Селина Аллен
Эффект Фостера

Полная версия

Глава 5

Барбара

– Барбара? – позвал отец, когда я на цыпочках пыталась проникнуть в свой дом. Он всегда вставал рано, и большую часть своего свободного времени проводил также за работой: в кабинете дома, в компании, неважно где, он постоянно думал о работе.

Утром я сказала Мейсону, что спешу подготовиться к тесту по математике и просто сбежала, чтобы случайно не встретить Джефри.

– Доброе утро, – распрямляя плечи, выдала я.

Отец вышел в холл. На нем был строгий костюм черного цвета, сшитый, разумеется, на заказ, под ним белая рубашка. Высокий и статный, чуть полноватый, в последнее время он старался следить за потребляемыми калориями, но по-прежнему оставался любителем жареного бекона на завтрак. Хотя отцу было уже пятьдесят пять, его волосы все еще оставались густыми, как у двадцатилетнего мальчишки. Проницательный взгляд карих глаз бегло обошел мое лицо и опустился на сумку с вещами в моих руках.

– Я знаю, что этой ночью в особняке Фостеров не было ни одного разумного взрослого, – железным голосом заявил он.

– Хватит, пап, мне скоро восемнадцать, – уныло отозвалась я.

– Ты должна помнить о рамках приличия.

– Я помню о них.

Он любил поучать меня с детства. Уже в три года мне прочли лекцию о том, как нужно вести себя в гостях. Нельзя громко смеяться, нельзя дурачиться, нельзя делать ничего из того, что может оскорбить хозяев дома. А обычно, список того, что могло оскорбить хозяев, с которыми в силу статуса приходилось общаться отцу, был крайне велик. Настолько, что в присутствии некоторых даже громко дышать запрещалось.

О да, конечно я помнила о рамках, я жила в них с самого своего рождения. Барбара, не пей громко, Барбара, держи спинку ровно, Барбара, ты должна быть леди. Вся моя жизнь – это одни сплошные рамки! Некоторые люди не понимают, что если загонять ребенка в рамки, то он больше никогда не сможет отделаться от формы, которую приобрел в детстве. Он навсегда лишается способности быть гибким, другим.

Но пока отец пытался загнать меня в рамки, я их двигала. По сантиметру в день, но, так или иначе, я была непоколебима в решении добиться своего.

Я обижено поджала губы, как делала всегда, зная, какой эффект это оказывает на отца. Он мгновенно смягчился, подошел ближе и приобнял меня за плечи. Я же, отклонив голову в сторону, несговорчиво сложила руки на груди.

– Я желаю тебе только лучшего, но многие необдуманные решения, несут серьезные последствия, – назидательно проговорил он. Его дыхание с запахом мятной никотиновой жвачки коснулось моей щеки.

В этом году отец, во что бы то ни стало, решил бросить курить, однако все его попытки были неудачными. Я постоянно находила в его кабинете либо пепельницу полную окурков, либо кончики-срезы верхушек сигар. Теперь наравне со свежим запахом лосьона после бритья к нему приклеился аромат никотиновой жвачки и мяты.

– Но не нужно постоянно нависать надо мной с нравоучениями, я уже взрослая и сама могу отличить черное от белого.

– Но недостаточно быть просто «взрослой», чтобы понять, что черное иногда способно выдавать себя за белое.

Я отстранилась от него и медленно стала подниматься по лестнице.

– Да-да, а белое за черное, я все это слышала миллионы раз, – бросила я, даже не оборачиваясь.

– Правила есть правила, Барбара!

– И я не нарушила ни одно, и с твоего позволения мне нужно готовиться к тесту по математике.

Я была лучшей в классе. В начале года по наставлению отца набрала скучных предметов в свой курс, которые по его заверению, помогут мне в будущем. И не смотря на то, что ни один из них не нравился мне, я успевала по каждому. Я старалась быть лучшей во всем, ведь дочка Оливера Эванса должна быть самим совершенством.

Многие думают, что это самый настоящий подарок судьбы – быть частью семьи вроде моей. Дети богатых родителей не знают, что такое нужда, чаще всего им покупают все, чего они хотят, мой дом всегда был усыпан игрушками: куклы, плюшевые медведи и зайчики ручной работы валялись под ногами, и пройти невозможно было. Когда я стала старше, повзрослели и игрушки. Мою первую машину мне подарили в четырнадцать – Tesla S небесно-голубого перламутрового цвета. Стоит говорить, что у меня даже прав не было?

Отец покупал мне все, что я хотела, сумки, телефоны, одежда, появлялись у меня раньше начала официальных продаж. Не о таком ли мечтает каждая девушка?

Однако за все в этой жизни нужно платить. В девятом классе я впервые сказала отцу, что хочу стать дизайнером одежды, он отнесся к этому с юмором. Через какое-то время я снова сообщила ему о своем желании, он напрягся, но все еще считал, будто я шучу. И когда я заявила ему об этом в третий раз, сразу после того, как сказала, что не собираюсь ходить на идиотские подготовительные бизнес-курсы, он пришел в ярость. Тогда-то я и поняла, все эти годы я ни в чем не нуждалась, потому что меня как свинку откармливали для важнейшего дела. Отец выбрал стратегию пряника, но в случае чего готов был применить и кнут, ведь Оливер Эванс просто не принимал ответ «нет».

Я надеялась, что научившись действительно хорошо шить и изготавливать одежду, смогу заявить о себе перед отцом. Тогда он начнет уважать мои решения и стремления, а самое главное, наконец, воспримет это всерьез. Но если я провалюсь, это лишь подтвердит его мнение обо мне.

Я разделась догола и нырнула под одеяло, наслаждаясь прохладой простыни. Заметив входящий от Мейсон, я сбросила вызов, написала смс о том, что занята, отключила телефон и легла спать, ведь этой ночью не могла сомкнуть глаз, и в итоге не выспалась.

Проснулась я только к обеду, наспех натянула на себя синий топ с тонкими бретельками и узкие светлые джинсы, привела волосы в порядок и подправила макияж, затем решила спуститься вниз перекусить. На кухне застала Эрни – дворецкого Эвансов вот уже долгие двадцать лет.

Он был одет в причудливый коричневый костюм, обычный, из хлопка. Не во фрак, ведь это не одна из серий Бриджертонов⁷. Его каштановые, чуть покрытые сединой, волосы были зачесаны назад. Лицо Эрни украшали морщины, а острый, немного крючковатый нос, напоминал клюв птицы.

Несмотря на то, что он находился в этом доме еще до моего рождения и стал своего рода членом семьи, я не многое знала о нем, а все потому, что Эрни был очень скрытным человеком. Все что мне было известно, так это то, что жены у него не было, полноценной семьи тоже, был взрослый сын, с которым Эрни не общался. И причины холода в их отношениях мне не были известны.

Привалившись бедром к кухонной тумбе, он разговаривал с Келли – нашей кухаркой.

– Доброе утро, – чинно сказала я, присаживаясь за барную стойку, моментально выпрямляя спину, словно на обед обещала заглянуть королева Дании. Серые глаза Эрни обратились ко мне.

На кухне витали ароматы булочек с корицей и кофе, мой желудок скрутило от спазма. Я была очень голодной.

– Только Барбара Эванс начинает свое утро в обед, – шутливо выдал Эрни и облокотился на противоположную сторону барной стойки.

– Я пришла от Фостеров рано и решила доспать свои положенные часы.

Келли поставила передо мной корзину с булочками и чашку с яблочным джемом.

Черные волосы немолодой кухарки были собраны в тугой хвостик. На стройной фигуре было свободное платье и белый фартук.

Вот уж кто точно будто вышел из «Бриджертонов».

– Булочки уже остыли, но скоро будет готов тыквенный суп, – сообщила Келли.

Постелив на ноги тканевую салфетку, я аккуратно схватила одну булочку и, подавляя желание вцепиться в нее зубами, медленно надкусила.

– На днях, когда Лила убирала твою комнату она нашла кое-что интересное.

Я замерла с мягкой булочкой у открытого рта, в голове перебирая тысячи вариантов того, что могла найти наша уборщица – Лила в моей комнате. Алкоголь, наркотики можно было исключить, ведь первое я употребляла крайне редко, а второе совсем не интересовало меня.

– Что нашла? – затаив дыхание спросила я.

– Манекен. Ты забыла спрятать его.

Я с облегчением выдохнула.

– Фу-х, а я уж было подумала…

– Что подумала?

– Ничего, – быстро ответила я. – Ну разве те пакетики с белым порошком.

Эрни окатил меня снисходительным взглядом.

– Я просто шучу.

– Барбара, ты с огнем играешь, если отец узнает…

– Да, белому порошку он был бы больше рад, чем манекену в моей спальне, – усмехнулась я, продолжая поедать булочку. Все в этом доме были осведомлены, что мне запрещено заниматься тем, что я любила больше всего. Вместо этого в нашей домашней библиотеке на втором этаже был целый стеллаж с различными книгами по бизнесу, менеджменту и энергетике, которые я должна была ежедневно читать.

Скука смертная.

Я уже упоминала, что мой отец – Оливер Эванс и отец Мейсона и Джефри – Дэниел Фостер давно являются лучшими друзьями. И это была очень прочная дружба, которая вылилась в огромное предприятие. Раньше в долине Юты существовало две энергетические компании, одна принадлежала Фостерам, другая Эвансам. И как это обычно бывает: компании были серьезными конкурентами. Семьи Фостеров и Эвансов враждовали, желая друг другу обвала акций и разорения.

Однако, в период тяжелого экономического кризиса, когда у правления стояли мой отец и мистер Фостер соответственно, они решили начать процесс слияния, чтобы не разорить обе компании. Так появилась Эванс-Фостер Энергетик, а наши семьи оказались тесно сплетены друг с другом.

Компания была всем для моего отца, ребенком, которого он любил ничуть не меньше меня. Именно поэтому с самого раннего детства мне была отведена особая роль. Родись в семье еще один ребенок, мальчик, например, все сложилось бы по-другому. Но так уж вышло, что братьев и сестер у меня не было, а я была единственной наследницей Эвансов, а значит, должна была унаследовать кресло за правящим столом в Эванс-Фостер Энергетик.

Я ненавидела это, как и ненавидела чертову компанию. Но мне приходилось играть роль примерной дочери, которая по наставлению отца готовилась к поступлению в одну из бизнес-школ страны, и уже даже документы подала. Мне оставалось дождаться ответов, наконец собраться с силами и рассказать отцу правду: его компания мне не нужна.

Заметив, что доедаю уже третью булочку, я остановилась. Впрочем, и аппетит мой быстро улетучился, ведь на кухне появилась рыжая мегера тире моя мачеха.

– Келли, кружку зеленого чая с мятой и побыстрее, – приказным тоном выдала она, запрыгивая на один из барных стульев. Медово-ежевичный запах ее духов вызывал у меня головную боль. Поэтому положив пальцы на виски, я принялась их массировать.

Пейсли Джина Ферейра Вергара-третья была типичной представительницей рода охотниц на богатых мужчин. На ней был изумрудного цвета комбинезон классического стиля, в ушах золотые серьги-обручи, рыжие волосы пушистым облаком обрамляли ее лицо: Пейсли была поклонницей химической завивки, и последняя явно прошла неудачно. Мачеха постоянно сидела на соковых диетах, поэтому выглядела как иссушенная речная рыба, иногда она позволяла себе овощи и орехи.

Пейсли часто говорила, что грецкие орехи полезны для мозга, что работало только в ее случае, ведь мозг Пейсли был не крупнее грецкого ореха.

Стоит заметить, что между Ферейрой Мегерой-третьей и моим отцом не было заключено официального брака, а ведь она так грезила об этом. Но после мамы отец зарекся от женитьбы. И я полностью поддерживала его в этом.

– Стоит обновить здесь… все, – окидывая взглядом просторную кухню выдала Мегера. Эта кухня являлась одной из комнат, которые были особо дороги моему сердцу, ведь ее дизайном занималась моя мама. Стены были выкрашены в молочно-розовый, кухонный гарнитур был изготовлен из натурального дерева и окрашен в серый. На полу была крупная плитка с имитацией мрамора. Атмосфера комнаты была светлой, просторной, нежной и… живой. Конечно, стены каждые пять лет обновлялись, но цвет оставался неизменным, мы не отступали ни на тон. Все должно было оставаться таким, каким видела это моя мама.

– Ты можешь катиться туда, откуда ты пришла и обновлять там что угодно.

Пейсли появилась в этом доме всего полгода назад, и пыталась установить свои порядки. Правда, я ей не позволяла. Мы сразу невзлюбили друг друга. Я была для нее костью в тощем горле.

– Оли говорил, что у тебя потрясающие манеры, но я все еще этого не вижу.

– Сделай очередную подтяжку лица, нависшие веки закрывают тебе весь обзор, именно поэтому ты ничего не видишь.

Мегера испугано округлила глаза, достала из своей сумочки зеркальце и стала рассматривать в него свое лицо.

Я тихо усмехнулась и принялась попивать остывающий кофе. Если я когда-нибудь ударюсь головой и буду вести себя как она, пристрелите меня.

Пейсли тряслась над своей внешностью, и ее походы к пластическому хирургу и косметологу случались чаще, чем шел дождь в октябре, а шел он минимум десять раз в месяц.

– Я просила с мятой, тупая прислуга, – загрохотал голос Мегеры, заставляя меня снова вернуть к ней взгляд. Видимо Келли ошиблась, когда наливала ей чай. – Смотри, как бы тебя не уволили.

В такие моменты я забывала о том, что меня учили сдерживать эмоции. Только строгий взгляд Эрни останавливал меня от того, чтобы запустить в Мегеру чашкой с джемом. Келли пробубнила извинения и принялась переделывать чай.

– Это ты смотри, как бы твоя задница не оказалась на улице, – прорычала я, сжимая руки в кулаки.

– Донесешь папочке?

– Мисс Вергара, – попытался вклиниться Эрни, но был моментально оборван взмахом костлявой руки Мегеры.

Каким-то образом Пейсли смогла задурить отцу мозги, он считал ее ангелочком, видел ее огромную грудь и отключал свой мозг, а мои слова принимал за банальную ревность и уверял, что меня он все равно любит больше. Я не знала, как достучаться до него, Пейсли превосходно отыгрывала роль жертвы.

– Не обольщайся, скоро игрушка ему надоест и на твое место придет другая, – спокойно сказала я.

Так было всегда. После ухода мамы, отец ударился в беспорядочные связи с девушками, которые и волоса с ее головы не стоили.

– Ты не о моем месте беспокойся, а о своем. Оливер ведь хочет толкнуть тебя с аукциона клиенту побогаче, прямо как одну из своих любимых кобыл. Ты же знаешь, что за кобыл дают меньше, чем за звездных жеребцов, а значит, тебе достанется средний вариант? Как насчет толстопузого владельца заправки?

Ярость и обида переполняли меня. Чтобы не броситься и не расцарапать ее лицо, я вскочила со стула.

– Пошла к черту! – огрызнулась я и встала, чтобы убрать пустую кружку и чашку с джемом.

Когда я оказалась за спиной Мегеры мне в голову пришла просто потрясающая идея – вылить ей на голову джем. С улыбкой самой настоящей психопатки я занесла над ее головой чашку с джемом. Пейсли не употребляла сахар, надеюсь, когда джем попадет на ее голову, ее кожа зашипит, и она сгорит, как вампиры на солнце.

Осуществить свой план мне не удалось, Эрни забрал чашку с джемом из моих рук.

Пейсли, почувствовав шевеление за ее спиной, обернулась, устремляя на меня свой подозрительный взгляд.

– Что ты делаешь? – спросила она. Эрни тем временем отошел в сторону.

Я сложила руки на груди, с задумчивым видом изучая ее волосы.

– Интересно, а если остричь твои волосы, ты по-прежнему будешь напоминать больного шакала?

Брови Пейсли взлетели в возмущении.

– Я расскажу отцу о твоем поведении!

– Расскажи ему о своих реальных намерениях, – бросила я и зашагала прочь из кухни, ведь выносить эту женщину больше не было сил.

Я убежала в свою комнату и упала на кровать. Я надеялась сдержаться, но не смогла и расплакалась.

Пейсли была права, иногда я чувствовала себя гребаной лошадью!

Я воспитывалась в обществе, которое все еще поддерживало браки по расчету. Отец стал присматривать для меня пару, с момента, когда мне исполнилось десять. Мейсон был первым в его списке, ведь именно ему в будущем предстояло стать владельцем и управленцем доли Фостеров в Эванс-Фостер Энергетик. Это была идеальная партия: два наследника, что могут образовать не просто партнерский союз, а сделать компанию Эванс-Фостер Энергетик делом одной семьи.

Но когда меня принуждали к тому, чтобы быть с Мейсон, я невольно задумывалась, а действительно ли я влюблена в него или это мое скрытое чувство долга обязывает меня быть с ним?

Я не хотела быть лошадью, о которой говорила Пейсли, ведь сама мысль об этом была для меня омерзительна и больше всего я не хотела эту чертову семейную компанию, которая стояла поперек моего горла и не давала мне права выбора в жизни.

Глава 6

Барбара

– Как насчет того, чтобы выставить эту гадкую Мегеру из нашего дома? – вломившись в кабинет отца, спросила я. Папа восседал за огромным столом из красного дерева посреди комнаты. Услышав мой голос, он замер с чашкой кофе у рта и взглянул на меня исподлобья.

Что такого в этой Пейсли? Я имею в виду, ее вагина же не производит золотые слитки?

– Барбара, опять ты за свое, – тяжело выдыхая, ответил он, отставляя кружку в сторону. Над его пепельницей, вырезанной из рога какого-то животного, дымилась сигара. Горький запах не давал мне мыслить здраво, и ему, вероятнее всего тоже: – Пейсли своеобразная, но она точно не монстр.

– Своеобразной она была бы, если бы посмела надеть на себя две вещи белого цвета, но совершенно разных оттенков. Пейсли вульгарна, надменна, совсем не уважает людей, которые работают в этом доме, и носит золотые обручи в ушах. Ты знаешь, что золотые обручи следует запретить на законодательном уровне?

– Ты не объективна, и при чем здесь золотые обручи?

– А ты объективен? Я не понимаю, как на место мамы ты мог притащить это чудовище?

Позади него на одной из полок стояла фотография моей мамы, где она, невероятно красивая, с пышными светлыми локонами в серебристом платье широко улыбается в объектив камеры. Как он мог так осквернять память о ней?

– Прекрати, ты не справедлива!

Я была на грани, я устала от того, что он смеет диктовать мне, как жить, а сам вытворят, что хочет.

– Если она будет рядом с тобой, то ты не заслуживаешь справедливости.

– Не смей так разговаривать со мной! Я твой отец.

– Это не аргумент!

– Я взрослый человек, Барбара, черт возьми! – заорал он, вскакивая со своего кожаного сиденья. – И я буду приводить сюда, кого пожелаю.

Я разозлилась, сердце разрывалось от тоскливого чувства несправедливости и боли потери. Прошло столько лет, но я никак не могла отпустить ее. Мне всегда казалось, что она рядом, что не покидала нас. Но ее не было. И вместо того, чтобы поддержать меня, он водит в этот дом, в дом, в который она вложила свою душу тупых девиц, которые ей в подметки не годятся.

– Лучше бы ты умер, а не она, – всхлипнула я. – В ее смерти есть только твоя вина!

Он грузно опустился в кресло, взгляд полный растерянности и, как мне показалось, сожаления остановился на моем лице.

Я не могла этого выносить и просто сбежала.

Мою маму звали Хелена. Говорили, что я ее полная копия, и с этим нельзя было не согласиться. У нее были длинные светлые волосы и круглые голубые глаза. Светлая кожа контрастировала с румяными щеками, наделяя ее какой-то особой аристократической красотой. Мама была дочерью богатого сербского бизнесмена, и была выдана за моего отца по расчету. Брак должен был помочь ее отцу – моему деду закрепиться в стране и поднять свои активы.

Но если в этом потоке сплошной выгоды и был свет, то этим светом была моя мама. Она совершенно не интересовалась бизнесом, котировками, биржами и прочими игрушками взрослых. Ничто не способно было ее сломить, она улыбалась даже в день свадьбы, хотя терпеть не могла отца. Перед самим торжеством она подсыпала в его ботинки красный перец, вынуждая того прервать ненадолго церемонию. Просто такой была моя мама, никогда не унывала, не предавалась боли, была борцом и несла этот свет всем вокруг. В нее невозможно было не влюбиться, и отец просто растворился в ней. После свадьбы он стал относиться к ней по-другому, не просто как к выгодному проекту, а как к королеве. Не знаю, как она смогла побороть это, но когда родилась я, они безгранично сильно любили друг друга.

Она была солнцем и в моей жизни. Мягкостью и легкостью в этом доме. Она относилась ко мне иначе, чем отец, ничего не требовала, не поучала, а лишь говорила, какая я хорошая маленькая девочка. Мама ни за что не позволила бы ему распоряжаться моей жизнью, подбирать мне будущего мужа, которого я совершенно не буду любить и заставлять осваивать профессию, которая мне не интересна.

Тихий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Это мог быть кто угодно, хоть сам Санта Клаус, только не отец. После ссор он предпочитал отмалчиваться, никогда не обсуждал конфликты, будто их и не было. А еще никогда не считал себя виноватым.

– Войдите, – хриплым от слез голосом крикнула я. Дверь распахнулась и в проеме показалась голова Эрни – дворецкого.

– В твоей ванне, должно быть, трубу прорвало. Первый этаж залило, пришлось надевать резиновые сапоги.

Я устало застонала и откинулась на подушки, прикрывая лицо руками.

– Не смешно.

– Прости, – пробормотал Эрни. Он позволил себе наглость войти в мою комнату и закрыть за собой дверь. – Я слышал вашу ссору. Пойми, Барбара, твоему отцу тоже тяжело.

– Нет! Ни черта ему не тяжело! Он живет в свое удовольствие и делает вид, что ничего не произошло.

– Но он не виноват в смерти твоей мамы.

– Он таскает женщин в этот дом. Это место, где все еще жива ее душа, а он так просто оскверняет ее! Были бы еще женщины нормальные, но все они – дуры редкостные! К тому же абсолютно лишены вкуса.

Эрни рассмеялся.

– Не думаю, что способность подбирать аксессуары определяет человека.

Я встала и накинула на плечи джинсовую куртку.

– Поверь мне. Определяет.

Из-за слез на моем лице появилась маска панды, тушь растеклась, тени размазались, увидев это в зеркале, я еще и побелела от досады как чертово Кентервильское привидение⁸.

Самое время привести себя в порядок и отправиться туда, где мое сердце начнет биться заново.

***

Я медленно прохаживалась вдоль деревянных стен, наслаждаясь тишиной, разбавляемой лишь лошадиным фырканьем. Раннее солнце заливало своим светом все пространство.

У входа располагался стенд с фотографиями и наградами. В центре была фотография с какого-то очередного состязания: девушка блондинка с длинной косой в экипировке темно-синего цвета верхом на лошади. Это была моя мама. Как много было заключено в этом фото: сила, грация, скорость. Она занималась конкуром и весьма преуспела в этом, но после моего рождения оставила это.

Конюшню отец подарил моей маме в честь моего рождения. Я и это место были самыми дорогими вещами в ее жизни по ее словам, ведь мама любила лошадей и любила свою единственную дочь.

В конюшне Эвансов все кони содержались в просторных денниках⁹. Всего таких денников было четырнадцать штук, по семь с каждой стороны вдоль вытянутого по форме деревянного здания. За денниками располагался амуничник¹⁰.

Держаться в седле я научилась раньше, чем ходить. Когда мне было три года, родители подарили мне Спаркл – маленького шетландского пони¹¹. Он стал моим другом, с которым я проводила очень много времени, но, к сожалению, умер год назад из-за болезни.

Именно Спаркл стал тем, кто вселил в меня любовь к этим животным. Я решила заниматься верховой ездой, и конюшня превратилась в маленький конный центр. Теперь здесь был рабочий-конюх, часто заглядывал ветеринар, а еще работал тренер. Поэтому позже к строению добавилась лестница на второй этаж и комната отдыха для персонала.

Однако приблизиться хоть немного к триумфу, который в свое время испытала моя мама, у меня не вышло. Верховая езда была для меня только лишь любимым хобби. Отцу не нравилось, что мое увлечение пускает такие глубокие корни, конкур по его мнению был бесполезным занятием. Куда лучше энергетическая отрасль.

Занятие энергетикой, однако, не мешало ему самому увлекаться скачками. Он покупал породистых жеребцов, с которыми занимались тренера, и его подопечные регулярно участвовали в состязаниях. Некоторые из наших лошадей были настоящими чемпионами и брали призовые места в соревнованиях. Как, например, Герцогиня.

Услышав недовольное пыхтение, я подошла к первому деннику. Моя рука легла на рыжую мордочку. Она скинула мою руку, утыкаясь в нее носом. Ноздри под моими ладонями затрепетали, Герцогиня заржала, ведь узнала меня. Приветственное фырканье сменилось нетерпеливым притопыванием: она хотела на волю.

Герцогиня обладала не самым мягким нравом, однако легко шла на контакт, была гибкой, изящной и сговорчивой: самая настоящая леди. Обладательница десятков наград, чемпионка, а еще самая быстрая девочка Юты позапрошлого года.

Я поцеловала сухой лошадиный нос, запах сена, дерева и лошадиной кожи наполнил мои легкие. Скоро начнется сезон скачек, но Герцогиня участвовать в них уже не будет. В свои шесть лет, она выходит на пенсию. И хотя она больше не сможет завоевывать сердца любителей скачек, у нее навсегда останется мое сердце, ведь Герцогиня мой самый лучший друг.

– Пора прогуляться. Но подожди минутку, пойду переоденусь.

Я продвигалась в сторону комнаты-амуничника, иногда останавливаясь у других денников и даря чуточку ласки каждому из своих друзей: пятнистому чемпиону по кличке Тофи, серому с черной гривой Дэшу и мускулистому Рибэл, шкурка которого имела благородный шоколадный оттенок.

Самый последний денник принадлежал Рейджу. Я рассчитывала услышать стук копыт и громкое фырканье, которое призывало бы немедленно выпустить его, но услышала лишь тишину. Посмотрела на другие денники, где располагались лошади Фостеров, но Рейджа не было. Черная Ярость пропал.

Быстрым шагом я направилась к большому выходу из конюшни, который вел к леваде¹², где обычно гуляли наши лошади, и тренировочному полю.

Неужели вчера кто-то оставил Рейджа ночевать на улице?

Солнце поднималось из-за горизонта и слепило меня, но черное пятно в леваде мне удалось заметить сразу. Мурашки пустились по всему моему телу, в какой-то момент я поймала себя на мысли, что даже не дышу. Моя Черная Ярость гарцевал на месте, его густая грива развевалась на ветру, на черной шкурке виднелись блики солнца. Из-под копыт коня поднималась пыль, он гордо изгибал шею, как бы предупреждая не подходить к нему. Даже отсюда я слышала его угрожающее пыхтение и топот, а все потому, что рядом с ним был Джефри.

Фостер в одних голубых потертых джинсах, чуть согнувшись, медленно приближался к Рейджи, явно намереваясь укротить жеребца. Светлая шевелюра Джефри была растрепана, под влажной кожей, поблескивающей на солнце от пота, перекатывались мышцы. Он был грязным, в песке, а значит, не раз за это утро был опрокинут Рейджи на землю.

Я не могла оторвать от них взгляда, движения Фостера, как и поступь Рейджи завораживали, заставляли следить за ними, затаив дыхание. Это было похоже на яростный танец, который мог в любую минуту перерасти в сражение. Джефри позволил своему нутру вырваться на волю, и сейчас я даже не могла сказать, кто больше из них был похож на дикаря.

Фостер с самого детства был таким. Грязный, в рваной одежде и с разбитыми костяшками пальцев, ведь в очередной раз успел ввязаться в драку. Я помнила, как он прищуривал глаза, замечая меня поблизости, и никогда не могла понять, что в такие моменты происходило в его голове.

Я прикусила губу от волнения, когда заметила, как он приблизился к Рейджи и положил руку на его нос. В этот момент я всерьез испугалась за Фостера. Один удар Рейджи может оставить самоуверенного придурка инвалидом, если вовсе не отправить к праотцам. Но Рейджи замер, не оттолкнул его, не пустился в бега, не лягнул копытом, он будто врос в землю, предвкушая следующие действия Фостера.

Мне снится это? Джеф только что коснулся коня, который в прошлом году сломал тренеру Олсену два ребра? Даже ветеринару приходилось вводить Рейджа в седацию перед осмотром. И сейчас Ярость так просто позволил себя коснуться?

Я не могла поверить своим глазам.

Фостер ведь даже не был профессионально-обученным наездником. Джефри с детства питал страсть к лошадям, постоянно отирался у конюшни. Однако тренироваться, как я, он никогда не хотел. Ему не нужны были тренера и инструкторы. Он общался с теми лошадьми, с которыми ему позволялось это делать. Мог пропадать в конюшне с утра до ночи, полностью наплевав на правила.

Спокойствие Рейджи испарилось так быстро, словно его и не было вовсе. Конь вдруг дернул головой, и начал неконтролируемо размахивать копытами, стараясь отогнать от себя Джефри. Фостер отшатнулся, запнулся о песок и перекатился, оказываясь на безопасном от коня расстоянии. На лице его показалось такое искреннее недоумение, что я едва не рассмеялась в голос.

Я уже говорила, что наравне с заносчивостью и неясно откуда взявшейся надменностью, Фостер был крайне самоуверен. Узнав о том, что жеребец теперь принадлежит его отцу, Фостер решил, что непременно справится с ним.

Как же глупо.

Но если он желает отбить свою задницу и получить отпечаток подковы на самодовольной роже, на счастье, разумеется, то я постою в сторонке и с превеликим удовольствием понаблюдаю за этим.

Я развернулась и направилась к амуничнику, Герцогиня ждала меня.

– Барбара, как сама? – Услышав голос Джуда, я остановилась и медленно обернулась. Конюх стоял у входа, запрятав большие пальцы за пояс джинсов и ремень с огромной металлической пряжкой. Красная клетчатая рубашка на нем была заправлена в джинсы, на голове была ковбойская шляпа – стандартный прикид, в котором он считал себя неотразимым. А я в такие моменты задумывалась, не является ли Джуд случайно фанатом Блейка Шелтона¹³.

О нет, в моей голове заиграли навязчивые мотивы кантри.

– Ты опоздал, если бы здесь был мой отец, он бы немедленно тебя уволил.

– Да расслабься, твой предок сюда носа не сует вне скачек.

Я сложила руки на груди, надвигаясь на конюха.

– Зато я сую, лошади уже должны быть в леваде. – С громким фырканьем Джуд направился к денникам. – Герцогиню не трогай.

В амуничнике я подошла к своему шкафчику, где стопочкой лежали мои чистые вещи и быстро переоделась. Для конных прогулок у меня было несколько комплектов одежды. Сегодня я выбрала самый удобный. Белая эластичная ткань штанов плотно облегала мои ноги, синий свитер из натуральной пряжи был идеален для тренировок, не сковывал движения, и хорошо пропускал воздух, на ноги я надела ботинки из черной кожи с белыми вставками, волосы собрала в высокий хвост.

После смены одежды, я подошла к деннику Герцогини и выпустила ее. Накинула на нее белый вальтрап¹⁴, следом амортизатор, расположила седло и принялась затягивать подпругу¹⁵ с обеих сторон, не сильно, пока только выравнивая седло.

Последний штрих! Герцогиня любила косички, поэтому я спрыгнула с нее и принялась заплетать густую гриву.