбопытствовал он, как бы продолжая прерванный разговор.
– Да Кучум куда-то запропастился, – ответил озадаченный Гена. Оператор тоже выскочил у него из головы. – Кок наш бывший. Тот ещё хитрован. Под навигацию переметнулся экспедитором в райпо. Товаром командовать. – Он ткнул на баржу. – Фёдоровну эту как раз вместо него в камбуз прислали.
– Ещё б не переметнуться, – встрял Толян. – Оклад не в пример против нынешнего. А главное, слямзить есть откуда. Вовсе дураком надо быть, чтоб от райпо отказаться. А Кучум хоть и сволота последняя, но не дурак.
Гена хмуро кивнул. Впервые мореманы были заодно.
С берега на баржу, а через неё на катер ловко спрыгнул молодец лет под тридцать. Невысокий. Но подвижный и гибкий, будто хлястик. Миндалевидные глаза на красивом, с выдающимися скулами казахском лице быстро, по-рысьи, прошлись по палубе, вспыхнули, остановившись на броской Виталине. При виде понурых мореманов он поморщился:
– О! На пару суток оставить нельзя! Помятые, будто бочковые огурцы из рассола.
– Где пропадал? – процедил Гена.
– Где, где… По делу! – Парень отчего-то подмигнул Бероеву. – О вас же, сволочах, забочусь. Знаю, поди!
Он чуть отвернул бушлат.
Оба моремана оживились.
– Так что ж ты попусту палубу подолом метёшь? – Толян чуть ли не любовно облапил казаха и повлёк в рубку. Следом заспешил Гена.
На ходу ткнул в живот Бероева:
– Вот он и есть, который за баржу отвечает! Рафик Кучумов… А это, стал быть, попутчики наши, – принялся он на ходу объяснять экспедитору. Закончил, видно, в рубке.
Олег, к спиртному равнодушный, присвистнул с досады: «Нет хуже, чем угодить на алкашей. Мало было двоих. Ещё и третий для комплекта!»
Видно, все чувства проступили на его лице. С баржи откликнулся старший якут – охранник.
– Ничего, – произнес он. – Дальше по Лене пойдём. Магазинов нет. Выпить нет. Образуется!
Фёдоровна ткнула пальцем в трюм баржи.
– Да как образуется, если у вас, дьяволов, плавучий магáзин под боком!
Якут насупился.
– Не! – сообщил он. – Кучумов, он только чуть-чуть пьющий. Потом мы – охрана! До посёлка под печать никого не пустим.
Он воинственно похлопал по ружьецу.
– И на том спасибо, – скупо порадовалась Фёдоровна. – Как хоть зовут-то вас, охранителей?
Старший осклабился дружелюбно.
– Я – Микитка, он – Кирилка. Вторую навигацию ходим. Ты на нас надейся.
– Ну разве что. – Фёдоровна с сомнением оглядела сторожевое воинство.
Через полчаса катерная команда выбралась из кубрика. Все трое оживлённые, деятельные.
– Поезд отправляется! Первая остановка – полярная станция «Сокол». Расстояние 110 километров, – объявил Гена, словно заправский диспетчер. Всего полчаса назад едва волочивший ноги, теперь он аж в ладоши в нетерпении пристукивал. Капитанская фуражка на голове оказалась перевёрнута козырьком назад.
Спарка – сцепленные катер с баржей «под бортом» – отвалила от пирса.
Июль – разгар арктической навигации. Отовсюду доносится гул приветственных гудков. Порыкивают мелкие катерки, бегемотами ревут пароходы. На Якутск прошёл рейсовый теплоход «40 лет ВЛКСМ», – из громкоговорителя над рекой загромыхала мелодия: «Две девчонки танцуют, танцуют на палубе». Важно пропыхтел земснаряд «Яна» – снимать с мели очередного бедолагу. Самоходки, буксиры с плотами. Среди прочих судов тужился, загребая против течения, и гружёный «Ястребок».
Начиналось новое путешествие – через дельту могучей Лены в Оленёкский залив моря Лаптевых, где на краю земли вцепился в смёрзшиеся скалы самый северный посёлок Советского Союза – таинственный Ыстаннах-Хочо.
Кучумов меж тем подошёл к Бероеву.
– Рафик! Можно – Кучум, – представился он. Нацеленный взгляд его, куда бы он ни поворачивался, будто стрелка компаса, возвращался к одному и тому же месту на палубе – где загорала Виталина. Под вожделеющим мужским взглядом Виталина чуть изогнулась, приняла томную позу.
– Твоя? – напрямую спросил Кучум.
– К мужу едет, – ответил Олег.
Кучум отчего-то обрадовался.
– Тадысь ладно. Тадысь сладимся. По всему видать – хо-одкая тёлка!
– Ты б остыл! Она на «Соколе» выходит, – напомнил Бероев.
– Так это когда ещё! Да и потом мало ли что…
Пританцовывающей походкой он отправился к Виталине, подсел. Зашептал. До Бероева донеслось женское хмыканье, обрывки слов: «Как попросишь, а то и колбаской по Малой Спасской…» Следом долетел шепоток Кучумова:
– Рафик меня зовут. А по правде – Рифат. Что значит «благодетель». Кто со мной подружится, ни в чём отказу не будет.
– Зато у меня с отказом не заржавеет, – отвечала Виталина.
– Понимаю. Красота особого подхода требует, – согласился Кучум – с намёком.
– Ну-ну. Поглядим на ваши подходы.
Завязался оживлённый, игривый разговор. Для Виталины, как уже знал Бероев, – привычное кокетство. Но для Кучума девичьи слова были полны намёками и сладостными обещаниями.
Слово за слово – Виталина опять вошла в роль обольстительницы и то и дело постреливала глазками в собеседника, а поверх него – в Бероева: слышит ли?
Бероев делал вид, что не слышит, и раздосадованная его равнодушием Виталина мурлыкала что-то, чем дальше, тем завлекательнее, всё более горяча ухажёра.
Меж тем установилось пекло.
Олег разделся до плавок, вынес кинооборудование и карабин на палубу и принялся с ними возиться. Сначала перепроверил аппаратуру. Затем принялся за любимое дело – полная разборка-сборка оружия.
Рафик, припав к девичьему ушку, азартно нашёптывал. Виталина, выставив локоток, удерживала нетерпеливого, норовившего притиснуться поближе казаха.
– Бероев! – окликнула она. – Рафик предлагает ночное купание на пляже. Уверяет, что на всю жизнь память. Как тебе, слабо в студёную воду при свете полярной луны?
– Слабо! – подтвердил Бероев.
– Ну и лопух! – Раздосадованная Виталина поднялась, выдернула полотенчико из-под Кучума. Отмахнулась от горячего шёпота. – Ладно, ладно! Сказала же: к вечеру поглядим на ваше поведение!
Проходя мимо увлечённого работой Олега, фыркнула и скрылась в каюте.
Рафик вернулся к Бероеву.
– Вот ведь коза игривая! Аж зубы сводит. Видно, что вся сочится. А всё-таки для порядка хорохорится.
Бероев нахмурился – пошлости он не терпел.
Меж тем Кучум, решивший, что оператор ему не соперник, принялся не стесняясь делиться планами.
– Только бы к вечеру на бережок затащить. Там уломаю. А после на баржу, в каюту! – Он аж зажмурился в предвкушении.
– А охрана? – Олег показал на якутов.
– Зверьё-то при чём? Ещё не хватало в кубрик их пускать. По тюфяку к борту кину. Там и жить будут.
Прежде чем скрыться, ещё раз скосился на каюту, где мелькнул силуэт Виталины.
Мучился и Толян. Этот на красавицу-девку не замахивался. Даже не поглядывал. Он рубил сук по себе. Измаявшийся без женщин, на свой лад обхаживал посудомойку. Не отбила охоты даже тряпка, которой огрели его поутру.
Фёдоровна, похоже, привычная к подобным незатейливым приставаниям, отшивала ухажёра без нервов. Просто время от времени показывала мокрую тряпку.
Незаметно подступил удивительной красоты закат. Белое солнце в золотую каёмочку, и без того низкое, потихоньку, будто примеряясь, сползало с небесной голубизны в воду.
Всё вокруг – реку, горы, тундру – залило золотом.
Суровые, нависающие скалы из вечной мерзлоты по правому берегу превратились в причудливые позолоченные дворцы и замки. Будто их из морского песка слепили.
Левый, поросший зеленью берег заиграл изумрудом.
Бероев, ахнув, кинулся снимать.
Катер меж тем понемногу покрывал расстояние до «Сокола».
Планировали добраться к ночи. Оживление Виталины спало.
Она уже не кокетничала с Кучумом. Лишь изредка огрызалась, когда домогательства становились чересчур настырными. Вот уж в ком напору не убывало, так это в Рафике. Он искренне не понимал перемену в настроении лёгкой, казалось, добычи. И по мере приближения к полярной станции в натиске его всё больше проступали нетерпеливые, озлобленные нотки.
– Да ведь договаривались искупаться, – разносился по катеру нетерпеливый шепоток.
– Какое искупаться, когда катер плывёт, – вяло возражала Виталина.
– А если б причалились?!
