Сборник
Восемь лучших пьес «ЛитоДрамы-2019
ДЕНИСОВ. Быть этого не может. Ирина – и этот самовлюбленный жлоб…
ВИКА. Насчет самовлюбленного жлоба в точку. А Ирина… Ну что Ирина? Не она первая, не она последняя. Уж так женщина устроена. Если нет мужа, то хоть к любовнику прислониться. А он, при всех своих недостатках, мужик самодостаточный, сильный, перспективный. Вы ее не осуждайте.
ДЕНИСОВ. Я? С какой стати мне ее осуждать? Сама решает, кого любить, не маленькая.
ВИКА. Ну, любви тут никакой нет, голый расчет. А может, и его нет. Просто баба иной раз от безысходности плывет по течению, авось на какой-никакой берег да выбросит… (Поднимается.) Пойду я. Плохие вести сегодня, Игорь Иванович, вы уж извините. Но лучше вы все это от меня узнаете, один на один, чем от кого-то другого, да еще при людях.
ДЕНИСОВ. Все-таки вы славная девушка, Вика. Спасибо. Кто предупрежден, тот вооружен.
Вика уходит. Денисов поднимается, делает несколько шагов взад-вперед.
ДЕНИСОВ. А может, все к лучшему? Ну зачем тебе эта девочка? Ничего же не было и быть не могло… Да ведь ничего и не надо. Просто видеть ее каждое утро. Разговаривать. Дышать одним воздухом, любоваться. В ней жизни и красоты – через край. А ты? Ты-то чем богат? У нее впереди линия горизонта, а у тебя – финишная черта. Вот и вся перспектива. И все, на что ты годен, – консультировать ненаписанный роман. Завтра и этого не будет, потому что уйдешь, а она останется с этим, с этим… Мерзко, что именно с этим… Ах, какая была иллюзия на излете. Была – и нет ее… К черту. Забыть и жить дальше. Доживать… Химерой больше, химерой меньше – восьмидесятнику не впервой. (Садится за стол. Берет лист бумаги, что-то пишет.)
Кабинет Богданова. Он сидит за столом, просматривает какие-то бумаги. Нажимает на кнопку селектора.
БОГДАНОВ. Вика, вызови мне Маркову. И кофе нам принеси. И конфеты не забудь.
Встает, потягивается, прохаживается по кабинету. Входит Ирина. Он подходит к девушке, обнимает.
БОГДАНОВ. Ну, здравствуй.
ИРИНА. (Отстраняясь.) Не надо здесь, Лев Петрович. К вам могут зайти.
БОГДАНОВ. А почему так официально? Вроде бы еще вчера вечером были на «ты».
ИРИНА. Вечером, дома – это одно, а днем, на работе – другое.
БОГДАНОВ. Ладно, ладно. Какие мы щепетильные. Садись.
Садятся. Входит Вика, ставит на стол кофе.
ИРИНА. Спасибо, Вика.
ВИКА. Всегда пожалуйста, Ирина Анатольевна. (Выходит.)
БОГДАНОВ. Видишь, по имени-отчеству обращается. Уважает.
ИРИНА. Издевается.
БОГДАНОВ. Ты думаешь?
ИРИНА. Я чувствую.
БОГДАНОВ. Хочешь, сегодня же уволю?
ИРИНА. За что?
БОГДАНОВ. Никто не смеет издеваться над моей женщиной.
ИРИНА. Всех не уволите, Лев Петрович.
БОГДАНОВ. Что значит – всех?
ИРИНА. То и значит. Не работает ваша идея. Зря я в этот проект ввязалась.
БОГДАНОВ. Да что случилось? Ты можешь объяснить по-человечески?
ИРИНА. Могу. В роли Денисова сотрудники меня не приняли. Считают выскочкой, которая прыгнула в постель к главному редактору, чтобы подсидеть опытного, уважаемого человека.
БОГДАНОВ. Что за чушь? С чего ты взяла?
ИРИНА. Не чушь. Вчера мне это высказали вполне определенно. Выдвинули что-то вроде ультиматума: или ты такая, как все, без руководящих претензий, или мы с тобой работать не будем. Вплоть до коллективного увольнения.
БОГДАНОВ. Интересно… И кто же это рискнул выдвинуть такой ультиматум?
ИРИНА. Какая разница? Людям ситуация не нравится, вот и все.
БОГДАНОВ. (Наклоняясь к Ирине через стол.) Знаешь, где я твоих людей видел?
ИРИНА. Не надо так, Лев Петрович. Люди-то ваши. Вы главный, не я. И в общем они правы. Руководить журналистами я не готова. Ни по возрасту, ни по опыту. Денисов из меня не получился. Одно дело – худо-бедно заменить на месяц, и другое – насовсем. Нельзя его увольнять. Работа реально забуксует.
БОГДАНОВ. Ну ты и доверчивая. На тебя надавили, а ты и повелась. Сколько раз говорил: жестче надо быть, решительнее. Да если бы я обращал внимание, кто и что обо мне думает или говорит, я бы давно рехнулся. А так – все в порядке. Руковожу… К тебе в новой должности привыкнут – это только вопрос времени – и работать будут как миленькие. А не будут – пошли вон.
ИРИНА. Сами уйдут. Платят здесь мало, а требуют много чего… В общем, я свое мнение высказала. Я хочу вернуться на прежнее место. А Денисов пусть остается на своем. А я бы у него стажировалась. И через год-полтора заменила бы. Не сразу, не вдруг, а таким, что ли, естественным образом. Если, конечно, вы насчет меня не передумаете.
БОГДАНОВ. Насчет тебя не передумаю. Насчет Денисова – тоже. Ему здесь больше не работать. У нас информационное предприятие, а не приют для престарелых журналистов… Кстати! Зачем ты меня обманула?
ИРИНА. В чем я вас обманула?
БОГДАНОВ. Сегодня утром я был у Вилюйского. Обсудили дела, и я сказал, что хочу уволить Денисова. Так вот, Вилюйский его еле вспомнил. Да, вроде бы работал в избирательном штабе такой, и что? Ни о каких особых отношениях речи нет, увольнение согласовал. А ты говорила, что они чуть ли не друзья.
ИРИНА. (После паузы.) Ну, может, ошиблась.
БОГДАНОВ. Какая там ошибка! Ты просто хотела подстраховать Денисова. Тоже мне, мать Тереза… Я уже, смешно сказать, начинаю думать, что ты к нему неровно дышишь.
ИРИНА. К кому и как я дышу, никого не касается. (Встает.) Я пойду.
БОГДАНОВ. Подожди-ка. Я тебя не отпускал. (Встает.) Ты же не дура, чтобы влюбиться в старика. Тут что-то другое. Так объясни, что ты так в него вцепилась?
ИРИНА. Вцепилась. Это верно. А почему – долго объяснять. Да вы и не поймете.
БОГДАНОВ. То есть я уже могу ревновать?
ИРИНА. Ревнуйте на здоровье.
БОГДАНОВ. А чего же тогда ты спишь со мной?
ИРИНА. (После паузы.) Потому что не могу быть с ним. (Отворачивается, идет к выходу.)
Входит Денисов с папкой в руках.
ДЕНИСОВ. Могу войти?
БОГДАНОВ. Попозже. Я занят.
ИРИНА. Да нет. Мы уже закончили.
ДЕНИСОВ. Я, собственно, на минуту. Ирина не помешает.
БОГДАНОВ. Что там за дело на минуту? (Садится.) Ладно, излагайте.
ДЕНИСОВ. Уже изложил. (Достает из папки и протягивает Богданову лист бумаги. Садится.)
БОГДАНОВ. (Прочитав.) Интересно… Хотите уволиться по собственному желанию?
ДЕНИСОВ. Совершенно верно.
Ирина непроизвольным жестом прижимает руки к груди.
БОГДАНОВ. А с чего такое резкое телодвижение, если не секрет?
ДЕНИСОВ. Не секрет. Вы, наверно, знаете, что у меня жена тяжело больна. Я должен за ней постоянно ухаживать. Работу придется оставить. По крайней мере, пока.
БОГДАНОВ. Знаю. Сочувствую. Ну что ж, решение благородное… (Берет ручку, заносит над заявлением.)
ИРИНА. Подождите!
БОГДАНОВ. Что ты имеешь в виду?
ИРИНА. Игорь Иванович, не уходите! Если надо постоянно ухаживать за женой, что-нибудь придумаем. В конце концов, можно нанять сиделку. Вы очень тут нужны. Вы всем нам нужны.
ДЕНИСОВ. Я тоже так думал. Но, как выясняется, незаменимых нет. Вот вы меня и замените. Собственно, вы уже… (Богданову.) Подписывайте, Лев Петрович.
БОГДАНОВ. Не возражаю. (Подписывает.)
ИРИНА. Что вы делаете, Игорь Иванович? Вам же еще два года кредит отдавать. Как вы будете платить без работы? Квартирой, что ли, рассчитаетесь?
ДЕНИСОВ. Это мое дело, Ирина.
БОГДАНОВ. (Ирине – резко.) Что ты тут детский крик устроила? Разберется Игорь Иванович с кредитом, не маленький. (Денисову.) Я вас отпускаю без отработки. (Нажимает на кнопку селектора.) Вика, подготовь приказ. Пункт первый: с завтрашнего дня уволить Денисова Игоря Ивановича по собственному желанию. Пункт второй: назначить заместителем главного редактора Маркову Ирину Анатольевну с месячным испытательным сроком. Тоже с завтрашнего числа. (Отключает селектор. Денисову.) Спасибо за работу. Сдавайте Ирине дела, а вечером организуем небольшой банкет, отвальную. За счет редакции, само собой. Вика организует.
ДЕНИСОВ. Спасибо. Мне теперь не до банкетов. (Встает.)
ИРИНА. Погодите! (Богданову.) Как вы можете? Увольняете человека, на котором вся редакция держится! Без него тут все вразнос пойдет. Не хотите думать о нем, подумайте о себе. Не дурак же вы, чтобы рубить сук, на котором сидите.
БОГДАНОВ. Прекрати истерику! Сегодня на нем держится, завтра – на тебе. Точка. (Денисову.) Я вас не задерживаю.
ИРИНА. Господи, какая подлость! Ты же ему просто мстишь.
БОГДАНОВ. Я? Да ты рехнулась. За что мне ему мстить?
ИРИНА. За то, что он личность. За то, что он талантливый профессионал. За то, что его уважают. За то, что его можно любить ради него самого, а не за должность. Он твой антипод. Пока он здесь, тебя комплекс неполноценности замордует.
БОГДАНОВ. Заткнись!
ДЕНИСОВ. Легче, юноша. Ваша семейная сцена меня не касается. Но хамить женщине не смейте. В мое время за такое морду били.
БОГДАНОВ. Что? Вы мне угрожаете?
ДЕНИСОВ. Молод, но догадлив.
За сценой раздается шум, голос Вики: «Ты куда? Он занят, у него люди». Голос Максима: «А я не человек?». В кабинет буквально врывается Максим. Следом спешит Вика.
ВИКА. Лев Петрович, я ему говорю, что вы заняты, с людьми общаетесь. А он напролом…
БОГДАНОВ. (Максиму.) Ты что себе позволяешь? Выйди и жди, пока я освобожусь.
МАКСИМ. А я буквально на мгновение. Вот. (Швыряет на стол какую-то бумагу.)
БОГДАНОВ. Что это?
МАКСИМ. Коллективное заявление журналистов. Возражаем против увольнения Игоря Ивановича.
ДЕНИСОВ. Спасибо, Максим. Ваша поддержка мне, конечно, приятна. Только я ведь увольняюсь «по собственному».
МАКСИМ. Знаем мы это «собственное». А хоть бы и «по собственному». Вы уйдете, и здесь такой бардак начнется… Она, что ли, справится? (Указывает на Ирину.)
БОГДАНОВ. Да от тебя водкой разит!
МАКСИМ. Обижаете. Коньяком. Пятьдесят грамм для храбрости. Не каждый день с начальником объясняешься.
БОГДАНОВ. Выйди вон. Будешь наказан.
МАКСИМ. А заявление?
БОГДАНОВ. (Сметая бумагу со стола.) Засунь его себе, знаешь, куда!
МАКСИМ. (Подходя к Богданову.) На коллектив, значит, плевать? Обидно. Ну, тогда хоть лично со мной пообщайтесь. (Бьет Богданова в челюсть. Тот падает спиной на стол, сучит ногами.)
Возникает сумятица. Денисов, Ирина и Вика хватают Максима за руки и плечи, тот пытается освободиться. Богданов, держась за челюсть, встает и отодвигается так, чтобы между ним и Максимом был стол.
МАКСИМ. Пустите меня! Имею пару слов дополнительно!
ДЕНИСОВ. Хватит, Максим. Вы были великолепны. Но у художника должно быть чувство меры.
ВИКА. За что ты его?
МАКСИМ. (Бешено.) Он Ирку испоганил. Она же, дура, с ним от безнадеги легла. Никого нет, жизнь не складывается, а тут начальник велит… (Богданову.) Я тебе, сука, Ирку никогда не прощу!
БОГДАНОВ. (Кричит.) Вика, звони в полицию!
ВИКА. Сейчас. (Отпускает Максима и неторопливо идет к выходу.)
Ирина отходит в сторону, садится на стул и закрывает лицо руками. Плечи вздрагивают от рыданий.
ДЕНИСОВ. Если дойдет до полиции, Максим, я буду вашим свидетелем. Так, мол, и так… (Тяжело глядя на Богданова.) Начальник – самовлюбленный идиот – грубым, оскорбительным поведением спровоцировал подчиненного на конфликт… Вы все правильно сделали, по-мужски. По-хорошему, надо бы и мне добавить.
МАКСИМ. Не надо, Игорь Иванович. Много чести этому, если Денисов ему врежет. Коняхин в самый раз.
БОГДАНОВ. Ну попомните! Оба попомните! Ты у меня, Коняхин, в этом городе и дворником не устроишься. И тебе, старик, этого не забуду. Пойдешь соучастником. (Кричит.) Вика, где полиция?
МАКСИМ. Все-таки я ему добавлю. Пока полиция не приехала. (Делает шаг к Богданову. Тот отступает.)
ДЕНИСОВ. Нет-нет, Максим. На сегодня хватит. Пойдемте к нам, посидим, подождем блюстителей порядка.
МАКСИМ. Коньячку дернем.
ДЕНИСОВ. Нельзя. Свидетель должен быть трезвым. (Ирине, пристально глядя.) Вы… с нами?
Та молча отрицательно качает головой.
МАКСИМ. С ним, значит, остаешься? (Пауза.) Эх, Ирка… разменяла себя на медные грошики. И что теперь… (Неожиданно поет.)
Мне осталась одна забава —
Пальцы в рот да веселый свист…
ДЕНИСОВ. Пойдемте, Максим.
МАКСИМ. (Продолжая петь.)
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист…
Уходят вместе с Денисовым. Богданов садится за стол, вытирает лицо платком. Ирина встает, подходит к столу.
ИРИНА. Больно?
БОГДАНОВ. Ничего. Я им больнее сделаю.
ИРИНА. Зря он тебя ударил…
БОГДАНОВ. Зря он на свет родился.
ИРИНА. Надо было бы меня.
БОГДАНОВ. Вы тут сегодня все с катушек слетели. Тебя-то за что?
ИРИНА. За то, что дура и дрянь. Зачем я с тобой спала? Ну зачем? Не смогла отказать начальнику? Хотела повышения? От безразличия? Сама теперь не пойму. Наваждение какое-то. Добро бы еще нравился…
БОГДАНОВ. (С издевкой.) Бедная взрослая девочка. Наваждением ее накрыло, надо же. А что теперь скажет Денисов? Не простит ведь, это точно. Как ты, страдалица, дальше жить будешь?
ИРИНА. Что не простит, знаю. Как жить дальше, не знаю. Ничего не знаю. Ничего не хочу.
Медленно уходит.
БОГДАНОВ. (Вслед.) Да провались ты… А я-то, дурак, хотел из тебя человека сделать. Ну и черт с тобой! Я-то свое получил – две недели сексуального карнавала… (Кричит.) Вика!
Входит Вика.
БОГДАНОВ. В полицию не звони. Незачем шум поднимать. Я с ними сам…
ВИКА. А я уже позвонила. Только не в полицию, а Вилюйскому.
БОГДАНОВ. Вилюйскому? Зачем?!
ВИКА. Чтобы приехал и разобрался, за что тут главному редактору его предприятия морду набили.
БОГДАНОВ. (Падая в кресло.) Бред какой-то… Ты спятила?
ВИКА. Может, и спятила. Сказал, что сейчас приедет. Приедет и разберется.
БОГДАНОВ. Но ведь это же скандал… Ты что, не понимаешь? Что вообще творится? Собственная секретарша сдала…
ВИКА. Сами виноваты. Разочаровали вы меня. Зачем к Ирке пристали? Ко мне надо было приставать. (Уходит.)
Вечерняя аллея. На скамейке сидит Денисов. Подходит Ирина.
ИРИНА. Я знала, что вы тут.
ДЕНИСОВ. А я, в общем, ждал, что вы придете.
Ирина садится. Молчат.
ИРИНА. Ну что там, в редакции? Я-то сразу ушла… Меня уволили?
ДЕНИСОВ. Да. И вас, и Максима, и Вику.
ИРИНА. Вику? Ее-то за что?
ДЕНИСОВ. А она вместо полиции позвонила Вилюйскому.
ИРИНА. Господи, зачем?
ДЕНИСОВ. Ну, как сказать… Кофе-машина взбунтовалась. Надоело быть прислугой за всеми. Вышестоящее хамство обрыдло. Наверно, рассчитывала, что хозяин Богданова накажет. И, в принципе, есть за что. До чего же главный редактор довел людей, если ему бьют морду в собственном кабинете…
ИРИНА. А Вилюйский приехал?
ДЕНИСОВ. Приехал, отчего же. Они с Богдановым часа на полтора закрылись. Думаю, беседа была неприятной. Но в итоге для Богданова все обошлось.
ИРИНА. Еще бы. Вывел сайт на прибыль. Такими не бросаются.
ДЕНИСОВ. Потом Вилюйский собрал сотрудников и произнес короткую речь. Мол, в редакции имела место смута, но железной рукой главного редактора она подавлена. Зачинщики уволены, всем остальным предписано добросовестно трудиться и не разочаровывать руководство.
ИРИНА. А кто недоволен – с вещами на выход?
ДЕНИСОВ. Ну да. Примерно так и сказал, с большевистской прямотой.
ИРИНА. Но как же они будут работать дальше? Без вас?
Да и мы с Максимом не из последних.
ДЕНИСОВ. Какое-то время – думаю, недолгое – сайт будет лихорадить. А потом все утрясется. Наймут новых людей, только и всего. Журналистов больше, чем вакансий.
ИРИНА. А теперь станет еще больше… Воображаю, что в трудовых книжках у нас с Максимом напишут.
ДЕНИСОВ. Ничего страшного не напишут. После собрания я подошел к Вилюйскому. Он вспомнил, что я у него работал на выборах, ну и выслушал. Я ему сказал: если не хотите оставлять людей, увольняйте, но по собственному желанию. Иначе могут всплыть пикантные подробности, так сказать, на радость конкурентам. А битая морда редактора – неважная реклама для сайта… Такой легкий корректный шантаж.
ИРИНА. И что?
ДЕНИСОВ. Умный человек – с очевидным согласился. При мне дал команду Богданову уволить без скандала. И велел не скрипеть зубами… В общем, завтра заедете в редакцию, напишете заявление по собственному и найдете другую работу. Благо журналист вы уже сейчас неплохой. Максиму будет труднее… Кстати, позвоните ему, чтобы тоже заехал.
ИРИНА. Как я могу звонить ему… после сегодняшнего?
ДЕНИСОВ. (После паузы.) Ладно, сам позвоню. А насчет сегодняшнего… (Пауза.) Забыть, конечно, ничего не удастся: что было, что сказано… И бог с ним. Но завтра нынешний день станет вчерашним. И что-то можно будет начать с чистого листа. (Встает.) Мне пора. До свиданья.
ИРИНА. (Удерживая за руку.) Подождите.
ДЕНИСОВ. Что еще?
ИРИНА. Мне кажется, вы хотели сказать «прощайте».
ДЕНИСОВ. (Снова садясь.) Да, наверно. Так правильнее. Только очень уж книжно звучит: «Прощайте…».
ИРИНА. И мы больше не увидимся?
ДЕНИСОВ. А зачем? Нет никакого «мы». И никогда не было. Есть вы и я.
ИРИНА. А вы изменились, Игорь Иванович. Еще недавно, когда вы меня видели, у вас лицо светлело.
ДЕНИСОВ. У меня и душа радовалась. Но это было давно. Целый отпуск тому назад.
ИРИНА. Как вы холодно со мной говорите…
ДЕНИСОВ. Температура голоса соответствует внутреннему состоянию. Уж не взыщите.
ИРИНА. Вам тоже плохо?
ДЕНИСОВ. Почему «тоже»? Мне просто плохо. Но это когда-нибудь пройдет.
ИРИНА. А мне плохо… Мне страшно. Я боюсь вас потерять.
ДЕНИСОВ. Нельзя потерять то, чем вы не обладали.
ИРИНА. А могла бы?
ДЕНИСОВ. Да. Или нет. Не знаю… Что толку гадать? Сослагательное наклонение может свести с ума. Так не мучьте ни себя, ни меня. Есть то, что есть, и ничего больше. А чего не было, того не было.
ИРИНА. Это и странно. Ничего не было, а чувствую, словно я вам изменила. Словно виновата перед вами. И вы меня никогда не простите.
ДЕНИСОВ. Вы ни в чем не виноваты – по крайней мере, передо мной. Хотя бы потому, что вы мне ничего не обещали. Перед собой – может быть… Но вы же сами говорили, что героиня вашего пока не написанного романа – молодая дура. Через разочарование она и повзрослеет, и поумнеет.
ИРИНА. А что герой? Он ее простит?
ДЕНИСОВ. Он ее не осудит. А жить с надорванной душой ему не привыкать. Каждый пойдет дальше своей дорогой, вот и все. А тоска по любви – поздней и несбывшейся – пусть останется с ним. Другой уже не будет, да и не надо. Дома героя ждет его постаревшая десятиклассница, которой плохо. Он слишком долго жил для себя, и она его прощала. Значит, пришло время отдавать долги.
ИРИНА. Игорь Иванович, ну что мы говорим обиняками… Нет никакого романа! Нет и не было. Ничего я писать не собираюсь.
ДЕНИСОВ. (После паузы.) Представьте себе, я догадывался.
ИРИНА. Конечно, я вас обманывала, но… Это была такая игра, понимаете? Я – автор, вы – консультант… Я просто хотела что-то сказать вам о себе и лучше узнать вас.
ДЕНИСОВ. Ничего страшного. Взрослые люди часто придумывают себе игры. И начинают играть, самозабвенно и всерьез.
ИРИНА. А я больше не хочу играть. (Пауза. Смотрит в глаза Денисову, берет за руку.) Я вас люблю.
ДЕНИСОВ. (После паузы.) Я вас тоже люблю, Ира. (Берет руку, целует.) Не надо бы мне это говорить… Но я люблю вас.
ИРИНА. Почему не надо? Вы чего-то боитесь?
ДЕНИСОВ. За себя – нет. За вас – да.
ИРИНА. Не надо за меня бояться. Я давно взрослая.
ДЕНИСОВ. Если вы взрослая, то понимаете, что мы не можем быть вместе.
ИРИНА. Где это написано?
ДЕНИСОВ. В книге судеб… Мне нечего вам дать.
ИРИНА. А мне от вас ничего и не надо. Квартира есть, а работу я найду.
ДЕНИСОВ. Разве я говорю про шубу или машину? Вы не можете быть моей женой, а все прочие варианты…
ИРИНА. Варианты всегда есть. (Обнимает Денисова.) Игорь Иванович, дорогой мой, милый, я все придумала. Я буду вашей любовницей. Если хотите, считайте меня младшей женой. Вы станете приезжать ко мне, когда сможете, а я вас буду ждать в узорных шальварах и с раскуренным кальяном. Как в гареме. Вам со мной будет хорошо, вот увидите. Я и готовить умею. А когда надоест, вы меня бросите. Ну пожалуйста. Разве вы не хотите моей любви?
ДЕНИСОВ. Чтобы отказаться от вашей любви, надо быть идиотом. А чтобы согласиться – негодяем. Лучше я буду идиотом.
ИРИНА. Нет! Лучше негодяем. Только не отказывайтесь.
ДЕНИСОВ. Вы сами не знаете, о чем говорите… Вот вы думаете, что мы сейчас одни? Но у меня за спиной тени женщин, которым я когда-то дал надежду, а потом сам же и отнял. Они любили меня, а я их оставил. Эти грехи мне не отмолить. И я больше не хочу никого предавать, понимаете?
ИРИНА. (После паузы.) Я не могу найти нужных слов, чтобы убедить вас. Они куда-то все пропали. Если вы не хотите быть со мной ради себя, то согласитесь хотя бы ради меня. Или я этого не заслуживаю?
ДЕНИСОВ. Нет таких звезд на небе, которых вы не заслуживаете.
ИРИНА. Постойте… Может быть, вы считаете себя слишком старым?
ДЕНИСОВ. Нет, пожалуй… Я еще могу жить, работать, заботиться о самой близкой женщине. Я еще могу… И это счастье. А ваше счастье в другом.
ИРИНА. В чем же?
ДЕНИСОВ. В том, что у вас впереди целые десятилетия для надежд, ошибок и поиска. А моя дорога определена, и финишная черта уже в шаговой доступности.
ИРИНА. Что ж вы себя отпеваете раньше времени…
ДЕНИСОВ. Даже не думаю. Отпевание – вообще не мой жанр. Просто розовые очки разбиты еще в девяностых.
ИРИНА. (После паузы.) Игорь Иванович… а вы правда любили ту светловолосую девушку? Ну, с Дальнего Востока? Которую встретили во Франции?
ДЕНИСОВ. (После паузы.) Правда.
ИРИНА. И вы действительно каждый день писали ей стихи?
ДЕНИСОВ. Действительно.
ИРИНА. Прочтите последнее стихотворение. Самое последнее. Ну пожалуйста.
ДЕНИСОВ. (Читает):
Светлейшая, ты помнишь город Страсбург, Где целовались мы с тобой так страстно, Где ночь летела быстро, точно птица, Предчувствуя, что ей не повториться. Любимая, ты помнишь древний Страсбург, Где ты была пленительно прекрасна, Где небо звездным вышито узором, Где не спалось лишь нам и светофорам… Куда уходит время, скажет кто мне? Запомню эту осень я, запомню, Как нас ее ладони согревали, А в том, что все ушло, ее вина ли…
ИРИНА. (Со слезами.) Господи, ну почему эти стихи не мне? Почему мне никто никогда не писал стихов?
ДЕНИСОВ. Потому что вы пока не встретили человека, которого сделаете поэтом.
ИРИНА. Но я встретила вас.
ДЕНИСОВ. На тридцать лет позже, чем надо.
ИРИНА. Но тридцать лет назад я еще не родилась.
ДЕНИСОВ. В том-то и дело. Я восьмидесятник, Ира. Надежды и стихи остались там, в прошлом веке. Сил для новых иллюзий и стихов больше нет. Простите меня. (Встает.) Пойдемте, я вас отвезу домой.
ИРИНА. (Поднимаясь.) Сейчас вы меня отвезете домой и останетесь.
ДЕНИСОВ. Сейчас я вас отвезу домой и попрощаюсь.
ИРИНА. (Срываясь на крик.) Но я не хочу!.. Я не хочу с вами прощаться! Я вас люблю! Люблю, люблю! Мне больно, понимаете?
ДЕНИСОВ. А мне? (Пауза.) Но лучше так… Не надо, чтобы ваша жизнь измерялась моей. Слишком разные отрезки. А вы… вы еще встретите человека, который ради вас станет поэтом. На меньшее не соглашайтесь. Жаль только, что это буду не я.
Гаснет свет. Когда он снова загорается, на авансцене стоит Ирина.
ИРИНА. (Глядя в зал.) Он исчез из моей жизни, словно вышедший на своей станции пассажир. Шагнул на перрон и затерялся в толпе. Жизнь, как поезд, идет дальше, а его нет. И уже никогда не будет. И кто виноват, что у нас оказались разные станции… (Пауза.) Наверно, я все-таки напишу этот роман, эту «Балладу о восьмидесятнике». Это будет роман о человеке, чья жизнь разрублена пополам гибелью великой страны. Все рухнуло, все обесценилось – от денег до святынь. На руинах вчерашнего прошлого все пришлось начинать заново. И он сумел это сделать. Он не сдался, понимаете? (Пауза.) Милый мой, седой, несбывшийся… Мы не могли быть вместе, это правда. Мы все же из разных поколений. Восьмидесятников все меньше, и жизнь все быстрее вытесняет их на обочину. Они беззащитны перед Интернетом, гаджетами, диким пульсом информационных потоков – перед всем, чем живет наше поколение. По восьмидесятникам, как по живому мосту, мы перешли в двадцать первый век. Может, в этом и было их предназначение… А что дальше? Мы-то какие? Как разглядеть лица, уткнувшиеся в смартфоны? Какое зелье кипит в мозгах и душах, пришпоренных прогрессом? Захочет ли кто-нибудь через тридцать лет написать о нас роман? А главное – будет ли о чем и о ком писать? (Пауза.) Вопросов много, ответов нет. Но одно я знаю точно. Если у меня когда-нибудь родится сын, он будет Игорем.
Медленно уходит.
Конец